Тонкое подвижное лицо Гарвея то и дело меняло свое выражение. Картина костра, живо нарисованная очевидцами, потрясла его. Слова возмущения и ужаса готовы были сорваться с его губ, но поведение учителя останавливало. Беспокойный, бегающий взгляд профессора не укрылся от внимательных глаз Гарвея. Он так не вязался с их недавним разговором о движении небесных тел, о вреде преклонения перед авторитетами древних! Но с другой стороны, содержание домашних бесед Галилея со своими учениками так не походило на его официальные лекции... Не выразил ли этот взгляд всей основы поведения Галилея? Может быть, учитель считает: "То, что я думаю про себя, о чем говорю с близкими мне людьми, - одно; то же, что я представляю собой перед лицом всех прочих и что, может, должно быть известным власть имущим, - совсем другое..."
В чем-то ощущения Гарвея не обманывали его, крайняя же молодость не позволяла широко и терпимо смотреть на вещи.
Читая в университете лекции по астрономии, Галилей придерживался официальных взглядов Птолемея - Аристотеля. Сочинил даже учебник "Руководство к познанию сферы", где излагал эту древнюю систему мира. Но те немногие друзья, которых он допускал к своим сокровенным мыслям и исследованиям, знали: это всего лишь маскировка.
В глубокой тайне Галилей работал над подтверждением учения Коперника. По духу он был чужд не только прямолинейному, безоглядному Бруно, пытавшемуся взять крепость схоластов (Схоласты - сторонники схоластики - господствующего направления средневековой философии, которая не занималась исследованием природы и окружающей действительности, а делала выводы из общих догматов церкви и определяла ими правила поведения человека. Отсюда схоластикой называется всякое оторванное от жизни, бесплодное умствование, оперирование общими понятиями и умозаключениями без обращения к фактам и практике) штурмом, но и близкому своему другу - более умеренному Кеплеру. Он считал, что для сокрушения схоластики нужна длительная осада, основательная подготовка, которая позволила бы высказать свои идеи твердо, уверенно, доказательно, так, чтобы никакие враги не могли под них подкопаться. А пока не были собраны неопровержимые доказательства правильности этого учения, он вынужден был скрывать свои подлинные мысли.
Хитроумно и тщательно готовясь к сокрушению антикопернианцев, Галилей обрек себя на долгие годы лицемерного преподавания, молчания, угодливости перед великими мира сего. Человек редкой целеустремленности и стойкости характера, уравновешенный и осторожный мыслитель, даже он только ценой сверхчеловеческих унижений сумел в те тяжелые времена избежать участи Бруно.
22 июня 1633 года седой, как лунь, семидесятилетний старец, он согласился на отречение перед лицом инквизиционного судилища. Положив руку на евангелие, он произнес:
"Я склоняю колени перед преподобным генералом инквизиции, касаюсь рукой святого евангелия и клянусь, что верю и в будущем готов верить всему, что признает верным и чему учит церковь".
В 10-м томе Большой советской энциклопедии и в некоторых других справочных изданиях в статье о Гарвее есть фраза: "Большое влияние на формирование мировоззрения Гарвея оказал Галилей, лекции которого он слушал, будучи студентом Падуанского университета". Фраза эта противоречит известным биографическим данным о Галилее, вводит в заблуждение читателя. Верноподданнические лекции Галилея, читанные им в Падуе вплоть до 1610 года, когда он оставил кафедру, никоим образом не могли повлиять на формирование материалистического мировоззрения ни Гарвея, ни кого бы то ни было другого.
Вполне, однако, вероятно, что влияние Галилея все-таки сказалось на взглядах Вильяма Гарвея в бытность его студентом Падуанского университета. В дальнейшем Гарвей и сам вступил на путь борьбы против схоластов и против слепого подчинения древним. Только шло это влияние отнюдь не с университетской кафедры, с которой Галилей преподавал своим слушателям идеалистическое учение Птолемея - Аристотеля. В биографической литературе о Гарвее нет прямых указаний на его близкие отношения с Галилео Галилеем. Но допустимо, что Гарвей-студент, как и некоторые другие студенты, имел доступ в лабораторию Галилея, бывал у него дома, где ученый раскрывал перед близкими ему людьми свое подлинное мировоззрение, посвящал их в свою философию, открывал все богатство своих материалистических познаний. Это допущение мы и сделали. .
* * *
Гарвей шел по Падуе, и мысли его были темней самой темной подворотни этого неосвещенного города.
Сколько их погибло вот так, осужденных инквизицией, безвестных мучеников науки и знаменитых "еретиков". Сколько жизней развеялось прахом вместе с пеплом костров!
Бруно Ноланец.
Он утверждал, что наш мир - только небольшая часть вселенной, что в ней имеется бесчисленное множество миров, что звезды - это далекие солнца, вокруг которых движутся свои "земли".
И вот он погиб...
Мигель Сервет, испанский врач и философ. Он же Мишель Вильнев - имя, под которым он более двадцати лет скрывался в Германии и Франции, прячась от преследований церкви за свою книгу "О троице". Затем он написал новую богословскую книгу "Восстановление христианства", подрывавшую все устои христианской церкви.
Мигель Сервет был сожжен дважды: в первый раз на костре французской инквизиции сгорела кукла, изображавшая Сервета, так как сам он успел бежать от преследований французских мракобесов; в 1553 году Сервет, схваченный швейцарскими церковниками, отказался отречься от "ереси", тогда его самого сожгли вместе с книгами.
Впрочем, возможно, Гарвей и не знал в то время о Сервете. Но он не мог не знать о трагической судьбе Андреа Везалия - отца кафедры анатомии Падуанского университета, крупнейшего анатома эпохи Возрождения, борца за новые идеи в науке.
Изучая человеческий организм путем вскрытий, Везалий постоянно работал в страхе перед церковью, запрещающей вскрытие человеческого тела.
И однажды, когда Везалий осмелился вскрыть труп только что умершего патриция, его обвинили в том, что он вскрыл тело живого человека. Суд инквизиции приговорил ученого к поклонению "святым местам". В 1564 году судно, на котором плыл Везалий, потерпело крушение, и великого анатома не стало.
Теперь кафедру анатомии Падуанского университета возглавлял ученик и последователь Везалия - Иероиим Фабриций из Аквапендента. Позднее школа анатомов, основанная Везалием и продолженная Фабрицием, выдвинула не одного ученого-медика. Ей суждено было стать колыбелью, в которой зародились великие идеи Вильяма Гарвея.
Но это было позднее. А в тот февральский вечер 1600 года юный Гарвей брел по Падуе, обуреваемый мрачными мыслями.
Только одна среди них была радостная и успокоительная: "Хорошо, что я англичанин! Старая добрая Англия не дает в обиду своих ученых!.."
"Старая добрая Англия"
в старой Англии слышались стоны. Стонали нищие и голодные крестьяне и сельскохозяйственные рабочие, стонали от бандитов и грабителей горожане и помещики. И в самом королевском дворце было неспокойно: никакие указы и законы не могли избавить страну от позорного бича - разбоя "рыцарей" больших и малых дорог.
И еще стонали многочисленные больные и умирающие: смертность достигла больших размеров, а невежественные лекари были совершенно бессильны в борьбе с ней.
Что касается ученых, то их, в сущности, не за что было "обижать" - среди них почти не было ни вольнодумцев, ни нарушителей "официальной" науки, некого было обвинять в "ереси". Сплошные "доктора грамматики", "созвездие упрямейшего педантического невежества и самомнения, смешанного с деревенской невоспитанностью", как отзывался о них Бруно...
И подумать только, - всего каких-нибудь семьдесят лет назад здесь расцветали радужные надежды! Бурно веселилась старая Англия в царствование Генриха VIII...
Шестнадцатый век. Открытый бунт против Рима - против его вероучений, политических притязаний на мировое господство, против его церковной организации.
Цепкие пальцы католического центра душили народы и правительства, находившиеся в религиозном подчинении у папы. Это "религиозное подчинение", по сути дела, было связано отнюдь не только с религией. Церковь в средние века представляла собой средоточие общественной жизни. В церкви не только молились: в ней обсуждали государственные и политические события, заключали финансовые сделки, хранили важные документы и ценности; часто церковь превращалась в судебный орган. Ни одно важное событие в жизни населения не обходилось без участия служителей церкви.
Монастыри и аббатства владели огромными землями, снаряжали торговые экспедиции в чужие страны. Не случайно многие важные новшества в технике вводились монахами. Монахи, например, первые оценили необходимость измерения времени и поставили часы на колокольнях. Монахи занимались перепиской не только духовных, но и светских книг, вели преподавание во многих школах. Духовенство опекало науки и культуру, тратило кое-какие средства на помощь бездомным, больным, инвалидам.
Церковная организация была строго централизована, авторитет ее устойчив и тверд. Все нити европейской политики сосредоточились в могучем кулаке католического папы. Опека Рима над светскими властями католических государств стесняла их инициативу, тормозила развитие стран.
Между тем исторические пути неуклонно вели развитие государств вперед. Развивалась торговля, рождался капитализм. Молодой буржуазии нужно было развязать себе руки, скованные жестким римским контролем. Она нуждалась в свободе производства, накопления, эксплуатации, в новых научных и технических открытиях.
Зависимость от церкви стала помехой. Политика Рима вызывала открытое противодействие новых классов и государств.
Идея мировой папской монархии безвозвратно погибла. Чем дальше шло экономическое развитие стран, тем больший отпор встречали в них носители этой идеи - представители католического духовенства.
Так начался период религиозной реформации.