Говорят про Навота, мол, скуповат. Неверно это, да ведь и крестьянин же он! Нельзя труженика за расчетливость упрекать. Не берег бы скромное добро, не прикапливал – как бы сына женил? Только скупой всегда нуждается. Незачем досужие толки слушать. Раб Навота, что неоплаченный долг отрабатывает, доволен хозяином – кормит, одевает, не обижает. Истекут положенные шесть лет, и не покинет он Навота, останется в работниках. Не быть жадным – богатство, не быть расточительным – доход.
В вере Навот неколебим: есть Бог один, Бог Израиля, и нет иных богов. Он не служил и не станет служить Баалу, Ашере и прочим идолам чужим. Но с Изевель, язычницей, об этом предмете говорить не будет. Вера у него в сердце, не на языке. Да и не решится простолюдин перечить царской жене.
Навот обласкан пророком Эльяу: праведник среди простых людей – это опора наставника в народе. Любит Эльяу своего приверженца, всегда есть у него для Навота доброе слово, похвалит, ободрит, худого не посоветует.
Предложение царя Ахава испугало крестьянина: потемки удачи, холод новизны. Не влечет неизвестность, мучительна она. Ясно Навоту, что не постоит государь за ценой. Не продать виноградник – выгоду явную упустить. А продать – строй жизни порушить. Сжился он с землей своей, да и весь род его с надела этого вино давил!
Однако, Навот соображениям своим не сильно доверял и ум свой не высоко ставил. “Не решить мне дела самому. Не торговец я, а работяга. В беде поздно совета спрашивать. Потороплюсь, пойду к людям, что поумней меня. Хороший советчик – лучше богатства!” – изыскал он, наконец, спасение от раздумий.
2
“Перво-наперво – обратиться к священнику. Он знает молитвы наизусть и читать может. К нему люди идут отовсюду, кто за утешением, кто с вопросом жизненным. Поведаю ему мое затруднение, выслушаю, что сажет ученый человек!” – размышлял Навот.
Священник внимал каждому слову Навота. Серьезно и с важностью. Достал свиток, стал крутить его. Лучиной заложил одно место, потом другое. Снова углубился в размышления. Наконец, лицо его просветлело. “Вот, Навот, ты чадо женил Божьей волей, – сказал священник, – а ведь дорого тебе встало сыновнее счастье! Небось, теперь молодые своим домом заживут. Понимаешь ли, прямой и честный человек, куда я клоню?” Навот не отвечал, он завороженно глядел во все глаза на мудреца, на свиток, из которого выглядывали лучинки: это по его делу они заложены!
“Я полагаю, Навот, если виноградник удобрить, да о земле позаботиться получше, то ведь и бочек с вином выйдет больше, – продолжил священник,– стало быть, и десятина храмовая увеличится, а это дело богоугодное, и если будешь ему способствовать – зачтется тебе на высшем суде!” Навот поспешил с ответом: “Рук не хватает!”
“Вижу, ты понял меня, Навот. Дай согласие Ахаву! Все говорит за это – в средствах ты опасно ограничен, и рук мало для работы настоящей. Так и погубить виноградник недолго. В свитке моем подобный случай разобран, и такое же поучение выведено!”– закончил беседу священник.
“Должно быть, я получил совет обдуманный и честный, – соображал Навот, – но надо знать другие мнения. Пойду я к Зимри, городскому управителю. Он человек бывалый. Себя провести не даст и простого землепашца не обидит. Люди молвят, дескать, Зимри во всем выгоду ищет. А разве бедняка поддержать добрым словом не выгода пред будущим судом небесным? Кто свои дела устраивает ловко, того совет внимания стоит!” – говорил себе Навот.
Зимри был рад гостю. Он всегда старался помочь человеку, ибо служба его такая. Во-первых, она к этому обязывала, а во-вторых, нужными средствами снабженная, делала сие совсем нетрудным. Память у Зимри была отменная. Когда, кому и в чем пособит – обязательно запомнит.
“Веселой свадьбой порадовал нас, Навот! – приветствовал Зимри гостя, – а пел-то ты как красиво! И вино твое великолепное. Каждый день пил бы такое, да должность не велит! С невесткой тебе удача – работница усердная, и красавица! Чай, могар немалый заплатил?”
“В корень смотришь, Зимри. Нет добра без худа. Порастратился, долгов боюсь. А тут Ахав просит мой виноградник в обмен на больший и лучший, или золотыми монетами, говорит, щедро заплатит. Пришел я к тебе за советом. Отдать виноградник? Все ж душа моя к земле этой прикипела!” – выложил свое дело крестьянин.
Городской управитель задумался. Достал из сундука глиняные таблички, стал знаки на них проверять. “Городское хозяйство учета требует, – пояснил Зимри гостю, – Скажи-ка мне, любезный, сколько напитку дает лоза твоя?” Навот озадаченно поглядел на Зимри. “Не знаю. Я неграмотный и бочки не считаю, скажу только, что щедра моя земля!” – ответил, как мог, землепашец.
“Слушай меня внимательно, Навот! – возгласил Зимри, – вина ты давишь много, а налогов в городскую казну платишь мало. Вот, тут на табличках отмечено, гляди. Средства городские все больше сиротам и вдовам предназначены, как тебе известно. Ты человек божий, милосердный и не захочешь у неимущего отнять. А платить тебе нечем, и так ты в долгах! Продавай Ахаву виноградник – вот мой совет!”
“Двое грамотеев советуют продать землю, – размышлял Навот, – однако, образованные говорят не то, что сами думают, а что другие до них думали. Посему я должен спросить человека приближенного к престолу небесному. Я пойду в Иерусалим, разыщу Эльяу. От него услышу слово Божье, слово истинное. Что он скажет мне?”
И Навот пришел в Иерусалим, хоть и не праздничный день был, и отыскал Эльяу, и попросил помощи.
– Праведный Навот, зачем Ахаву виноградник твой? – первым делом спросил пророк.
– Царь хочет Изевели угодить, чтоб развела цветы, – ответил Навот.
– Ты ведь землепашец, Навот!
– Потомственный!
– Не гоже крестьянину землю-кормилицу из рук выпускать пустяков ради!
– Да, Эльяу…
– Неужто ты, верный поборник мой, захочешь многобожнице услужить?
– Нет, Эльяу…
– Вот еше причина не отдавать виноградник!
– Да, Эльяу…
– Откуда сей надел у тебя, Навот?
– Отец, и дед, и прадед, и отец прадеда и так дальше – все владели им!
– Нельзя наследие отцов чужому уступать! Ты хочешь пред Богом согрешить?
– Нет, Эльяу…
– Откажи Ахаву!
– Что сказать ему?
– Молви: “Сохрани меня Господь, чтобы я отдал тебе наследство отцов моих!”
– Робею я так дерзко отвечать царю!
– Язычеству пособник не заслужил иного! А я тебя не дам в обиду!
– Благодарствую, Эльяу!
– Запомни, Навот: коли ослушаешься, лишу тебя расположения моего, – изрек пророк.
Простолюдин Ахав и царь Навот
1
Ахаву донесли, что Навот принялся искать советчиков. Словно мало крестьянину этому щедрости монаршей, будто торговаться намерен с государем и честью оказанной пренебрегает. Наконец, вернулся Навот из Иерусалима. “Не гоже мне идти к нему за ответом, словно о милости просить, – размышлял Ахав, – он сам должен ко мне явиться и желание мое исполнить!”
Навот медлил, а монарху невтерпеж было порадовать себя и Изевель желанным даром. И, скрепя сердце, он во второй раз пошел в дом к землепашцу и утешился, говоря себе, мол, коли начал хорошо, то и кончай не хуже – пусть знает народ, как прост и добр царь.
Навот увидал высокого гостя и побледнел. “Здравствуй, сосед, – промолвил Ахав, сверля взглялом хозяина дома, – видишь, вновь я у твоего порога, точно простолюдин за милостью к господину явился. Ударим, что ли, по рукам?”
Навот отвел взгляд, не вынеся устремленных на него гордых очей. Потом ободрился, вспомнив обещанную защиту пророка, вдохнул поглубже, устремил глаза на царя и выпалил роковые слова в точности, как учил его Эльяу: “Сохрани меня Господь, чтобы я отдал тебе наследство отцов моих!”
Пришла очередь Ахава побледнеть. Когда робость говорит, гордость слишком молчалива. Ни слова не вымолвив, монарх вышел из злосчастного этого дома и вернулся в свои покои.
2
“Поделом тебе, владыка мягкосердный! – не щадя, корил себя Ахав, – вот как чернь за добро платит! Да разве могу я не по-хорошему, а силой завладеть землею подданного? Нет царю такого предпочтения в законе. А я в государстве своем первее всех законам подчиняться должен!”
Ахав взошел на ложе свое. Лежал на спине, смотрел в потолок, страдал. Не привык видеть затеянное неисполненным. Спросил бы кто его, от чего больше терзался – от того, что Изевели не потрафил или по причине гордости уязвленной – и не знал бы Ахав ответа. Весь день напролет, пока не стемнело, не ел и не пил от горя и бессильной ярости.
Вошла Изевель и увидала, что мрачен муж, лица на нем нет, и пища и питье не тронуты. “Не захворал ли?” – встревожилась жена. Пришлось Ахаву открыться, какой сюрприз задумал сделать ей, и как все плохо вышло. “Каким языком отказал тебе Навот?” – спросила Изевель. Он так сказал мне: “Не отдам я тебе виноградника моего!” – ответил Ахав, и значение произнесенных им слов понравилось ему.
“Негодяй! Смерд чумазый! – вспылила Изевель, – дерзить царю и благодетелю! Так и сказал, мол, не отдаст тебе виноградника своего? Выходит, тебе не отдаст, а другому, глядишь, отдаст?” Ахав помедлил, потом ответил: “Да, Изевель, так и сказал. Пожалуй, права ты – другому отдаст…”
Воцарилось молчание. Изевель негодовала. Гневу всегда есть причина, да надо ли искать ее? Ахав же думал, что никак нельзя оставить без последствий это дело. Унижение не прощает обид, гордость всегда возместит свой убыток. Не под силу ангельская кротость сердцу царскому. Да и неужто не порадует супругу? Однако, нет для него законного пути. Для него нет. Да разве один он?
“Хорошо, что я чуток переиначил слова Навота, – размышлял Ахав, – они воспламенили Изевель. Я бросил камень в воду, посмотрим, как далеко круги разойдутся. Я царь, я иудей, в государстве моем изральском я буду образцом законопослушания. Но Изевель, мною возлюбленная и преисполненная любви ко мне – чужая закону нашему, и вере, и духу тоже чужая. Убеждена о