льнейшим жизненным планам. Несмотря на все это многословие, девушка продолжала тщательно скрывать причины, которые побудили ее трижды покушаться на свою жизнь, но охотно делилась тем, что по этому поводу думают врачи:
— Но теперь я точно знаю, почему я так хотела совершить самоубийство. Мне сам Роман Яковлевич рассказал, он же все про это знает. Он специально изучал это в медицинском институте и даже был на стажировке в Германии. Мне медсестра в процедурном кабинете сказала. Роман Яковлевич говорит, что сам по себе никакой человек не захочет совершить самоубийство. Но иногда в некоторых людях против их воли зарождается такая опасная болезнь, что-то вроде вируса. И из-за этого вируса человеку ужасно хочется покончить с жизнью. Это как простуда или грипп, только от вируса гриппа поднимается температура и болит горло, а от вируса самоубийства человек хочет поскорее умереть. Если не лечить грипп, то могут быть разные осложнения и даже смерть, а если не лечить вирус самоубийства, то от него тоже можно умереть — если, конечно, тебя вовремя не спасут. В первый раз у меня этот вирус даже не заподозрили, потому что я никому не сказала, что хотела покончить с собой. А во второй раз, когда я уже попала в эту больницу, его обнаружили, но не долечили. Но это не потому, что меня лечили плохо. Роман Яковлевич говорит, что этот вирус очень хитрый, и он может замаскироваться в организме так, что его очень трудно или даже невозможно обнаружить. Поэтому в прошлый раз меня до конца не вылечили. И вот этот вирус снова во мне проявился, и я опять пыталась покончить с собой. Но на этот раз Роман Яковлевич точно выяснил, где именно во мне этот противный вирус затаился. Он сам мне об этом сказал. Мне теперь только нужно пройти полный курс лечения, который мне назначил Роман Яковлевич. Он сказал, что если я буду выполнять все, что мне скажут, то этот вирус самоубийства будет уничтожен во мне окончательно. И тогда я больше не буду думать о самоубийстве — вообще никогда! Так говорит Роман Яковлевич, а он все про это знает. Он здесь самый главный…
Тоня молчала. Похоже, проблемы самоубийства и наивные рассуждения соседки на эту тему интересовали ее гораздо меньше, чем гладкая белая стена, которую она рассматривала уже несколько дней подряд. Но и ее непонятный диагноз «дистимическая депрессия», который в устах врачей звучал как приговор, Тоню тоже не волновал — девочке было в равной мере безразлично и ее сегодняшнее состояние, и ее дальнейшая судьба. В данный момент Тонюсеньке хотелось только одного — чтобы ее оставили в покое, поэтому она продолжала неподвижно лежать на кровати, никак не реагируя на внешние события.
Вероника навещала дочь ежедневно, но неизменно натыкалась на стену враждебности и молчания. Вскоре матери начало казаться, что улучшений не будет, девочка уже никогда не простит ее и никогда больше не посмотрит в ее сторону.
Но события развернулись иначе.
Глава 16. Пробуждение Антона
Каждое утро в психотерапевтическом отделении начиналось одинаково. Пока пациенты медленно и неохотно пробуждались от тяжелого седативного сна, медсестры и санитарки выполняли свой ежедневный утренний обход, проверяли, все ли в порядке с их подопечными, и пытались подбодрить самых заторможенных из них. Но на шестой день пребывания Тонюсеньки в этом невеселом лечебном учреждении в палате, где лежали девочки, привычный распорядок был нарушен. В этот день Юлю разбудило не традиционное появление медсестры с утренними термометрами, а какое-то другое, непривычное движение. Открыв глаза, девушка обнаружила, что в палате горит свет, а ее молчаливая и апатичная соседка уже не спит, а сидит на стуле и внимательно смотрит на нее. Тонина кровать была аккуратно застелена, а сама девочка была одета и даже причесана. Она выглядела бодрой, отдохнувшей и спокойной. Ее взгляд уже не был пустым, блуждающим и безразличным. Тонюсенька смотрела на соседку уверенно и пронзительно, а в ее серых глазах светился холодный стальной огонек.
Обрадовавшись таким переменам, Юлька подняла голову, пытаясь прогнать остатки сна:
— Привет, Тоня! Тебе уже лучше? Вот здорово! Я же говорила, что тебе будет лучше…
Но ее щебетание было внезапно остановлено спокойным, уверенным и низким голосом:
— Меня зовут Антон. Так меня называют все, и я не хочу, чтобы кто-то называл меня по-другому. Этими уменьшительными прозвищами меня уже все достали, и я больше не желаю их слышать. Зови меня Антоном, иначе я не буду с тобой разговаривать. Я уже не маленькая девочка, которую можно запереть в комнате, поставить в угол или просто прогнать. Я учусь в девятом классе, и если у меня невысокий рост, то это не означает, что я все еще глупый ребенок. Так что давай договоримся, что ты тоже будешь называть меня Антоном.
— Конечно, что за разговор! — с готовностью согласилась Юля, торопливо вскочив с кровати. — Я сейчас — только умоюсь! Я так рада, что тебе лучше… Антон! Я так рада! Теперь мы сможем по-настоящему подружиться! Мы теперь станем лучшими подругами, Антон! Самыми лучшими!
Переменам, произошедшим с Тоней, были рады все. Медсестры и санитарки одобрительно хвалили девочку, врачи приветливо улыбались и подбадривали ее. Заведующий отделением Роман Яковлевич пришел на осмотр вместе со всеми коллегами и говорил им что-то совершенно непонятное вроде «данный прогресс еще раз доказывает, что когнитивная психотерапия является самым действенным методом лечения дистимии в подобных случаях».
Радостная суета, вызванная переломом в Тонином настроении, продолжалась весь день. Когда пришла Вероника, девочка уже не отворачивалась от матери, как раньше, а тем же спокойным и уверенным голосом потребовала, чтобы та тоже перестала называть ее Тонюсенькой:
— Я нормальная, а не тонюсенькая, и нечего меня дразнить! Зови меня Антоном — так, как зовут другие. И вообще — хватит этого дурацкого сюсюканья, я уже взрослая. Если хочешь со мной разговаривать, то обращайся ко мне нормально, по-человечески.
Вероника, у которой будто камень с души свалился, была согласна на любые условия. Похоже, что в тот момент она и в самом деле радовалась тому, что девочка пришла в себя и начала возвращаться к нормальной жизни. А может быть, она просто испугалась, что больная дочь станет ее проклятьем и суровым наказанием за все ее прошлые грехи, и тогда ей придется ухаживать за ней всю жизнь и считаться уже не только со своими собственными прихотями? Возможно, что у нее проснулись даже какие-то материнские чувства — во всяком случае, она смотрела на дочь с нежностью, а глаза ее были влажными от слез.
Глава 17. Преодоление
Самочувствие Антонины улучшалось с каждым днем. Она уже нормально разговаривала с медицинским персоналом, охотно беседовала с Романом Яковлевичем на индивидуальных сеансах психотерапии, выполняла все требования внутреннего распорядка психотерапевтического отделения и даже начала общаться с матерью, которая навещала ее каждый день. К своей соседке Тоня относилась покровительственно, несмотря на то, что та была на несколько лет старшее ее. Она снисходительно выслушивала Юлькину безобидную болтовню, периодически вставляя в ее бесконечные и запутанные монологи свои точные и колкие замечания. Антонина с аппетитом съедала все, что давали в больничной столовой, и даже проявила интерес к конфетам и фруктам, которые приносила мать. На лице девочки появился здоровый румянец, она хорошо спала по ночам, попросила принести ей учебники и несколько книг и уже начала спрашивать, когда ее выпишут домой. Одним словом, дела шли на поправку, и жизнь налаживалась. Антонина продолжала называть себя Антоном, но никто не возражал: Вероника пояснила врачам, что это ее давнее школьное прозвище, и те решили, что такое обращение поможет девочке поскорее вернуться в привычную для нее обстановку.
Роман Яковлевич был доволен ходом реабилитации юной пациентки. Антонине снизили дозу лекарств и позволили гулять в больничном дворе, а индивидуальные сеансы психотерапии стали проводиться все реже и реже — теперь их заменяли групповые занятия.
Через месяц Антонине дали рецепт на лекарства и выписали домой. Несмотря на то, что она продолжала принимать таблетки, ей разрешили пойти в школу. Роман Яковлевич сказал, что общение со сверстниками должно пойти девочке на пользу. Антонина уходила из клиники спокойно и уверено, а ее соседка при расставании рыдала так, что медсестра была вынуждена сделать ей успокаивающий укол. Несчастная Юлька чувствовала, что теряет свою самую лучшую и, возможно, единственную в жизни подругу, и остро переживала эту потерю. А у Тонюсеньки проснулся вкус к жизни, и она твердо решила, что в это отделение она больше не вернется никогда.
Глава 18. Возвращение домой
Вероника была очень рада, что дочь наконец-то выписали из клиники. Жизнь постепенно возвращалась в нормальное русло. То, что Антонина стала совершенно другой, мать не тревожило, а скорее удивляло: куда делось то незаметное, робкое, нетребовательное и почти бессловесное существо, которое столько лет жило рядом с ней? «Я даже не заметила, когда она повзрослела», — с удивлением думала Вероника.
Перемены, которые произошли в Антонине, и в самом деле были разительны: девочка держалась уверенно, высоко подняв голову и расправив плечи, говорила ровным и спокойным голосом, делала замечания матери, если считала это нужным, и при необходимости отстаивала свое мнение, чего никогда не бывало раньше. Казалось, что она даже стала выше ростом, а ее уверенность в себе временами действовала на мать подавляюще.
Вернувшись домой, Антонина первым делом потребовала починить дверь в ее комнате и поменять замок. Матери второй ключ от нового замка она не дала. Теперь девочка непременно запирала свое убежище не только когда ложилась спать, но и когда уходила из дома. Вероника не возражала: она знала, что это были последствия той памятной ночи. Мать понимала, что именно она была виновата в том ужасе и позоре, который пришлось пережить ее дочери и который так пагубно отразился на неокрепшей детской психике.