Первое осложнение
Я вернулась на свою первую базу, как в родной дом после долгой разлуки. Я снова могла без проблем совмещать учебу и работу в оптике, а тут еще и заведующий отделением стал давать мне пациентов на самостоятельное ведение. Это были пациенты с воспалительными заболеваниями глаз и различными образованиями в области век. В операционную я уже ходила без надзора курирующего доктора, что, безусловно, вселяло в меня уверенность. Да и при удалении образований микроскоп был не нужен. В качестве ассистентов я брала с собой ординаторов первого года. Большинством образований, которые подлежали удалению, были халязионы — они представляют собой хроническое воспаление сальной железы в толще века, которое выглядит как шишки или горошины под кожей. После местного обезболивания на веко в проекции халязиона накладывается специальный зажим, а после удаления образования и снятия зажима оценивается состоятельность кожного шва и наличие кровотечения. Очередное удаление прошло идеально и почти бескровно, пациентка направилась в палату, и я со спокойной душой побежала обедать. Однако вскоре обед прервал звонок врача-куратора, которая срочно вызвала меня в процедурный кабинет. Стоило лишь открыть дверь, как я увидела нечто страшное.
Пациентка сидела на кушетке, а почти вся ее сорочка была залита кровью.
Кровь бежала ручьем из области только что прооперированного глаза. Мой куратор пыталась как-то остановить кровавый поток, но ничего не выходило. Мы экстренно подняли пациентку назад в операционную, убрали свежие швы и попытались найти источник кровотечения. Казалось, что оно никогда не закончится. У меня впервые задрожали руки. Доктор смогла найти источник и наложила шов на слизистую века, а я снова зашила кожу. Когда кровотечение было остановлено, я сказала, что больше не переступлю порог операционной. Но, как вы понимаете, это были эмоции, и на следующий же день я снова направилась оперировать.
Я решилась на операцию
Обучение в ординатуре близилось к завершению. С одной стороны, к этому времени ты уже ощущаешь себя крутым специалистом. С другой — понимаешь, что двух лет катастрофически мало для освоения всех граней профессии и что ты не знаешь достаточно, чтобы прекращать обучение. В момент терзаний и неуверенности в себе я узнала, что моей маме сказала одна женщина с ее работы: «Как твоя дочь может быть офтальмологом и выписывать людям очки, если сама косоглазая? Как ей смогут доверять пациенты?» Я прекрасно знала о своей особенности и давно к этому приспособилась. Редко смотрела в глаза собеседнику, нашла ракурс для фото, с которого косоглазие было незаметным, а близкие говорили, что настолько привыкли, что ничего не замечают. Многие офтальмологи, к которым я обращалась, говорили, что это моя изюминка и исправлять ее не надо. Но слова этой женщины глубоко и неприятно поразили меня. Я решила, что все вокруг так думают, но молчат, будучи слишком воспитанными или не желая ранить мои чувства. Мне даже вспомнилось, как один одноклассник, заметив мое косоглазие, стал называть меня хамелеоном. Благо, это прозвище не закрепилось, и меня не начали травить.
И вот я снова в «детстве», в кабинете Игоря Леонидовича, к которому пришла уже как пациентка с просьбой исправить мою проблему. Он сказал, что случай довольно простой и все, что мне нужно, — это взять направление из поликлиники и пройти стандартное офтальмологическое обследование. Я быстро сдала необходимые анализы и пришла в клинику в назначенную дату. Игорь Леонидович снова меня осмотрел и наметил план вмешательства. Я переоделась, меня проводили в предоперационную, где сидели несколько мамочек с малышами разного возраста, и принялась ждать своей очереди — я должна была стать последней. Ожидание было невыносимым. Потом ко мне зашел анестезиолог и предложил провести операцию под местной анестезией.
Местная анестезия заключается в постановке укола за глазное яблоко.
Я и сама ставила такие уколы своим пациентам, но отказалась, настояв на наркозе. Когда подошла моя очередь, медсестра взяла меня за руку и повела в операционную. Ноги от страха были ватными. Зайдя в операционную, я начала плакать. Вдобавок мне было некомфортно из-за того, что я плохо видела обстановку вокруг, ведь очки мне пришлось оставить в палате. Меня уложили на стол, анестезиолог надел на меня маску, и я почувствовала запах яблок. Лежу и говорю: «Яблочками пахнет». Анестезиолог приподнял маску и переспросил меня. Я повторила про запах яблок. Он опустил маску мне на лицо, вытер мою слезу — и все. Наступила темнота. Я очнулась от невыносимой сухости во рту и попросила воды. Помню, что мне дали выпить почему-то очень теплую воду, и плохо помню, как добралась до кровати в палате, так и отключившись в операционном белье. Придя в себя, я почувствовала, как сильно болит глаз и мешают швы. Слезы текли рекой. Меня очень поддерживали мой будущий муж, мои одногруппники и мой учитель, который назвал меня «Мисс Ортофория[9]». После того как прошла боль, рассосалась кровь и смягчились швы, я смотрела в зеркало и не узнавала себя. Я впервые почувствовала себя красивой. Плача от радости, я поделилась своим счастьем с Игорем Леонидовичем на контрольном осмотре. Мне больше не надо подстраиваться, чтобы выглядеть нормально на снимках, больше не надо стесняться смотреть в глаза, и больше никто не скажет, что я косоглазая. Игорь Леонидович не только влюбил меня в детскую офтальмологию, но и избавил навсегда от многолетних комплексов и шального вида.
Онкология
Работа с пациентами с разнообразными образованиями в области глаз пробудила во мне интерес к такому направлению, как онкоофтальмология, хоть оно и недостаточно хорошо развито в Новосибирске.
Одной из первых операций, которую я увидела в ординатуре, стала экзентерация орбиты — удаление не только глазного яблока, но и всего содержимого орбиты, вплоть до костных стенок. Такие операции выполняются при злокачественных процессах, когда никакое другое лечение не будет эффективным. У пациента на операционном столе была меланома хориоидеи — злокачественная опухоль сосудистой оболочки глаза, которая проросла через стенки глазного яблока и устремлялась вглубь орбиты. После подобных операций и периода восстановления пациент направляется в центр протезирования для изготовления протеза.
Глазные протезы
Во время ординатуры мне посчастливилось попасть на экскурсию в такой центр. Вы наверняка видели, как работают стеклодувы. Так вот, некоторые виды протезов тоже выдувают из стекла, а потом вручную раскрашивают, подбирая цвет и рисунок радужки под каждого пациента.
Позже мне довелось увидеть пациента со злокачественной опухолью, которая съела не только область глаза, но и половину лица.
Онкология страшна для пациентов, но невероятно интересна для меня. Я скупала литературу по онкологическим заболеваниям глаз, посещала секции онкологии на офтальмологических конференциях и всерьез задумывалась о развитии этого направления в нашем городе. Я ярко представляла, как поеду стажироваться в Москву, чтобы обучиться диагностике и лечению глазных опухолей, но опытные коллеги ясно дали понять, что у меня, у девочки, не получится развить целое направление. С половой дискриминацией мне довелось столкнуться несколько позже. А последняя надежда стать хирургом все еще жила в моем сердце…
Стажировка
Как я писала ранее, оптометрическому мастерству я обучалась самостоятельно. Тогда врачи еще не вели социальные сети и не было никаких онлайн-курсов, откуда можно было бы почерпнуть необходимые знания. Через несколько месяцев работы в оптике я уже имела неплохой опыт подбора разнообразной оптической коррекции, заработала не только на офтальмоскоп, но и на специальную линзу для осмотра глазного дна под микроскопом, а благодаря своему блокноту еще и начала обучать одногруппников, которые тоже решили работать в оптике.
У меня есть высокая потребность в постоянном совершенствовании своих профессиональных навыков, и отсутствие роста вгоняет меня в депрессивное состояние. Это почти как физическая жажда — какое-то время продержаться можно, но в итоге это становится невыносимой мукой. К тому же профессия врача обязывает развиваться, ведь если не изучать все новые и новые заболевания, методы диагностики и подходы к лечению, это сужает круг людей, которым ты способен помочь, и снижает шансы продвинуться по карьерной лестнице. Даже спустя несколько дней отпуска я чувствую катастрофическую нехватку знаний и начинаю изучать какую-то теорию или клинические случаи, чтобы утолить эту жажду.
Именно благодаря своей заинтересованности во второй оптике я довольно быстро достигла потолка, и в день, когда я решила уволиться, мне пришло сообщение с приглашением на собеседование в частный офтальмологический центр «Доктор Линз». Для ординатора, по сути, без опыта работы приглашение в уважаемую частную клинику было подарком судьбы, поэтому я не раздумывая согласилась. Перед встречей с главным врачом Нагорским Петром Гарриевичем я изучила информацию об этом центре и узнала, что его основными пациентами были дети и подростки. Кстати, еще со студенчества я помню истории Татьяны Юрьевны про то, как в Новосибирске зародилась детская офтальмология. Первопроходцами в этой области были именно Пётр Гарриевич и Игорь Леонидович.
После прохождения собеседования мне предложили в свободное время приходить в клинику и знакомиться с новым для меня направлением — ортокератологией[10]. Про ночные линзы я слышала и ранее, даже направляла своих пациентов из оптики к врачам, на них специализирующимся, но впервые о них я узнала в студенческом научном кружке. В ординатуре эту тему не проходили. С детьми работать я никогда не хотела и все еще надеялась как-то попасть в хирургию, но, несмотря на это, решила согласиться на стажировку. Конечно же, меня зацепило то, что главный врач готов был безвозмездно обучать меня. А примерно через пару-тройку недель он ошарашил меня предложением уволиться из оптики и официально устроиться в «Доктор Линз».