Тёма не заметил, как лекция закончилась. Проснувшись, он увидел, что преподавательница подошла к его парте и с грустной улыбкой глядит на него. Так же грустно на него глядела и лягушка с ее груди.
– Самое бесценное, что есть у человека, – это его свобода. Когда ее нет, то рыночный человек страдает от всевозможных неврозов, – услышал он голос не то дамы, не то жабы. – Во сне мерещатся кошмары, а наяву ничего не радует.
За окном было уже совсем темно. Звонить Насте было поздно. Он бросил в мусорную корзину исчерканный листочек, а ручку положил на кафедру. Потом, чуть подумав, он взял ее оттуда и положил в карман. Куда делась чудная тетка с брошкой, он не заметил.
В деканате, несмотря на поздний час, сидела девушка с косой. Он очень обрадовался, что хоть кто-то сможет решить его вопрос.
– Я хочу сдать все экзамены по компьютеру, – сказал он.
– К сожалению, это пока невозможно, – разочаровала его секретарша декана. – Вы ведь на лекции у Кривошеевой сейчас были? Так вот она все экзамены принимает только устно. Она, видите ли, не признает тестов.
– А я могу с ней как-нибудь договориться? – поинтересовался деловой студент.
– Попробуйте, – ответила девушка с косой. – Вы будете первый, кому это удастся. Если хотите, то я дам вам ее телефон.
Тёма записал номер и оставил приветливой секретарше скромный сувенир в виде казначейского билета.
В день экзамена он тоже положил в зачетку тысячу рублей.
К его удивлению, Кривошеева не взяла купюру, а положила перед ним пятнадцать своих билетов на выбор.
– Но я ничего не читал, – признался он. – У меня сейчас очень важный проект горит. Мне, честно говоря, совсем не до вашего предмета.
Она посмотрела на него сквозь толстые стекла очков.
– Будьте любезны, сделайте так, чтобы я вас больше никогда не видела!
– Ну, как хотите, – сказал он и вышел из аудитории.
В деканате он снова написал заявление – на сей раз о том, что преподаватель Кривошеева необъективно оценила его знания.
Вспоминая эти эпизоды, Ложечкин вдруг почувствовал что-то вроде стыда. Конечно, он не верил ни в какое колдовство, но училка-лягушка первой послала его в небытие, что собственно, сегодня и произошло.
– Я мыслю, следовательно, существую, – снова повторил он известный афоризм и стал искать фамилию жабы в своих контактах.
Окровавленная повязка на его прозрачном пальце зловеще скользила по экрану смартфона, зависшего в воздухе.
12
Собачий вальс заиграл в третий раз, и экс-доцент Кривошеева в третий раз поднесла к уху серебристый мобильник.
– Марина Викторовна, вы меня помните? Это Артемий Ложечкин, ваш студент с заочного отделения.
Голос молодого человека, который проспал ее лекцию, а потом еще и предложил взятку, показался ей несколько странным. В нем звенели пронзительно-отчаянные нотки. Это насторожило Кривошееву, и она не стала сбрасывать вызов.
– Пожалуйста, не кладите трубку! Я вас очень прошу! Вы мне очень нужны!
– Что у вас случилось, Ложечкин? – спросила она, зевнув. – Вы хотите пересдать двойку? Но вы опоздали. Я с сегодняшнего дня уже не работаю в этой виртуальной конторе. Позвоните в деканат Люсе, то есть Людмиле Павловне.
Она уже хотела дать отбой, но услышала:
– Умоляю вас! Помогите мне! Вы – единственный человек, которому я могу признаться, что со мной произошло!
«Может быть, он пьян? – подумала Марина. – Или решил подшутить надо мной? Сейчас это модно. Даже по телевизору таких показывают.»
– Вы что, пранкер? – строго спросила она.
– Нет, – всхлипнул он. – Я – человек-невидимка.
– Что?
– Ну, помните, вы на лекции говорили, что успешный рыночный человек представляет собой пустоту? Вот я и стал такой – совсем пустой. В общем, прозрачный.
Порез на пальце у Кривошеевой больше не саднил. Теперь в ее голове занозой засели слова молодого нахала.
– Ладно, валяйте, рассказывайте. У вас три минуты, – устало разрешила она.
Через десять минут она уже бежала к своей рыжей «Ниве». В одной руке у нее была банка с побелкой и малярная кисть. В рюкзак она тоже покидала кое-какие предметы, которые ей могут пригодиться в ее беспрецедентном эксперименте. До адреса, который сказал Ложечкин, она доехала менее, чем за четверть часа.
Дверь в квартиру была приоткрыта, и исследовательница смело шагнула через порог. Она сразу поняла, что кроме нее в этой пустой квартире был еще кто-то. Она слышала дыхание другого человека, но сколько не старалась, не могла его разглядеть даже через очки.
– Я здесь, – глухо произнес заочник. – Я без одежды, поэтому вы меня не видите. Посмотрите в сторону окна. Видите мою повязку? Я себе палец случайно порезал.
Кривошеева вздрогнула. У нее тоже был замотан палец, но что рана может быть такой ужасной, она и представить себе не могла. То есть она не видела ни сам порез, ни травмированного заочника. Она видела только окровавленную тряпку в воздухе, и от этого ей стало дурно.
– Откройте окно, пожалуйста, – еле слышно попросила она. – А то я сейчас в обморок упаду.
Створка окна открылась настежь, и теплый утренний ветер зашевелил разбросанные на столе окровавленные салфетки.
Кривошеева чувствовала, что сознание медленно покидает ее. Она несколько минут просидела с закрытыми глазами, пока не услышала:
– Выпейте воды.
Марина открыла глаза и увидела стакан в воздухе. Она уже набрала воздух в рот, чтобы заорать погромче, но услышала:
– Марина Викторовна, вы очень смелый человек. И очень умный. А я скотина тупая, хотел вам взятку дать. Не обижайтесь на меня, пожалуйста.
Экс-доцент попила водички. Сознание постепенно возвращалось к ней.
– Значит так, Ложечкин. Нам тут нельзя оставаться. Одевайтесь. Я отвернусь.
– Да вы все равно меня не видите, – резонно заметил прозрачный студент. – Не хотели видеть – вот и не видите.
– Да, это правда, – согласилась преподавательница. – Но другие-то люди совсем не готовы к встрече с невидимкой. Поэтому одевайтесь поскорее. Ну джинсы там, рубашку с длинными рукавами. Чтобы все тело было закрыто. И какую-нибудь куртку еще с капюшоном наденьте. Даже можно зимнюю.
Чтобы не смущать одевающегося молодого человека, она подошла к окну и стала смотреть на небо. Оно было таким же пустым, как и необыкновенный заочник. За ее спиной раздавалось сопение и пыхтение.
– Я готов, – снова услышала она голос заочника.
«Раз, два, три! – подумала экс-доцент. – Я мыслю, значит, я существую. Трансцедентальное единство апперцепции. Иммануил Кант, «Критика чистого разума». Вот оно, оказывается, какое – объективное единство самосознания. Чтобы не сойти с ума, надо включить соображалку. Не бойся, не надейся, не проси. Но это уже не Кант, а Губерман.»
Футболка, джинсы, кроссовки, футболка, рубашка и куртка теперь были объединены в единую композицию.
– Вы как будто прозрачный манекен, – подбодрила она пустоголового человека. – Впрочем, куртку можете пока снять.
Заочник послушно снял верхнюю одержу.
– Садитесь сюда. Сейчас я вас подкрашу. Потерпите. Будет немного противно.
С этими словами она открыла банку водостойких белил и стала нащупывать кистью уплотнение над воротом футболки.
– Вам повезло, что краска хорошо ложится на поверхность,– снова подбодрила она Ложечкина. – Вы теперь похожи на труп знатного римлянина.
– Это почему еще? – насторожился манекен.
– В Древнем Риме со знатных покойников делали Imagines – посмертные маски из воска или гипса. Их потом раскрашивали, приукрашивали, чтобы усопший выглядел еще лучше, чем в жизни. Представляете, держать такую коллекцию масок в своем семейном алтаре было также почетно, как сейчас ездить с мигалкой. Это разрешалось только VIP-персонам. «Имидж» – может, слышали такое слово? Так что вы сейчас мой усопший патриций, а я ваш имиджмейкер. Глаза прикройте!
Через пятнадцать минут перед ней был уже не просто манекен из прозрачного пластика, а вполне живой молодой человек с бородкой и отросшей за ночь щетиной. Правда, волосы у него были такие же белые, как и кожа, но Кривошееву, которая по натуре, была еще и художницей, это не смущало. Краска быстро высохла.
Потрогав материализовавшегося молодого человека за белоснежную руку, она удовлетворенно хмыкнула:
– Сейчас еще пудрой вас задрапирую. Так! Как вам розовые тени?
– Но я терпеть не могу макияж! – взмолился Ложечкин. – Особенно розовые тени!
– Ну как знаете, – заметила визажист. – Могу положить коричневые.
Поколдовав над ним еще минут пять, она достала из рюкзака марлевую повязку, которую сшила для занятий по гражданской обороне:
– Вот вам еще одна маска.
– А это еще зачем? – удивился Ложечкин. – В ней же неудобно ходить!
– Ну и что? – парировала Кривошеева. – Вы представьте, что вам всю жизнь в ней ходить придется. Наденьте, наденьте масочку на нос и подбородок.
Тёма послушался и заправил бретельки за уши.
– Вот вам еще перчатки. Надевайте, они новые.
– Зачем мне огородные перчатки? Я что? Пугало? – снова стал сопротивляться он, но странную тетушку было не переубедить.
– Ну и что, что огородные? Зато хорошо руки защищают. И вот это еще напоследок, – протянула ему экспериментаторша картонные розовые очки в виде восьмерки.
Замаскированный заочник больше не стал спорить и водрузил их на нос поверх маски.
– А теперь можете и куртку накинуть. Кепочка у вас есть?
Артемий порылся в шкафу на надел черную кепку.
– Отлично! – одобрила Кривошеева. – И еще капюшончик, пожалуйста!
Теперь даже очень внимательный наблюдатель не смог бы догадаться, что перед ним пустота.
13
Выходя из квартиры, Марина предупредила своего подопечного:
– Ведите себя так, как будто ничего не произошло,– И кстати, как вас зовут?
– Артемий, – ответил человек без лица.
В лифте – а Ложечкин квартировал на последнем этаже высотного дома – произошел конфуз. На одном из нижних этажей двери раскрылись и к ним присоединился пожилой мужчина с маленьким песиком, Остромордая рыжая собачка с пушистым хвостиком ни с того ни с сего устроила такой лай, что хозяину пришлось взять ее на руки.