ед Афанас и пес Гаврик были всем его кругом знакомых. Но вот теперь ему предстояло встретить новых людей и быть готовым к любой их реакции и к неожиданностям собственного поведения… Дорога, бесконечно петляя, привела наконец к каменным, старинной кладки стенам скита. В окошке появилась небритая голова пожилого человека.
– Погостить к нам аль по нужде какой? – Спросила голова.
«В поисках смысла», – хотел было сказать Перун, но вслух произнес: – Погощу несколько дней, коли примете.
– Крестись на распятье, клади три земных поклона и пойдем, – сказала голова и исчезла. Через минуту появилась снова вместе с тучным телом в черном длинном балахоне. – Я – отец Геннадий, а как тебя величать?
– Я – Перун, – представился юноша.
– Нехристь, значит, – прокомментировал отец. – Цалуй крест и пойдем, – добавил он, подталкивая Перуна к большому старинному Кресту с подвешенном на нем умирающим Человеком. – Коли муть какая в голову вдарит, этот крест тебя спасет, – уверенно сказал отец Геннадий и добавил: – А если не поможет, то тебя запрут наши сторожа в карцер на хлеб и воду, пока не оклемаешься.
И действительно у ворот сидели два сторожа, крепкие мужики в черных рясах.
– А если этим бугаям вдарит? – Нерешительно спросил Перун, соображая, что двоих их он вряд ли одолеет, взбреди им что не ладное на ум.
– На них своя управа найдется, – ухмыльнулся отец.
Перуну выделили пустовавшую келью и поручили вычистить всю траву вокруг церкви. До вечера он выкорчевывал сорняки, когда проходивший мимо старичок позвал его.
– Заканчивай труды праведные, идем трапезничать, – произнес он и заглянул в глаза Перуну. Посмотрев в них, старик заглянул в самую душу юноши, и, разглядев ее, сказал без слов: «добро пожаловать, сын мой».
Зазвенел колокол, и со всех уголков большого, огороженного каменной стеной скита, стали выходить мужчины, в черных ризах и в обычной повседневной одежде. Перун последовал за ними. Там, воздав хвалы небесам, мужчины сели кушать. Каждому была выдана тарелка супа и ломоть хлеба. Их жевание заглушало монотонное чтение.
– Еще хочу, – неожиданно закричал один из мужчин, чтение оборвалось на полуслове. Мужчина разъярялся все больше. – Не наелся я с этого супа, – он кричал и стучал ложкой по столу до тех пор, пока два сторожа не увели его в карцер.
Ужин закончился. Все разбрелись по кельям, и Перун пошел к себе. Там, кроме кровати и письменного стола, ничего не было. Впрочем, на столе стоял ноутбук, и Перун сразу погрузился в чтение. Начитавшись до полудрема, он вышел в интернет, и нашел сообщество людей, придумывавших, как бороться с психовирусом. Зарегестрировавшись как Пер, он сделал первую запись: «Пришел в монашеский скит в поисках управы на вирусняк. Всех одержимых сажают в карцер, остальные борются с искушениями поклонами, постом и трудом…»
Всенощная
Прошло несколько дней. Днем Перун вычищал территорию скита, по вечерам вел свой интернетный дневник. Девушка из Китая с ником Тан ответила на несколько его публикаций, и он перешел на ее страничку. Тан вела поиски средства от психовируса в Китае, и по примеру Перуна отправилась к буддистским отшельникам. Зачитавшись, как она жила в буддистском монастыре, Перун и не заметил, что зазвонили ко всенощной. Стук в дверь прервал его чтение.
– На молитву, – сказал, заходя, привратник. – Ну и ветер сегодня, прихвати плащ.
Перун накинул плащ на плечи и вышел во двор. Ветер клонил верхушки деревьев и пронизывал до нитки. Вместе с ветром прилетел слабый сладкий с кислинкой запах Страсти. Одно его дуновение наводило на ум раздражительность и злость. «Как я пойду с такими мыслями в дом Божий?» – Подумал он, и свернул к келье старца Саввы (так звали того приветливого старичка). У входа стоял, опираясь на палку, сам Савва задумавшись.
– Вот идет молодой Перун к старцу за советом, – сказал, не оборачиваясь, он. Потом добавил: – И мне есть, что тебе посоветовать. Прежде всего, отделяй себя от своих мыслей. Ты – это радостная добрая душа, любящая и прекрасная, творение Божье и образ Его. А мысли, приносимые извне, это всего лишь ветер: пережди, и он уляжется. Дерево остается деревом, какие бы ветры его не гнули. А твоя душа, – он наконец поднял глаза на Перуна, – вот она там, улыбается, как маленький мальчик и не хочет вражды…
Их разговор прервал страшный крик и грохот. Из церкви выбегали разъяренные мужчины, вооружившись палками, они крушили все вокруг и бросались друг на друга. Савва завел Перуна в свои келью и запер дверь:
– Иди, тебе предстоит многое узнать, у меня тут есть тайный ход, – он открыл подпол и, благословляя, подтолкнул туда Перуна.
– А как же вы? – Не хотел уходить юноша.
– Мои дни сочтены, не трать на меня свои силы. Иди, и найди управу на эту напасть, – старец закрыл за Перуном крышку подпола.
Перун шел по лестнице вниз, потом по темному коридору, и, наконец, вышел в лесную чащу, к колодцу и маленькой избушке. Сюда старец уходил в уединение, исчезая из скита на несколько дней. В избушке оказались сухари, репа, и иван-чай. Перун бережно упаковал все это в узел из плаща, зарядил свой планшет и добавил новую запись в виртуальный дневник: «Сегодня я покинул скит. Разъяренные монахи устроили разгром, ветер дул сильнее и клонил верхушки деревьев, но они выстояли».
Тан написала комментарий: «И у нас был сильный ветер. Пока все спят, но у меня голова кругом идет от грязных мыслей».
«Уходи оттуда, скрывайся от людей и бери пример с деревьев», – ответил ей Перун, убрал в узел планшет и пошел в глубину леса.
Один на один с природой
Ветер дул все сильнее и зловещими становились мысли: сначала Перун мысленно повторял «я дерево, мне все по барабану», но гадкие мысли крупным градом стучались в сознание. «Что за скит такой, где монахи учинили погром? И есть ли Бог, раз Он допустил такое?» Обратившись со злобой к небесам, Перун припомнил Им смерть матери, свое детство в подземке, а дождь хлестал по щекам, плечам, и проникал до последней ниточки. С вершины холма он оглянулся на скит, и увидел, как ливень остудил пыл братии, и, прячась от него, они разошлись по кельям. Под разлапистым вековым дубом Перун скинул с себя одежду и выжал воду, развел с трудом костер и начал сушить все, что вымокло. Его гневная рука коснулась языка пламени, и боль заглушила порыв злобы. Он очнулся, как от дремы, одернул руку, и начал дуть на ожег. «Не раздувай огонь страсти, а плюнь на него, чтоб затушить», вспомнил он слова, прочитанные в скиту. Очертив вокруг себя круг, он представил, что все недовольства, ропот и злоба скопились тут, внутри очерченного пространства, а потом вышагнул из него, и сразу стало легче, будто бы злые мысли и впрямь удерживала замкнутая линия. Дождь перестал лить, с вершины он видел, что скитские вышли из своих келий и принялись чинить все то, что разрушили… «Ну, слава Богу», машинально повторил он излюбленную фразу тети Веры, и улыбнулся сам себе. «Не хулить, а прославлять, – вот что созидает мою душу. Надо бы написать в дневник». Он открыл планшет, и наткнулся на запись Тан. «Злые люди подожгли наш монастырь. Я ушла прежде пожара по совету Пера, но остальные погибли в огне. Да упокоятся их души в обителях праведных, среди предков и родоначальников». «Что будешь делать теперь?» – Написал ей Перун. Он описал все, что случилось в скиту, и напутствие Саввы. «Я пойду к тебе, – ответила Тан. – Вместе продолжим поиски».
«Тогда я иду к тебе навстречу. Еду, плыву, лечу, как придется, но, в конечном итоге, мы обязательно встретимся». И Перун повернул на юго-восток, спустился с холма и зашагал по проселочной дороге, сходя с нее всякий раз, когда появлялся прохожий или машина.
Ночлег в трактире
Сухари поддерживали Перуна несколько дней. Но чем дальше, тем больше ему хотелось как следует поесть, и даже суп, которым кормили в скиту, уже не казался настолько невкусным. «Всё познается в сравнении, и даже вкус пищи может ощущаться по-разному в зависимости от настроения и степени голода…» Он решил записать это в планшет, и увидел сообщение Тан – она уже была на границе с Монголией. Новости из интернета вовсе не радовали: вчерашний шторм вызвал сбой в работе вакцинированных служащих. Несмотря на транквилизаторы и прививки у них сильный кисло-сладкий ветер пробудил раздражительность, как и у остальных. В порыве злобы они крушили рабочие места и уходили, кто куда. Границы оставались без охраны, а от вооруженных дезертиров можно было ожидать всего, что угодно. Власти даже не пытались навести порядок, так как злоба коснулась всех без исключения. «Как там тетя Вера и Любава с мужем», подумал, убирая планшет, Перун, «стоит ускорить мои поиски». Ощутив голодное урчание в животе, он зашел в придорожный трактир.
– Здрав буди, – приветливо встретил хозяин трактира, но вместе с тем строго и внимательно осмотрел Перуна с головы до ног. – Располагайся, что закажешь?
Перун сел в углу, у окна.
– Не боись. Ежели нагрянут неадекваты, я их электрошокером присмирю, – сказал хозяин, показывая на висевший у пояса увесистый шокер.
– А если на вас найдет неадекватчина? – Возразил с улыбкой Перун.
– На меня жена управой, она может приструнить похлеще шокера, – также улыбнувшись ответил хозяин. Перун с облегчением вздохнул, заказал картошку и борщ, и начал изучать новости. Солнце зашло за горизонт, и вместе с сумерками наступил холод. Перун заплатил за ночлег и поднялся в маленькую, с одной кроватью и прикроватной тумбочкой комнатку. Через деревянные стены он услышал разговор соседей.
– Надо гнать день и ночь, чтоб до Горно-Алтайска успеть через сутки, – говорил один.
– Я готов рулить, сколько сил будет, ну а ты подменишь, если выдохнусь, – подтвердил другой.
«Алтай, – прикинул Перун, – это ж совсем рядом с Монголией. Надо ехать с ними». Он немного подремал, потом вышел на улицу и увидел большой грузовик. Кузов прикрывал кусок брезента, Перун запрыгнул внутрь. Вся машина была забита пластиковыми бутылками. Разрыв в них, словно в стоге сена, нору, Перун устроился там и уснул опять.