— Мы, немцы, больше доверяем факту, чем воображению.
Елизавета окинула его презрительным взглядом.
— Тогда почему ты служишь мне, а не королю Прусскому Фридриху? Платит мало? Вы там по факту живете, а мы по воле Божьей! И кончим об этом… Зови Белова!
Брюммер отворил дверь. Белов нервно мерил шагами прихожую, косясь на мраморную нимфу, которая, поднеся палец к губам, казалось, призывала к молчанию. Брюммер сделал приглашающий жест.
Кабинет вице-канцлера. Пылает камин. Бестужев сидел за столом в своем кабинете, перед ним навытяжку стоял Алеша Корсак.
— Какое задание дала Белову государыня? — резко спросил Бестужев.
— Не могу знать, ваша светлость, я только сопровождающий, — отрапортовал Алеша, несколько опешив от столь прямого вопроса.
Вице-канцлер пробуравил его взглядом, помолчал.
— Я знаю, мичман Корсак, что вы с Беловым везете пакет в Цербст. Я не буду требовать у вас этого пакета. Кто ж возьмет на себя грех ломать печать государыни? — Тон его был почти отеческим. — Но я знаю: из Цербста по вызову государыни поедут некие гости. Так вот, даю тебе задание: следить за каждым их шагом — с кем встречаться будут, о чем говорить. Но главное, мне нужны бумаги, которые наверняка будут у этих особ и которые они будут прятать. Да, да… ты должен мне их доставить.
Алеша вздрогнул, глаза его округлились.
— В наш эпистолярный век, — продолжал Бестужев, — все переписываются.
Человек слаб, он зачем-то доверяет бумаге свои тайные мысли. Понял?
— Но почему я? — воскликнул потрясенный Алеша. — Разве я похож на вора?
— Вор — это на базаре, а в политике вор — ловкий, находчивый человек.
Запомни, Корсак! Я бы поручил это Белову, он малый не промах. — Бестужев усмехнулся. — Да он сейчас возгордился — государыней обласкан! А того не знает, что фаворит — должность ненадежная. Они часто меняются, а Бестужев вечен и умеет платить за услуги. Иль забыл?
— Как забыть… — подавленно сказал Алеша. — Век помнить буду, ваша светлость.
— Вот и хорошо, — согласился Бестужев. — Слежку вести тайно. И от Белова тоже. Вернешься — представишь мне письменный рапорт. И без того взвинченный необычайным приказом, Алеша не выдержал:
— Но это бесчестно! Белов — мой друг. Я на подлость не пойду!
— Ах ты, сопляк! — рявкнул Бестужев. Лицо его побагровело. — Сына родил, а ума не нажил! Тебе сколько лет?
— Двадцать один, ваша светлость. — Алеша вытянулся в струнку перед вельможей.
— Венчался?
— Венчался, — почти с вызовом сказал Алеша.
— А по морскому регламенту брак до двадцати двух лет запрещен?! — крикнул Бестужев.
— Запрещен, — тихо согласился Алеша. Бестужев встал, остановился рядом с Алешей и, глядя свинцовыми глазами ему в переносицу, тихо и страшно сказал:
— Та-ак. Девку и пащенка в Сибирь, тебя на галерный флот матросом. Пшел вон!.. — И вернулся на свое место. Алеша стоял опустив голову.
— Что же не уходишь? Чего ждешь? — Бестужев стукнул печатью по бумаге.
— Понял, что нужно послужить России? Главным помощником тебе в Берлине будет наш посол граф Чернышев.
Он сунул бумагу Алеше под нос. Тот принял ее безропотно.
В небогатом доме Алеши Корсака шло прощание. Алеша поднял сынишку на вытянутых руках, потормошил и, когда малыш улыбнулся, обнажив розовые десны, крепко поцеловал его в тугие щечки.
Софья приняла ребенка в одеяло и встала перед Алешей, похудевшая и похорошевшая в раннем материнстве.
— Отчего в глаза мне не смотришь? — насторожилась вдруг Софья. Алеша глянул на нее тяжелым взглядом и ничего не ответил.
— Ой, скрываешь что-то… Страшно мне, Алешенька!
— Не каркай! — резко бросил Алеша.
У Софьи задрожали губы, и он тут же ласково ее обнял.
— Сына береги! — Они поцеловались, и, чтобы предотвратить дальнейшие вопросы, Алеша решительно сказал: — Посидим на дорожку… и помолчим.
Словно чувствуя важность минуты, малыш перестал гулькать и таращился по сторонам синими глазками.
И вот уже Софья осталась одна с младенцем на руках.
Алеша смотрел на заиндевевшее окно и угадывал за ним силуэт Софьи.
Узор на окне словно ожил, зазеленел. Зазвучала нежная мелодия лета.
Солнечный луч осветил папоротники и две обнявшиеся фигуры. Лицо Алеши беззаботно и весело, он шепчет слова любви. Софья нежно целует его. И гаснет воспоминание…
Необозримые белые просторы, слепящий глаза снег, редкие перелески.
По накатанной дороге мчалась кибитка, запряженная парой лошадей. Морды лошадей заиндевели, от спин валил пар. Сидевший на козлах Алеша все поторапливал лошадей щелканьем кнута.
В подернутом морозцем окошке кареты виднелись лица Саши и Анастасии.
Внутри кареты было тепло и уютно.
— Слава Богу! — Анастасия положила голову на плечо Саше. — Видишь, как судьба к нам милостива? Я и подумать не могла, что Бестужев обо мне позаботится. А он паспорт выписал в Берлин! Посол Чернышев еще с батюшкой моим служил в первом полку кавалергардов, а жена его, Марфа Ивановна, — моя крестная.
— На обратном пути мы встретимся. — Саша взял руки Анастасии, подышал на них, словно отогревая. — А когда вернусь в Петербург, на коленях умолю государыню простить нас.
— Боюсь я за тебя, Сашенька… — Анастасия щекой потерлась о его руку.
— Ну что ты, душа моя! Дело-то пустяковое — отвезти пакет в Цербст, а оттуда сопровождать гостей до Риги. Потом их будет охранять казачий отряд.
— Пустяко-овое… — протянула Анастасия. — А почему втайне от Бестужева?
— Им там, наверху, виднее, — беспечно отмахнулся Саша.
— У тебя все просто, — огорчилась Анастасия. — Жаль, что Никиты нет. Он раздумчивый. Саша хвастливо рассмеялся.
— Письмо Никите уже летит с почтовой каретой в Геттинген. Он будет ждать нас в Цербсте.
Кибитка выехала из леса и помчалась дальше по зимним полям, удаляясь.
Вечер. Солнце садилось за пологий холм. Кибитка мчалась вдоль реки, а потом скрылась, завернув за колоколенку. Колокол звонил к вечерней литургии.
Путники и не заметили, как добрались до Берлина. Людные улицы, ратуша, готический собор, нарядные вывески трактиров и лавок…
Грохоча колесами по булыжной мостовой, карета подкатила к дому графа Чернышева.
Алеша соскочил с облучка и ударил молотком в дверь. Она распахнулась.
На пороге стоял слуга.
— Это дом графа Чернышева?
— Это русская миссия, — торжественно провозгласил слуга, — а их светлость граф отдыхают в своих апартаментах. — Он указал на второй этаж.
— Мы из Санкт-Петербурга, — с наигранной значительностью произнес Алеша. — Знатные путешественники, и граф нас ожидает.
Алеша, Саша и Анастасия вошли в дом. Слуга закрыл за ними дверь…
Граф Чернышев отметил прибытие «знатных путешественников» отменным обедом. Его стол, несмотря на постный день, был роскошен.
Саша и Алеша ели с завидным аппетитом, а слуги подавали все новые блюда.
Жена посланника Марфа Ивановна, тучная женщина в русском наряде и с пуховым платком на плечах, сидела, подперев подбородок рукой, переглядывалась с мужем и ласково смотрела на юношей.
— Ну вот, перекусили… А ведь ни в какую не хотели оставаться. Так торопились! А как же без обеда? Дела-то не убегут! А нам здесь, в Берлине, каждый русский человек — подарок. Икорочки вот попробуйте, из России получаем.
Саша вздохнул (сколько можно есть!), зачерпнул полной ложкой икру и отправил в рот.
— Что новенького в Петербурге? — продолжала Марфа Ивановна. — Наследника-то видели? Здесь сплетники говорят, что наш Петр Федорович в бо-ольшом ущербе.
— Ма-арфа Ивановна, ма-атушка… — укоризненно протянул посланник.
— Но мы не верим, не верим, — тут же согласилась она с мужем.
— Спасибо. Все. Очень сыт! — категорично произнес Саша, приподнимаясь из-за стола. — Поверьте, у нас действительно неотложные дела.
— Ка-ак? — потрясенная Марфа Ивановна всплеснула руками. — А щи монастырские с грибочками да потрошками?
Она открыла супницу, из которой повалил соблазнительного запаха пар.
— Ма-атушка, в постный-то день, — укоризненно заметил граф.
— Ничего… Бог милостив, — мягко отозвалась жена.
— С потрошками — его любимое блюдо, — вдруг весело сказал Алеша, указывая на друга.
Саша от неожиданности плюхнулся на стул, с недоумением посмотрел на друга.
Марфа Ивановна была в полном восторге:
— Правда?
Она протянула Саше полную тарелку щей. Тот уставился на них обреченно.
Внезапно начали гулко бить напольные часы, и, вторя им, запели, застучали, защелкали прочие часы, большие и малые, — ими, казалось, были заполнены все комнаты.
— Я вынужден откланяться, господа, — сказал граф, вставая. — У меня сегодня почтовый день. Я должен подготовить письма к приезду кареты.
Алеша подался вперед. — Ваша светлость, — произнес он, поспешно вставая и чуть не опрокинув при этом бокал вина, — позвольте воспользоваться вашей почтой. У меня жена и сынишка в Петербурге.
— К вашим услугам, — с готовностью согласился Чернышев.
Граф и Алеша вышли из комнаты. В кабинете граф положил перед Алешей бумагу и очиненные перья.
— Пишите скорей.
К удивлению графа, Алеша не сел за стол, а вытянулся в струнку, щелкнул каблуками и четко, по-военному отрапортовал:
— Ваша светлость, у меня к вам поручение. — Он протянул ему пакет. — Тайная депеша от вице-канцлера Бестужева.
Граф серьезным и внимательным взглядом окинул Алешу и вскрыл пакет.
В опустевшей столовой Саша шагал из угла в угол, поглядывая на часы.
Дверь скрипнула, и в комнату вошли Марфа Ивановна и умытая, похорошевшая Анастасия. Плечи ее тоже украшал пуховый платок.
— Вот она у нас какая красавица! — любовно сказала Марфа Ивановна. — А не назовись она мне давеча, — обратилась Марфа Ивановна к Саше, — я б ее и не признала. И немудрено — десять лет не видела. — Она проницательно поглядела на молодых людей и добавила: — Ну вы тут побеседуйте, а я с кофием потороплю. — И вышла.