– И почему это я орк тогда?
– Да ты на себя посмотри! Вылитый Гром Задира из твоего Варкрафта! Лезешь вечно куда-то, доказываешь… Да и чисто внешне… – тут девушка не выдержала и негромко рассмеялась.
Марыгин встал, нашел глазами небольшое зеркало и критически посмотрел на свое отражение. Вот ведь черт! Крепкие руки, торс весь в жгутах тренированных мышц, чуть выдающаяся вперед нижняя челюсть, даже небритость, постепенно превращающаяся в бороду…
– Нет! – сказал Костя и принялся натягивать на себя свою безразмерную футболку. – Я не орк.
– Это еще почему? – улыбнулась Ася.
– У меня тонкая душевная организация. Я книжки читаю и поэзию люблю, вот!
Следом за футболкой он влез в потертые синие джинсы и с видимым сожалением собрался уходить. Девушка засунула руки в карманы шортиков, замерла, думая о чем-то своем, а потом вдруг выдала:
– Так что там насчет поэзии? Удиви меня, Марыгин! – и как-то так подмигнула парню, что у него на секунду перехватило дух.
Он замешкался, как будто подбирая в голове что-то, подходящее для ситуации, а потом продекламировал:
– Вчера я бежал запломбировать зуб
И смех меня брал на бегу:
Всю жизнь я таскаю свой будущий труп
И рьяно его берегу!
Ася удивленно на него посмотрела, а парень почесал затылок, и добавил:
– Это Игорь Губерман. Поэт такой. А ты чего еще ожидала от орка? – и со зверской рожей попытался сгрести девушку в охапку.
Та ловко вывернулась, проскользнула к двери и сказала:
– Пора и честь знать! Скоро тетя придет, а у меня тут будущий труп тусуется. Нехорошо как-то.
Только Костя шагнул к двери, как в кармане завибрировал найденный давеча телефон.
– Да!
– Здравствуйте, посредник. Нам нужен координатор, через восемь дней в семнадцать ноль-ноль.
– Да нет тут никакого посредника! Этот телефон у меня случайно!
– Но это исключено, мы ведь…
Костя с силой вдавил кнопку отбоя. Бесят!
Он поймал тревожный взгляд Аси, и сказал:
– Да нормально всё. Нашел вот телефон чей-то на остановке, теперь названивают. Завтра с утра займусь поисками хозяина, сейчас не до того, как-то…
– Костя… – впервые за вечер она назвала его по имени. – Костя, не влезь никуда снова, а?
– Да что со мной будет? – отмахнулся он.
Девушка вдруг крепко обняла его и тут же отпустила.
– Иди уже!
Косте Марыгину в общем-то было куда идти. Более того – был даже выбор. Но все его пути лежали через одно странное место на окраине – «Общежитие № 15».
В «Пятнашке» – старом пятиэтажном здании сталинской еще застройки, жили магистранты, аспиранты, лаборанты и младшие научные сотрудники со всего города. Общага сия считалась элитной. А как же! Квартирного типа! Никакого режима, вахты и надзора от соответствующих отделов соответствующих организаций… А на самом деле…
На самом деле Костя, направляемый неровным светом болтающегося над козырьком подъезда фонаря, вынул из-под водосточной трубы связку ключей и прислонил чип к положенному месту в домофоне.
Домофон не работал, никому и в голову не пришло ставить в квартиры нужную аппаратуру. Двери в квартирах никогда не запирались – воровать было особенно нечего.
Ногой придерживая дверь подъезда, парень сунул ключ обратно под водосток. В подъезде мерцала лампа дневного света, выхватывая из тьмы сюрреалистическую настенную роспись, политические лозунги и циничные комментарии.
Кнопка от лифта была выжжена дотла, и чтобы вызвать кабину приходилось приложить массу усилий. Прямо над кнопкой красовалась гордая надпись: «Поцелуйте меня в ж…». Всё после «ж» было затерто острым предметом, но кто-то оригинальный приписал рядом большими корявыми буквами: «…ОЛТОЕ ЯЙЦО!»
Марыгин любил, чтобы писали грамотно, и поэтому нашарил в карманах какую-то скрепку, распрямил ее и, зачеркнув «О» сверху выцарапал нужную тут букву «Ё».
Усмехнувшись про себя, он шагнул в кабину лифта и со скрежетом и лязгом поднялся на нужный пятый этаж.
Из-за покрытой потертым дерматином двери раздавались залихватские аккорды музыки неопределенного жанра и какое-то гудение.
– Если за дверью слышно гудение, значит у вас два варианта; или это трансформаторная будка, или там гудят без вас! – входя, провозгласил Костя.
Навстречу ему тут же ринулся невысокий плотный человечек – Рома по фамилии Дыба. Пиво плескалось в его мутных голубых глазах, в объемистом пузе и в двух стеклянных бокалах, которые он держал в руках.
– Ма-аре-ек! – голос у него был сиплый и высокий, и вообще всем своим видом он напоминал кота, налакавшегося валерьянки. – Марек, у нас тут праздник!
Мареком Костю прозвали по двум причинам. Первая – производная от фамилии «Марыгин», а вторая – из-за любви к творчеству Ярослава Гашека.
– И что за праздник? – спросил Костя, он же Марек.
– Ха-ха! День албанской авиации! – сипло рассмеялся Дыба и проследовал на кухню, оставив один из бокалов в руках у Марыгина.
Марыгин отхлебнул из бокала и поставил его на стульчик, рядом с электрическим чайником.
Электрический чайник стоял на стульчике в коридоре потому, что на кухне евророзетки не было, а чай и кофе все хлестали ведрами, и таскать его из комнаты в комнату было непрактично.
Из туалета вывалилась пьяная морда в халате и шлепанцах, и, сделав грациозный пируэт, проследовала в комнату Дыбы. Костя скинул ботинки, и направился к себе.
Квартира эта, предназначенная для проживания магистрантов мужского пола, представляла собой кошмар перфекциониста и нескончаемый поток поводов для удивления у любого адекватного человека. Например, туалет находился около входной двери, а ванная и умывальник – в другом конце квартиры.
Заселяли сюда как-то не рассчитывая количество спальных мест в комнатах, и поэтому Костя оказался в холле за шкафом. В общем-то, он привык к спартанским условиям, да и конфликтовать с парнями, втискивая своё спальное место в одну из комнат не хотелось, и поэтому он устроил себе что-то вроде берлоги, отгородившись массивным шкафом, ширмой из сломанной кровати, поставленной на дыбы, и подвешенной на протянутую через весь холл веревке шторой.
Буйный голос ставшего недавно модным исполнителя Михаила Калачика с легкостью пробивал тонкие стены и шибал в тяжелую голову. Попойка у Дыбы была в самом разгаре. Костя стянул футболку и прямо в джинсах рухнул на кровать. Прикрыв глаза, он постепенно осознавал, что поспать ему не удастся, и поэтому, матерясь сквозь зубы, сел, нашарил пачку чая в шкафчике, специальное металлическое ситечко с крышкой, прихватил со стола объемную керамическую чашку и отправился заваривать чай.
– О, Марек! – Силивон сидел на окне и смотрел вниз.
В одной руке он держал бутылку водки, в другой – пластмассовый стаканчик.
Марек насторожился. С Силивоном случалось всякое. Этот красивый смуглый парень, археолог от Бога, гитарист и донжуан обладал абсолютной несовместимостью с алкоголем. Он напивался до белки, до чертиков, до зеленых человечков. И на сей раз он смотрел вниз явно с определенным умыслом.
– Марек, а вот нахрена мне всё это, а?
Костя аккуратно поставил чашку, чай и ситечко на буфет, подошел поближе и спросил:
– Что именно ты имеешь в виду?
Силивон обвел взглядом желтоватый потолок кухни, кипящую на плите кастрюлю и холодильник с наклейками на дверце.
– Ну, все вот это…
– Что, снова несчастная любовь? – иронично поднял бровь Костя.
Печальный кивок был ему ответом:
– Я к ней со всей душой, а она… Эх!
Вдруг Силивон поставил водку на подоконник, надел сверху на горлышко стаканчик и как-то неожиданно оказался со свешенными вниз ногами. Под ним разверзлись пять этажей высоты и асфальт тротуара.
– Нахрена мне это всё, Марек? – проговорил страдалец грустным голосом. – Что потом, после всего этого?
Было видно, как напряглись вены на его предплечьях, когда Силивон оперся на подоконник, готовясь прыгнуть.
– Ах ты курва! – сказал Марек, и за шиворот втащил его в кухню. – А потом я дам тебе в морду!
И отвесил ему две внушительных оплеухи, и поволок в его комнату, где добавил еще одну оплеуху и уложил его на кровать.
Заваривая чай, Костя слышал, как Силивон поет дурным голосом что-то печальное, перекрикивая даже хрипы Калачика.
– Может хрен с ним, пусть бы прыгал? – пробормотал Марыгин и направился к себе, за шкаф – готовить завтрашний семинар по истории философии.
Глава 2
– Экзистенциализм был создан датским импотентом! – провозгласил Палкин, блестя из-под гигантских очков полубезумными глазами. – Сёрен Кьеркегор сбежал от своей невесты, поскольку боялся собственной несостоятельности как мужчина! Невеста, кстати, была очень даже секси!
Седоватая шевелюра а-ля Эйнштейн, потертая кожаная куртка, гигантские очки и волевой подбородок – вот что такое этот Палкин. Старший преподаватель кафедры философии.
– Ключевое понятие экзистенциализма – экзистенциальный кризис. Что это такое? Это когда вы вдруг поняли, что ваша жизнь тупая и бессмысленная, и именно для вас она не обладает никакой ценностью… Къеркегор видел выход из кризиса в религии, в религиозном состоянии души. Но наш народ предпочитает что? – Палкин пожевал губами, глядя в полупустую аудиторию.
– Бухать и забивать болт, – негромко сказал Костя, но Палкин его услышал.
– Точно! Молодой человек абсолютно прав! Но это не единственный выход. На самом деле их несколько… Можно написать книгу, отправиться в путешествие, или заняться тяжелым физическим трудом. Или стать философом как Кьеркегор и дурить голову приличным людям своей заунывной дичью… А можно еще соорудить из подручных средств петлю и повеситься в подходящем месте… – Палкин подышал на очки и протер их полой кожаной куртки. – Чем больше самоубийц – тем меньше самоубийц!
Мозг Кости постепенно превращался в плавленый сырок. Вообще-то Марыгин был парнем подкованным, и в отличие от большинства присутствующих читал Кьеркегора в оригинале, не довольствуясь тремя абзацами из учебника. Но манера преподавания Палкина – это было нечто невообразимое.