Третий и последний раз беда пришла ночью.
Я уже была на грани. Мы жили в постоянном напряжении. Ни уверения моего отца, ни его неугасаемая улыбка не могли меня успокоить. Перед сном он рассказывал мне сказки, разгонял страхи, что притягивала тьма.
Урия зажигал свечу и шевелил пальцами, порождая говорящих зверей, их тени резвились на стене. У него прекрасно получалось изобразить и паутину, и таинственный морской берег, и страшных горбунов, превращавшихся в статных рыцарей. Он уверял, что фантазия побеждает любые страхи, и изображал руками двух парящих птиц, планирующих с высоты мне в самое сердце.
Но мир приходил ко мне лишь на несколько минут. Я проваливалась в сон, но он прерывался снова и снова. Предчувствие горя не покидало меня.
И горе пришло.
Они окружили дом и, стараясь не шуметь, полезли в окна. На головах у них были колпаки, в руках, точно мечи, они сжимали кресты. Размахивали факелами, потрясали зарезанным котом.
На этот раз они действовали молча, не издавая ни звука. Они внезапно явились в тот самый час, когда луна поднималась из морских глубин.
Прежде чем его схватили, Урия успел спрятать меня в бочке с вином, где я просидела два дня, хмельная и напуганная.
Когда я выбралась оттуда, меня встретил полностью разрушенный дом, от лаборатории ничего не осталось, искореженная мебель валялась где попало.
Урии нигде не было, мою кровать сожгли, а у входа в дом я нашла куриные лапы, перевязанные стрелками чеснока.
Амулет от злых сил.
Глава 7
Я осталась одна. Впервые в жизни Урии не было рядом. Окружавшее меня пепелище было безмолвно и окончательно. Те, кто напали на нас, хотели нас уничтожить. Я рухнула на землю. Потом поднялась на ноги. Пошатываясь, я брела меж руин. Запах гари заполнял меня. Тело точно оцепенело. Я делала шаг, а затем другой, поражаясь тому, что еще способна устоять на ногах. Правой, левой: казалось, ноги существуют как бы отдельно от меня.
Я собрала то немногое, что осталось, и отнесла в пещеру. Прикрыв вход ветками и листвой, я решила не зажигать огня, чтобы не привлекать внимания. В пещере я нашла все то, что стремился уберечь отец: кожаные баулы с его записями, деньгами, хирургическими инструментами, травами. В одном из холщовых мешков лежали хлеб и миндаль. В углу я обнаружила сосуды с пресной водой и вином. Я даже нашла своих соломенных кукол.
Тогда я поняла, что все это он приготовил для меня.
Мне стало невыносимо больно.
Я устроила себе лежанку из вещей отца и свернулась калачиком, приготовившись ждать, высматривая его в темноте.
Не знаю, почтенные доктора, сколько я пробыла в той пещере.
Жар то поднимался, то отпускал. Я была охвачена видениями и терзаниями. Я проваливалась в бред, не находя покоя. Затем я нашла в себе силы отползти туда, где отец спрятал травы. Мне удалось приготовить снадобье из капустного листа. Урия нередко повторял, что капустный сок с солью, маслом и зирой помогает отогнать видения и вернуть ясность ума. Потом я смешала руту и мяту: жар отступил, и ко мне вернулись силы. Наконец, я ободрала стебель шандры и приготовила, смешав с огуречной травой. Благодаря этому мне удалось восстановиться и воспрянуть духом.
Когда, наконец, я нашла в себе силы взглянуть на свое отражение в воде, я увидела другого человека. Длинные волосы пылали ярко-медным цветом, точно раскаленные. В глазах сквозь слезы сверкала ярость. Грудь высоко вздымалась, а подмышечные впадины покрылись мелким пушком.
А по ногам обильно и избавительно лились первые струи крови.
Я принялась разыскивать отца. Утром я пряталась в пещере, чтобы меня не нашли. Но как только спускалась тьма, я покидала пещеру и оказывалась по ту сторону городских стен. Ночь умеет хранить секреты, как говорил Йосеф.
Катания медленно восстанавливалась после мора. С тех пор как началась эпидемия, прошло несколько месяцев. Город наводнили многочисленные рабы, потерявшие хозяев, проститутки, нищие. Все они двигались к замку Урсино, вокруг которого расположились повозки всевозможных странствующих врачевателей, зубодеров, предсказателей, фигляров, извлекателей грыж, камней, избавителей от катаракты. Больные и калеки пестрели единым плотным ковром, проклиная кто дьявола, кто Бога. Одни вопили, что на них лежит сглаз, другие — что им улыбнулась фортуна. Кто-то передвигался на тележке, кто-то — на костылях. Кого-то несли на носилках и укладывали вдоль стен.
Затеряться в этой толпе не составляло труда. Я собирала волосы и прятала под капюшон, заворачивалась в плащ. Я могла быть кем угодно.
Так я искала его несколько дней. Иногда мне казалось, что я различаю его силуэт. В другой раз мне чудился его профиль. Однажды я увязалась за каким-то мужчиной лишь потому, что мне показалось, будто я узнала бороду отца.
Я никого не расспрашивала, чтобы не вызвать подозрений, но была начеку, держала ухо востро, улавливала любые слухи.
Но никто не говорил об Урии, никто не помнил о нем и не интересовался его судьбой.
Казалось, что он никогда не существовал.
Глава 8
Первая женщина, что пришла ко мне в пещеру, должна была выйти замуж за сына раввина. Она уже получила шидух — приглашение на знакомство перед свадьбой. Приданое было оговорено. Установлено, какой моар нужно будет заплатить в случае развода. До ирусин — посвящения в жены — оставалось недолго.
Я услышала, как кто-то скребет ветвями, закрывавшими вход в пещеру. Сначала я подумала, что это раненый зверь. Но увидела перед собою испуганную и очень красивую девушку, чье лицо было украшено узорами, нарисованными хной. Она была из благородной семьи. Эти руки никогда не знали труда. На коже не было ни единой царапины. В ее сияющих волосах виднелись жемчужины, а легкие сандалии были украшены тонкой вышивкой.
Впервые с тех пор, как я потеряла отца, я разговаривала с человеком и потому предупредительного воскликнула: «Не смей сюда заходить!»
Спускалась ночь.
С недавнего времени я зажигала небольшой фитилек в плошке с маслом, чтобы читать записи отца. По странице в день. Я разбирала его бумаги до тех пор, пока фитиль не начинал коптить. Пока он не гас. Пока не наступала тьма. Слова плясали в свете фитиля и строки возвращали мне отца. Закованного, посланного на смерть.
Не этот ли слабый огонек привлек женщину? Неужто столь малого оказалось достаточно, чтобы мир живых обнаружил себя?
Меня он, мир живых, больше не интересовал. Поначалу я думала было присоединиться к нему, но то был лишь самообман. Чтобы жить, кто-то должен к тебе обращаться, кто-то должен повторять тебе: «Не бойся».
У меня такого человека больше не было.
И я закрыла вход в пещеру, обвязав ветви веревкой, я схоронилась в своей норе и умолкла, подобно ужу. Сказала чужачке: «Мне нет дела до живых. Я общаюсь лишь с мертвыми».
Но она вернулась, почтенные доктора. И стала приходить каждый день. Она молчала, облокотившись спиной на что придется. Вышивала, читала. Ничего не просила. Ничего не требовала. А когда уходила, оставляла обломанный цветок.
Она ждала.
Ждала, пока небо не скрылось за тучами и не разразилось градом, обрушившимся на землю добрых и злых, невинных и мстительных, на тех, кто шел на поправку, и тех, кому предстояло болеть.
Женщина куталась в шали, а дождь стекал по ее лицу и смывал охряные узоры. Небо сотрясалось от грома. Молнии прорезали ночь.
Но и тогда она не сдвинулась с места.
Просто сидела, словно обреченный, побитый зверь. Словно ее предали и выгнали прочь. Словно она не верила в то, что можно быть счастливой.
И тогда я сказала: «Входи».
Ее звали Закара, дочь Малуфа и Нучи. Ей предстояло стать женою Айети, сына раввина.
Малуф обещал будущему мужу, когда придет срок, передать ему дочь и приданое. Они подписали ктубу, свадебный договор.
Все это случилось, когда ей было восемь.
С тех пор Айети стал посещать их дом как будущий родственник. Он вел себя как подобает зятю и относился к Малуфу как к тестю. Он был верным суженым, но слишком пристально следил за выполнением договора. Скрупулезно следовал каждой букве: дабы невеста не находилась в обществе нескольких мужчин, за исключением своего отца и брата. Чтобы никогда не вкушала пищу в присутствии сомнительных женщин. Чтобы жениху было уплачено по двенадцать унций за каждый предмет, если его не окажется в приданом, описанном в договоре. Чтобы невеста не пела в грязные дни.
С невестой он вел себя спокойно и целомудренно. Не настаивал на поцелуях, но часто непринужденно заговаривал при ней о том, что скоро она достигнет того возраста, когда придет пора отдать ему должное как мужу.
В договоре было сказано так: «Обязуюсь обеспечить жену кровом, питанием и одеждой, как подобает сыну Израиля, взявшему жену». Ниже предписывалось: «Обязуюсь исполнять супружеский долг в положенное время». Нотариус скрепил договор подписью и разъяснил последствия, наступающие в случае, если обнаружится, что супруга нечиста: денежный штраф, расторжение брака, изгнание.
Закара говорила об этом устало, капли дождя продолжали стекать по ее рукам на влажный песок. Скоро ее передадут жениху. Скоро она станет женою Айети.
«Скоро, — добавила она, когда гром отгремел в последний раз, — он узнает, что я нечиста».
Все случилось несколько лет назад. Она была еще девочкой. К отцу прибыл гость из Палермо. Он затолкал ее в курятник и зажал ей рот так, что она не могла произнести ни звука. Боль пронзила ее точно железным прутом. От пережитого страха она два года не могла произнести ни слова. Затем потихоньку стала снова разговаривать. Теперь она знала, что такое проклятие: мужчина, проникший в тело женщины.
Она подготовилась к неминуемому позору. К расторжению брака.