"Как?" он спросил.
«Утонул. В длинной воде. Мы рассматриваем это как убийство ».
«Никто бы не хотел убить Макса».
«Вы не знаете, были ли у него враги, нежелательные друзья или что-нибудь в этом роде?»
«Макс был ученым, инспектор, а не преступником». Сэр Джеймс постучал пальцами по столу. «Его, конечно, надо немедленно похоронить».
«Сэр Джеймс, я понимаю ваше беспокойство, но, пожалуйста, поймите, что, пока дело остается открытым, ваш сын - я бы сказал, тело вашего сына - является уликой и, следовательно, требует лечения ...»
«Послушайте меня, инспектор. Моя жена очень больна. Ей осталось жить, самое большее, пару месяцев; скорее недели, может быть, даже дни. Я должен ухаживать за ней двадцать четыре часа в сутки. Я не позволю ей сойти в могилу с сыном, который все еще находится в морге. Вы понимаете?"
«Родители никогда не должны переживать своих детей», - подумал Герберт; это не было в естественном порядке вещей. «Я делаю все возможное, чтобы найти убийцу вашего сына, сэр Джеймс».
«Это все может быть, инспектор; а в вашем отделе нет?
"Мне жаль?"
«Они присылают мне инспектора». Сэр Джеймс выкатил это слово изо рта, как будто это был неприятный запах. «Один инспектор; никого выше. Я полагаю, что есть много жертв, с которыми обращаются лучше, чем это. Мой сын менее важен, чем они? »
«Все люди равны на земле, - подумал Герберт.
«Сэр Джеймс, если вы недовольны моим заданием, пожалуйста, позвоните детективу-суперинтенданту Тайсу в Нью-Скотленд-Ярд…»
«Молодой человек, я сам позвоню комиссару. Итак, если вы собираетесь искать убийцу моего сына, вы не найдете его здесь; так что можешь идти.
Дежурный на Хай-стрит Кенсингтон сказал, что следующий поезд будет в пяти минутах езды. Герберт сел на скамейку на платформе и прочитал брошюру, которую дала ему Розалинда.
Выступления и групповые дискуссии были настолько эзотерическими для глаз непрофессионала, как он и ожидал; «наука - это действительно другой язык», - подумал он. Он пролистал страницы, мало читая и меньше понимая, пока не добрался до списка делегатов сзади.
Был указан каждый делегат с указанием его учреждения и страны. Там было около сотни человек, представляющих здоровый выбор наций. Помимо британцев, были американцы, французы, швейцарцы, канадцы, шведы и португальцы.
Выступающие отмечены звездочкой; Было проведено шесть сессий, четыре из которых были индивидуальными лекциями, а две другие - панельными дискуссиями. Темы выглядели достаточно глупо; «манна для ученого», - подумал Герберт, - но обезболивающее для обывателя.
Он прошел половину списка, пропустив список британских делегатов, когда его взгляд, внимание и сердцебиение остановились практически одновременно.
Де Вер Грин, Ричард. Кембриджский университет.
Герберт знал Ричарда де Вер Грина, и он знал, что он не был связан с Кембриджским университетом, по крайней мере, официально. Учреждение Де Вер Грина было гораздо ближе к дому. Он был начальником Герберта в Five.
Элкингтон и Хайгейт могли подождать; Герберт вернулся на метро в Грин-парк. Кто-то оставил копию «Экспресса», и Герберт лениво бегал по объявлениям и рекламным конкурсам: «Выиграй машину!» Первый приз - Humber Super Snipe стоимостью 1627 фунтов стерлингов. Второй приз - MG Midget, 825 фунтов стерлингов - прежде чем перейти в колонку сплетен, духовный дом тех, кому он завидовал и презирал в равной мере.
Лорд Бивербрук объявил, что колонка сплетен - самая важная часть газеты, и поэтому издал список тех, о которых нельзя говорить положительно. Никто не знал наверняка, кто был включен, но главными подозреваемыми были Чарли Чаплин (предполагаемый коммунист), Ноэль Кауард (гомосексуалист) и Пол Робсон (немного того и другого, не говоря уже о цвете его кожи).
«Экспресс» была ужасной газетой, что было одной из главных причин, по которой она нравилась Герберту, и интерес к ней длился ровно столько, сколько длилось обычное путешествие в метро, что было достаточной рекомендацией для любого журнала. Однако сегодня он прочитал «Экспресс» в первую очередь, чтобы не думать о де Вер Грине, - упражнение, которое предсказуемо оказалось бесполезным.
В пять лет Герберт был Смотрителем. Нет, он был Наблюдателем; лучший оперативник наблюдения во всей службе. Быть Наблюдателем было все равно что играть на барабанах; почти каждый мог это сделать, но очень немногие могли делать это хорошо.
По мнению всех, кто имел право вынести такое суждение, Герберт был выдающимся человеком. Его зрение и слух были очень хорошими, он был быстро мыслит и способен хорошо реагировать на неожиданности, и он был бесконечно терпеливым, мастер тонкого искусства, которое чертовски убедительно действовало.
И он был ближе всего к человеку-невидимке. Он не был ни карликом, ни великаном, ни отвратительно уродливым, ни до тошнотворно красивым, на полпути между пивной бочкой и фасолью. Короче говоря, он был из тех людей, которых можно не заметить на улице.
Многие люди просто достаточно отличались от нормы - чем бы это ни было - чтобы посторонний заметил их даже на пару секунд.
Только не Герберт. Он был совершенно невзрачным, исключительным лишь в том смысле, что он был обычным.
Нетрудно представить, что это может сделать с мужской психикой.
Но вернемся к де Вер Грину и обратно к Дональду Маклину.
Май 1951 года, полтора года назад. Пять месяцев следили за Маклином в поисках новых доказательств его предательства; у них уже было достаточно, чтобы повесить его несколько раз, но их доказательство было получено из закодированных сообщений, отправленных на советские станции и с них и расшифрованных в рамках программы Венона.
Захватить Маклина на таких доказательствах значило бы предупредить Москву о том, что их шифры были взломаны, что вызвало бы больше проблем, чем решило бы. Итак, приказ вышел: поймать его пальцами в баночке из-под конфет.
За Маклином следили только в Лондоне; Наблюдателей отозвали каждую ночь, когда он садился на поезд домой в Тэтсфилд, на границе между Кентом и Сурреем. Де Вер Грин - в то время глава отделения A Branch, под чьим надзором находился надзор, - постановил, что нет смысла преследовать Маклина дальше, чем Чаринг-Кросс.
За пределами Лондона передвижение советских чиновников было ограничено. Поэтому они вряд ли решились на контакты, которые с таким же успехом можно было бы установить в городе. Кроме того, Тэтсфилд был маленькой деревней; Там было практически невозможно наблюдать за Маклином, не привлекая внимания.
Это был призыв де Вер Грина, и, несмотря на все, что случилось позже, он был совершенно правильным.
Шесть футов четыре дюйма, одетый в потрепанное твидовое пальто и мятую трилби в то время, когда в моде были хомбурги Энтони Идена, за Маклином было легко следить. Он знал, что Пятеро тоже его преследуют, хотя, вероятно, думал, что им следовало бы смущаться из-за того, что им приходилось преследовать представителя высших классов. «У меня ужасные неприятности», - говорил он людям. «За мной следят члены».
Алкоголь сделал его нескромным. Однажды Герберт достаточно близко подошел к нему в пабе, чтобы услышать, как Маклин сказал: «Я работаю на дядю Джо. Я английский шипящий.
Пятница, 25 мая, была днем рождения Маклина. В тот обеденный перерыв министр внутренних дел подписал приказ, разрешающий его допрос, который начнется в следующий понедельник. Когда он прибыл в Чаринг-Кросс, чтобы успеть на счет 5:19, Герберт был немедленно поражен переменой в поведении Маклина. Обычно он ходил с сгорбленными плечами и сунул руки в карманы, но в тот вечер онказалось, он спустился по платформе с пружинкой в шаге. Поля его шляпы были подняты по всему периметру, и на нем был веселый галстук-бабочка. На этот раз он казался в хорошем настроении.
Затем Маклин повернулся и помахал рукой, и Герберт понял. Он знал.
Маклин не мог точно сказать, где находятся его тени, но он все равно помахал рукой, прежде чем легко запрыгнуть на поезд. Возможно, он думал, что ведет себя стильно, но Герберт считал это высокомерным; идиотизм тоже в том, что он раскрыл.
Герберт подошел к ближайшей телефонной будке, без церемоний выгнал старушку в сторону и позвонил де Вер Грину, который уехал за город и не хотел, чтобы его выходные были нарушены.
«Милый мальчик, - сказал он, - не будь таким смешным».
Герберт настаивал. Что-то случилось; де Вер Грин должен был немедленно отправить людей в Тэтсфилд. Повесьте расходы и вероятность провала слежки.
«Вы не могли меня слышать», - сказал де Вер Грин, стальным тоном под его языком, когда учтивое дружелюбие истеблишмента исчезло. "Здесь не о чем беспокоиться. Он вернется завтра утром, не бойся.
Суббота была полдня в Уайтхолле. Герберт встретил обычный поезд Маклина, но его не было видно; ни на двух последующих услугах.
Для содержания под стражей в портах и аэропортах требовалось разрешение министра внутренних дел, а этого было невозможно добиться, не пройдя через бесконечные удушающие слои градации и бюрократии.
Заместитель помощника директора филиала передавал его заместителю директора филиала, который передавал его директору филиала, который передавал его заместителю генерального директора всей службы, который мог или не мог передать его директору. - сам генерал, который мог бы упомянуть об этом министру внутренних дел, когда они в следующий раз встретятся за бокалом виски, но только если он вспомнит, что в промежутках между восхвалением красоты дочери-подростка министра и обсуждением перспектив Лейкера и Лока в Овале.
А когда решение было принято, оно передавалось по служебной лестнице с той же мучительной медлительностью, струйка воды медленно катилась по висячим садам, и шанс действовать исчезал.
За шесть лет в Five самые разумные слова, с которыми столкнулся Герберт, были нацарапаны в анонимном приложении к меморандуму: «Это дело имеет наивысшую возможную важность, и поэтому должно рассматриваться на самом низком уровне». Это было до смешного, до тошноты правдой.