Шота РуставелиВитязь в тигровой шкуре
В Аравийском царстве
Однажды мудрый правитель Аравии царь Ростеван, по праву заслуживший у подданных и чужеземцев прозвание Могучий, отправился на охоту.
Правду говоря, к этому времени не очень-то он был могуч — старость не радость. Но, оставаясь мудрым, сам понимал, что силы уже не те, и поэтому решил передать власть над страной своей единственной дочери по имени Тинатин, красавице, каких свет не видывал.
Сказано — сделано. Восхождение Тинатин на трон отметили многолюдным торжеством. Был, конечно, на том славном застолье и молодой Автандил, любимец Ростевана, главный начальник над всем аравийским войском — спаспет. Пели певцы, танцевали танцоры, били по струнам и дули в трубы музыканты, но не на них смотрел Автандил. Он глаз не мог отвести от Тинатин, которую давно любил, любил преданно и безнадёжно. Какая уж тут надежда, если она — дочь царя, а теперь ещё и царица. А он, пусть и в высоком звании, всего лишь царский слуга.
Долго длился праздник, хозяева и гости ели, пили, веселились, а потом решили отправиться на охоту. Счёта не было сернам, ланям и оленям, добытым зверобоями в тот день. А когда, утомлённый долгой скачкой, седобородый Ростеван велел трубить отбой, увидели охотники в небольшом отдаленье невесть откуда взявшегося одинокого всадника, сидящего на вороном коне в мрачном раздумье. Сразу было видно, что седок этот — чужестранный воин: необычная одежда его была пошита из тигриной шкуры, на одном боку висел меч в чеканных ножнах, на другом — тяжёлая плеть.
— Кто бы он ни был, — воскликнул Ростеван, — пусть станет гостем на празднике! Милости просим! — и велел пригласить его к общему веселью.
Но посланец, отправленный к незнакомцу, вернулся ни с чем: тот, ушедший в свои мысли, не пожелал ни слова молвить.
Ростеван был удивлён и обижен: что ж это за невежа такой! И тогда уже не один, а двенадцать челядинцев поскакали к чужеземцу. И вновь он поначалу не обратил на них внимания, а когда стали они настойчивей, взмахнул плетью и, даже не вынимая из ножен меча, разметал всю дюжину по сторонам. Потом огляделся кругом, словно очнувшись и прозрев, воскликнул: «Горе, горе!» — и, натянув поводья, пустил вороного вскачь. Ростеван с челядью и гостями кинулся догонять его, да не тут-то было: воин, облачённый в тигриную шкуру, бесследно скрылся в тумане.
Тяжёлые мысли охватили Ростевана. Не до охоты стало ему, не до веселья. Мрачно удалился он в свою опочивальню и долгие дни оставался там, никого к себе не допуская. Всё думал: кто же этот незнакомец, внезапно появившийся и мгновенно исчезнувший, словно свалился с небес и провалился сквозь землю, — человек или дьявольское наваждение? В чём тайный смысл тигриной шкуры, в которую он облёкся? И что означали слова «горе, горе»? О своей беде вёл он речь или другим пророчил несчастье? Не самому ли Ростевану и его Аравии?
Эти горькие думы отец поведал пришедшей к нему Тинатин.
— Благодетель, — сказала возлюбленная дочь, — мне понятна твоя тревога. Но чем мучиться напрасными догадками, лучше пошли верных людей на поиски загадочного воина. Если он смертный человек, как мы с тобой, то со временем найдётся. Если нет — значит, дьявольское наваждение, и так тому и быть.
— Наверное, ты права, — вздохнул Ростеван, — но кому поручить такое дело, я не знаю.
— Зато я знаю, — промолвила Тинатин и с этими словами покинула отцовскую опочивальню.
Автандил полудремал в своих покоях и думать не думал о воине в тигриной шкуре. Он думал о Тинатин, солнцеликой, превратившей его в миджнура — обезумевшего от любви. О, эти брови, изогнутые, словно два боевых лука! О, эти глаза, мечущие стрелы быстрых взоров! Многого ему не надо, только бы видеть её почаще, — лишь об этом умолял он Всевышнего.
И, кажется, просьба его была услышана: в дверь постучали, и слуга-невольник почтительно доложил, что царская дочь хочет говорить со спаспетом.
Автандил радостно поспешил во дворец.
— Не будем ходить вокруг да около, — сказала пришедшему Тинатин. — Уже не первый год я вижу, как ты смотришь на меня…
— Прости, несравненная, — стал оправдываться Автандил, — с моей стороны это непростительная дерзость, но что же я могу с собой поделать?
— Конечно, ничего — ведь ты миджнур; нам, девушкам, самой природой дано разбираться в таких вещах. Скажу не таясь: и моё сердце неравнодушно к спаспету.
Автандил побледнел как полотно, а потом залился румянцем, как маков цвет:
— Владычица, только прикажи, и я сделаю для тебя всё что угодно.
— Знаю. Потому и позвала тебя. Мой отец потерял покой, размышляя о воине в тигриной шкуре, явившемся вам во время охоты: человек это или дьявольское наваждение?
— Человек, — уверенно молвил Автандил, — я сам видел, как он управляется с плетью: никакое наваждение так не смогло бы.
— А раз это существо из плоти и крови, то отправляйся в дорогу и найди его, — приказала Тинатин, — и тогда сердце могучего Ростевана наконец утихомирится. Успокоится и моё — ибо я буду с тоской и верностью ждать твоего возвращения. А за наградой и от отца, и от меня, — тут красавица слегка покраснела, — дело не станет.
— Значит, в путь! — воскликнул Автандил. — Я постараюсь вернуться за наградой как можно скорее!
Поиски таинственного незнакомца
Кто же мог заранее предполагать, что поиски будут длиться так долго и столь безрезультатно? В разных краях побывал Автандил, повсюду расспрашивая о воине в тигриной шкуре, но даже следа его не нашёл.
«Неужели, — горько вздыхал аравийский спаспет, медленно проезжая верхом через пустынный дремучий лес, — мне придётся воротиться назад ни с чем? Что скажу я любимой и какой смогу ждать награды?»
Вдруг ему показалось, что за густой листвой мелькнула фигура какого-то всадника. Заставляя коня ступать по толстому мху, чтобы не было слышно звука копыт, Автандил подобрался поближе и с восторгом убедился, что каким-то чудом настиг того, кого искал так много дней. Собрался было на радости поприветствовать воина, облачённого в шкуру тигрицы, но вовремя вспомнил, как встречает тот назойливых незнакомцев, и решил незаметно двигаться следом. Шаг за шагом миновали они лесную чащу и оказались в каменистой местности. Укрывшись за скалой, Автандил наблюдал. Всадник пересёк быструю неширокую речку и пустил своего вороного по крутой тропинке к широкой горной площадке, на которой раскинуло ветви дерево алоэ, а за ним зиял вход в пещеру. Из неё на шум копыт вышла девушка. С молчаливым вопросом обратила она глаза к воину в тигриной шкуре. Тот, сидя в седле, погладил её по чёрным волосам и ответил на невысказанные слова:
— Нет, Асмат, опять нет. Горе, горе!
— Мой господин, — вздохнула та, — спешься, отдохни.
— Не сейчас, — ответил конный. — Я собираюсь съездить ещё вон туда. — И указующе махнул рукой.
— В ту сторону ты ездил уже сотню раз, — сквозь слёзы сказала девушка.
— Хоть тысячу. Как и в три остальные. Но никогда не надо терять надежду. — И он ускакал.
Она ушла внутрь пещеры. Не прошло и пяти минут, как на площадке у входа показался Автандил. Вновь услышав конский цокот, Асмат выбежала наружу с радостным возгласом:
— Тариэл, ты решил вернуться? — но, увидев незнакомого, отпрянула: — Кто это?
Автандил назвал своё имя и звание.
— Какими же судьбами аравийский спаспет оказался в далёком горном захолустье, где живут лишь дикие звери да мы с Тариэлом?
Не зная, с чего начать ответ, нежданный гость признался:
— Я — миджнур, но в ваших краях и слова такого, должно быть, не знают.
— Почему же? На всех языках земли оно значит одно и то же: обезумевший от любви. Вот и Тариэл — миджнур.
— И вы с ним, — попробовал догадаться Автандил, — уединились здесь от суеты мира, чтобы…
Асмат стыдливо потупилась:
— Что ты, я всего лишь прислужница той, из-за которой он обезумел. То есть была её прислужницей. Но это слишком долгая история. Лучше расскажи, что привело сюда тебя.
— Моя солнцеликая пожелала, чтобы я отыскал воина, облачённого в шкуру тигрицы.
— Она захотела, — всполошилась черноволосая, — призвать его к себе?
— Нет, только узнать, кто он на самом деле…
Так, сидя на замшелом валуне у входа в пещеру, они вели неспешную многочасовую беседу. Автандил рассказывал о себе и Тинатин. Но вот издалека послышалась звонкая иноходь скакуна. Асмат сказала:
— Спрячься пока, спаспет. Тариэл полон печали, он не хочет видеться с посторонними. Мало ли что может произойти, когда он тебя заметит.
— Да уж, — пробормотал себе под нос гость, вспомнив Ростеванову охоту. А девушка продолжала:
— Я подготовлю Тариэла к встрече с тобой, и тогда вы сможете спокойно поговорить.
— Уверена? — спросил Автандил, скрываясь в пещере.
— Конечно! — воскликнула Асмат. — Ведь миджнур миджнура всегда поймёт.
Ждать пришлось недолго.
— Приветствую тебя, брат, — сказал Тариэл, вместе с Асмат входя под сумрачные своды. — Теперь мне многое о тебе известно.
Присмотрелся и добавил:
— Сдаётся мне, мы однажды уже виделись. Ты, кажется, стоял тогда рядом с седобородым царём. Но могу и ошибиться: думы мои в тот день были тяжки, а взор застлан слезами. Даже не знаю, где это было.
— В Аравийском царстве, — подсказал Автандил, — и ты не ошибся, но что же послужило причиной твоей скорби?
— То же, что и всегда, то же, что служит и теперь.
Тем временем Асмат расстелила на камнях львиную шкуру, принесла блюда с простым угощением и отошла в сторонку. Тариэл пригласил гостя к застолью.
— Ты хочешь, исполняя желание своей солнцеликой, — начал он, — узнать мою историю? Слушай же.
В Индийском царстве
С детства Тариэл, сирота царского рода, воспитывался и рос при дворе индийского повелителя Фарсадана и его супруги. Их владенья были обширны, а богатства несчётны. Но самым главным своим сокровищем владыка почитал дочь, несравненную Нестан-Дареджан. Для неё был построен особый дворец с большим садом. Никто не мог войти сюда по собственному желанию. Отряд стражников у входа сменялся каждую неделю — иначе бдительность может упасть. Постоянно с царевной была только верная прислужница-невольница, и звали её Асмат.