Хьюберт пригласил Рича сюда, в этот дом. Он знал, что так или иначе речь непременно зайдет о гипнозе, а если нет, соответствующую тему мог поднять сам Хьюберт. Но в этом не было нужды, поскольку настойчивость Фрэнка Шарплесса, нашего юного спорщика, сыграла ему на руку. Затем Рич…
Г. М. умолк, шмыгнул носом и поерзал.
– …Почуял еще один плотный ужин, – без церемоний подсказал Рич. – Продолжайте. Не стесняйтесь. Говорите как есть.
– Рич предложил показать салонный фокус. Не забывайте, что именно Хьюберт настоял, чтобы на следующий вечер все снова собрались за ужином. И его план был уже готов.
Важно помнить, и об этом говорил сам Рич, что «эксперимент» всегда проходит одинаково и его время рассчитано до секунды. Верно, сынок?
– Да, – кивнул Рич. – Любой эстрадный артист скажет то же самое. Номер оттачивается до автоматизма. По возможности я всегда начинал его в девять вечера.
– Итак, леди и джентльмены, вы спросите, каким образом Хьюберт узнал об этом фокусе, но ваши предположения будут ничем не хуже моих. Нам остается лишь гадать. Но Хьюберт определенно видел номер Рича – пожалуй, не раз – и точно знал, что произойдет в тот или иной момент. Спланировать ход событий оказалось несложно. Если сказать букмекеру, да еще шотландскому еврею…
– Нету в Шотландии никаких евреев, – перебил его доктор Нисдейл. – Еврею там не прокормиться.
– Помолчите. Если сказать букмекеру, да еще шотландскому еврею, которому вы задолжали пять фунтов, чтобы тот в определенное время явился за деньгами к вашему дому, можете быть уверены, что он будет на месте минута в минуту. Это незыблемо, как земная твердь. Поэтому Дональд Макдональд позвонил в дверь во время паузы – или передышки – после того, как уснула миссис Фейн. И наш славный Хьюберт покинул сцену, – заключил Г. М.
За окнами сгущался вечерний сумрак. Источником света в гостиной служил не торшер, а яркая люстра. Все слушатели сэра Генри, подавшись вперед, жадно впитывали каждое его слово.
– А теперь, – продолжил Г. М., – позвольте задать вопрос. В какой момент во время «эксперимента» – единственно возможный момент! – все взгляды могли быть прикованы к миссис Фейн или Артуру Фейну и никто не отвлекся бы даже на взрыв бомбы?
Задумались? Что ж, отвечу. Когда Рич велел миссис Фейн взять револьвер, подойти к мужу и застрелить его. Я прав?
– Да, – признала Энн.
Остальные кивнули.
– Хьюберт Фейн вышел в коридор, а оттуда на крыльцо, где поговорил с букмекером, поглядывая на часы, а когда рассудил, что близится нужное время, отправил Дональда Макдональда прочь.
Он знал, что Дейзи топчется возле гостиной, сосредоточив все свое внимание на происходящем в этой комнате. И что же сделал Хьюберт? Как известно, он направился в столовую. А теперь напрягите память. Вы! – указал он на Кортни. – Напомните, чем занимался Хьюберт Фейн, когда мы с вами увидели его впервые.
– Стоял в столовой, – ответил по размышлении Кортни. – Возле серванта. И тайком пил бренди. В полной темноте.
– Вот именно, – кивнул Г. М. – Тайком, в темноте, поскольку имел такую привычку. И Дейзи, зная о ней, понимала, чего ожидать.
Вот только на сей раз Хьюберт Фейн поступил иначе. В воскресенье я обнаружил в столовой одну особенность. Заметил ее после неприятнейшего происшествия, когда поскользнулся на коврике и получил серьезную травму, из-за которой, быть может, останусь хромоногим до конца своих дней. Эти коврики разбросаны по полу, будто острова – так, чтобы человек мог быстро дойти от серванта до кухонной двери, ни разу не ступив на паркет и, следовательно, не издав ни звука.
И еще один момент. Кто-нибудь заметил, что кухонная дверь совершенно не скрипит и не издает иного шума?
– Да, – вспомнил Кортни, – я тоже обратил на это внимание.
– Итак, Хьюберт вошел в столовую, неплотно закрыв за собой дверь, протопал по полу и звякнул бутылкой, после чего бесшумно, будто призрак, ускользнул на кухню, а оттуда – наружу, через заднюю дверь.
Он знал, что никого не встретит, поскольку – и нам это известно – миссис Проппер всегда ложится спать в девять часов. Таково ее извечное правило. Далее… За кухонной дверью Хьюберт оставил… Что? Сами скажите. Вы пользовались этим предметом совсем недавно, в воскресенье вечером, для той же цели, что и Хьюберт.
– Он оставил там короткую лестницу, – нарушил глубокую тишину Кортни.
– Вот именно. Короткую лестницу. Видите ли, тупицы, весь этот треп и болтовня насчет четырехфутовой клумбы, где не осталось ни следа, ни нетронутого слоя пыли на отливе за окном, – все это ни черта не значит. Стоит ли волноваться о следах на земле и слое пыли, если вам только и надо, что расположить лестницу на бетонной дорожке, не задев клумбы, а верхний ее конец поставить на оконную раму, не касаясь отлива?
Как понимаете, все ваши версии основывались на убеждении, что некто должен был пролезть в окно и оказаться в комнате. Но разумеется, в гостиную никто не проникал. В этом не было необходимости.
Снова тишина.
– Но подумайте, сколько на это ушло времени! – возразил Шарплесс, и Г. М. ответил с чертовски недоброй усмешкой:
– Так и знал, что кто-нибудь скажет нечто подобное. Поэтому захватил секундомер. – Он продемонстрировал означенный предмет. – Ступайте в столовую, сынок. Как услышите крик «Пошел!», сделайте то же, что сделал Хьюберт. Лестницу найдете снаружи. Приставьте ее к окну, поднимитесь и просуньте голову в комнату.
Он передал секундомер Филу Кортни. Шарплесс вышел из гостиной.
– Готов! – донеслось из-за стены.
– Засекайте, – велел Г. М.
– Пошел! – крикнул Кортни, нажал на кнопку, и неумолимая стрелка побежала по кругу. Чуть позже над подоконником незашторенного окна появился отчетливо видимый в сумерках край лестницы. Увидев голову Шарплесса, Кортни остановил секундомер и с удивлением заметил: – Должно быть, он неисправен! Показывает всего лишь тринадцать секунд…
– Нет, сынок. Все верно. Теперь попрошу очистить центр комнаты и поставить столик туда, где он стоял в момент убийства.
Все расступились, а Энн и Кортни принесли телефонный столик. Г. М. с самым серьезным видом выложил на столешницу резиновый кинжал.
– А теперь – внимание.
С этими словами он достал из внутреннего кармана белый предмет, вызвавший у всех неподдельное изумление. В сложенном виде он представлял собой прямоугольник из тонких и легких деревянных реек, оканчивающийся двумя рукоятками.
– Но что это такое? – спросила Энн.
– Раскладные щипцы-хваталки, – объяснил Г. М. – Вы наверняка видели нечто подобное. В магазинах «Вулворт» продавались такие же, только игрушечные. Наверное, и сейчас продаются.
Он надавил на рукоятки, и плоский деревянный прямоугольник начал удлиняться. Наконец он превратился в серию соединенных друг с другом деревянных ромбов.
Чем ближе Г. М. сводил рукоятки, тем сильнее вытягивались ромбы, и приспособление удлинялось – на фут, два, шесть, восемь, – наподобие негнущейся змеи. Г. М. развел рукоятки в стороны, и ромбы вновь сложились в компактный прямоугольник.
– Впервые об этой штуковине я подумал в четверг, – продолжил Г. М., – когда мы говорили о фокусе с безболезненным уколом булавкой. Такими щипцами пользуются фокусники – и, разумеется, мошенники-медиумы. Ведь с ними ты, находясь на одном месте, в полутьме можешь влиять на пространство всей комнаты. К примеру, передвинуть предметы. Сделать так, чтобы из сумрака появилась рука, испускающая призрачный свет, ну и так далее.
В воскресенье я в присутствии Мастерса нарочно упомянул такие щипцы, говоря о братьях-медиумах Дэвенпорт, отпетых мошенниках, чтобы проверить, сообразит ли наш инспектор, что к чему. Нет, не сообразил!
А затем – ох, пропади оно все пропадом! – эти щипцы начали меня преследовать. Покоя мне не давали. Для начала ромбовидные шпалеры у вас в розарии. Хьюберт стоял среди них, когда беседовал с нами. Затем, когда я звонил из кабинета Агню, прямо передо мной обнаружилась складная металлическая полочка, которую можно выдвигать и задвигать по тому же самому принципу. Нет, это и впрямь какая-то бесовщина. Короче, Хьюберт соорудил подобные щипцы, а на конце у них – вот здесь, видите? – пружинная защелка, и с помощью нее можно захватить любой предмет подходящего размера.
Стоя за окном, Хьюберт подглядывал в щель между шторами. Когда миссис Фейн получила приказ застрелить мужа и все в комнате с предельным вниманием следили за этим спектаклем, из-за штор выскользнули щипцы, вытянулись на двенадцать футов, схватили кинжал и ускользнули обратно. Старый добрый Хьюберт заменил резиновый кинжал настоящим – ведь второй едва ли тяжелее первого, – и сделал это так, чтобы пружинная защелка раскрылась от прикосновения к столешнице.
Когда Рич крикнул: «Раз, два, три – огонь!» – и никто в этой комнате не заметил бы даже стада слонов, щипцы снова появились из-за штор. Одно касание – и кинжал лег на стол. Любой шум, что мог при этом прозвучать, приглушила прорезиненная рукоятка, да и вы, увлеченные зрелищем, пропустили бы этот звук мимо ушей. Вот, собственно, и все. Мы с Мастерсом выяснили, что на подмену кинжала ушло примерно десять секунд.
Г. М. развернулся к Шарплессу:
– А теперь слезайте оттуда, сынок. Отнесите лестницу в сарай и бегите сюда. А вы, – взглянул он на Кортни, – засекайте время.
В наступившей тишине равномерно затикал секундомер. Когда Шарплесс открыл дверь гостиной, Кортни нажал на кнопку, и стрелочка остановилась.
– Уже дольше. Семнадцать секунд.
– Тринадцать, плюс десять, плюс семнадцать, – задумчиво произнес Г. М. – Сорок секунд. Меньше минуты. Сделаем поправку на возраст Хьюберта. Пусть будет одна минута. Разве это, по-вашему, долго? Теперь понимаете, почему Дейзи готова была поклясться, что Хьюберт заглянул в столовую глотнуть бренди? Как помните, сюда он вошел в тот самый момент, когда сидевший в кресле Артур получил нож в сердце. – Сэр Генри нахмурил брови, сложил щипцы и спрятал их в нагрудный карман. – Вот и вся печальная история, дети мои. При себе у Хьюберта имелись щипцы и резиновый кинжал. Оставалось лишь спрятать его с глаз долой. То есть сунуть за диванные подушки. Ну а щипцы… Быть может, Хьюберту хватило дикой, безумной, предельной наглости развернуть их в половину длины, закрепить гвоздиками и оставить на самом виду в качестве шпалеры? Этого не знаю. Но есть у меня смутное ощущение, что это в его духе. Вернее сказать, соответствует его чувству юмора.