Мастерс откашлялся. Предзакатное солнце жгло ему лоб. Хотя Кортни не видел вчерашней сцены, теперь она разворачивалась перед ним во всех подробностях.
– Мистер Хьюберт Фейн вышел на крыльцо, где они с букмекером затеяли какой-то спор. Какой? Неизвестно, поскольку Дейзи осталась, где была, в коридоре, прижав ухо к двери.
Г. М. размеренно сопел из-под шляпы так, будто на него сошла дрема, но вдруг открыл один глаз:
– Стоп, сынок! Неужто служанка не боялась, что старый Хьюберт разозлится, увидев, как она подслушивает?
– Нет, – помотал головой Мастерс. – По ее словам, мистер Хьюберт не стал бы ее отчитывать. Такое за ним не водится. Она говорит… – тут Мастерс без особого успеха сымитировал женский голос, – говорит, что он милейший старик и настоящий джентльмен.
– Угу. Давайте дальше.
– После разговора с букмекером мистер Хьюберт Фейн вернулся в коридор. Вошел в столовую, украдкой глотнул бренди – мне сказали, это вошло у него в привычку, – направился в гостиную и открыл дверь примерно через десять секунд после того, как мистера Артура Фейна ударили кинжалом в грудь. Другими словами, алиби у мистера Хьюберта не менее прочное, чем у всех остальных, кто находился в той комнате.
Мастерс звонко захлопнул блокнот.
– Но важнее всего показания Дейзи, понимаете? Она клянется – и, видит Бог, у меня нет причин сомневаться в ее словах, – что, пока она была в коридоре, никто не сумел бы пройти мимо, оставшись незамеченным. Вот он, наш свидетель. Так что дверь исключается.
– Да. Именно этого я и опасался.
– Так вы согласны со мной, сэр Генри? Согласны или нет?
– Ну ладно, сынок, согласен, – простонал Г. М. – Что насчет окон?
– Их я осмотрел на совесть. Под ними цветочная клумба шириной четыре фута. Ближе к вечеру ее поливали, так что стоило только ветерку подуть, и на ней остались бы следы. Окна находятся в восьми футах от земли. На отливах толстый слой пыли, совершенно нетронутый, а какой в комнате пол, вы сами знаете. Столик стоял в двенадцати футах от зашторенных окон, и, по заверениям свидетелей, шторы ни разу не шевельнулись. Как заколдованные! Конечно, окна не были затворены и закрыты на щеколду, ведь августовскими вечерами такое в высшей степени неуместно, но все равно не представляю, как злоумышленник мог забраться в гостиную этим путем. Так что окна тоже исключаются.
– Да, – признал Г. М., – исключаются.
В голове у Филипа Кортни вихрем кружились всевозможные мысли. Он надеялся, что вечером услышит хорошие новости или хотя бы узнает об изъяне в показаниях, но теперь, казалось, место преступления запечатали гуммированной бумагой – плотнее, чем когда бы то ни было.
– Но это невозможно! – воскликнул он.
Мастерс медленно обернулся и пристально посмотрел на него с видом человека, затерянного в чужой стране, но услыхавшего давно знакомую мелодию.
– Ах, – прошептал старший инспектор, – где-то я уже слышал эти слова. Господи, где же я их слышал? Нет, вы только посмотрите на сэра Генри! Как видно, его это вообще не беспокоит.
Действительно, у развалившегося в шезлонге сэра Генри был исключительно безмятежный вид. Над головой у него кружила муха. Наконец она села на тулью шляпы.
– К нынешнему делу, – настойчиво продолжил Мастерс, – надо подходить иначе. В этом сумасшествии все задом наперед. Нам с самого начала известно, кто убийца, но убийца – единственный человек, которого никак нельзя обвинить. Мы…
– Тише, тише, сынок, – попробовал утешить его Г. М., но Мастерс как с цепи сорвался:
– Надо найти человека, заменившего резиновый кинжал настоящим, но свидетели показывают, что никто не мог этого сделать. Бессмысленно задавать вопрос «Где вы были в таком-то часу?» – поскольку нам известно, где они были. От вопроса «Как вы объясните это подозрительное поведение?» не будет толку, ведь никто не вел себя подозрительно! Гипноз! Резиновый кинжал! Брр!
Он вытер лоб рукавом.
– Ну же, Мастерс, вы разгорячились…
– Да, сэр, разгорячился – и признаю это. А кто не разгорячился бы? Если вы в состоянии объяснить, каким образом подменили кинжал, я с радостью вас выслушаю. Но пока что, насколько мне известно, никакого объяснения у вас нет.
– Ох, сынок! Само собой, объяснение у меня имеется!
– С учетом всех фактов?
– С учетом всех фактов.
– И вы способны его озвучить?
– Конечно. Это проще простого.
Мастерс вскочил было на ноги, но снова упал в шезлонг, а Г. М. не без труда принял сидячее положение.
– Нет, сынок, не подумайте, что мне нравится хранить молчание. На самом деле я встревожен. Боюсь, что мое объяснение направит вас по неверному пути.
– Доказательствам я поверю, сэр Генри.
– Да, знаю. Именно это меня и беспокоит. Вот смотрите. – Г. М. потер лоб кончиками пальцев. – Чисто гипотетически вы верите показаниям свидетелей? Рассказам, что Энн Браунинг, капитан Шарплесс, доктор Рич и Хьюберт Фейн даже близко не подходили к этому столику?
– Ну а что мне еще остается? Если это убийство не дело рук преступного квартета лжецов, что мне еще остается? Я вынужден поверить их словам!
– Ну хорошо. Кроме того, вы считаете, что в комнату не мог проникнуть посторонний?
– Именно так, и охотно это признаю!
– Выходит, – расстроенно молвил Г. М., – если положиться на доказательства, существует лишь одно объяснение, которое можно назвать правдивым. Слепое пятно, которого, как ни странно, никто не заметил.
– Если вы о том, – тут же возразил Мастерс, глядя на сэра Генри с неприкрытым сомнением и даже скептицизмом, – что кинжал подменил сам Артур Фейн… Что ж, я лишь скажу «ха-ха» и воздержусь от дальнейшего обсуждения. Мистер Фейн знал, что его ударят этим кинжалом. Он сам на этом настоял. Ему даже нарисовали крестик над сердцем, чтобы миссис Фейн не промахнулась. Только не говорите, что человек может спланировать подобное самоубийство. Хотя мистер Фейн и впрямь единственный, кто подходил к телефонному столику.
– Ну вот, – вздохнул Г. М.
– Что «вот»?
– Вот оно, слепое пятно. Разрази меня гром, мы так часто повторяем, что никто не подходил к столику, что эта фраза утратила всякий смысл. Мы забыли, что, по общему признанию, к столику приближался еще один человек, причем на виду у всех. И не только приближался. Этот человек стоял спиной к свидетелям и, следовательно, закрывал обзор своим телом, а в той части гостиной было довольно темно. На этом человеке было платье с длинными рукавами, прихваченными на запястьях. Следовательно, этот человек мог вынуть из рукава настоящий кинжал и заменить им резиновый, причем в мгновение ока.
Г. М. вконец помрачнел.
– Короче, – сердито заключил он, – речь идет о миссис Фейн.
Глава десятая
Энн не шелохнулась. Она сидела в прежней позе – пятки вместе, носки врозь, – размеренно дыша и глядя в землю. Наконец она подняла лицо, и в ее волосах сверкнуло солнце. В блестящих глазах, смотревших на сэра Генри, читалось недоверие.
– Но это абсурд! – возразила Энн. – По-вашему, она только притворялась, что находится под гипнозом? Быть такого не может! Кроме того, я неплохо знаю Вики, и она мне страшно нравится. Она никогда бы…
– И что? – вопросил Г. М., глядя на нее поверх очков. – Разве не вы поднялись к ней в спальню только ради того, чтобы уколоть миссис Фейн булавкой?
– Я искала косметичку! – сцепила руки Энн. – И это правда, хотя мне никто не верит!
Впервые за день на лице Мастерса появилась рассеянная, но удовлетворенная улыбка.
– Так-так-так… – задумчиво молвил старший инспектор, потирая руки. – Спешу сообщить, что у нас появилось нечто похожее на улику!
Г. М. издал очередной стон.
– Скажу по секрету, – расцвел Мастерс, – что никогда, никогда не любил эти гипнотические штучки, хотя знаю, что они имеют под собой научную основу. С подобным мы столкнулись несколько лет назад, расследуя дело Мантлинга[3]. Но здесь… Здесь все выглядит как-то неубедительно. Хотя погодите. Постойте. – Он сдвинул брови и потер подбородок. – Этот фокус с булавкой… Миссис Фейн укололи булавкой, верно? И она даже не поморщилась?
– Именно так, – решительно подтвердила Энн. – Я видела это собственными глазами.
– И вы, и кое-кто еще. – Г. М. повернулся к Мастерсу. – Не найдется ли у вас булавки, сынок?
– Зачем?
– Не важно. Если есть булавка, давайте ее сюда, – протянул руку Г. М. и многозначительно пошевелил пальцами.
Пару секунд Мастерс смотрел на него, а затем отвернул лацкан пиджака, за которым обнаружились две булавки.
– «Коль булавку подобрал, на весь день удачу взял», – не без шутливости процитировал он старую присказку. – Так говаривала моя старушка-мать, и я никогда не мог удержаться…
– Кончайте балаболить, – прервал его Г. М. – Дайте сюда.
Мастерс положил булавку ему на ладонь.
Закусив булавочную головку, Г. М. выудил из кармана спичечный коробок, прищурился и, взяв булавку левой рукой, тщательно прожарил ее над огоньком спички.
– Надеюсь, – проворчал он, – что наш друг Рич стерилизовал булавку, прежде чем колоть ею миссис Фейн.
– Такого не припомню, – сказала Энн.
– Да вы что? Значит, он проявил халатность. И подверг миссис Фейн серьезной опасности. Ну а теперь старик покажет вам фокус. Смотрите внимательно.
Прижав левое предплечье к ноге – так, чтобы натянулась кожа, – Г. М. отыскал нужное место на внешней стороне руки, коснулся его кончиком булавки, а затем вогнал ее в тело по самую головку.
Все инстинктивно напряглись, противясь столь разительному контрасту меж послеполуденным солнцем, безмятежностью зеленой лужайки, белизной чисел для часового гольфа и сталью, пронзившей человеческую плоть.
– Брр! – передернулась Энн. – Но вы даже не дрогнули!
– Нет, любезная. Ведь мне не было больно. Я вообще ничего не почувствовал.
Мастерс окинул его недоверчивым взглядом.
– Да, сынок, – заверил инспектора Г. М. – Это медицинский факт. Такой же, как гипноз. Старый салонный трюк, хорошо известный любому фокуснику, и…