Как и во всем средневековом мире, византийская экономика базировалась прежде всего на сельском хозяйстве. Около девяти десятых населения жили и работали в сельской местности, и в целом доля сельского хозяйства в общем объеме экономики была преобладающей. Византийская империя не избежала тенденции перехода к сельской жизни, свойственной всем регионам — наследникам прежнего римского мира, который более тяготел к урбанизации. Однако в Византийской империи сохранилась мощная и разнообразная денежная система. Ее экономика по-прежнему основывалась на деньгах, и обмен товарами по-прежнему играл большую роль в этом расположенном на перекрестке торговых и транспортных путей регионе. Существование очень большого мегаполиса, Константинополя, и нескольких других крупных городов обеспечивало определенное развитие ремесел.
Иными словами, Византия не была изолирована от мира (имеется в виду Западная Европа. — Примеч. ред.) и следовала общей тенденции развития экономики, правда, иногда с некоторыми отступлениями. Так, сокращение городской экономики и товарообмена произошло в Византии намного позднее, чем на Западе, и датировалось только VI веком; последствия от вторжений империя ощутила на себе также позднее, чем на Западе, в то время как выгоды, связанные с развитием арабо-мусульманской империи, сказались намного раньше. Экономический подъем, начавшийся с VIII века, продолжался непрерывно до XIII века, даже после такой политической катастрофы, как осада, взятие и разграбление Константинополя крестоносцами в 1204 году. Если финансы империи Палеологов, восстановленной в Константинополе в 1261 году, находились в состоянии перманентного кризиса и постоянно сокращались и если столица не стала экономическим сердцем империи, то провинция переживала значительно меньший упадок.
ДЕНЕЖНАЯ СИСТЕМА
Из всех реформ Константина начала IV века наиболее успешной, по крайней мере той, которая имела блестящее будущее, была денежная реформа. Он приказал отчеканить 72 золотых солида по 4,51 грамма каждая из либры (римский фунт) весом 325 граммов. Эти монеты делались почти из чистого золота, так как монеты из абсолютно чистого золота были бы слишком мягкими и не пригодными для обращения при весе в 24 римских силиквы, или карата (4,51 г.). До середины XI века вес такой монеты оставался неизменным, и ее изначальный вес в 23 карата изменился не более чем на два карата. Номисма, иногда именуемая безантом, лидировала при международных обменах валют, и некоторые авторы, не колеблясь, называли эту монету «средневековым долларом». Арабо-мусульманский халифат начал с имитации этих монет, порой просто чеканя византийские монеты, прежде чем пустить в оборот динар, более мелкую монету.
ДЕНЕЖНАЯ РЕФОРМА КОНСТАНТИНА
В XI веке произошла сильная девальвация номисмы, вызванная, во-первых, сильной нехваткой валюты, порожденной очень сильным расширением торговли, а во-вторых, катастрофическим состоянием финансов империи, особенно после потери налоговых ресурсов Малой Азии вслед за сражением при Манцикерте (1071 г.), которое позволило туркам занять большую часть полуострова. В 1081 году номисма, уже содержавшая 7 карат золота, стала белой монетой. В конце XI века Алексей I Комнин возобновил чеканку монет для международной торговли: это был гиперпер, «сверкающий сильнее огня». Белая монета использовалась для внутренних платежей, в том числе для выплаты налогов. То, что венецианская валюта сумела вернуть себе статус международной, запечатлелось в итальянских торговых контрактах, где указывалась высокая стоимость гиперпера. Он активно использовался для обмена западной серебряной валюты. После 1261 года византийская золотая монета исчезла.
Номисма стала самой крупной монетой, циркулировавшей в Византии; более крупной монеты не было. Для исчисления больших сумм использовали либру, равную 72 номисмам. Чтобы понять ценность монет в X веке, стоит упомянуть, что высокооплачиваемый служащий получал 20 либр в год, соответствовавших 1440 номисмам; среднее епископство давало доход около 5 либр в год. Жалованье, положенное протоспафарию, — а это была первая должность, открывавшая доступ в Сенат, — составляло одну либру; — должность можно было купить в эпоху Льва VI (886—912) за 12—18 либр. Одна либра позволяла приобрести в то время от трех до шести земельных наделов, пятнадцать—двадцать штук крупного рогатого скота, четыре или пять лошадей, трех или четырех рабов, не имевших квалификации, раба-врача и евнуха. Приобретение кустарной мастерской в Константинополе стоило несколько либр. Что касается международных выплат, например дани, то они могли достигать нескольких кентенариев, нескольких сотен золотых либр в год.
Либра, состоявшая из 72 номисм, зафиксировалась как основа расчетов с IV века, но мелкая разменная монета была намного более изменчивой, так как она одновременно зависела и от стоимости ценных металлов, и от свободно колеблющегося курса, определяемого государственной властью. Таким образом, текущая стоимость мелких монет оказывалась ниже их балансовой стоимости. При этом не возникало никакой сложности с золотыми разменными монетами, поскольку металл оставался тем же самым. Во времена Константина имели хождение либра, семисс и главным образом тремисс, но они исчезли в начале VII века, что свидетельствовало о снижении активности валютного обмена, так как он требовал большого количества разменных монет. Надо было дождаться царствования Никифора Фоки (963—969 гг.), чтобы появилась монета более мелкая, чем полновесная номисма. Новая монета, называемая тетартер, имела вес 4,23 грамма. Была в ходу и самая мелкая монета — гистамен. Так как при платежах монеты взвешивались, подделка не появлялась. Гистамен хорошо подходил для торговли с арабскими странами, так как он имел тот же вес, что и арабский динар.
Номисма Никифора Фоки и Василия II
В повседневной торговле, естественно, не могли использовать золото. На одну номисму можно было купить сразу около 120 килограммов хлеба! Итак, обыденная жизнь основывалась на самых различных серебряных и бронзовых монетах, вид которых стабилизировался только в начале VIII века. Император Ираклий попытался ввести крупную серебряную монету хорошей пробы, которая называлась гексаграмма. Эта монета весила 6,77 грамма и стоила двенадцатую часть номисмы, что почти соответствовало соотношению стоимости между золотом и серебром (1/18). Но это нововведение потерпело неудачу, так как оказалось разорительным для империи, у которой не было достаточного количества серебра, тем более что серебро в арабском мире стоило дороже, и монеты начали утекать туда. С VIII века появилась серебряная монета весом около трех граммов, которую называли милиарисий: она равнялась двенадцатой части номисмы и выпускалась в обращение как бумажная купюра, так как ее металлическая стоимость была в два раза ниже объявленной. Однако система функционировала, так как милиарисий устоял до 1070 г. Он пал вместе с номисмой и в дальнейшем в империи серебряные деньги больше не появлялись.
Милиарисий являлся все еще слишком крупной монетой для повседневной жизни: в X веке квалифицированный работник в Константинополе получал зарплату в половину милиарисия в день; все закупки оплачивались бронзовыми монетами. Фоллис, весивший вначале более 7 граммов, но порой оказывавшийся вполовину легче, не являлся монетой, обеспеченной весом драгоценного металла; следовательно, 288 фоллисов обменивались на одну номисму; 24 фоллиса — на милиарисий. Стоит добавить, что с точки зрения языка это довольно смешно: ведь, как и в ювелирном деле, для монет единицей является карат, 24-я часть номисмы, теоретическая проба которой должна была равняться 24 каратам. Короче говоря, кератий использовали обычно при переговорах и в документах, в том числе общественных, даже если бы никогда не существовало монеты под названием keration; это столько, сколько получает французский рабочий, и его зарплата позволяет купить около пяти килограммов хлеба. Фоллис также исчез в конце XI века. В системе Алексея Комнина существовала бронзовая монета, стоившая в два раза меньше, что отлично демонстрирует необходимость существования в Византии того времени более мелких наличных денег в связи с сильным коммерческим ростом.
Милиарисий Никифора Фоки
Эта система имела некоторые последствия для повседневной жизни Византии. Приходилось проверять вес золотых и серебряных монет, который было весьма соблазнительно уменьшать до приемлемых границ их износа. Существовала должность менял, обязанных следить за качеством монет, — они являлись представителями одной из тех профессий, за которыми Константинополь следил особенно пристально, ведь платежеспособность даже фоллиса являлась достаточно значительной, так как на него можно было купить почти фунт хлеба, что обеспечивало человека на весь день. Система платежей отличалась от современной. Придя в булочную, покупатель не мог попросить определенное количество хлеба, так как, если вес продукта не соответствовал целому числу фоллисов, то нельзя было ни добавить денег, ни дать сдачу. Делали наоборот: показывали фоллис и получали столько хлеба, сколько соответствовало стоимости монеты с учетом цены продукта на данный момент. Короче говоря, именно товар приспосабливался к монете, а не наоборот.
Фоллис Никифора Фоки
Еще одно неудобство касалось выплаты налога. Так как единственной обеспеченной валютой была номисма, а реальная стоимость разменных монет оказывалась намного меньше, то финансовые инспекторы старались взыскивать налоги в обеспеченной валюте, то есть собирать целое число номисм. Необходимо было найти такое решение, чтобы защитить налогоплательщика и не сделать налог еще более непопулярным. Это называлось харагма (бытовое название золотой монеты). До двух третей номисмы налогоплательщику разрешали оплатить в серебряных или бронзовых монетах, а все, что сверх того, он обязан был внести без сдачи. То же самое касалось, впрочем, частей сверх номисмы: налогоплательщик, с которого причиталось полторы номисмы, должен был принести золотую номисму, а остаток — в монетах. Чтобы понять значимость такого порядка, надо иметь в виду, что за земельный надел обычного размера, например 5 гектаров, приходилось платить 1/2 номисмы.
* Модием называлась не только мера площади, но и мера сыпучих тел (1/6медимна). — Примеч. ред.
СЕЛЬСКАЯ ЭКОНОМИКА
ТЕХНИКА И СПОСОБЫ ВЕДЕНИЯ СЕЛЬСКОХОЗЯЙСТВЕННЫХ РАБОТ
Техника и способы ведения полевых работ изменялись относительно мало. Поначалу то, что Византия унаследовала римские аграрные традиции, было скорее ее преимуществом. Просвещенные аристократы читали латинские труды Витрувия, или Колумеллы, собранные в «Геопониках», и пытались применить опыт римлян в своих владениях.
Основным земледельческим орудием, изображение которого можно видеть на миниатюрах, украшающих рукописи византийской эпохи, являлась соха. Она могла существовать в улучшенном варианте, например с металлическим лемехом, но в целом это был все тот же инструмент, который прочерчивал в земле борозду. Когда в борозду сеяли зерно, то землю не переворачивали. Стоит отметить, что в районах с тонким и непрочным плодородным слоем, который легко разрушался потоком дождевых вод, глубокая обработка земли оказалась бы либо невозможной, либо губительной для почвы. Тем не менее по истечении года, когда земля обычно находилась под паром, ее следовало перекопать перед посевом зерна. Эта операция осуществлялась исключительно вручную, при помощи лопаты. Впрочем, византийцы преобразовали лопату в вилы, зубцы которых с внешней стороны были острыми.
Производство работ ограничивалось первоначальным перекапыванием почвы. Соху тянула пара быков: потребность в более мощной тяге просто не возникала. Упряжь лежала на плечах животных. Их сила полностью не использовалась: это потребовало бы применения фронтального ярма или по крайней мере привязывания инструмента к рогам. Один человек одновременно направлял быков и работал сохой. О важности упряжки с парой быков свидетельствовали многочисленные анекдоты. Один из них приведен в Житии Филарета Милосердного. Там рассказывается о приключении одного магната из Малой Азии, чья дочь в 792 году вышла замуж за Константина VI, возможно, по результатам проведенного «конкурса красоты». Жизнеописатель уподобляет Филарета святому Иову: поначалу он богат и щедр, но дьявол решает подвергнуть его испытанию, и Филарет оказывается в положении обычного земледельца. Однако пара быков позволяет ему кормить семью, и его своенравная жена, Феозва, еще не протестует. Однажды к Филарету пришел отец многочисленного семейства, у которого внезапно умер один из быков. Этот земледелец не мог больше обрабатывать поле с помощью только оставшегося быка и упросил Филарета отдать ему одного из своих быков. Когда святой человек вернулся домой, то не обошлось без нарекания супруги. Конечно, эта история закончилась вполне благополучно для этого благородного человека: Филарет стал тестем императора. Его великодушие вернулось ему сторицей. А для нас важно, что по ходу рассказа мы увидели жизнь в обычном византийском хозяйстве, с сохой и парой крупного рогатого скота.
План деревни
1. Обрабатываемая территория. 2. Отдельно стоящая ферма. 3. Сад. 4. Отдельно стоящая ферма. 3. Сад. 6. Зона садов. 7. Дорога. 8. Река. 9. Луга. 10. Отдельно стоящая ферма. 11. Сад. 12. Сады. 13. Поселение париков. 14. Предместье. 15. Участок целины и леса. 16. Ручей
Урожай византийцы собирали при помощи серпа, стебли срезали довольно высоко, оставляя стерню, достаточную для выпаса скота. При молотьбе колосья раскладывались на земле, земледелец садился в молотильную тележку с прикрепленной к ней деревянной планкой, усеянной на конце осколками камней. Тележку тянула пара быков, ходивших по кругу. Собранный урожай ссыпался в специальную комнату в цокольном этаже дома. Земледельцам побогаче этого помещения не хватало, и они выкапывали подземные силосные башни. Поскольку постоянные большие потоки воды были редкостью, мельницы нередко имели очень маленький размер. Их устанавливали на небольшом водоотводном канале. Колесо, приводимое в движение потоком воды, вращало жернов. Это устройство было довольно посредственным, но и не слишком дорогостоящим, и его вполне могли сделать простые, не очень зажиточные сельские жители. Лишь в XI веке, например, монастыри могли себе позволить вкладывать деньги в более крупные сооружения.
Земельные владения деревень имели тройственную структуру. В центре, в жилой зоне или вокруг нее, располагались сады. Они играли основную роль в византийском сельском хозяйстве: семья земледельца могла обойтись без участка поля, но никогда не жила без сада. На своем маленьком участке, усиленно защищаемом системой рвов и изгородей, земледелец принимал все меры для увеличения плодородия почвы: осуществлял разнообразный уход, вносил удобрения в виде помета животных, а иногда и человеческих фекалий; в случае необходимости делал поливку водой из колодца. Земледелец обустраивал не только фруктовый сад и огород; он сеял злаки и бобовые, урожай которых был гораздо выше того, который он мог получить в открытом поле. Этот участок являлся основой его выживания.
За зоной садов располагались поля, где высеивались зерновые культуры. Аллювиальные долины, на которых применяли орошение, были скорее исключением. Это была климатическая зона происхождения пшеницы, и она царила на полях. Часть земель отводилась под бобовые, очень ценные культуры, потому что они восстанавливали почву и обеспечивали ее питательными веществами. Поля часто засаживались плодовыми или оливковыми деревьями, поскольку климат это позволял. После сбора урожая или в течение всего года на открытых полях осуществлялся выпас скота. Что еще удивительнее, виноградники также не огораживали, оставляя открытыми для выпаса скота. Участки во внешней зоне деревни использовались для выпаса животных, нередко организованных в общественное стадо. Кто-либо из земледельцев собирал скотину у хозяев, пас ее вне обработанных земель, а вечером возвращал владельцам.
Занимались также разведением скота на мясо: помимо крупного рогатого скота, необходимого для обработки земли, в хозяйстве было несколько голов овец, коз, а также свиней. На продажу скот разводили только крупные землевладельцы. Филарет, о котором мы уже упоминали, в пору своего процветания имел «600 коров и быков, пасущихся на лугах, 100 быков, 800 коней в табунах, 80 лошадей и мулов под седло, 12 000 овец». Конечно, этот пассаж взят из книги Иова, но подобное имущество вполне характерно для какого-нибудь аристократа. В тексте мимоходом упоминается также «48 обширных, имеющих четкие границы, великолепных и ценных поместий, в каждом — источник, из которого можно было поливать все, что требовалось».
Земледельцы использовали оборот культур каждые два года. Оставлять поле под паром по крайней мере на один год из двух являлось абсолютной необходимостью, поскольку чрезмерная эксплуатация земель обернулась бы истощением и гибелью плодородного слоя. После жатвы, с конца июня или начала июля, земля отдыхала пятнадцать или шестнадцать месяцев, после чего ее снова перекапывали и вновь засеивали. За исключением садов и редких орошаемых участков, урожай был средним. В ту эпоху урожай зерна оценивался в сравнении с количеством посевного материала. Пропорция редко была выше 4 к 1. Однако начиная с XI века в мелких хозяйствах, заинтересованных в повышении урожайности, использование земель интенсифицировалось, и урожаи начали повышаться. Пропорция стала 5 к 1, то есть получали всего 6 или 7 центнеров с гектара. На этом фоне легче понять жизненно важный характер, который имели для земледельца его сад, виноградник, плодовые деревья и несколько животных.
ДЕРЕВНИ И СЕЛЬСКИЕ ЖИТЕЛИ
Деревня была основной экономической, общественной и налоговой единицей византийского мира. Это явилось следствием эволюции, которая стала заметной, начиная с V века. На римском Востоке был высок процент земледельцев, владевших своей землей, чаще всего объединенных в деревни, которые иногда вырастали до небольших городков. Что касается крупных владений, они по большей части использовались мелкими арендаторами. Владение, таким образом, представляло собой деревню, обычно небольшого размера, принадлежавшую одному хозяину, но используемую арендаторами, лично свободными. Существовали различного вида договоры, на которых базировалась временная или долгосрочная аренда (эмфитевсис), или же колонат. Последний статус теоретически привязывал землевладельца к земле, но хроническое отсутствие сельскохозяйственной рабочей силы делало это прикрепление мало применимым. Понемногу колонат исчез, и повсеместно утвердилась долгосрочная аренда на условиях очень небольшой платы, с обязательным внесением налога. Арендаторы были экономически независимы и почти равны в правах с владельцами земли. Так зарождалась византийская деревня, в которой доминировало мелкое земледельческое хозяйство, находящееся в личной собственности. Однако такая форма собственности была не единственной.
Об этом периоде, благоприятном для мелких земледельческих хозяйств вследствие роста крупных городских очагов потребления, свидетельствуют раскопки деревень в горном районе Северной Сирии, в регионе между Антиохией и Алеппо. Эти деревни, благополучие которых объяснялось наличием антиохийского рынка, непрерывно расширялись в период с IV по VI век. Плотность населения увеличивалась, на месте античных поселений появлялись новые здания. Дома строили более вместительные, оставлявшие дополнительную площадь, где содержались животные, и помещения в цокольном этаже, где хранились материалы и собранный урожай. Комнаты на верхнем этаже отводились для жизни семьи. Кроме того, дома становились все более дорогими: они строились с применением подъемных механизмов; хозяин мог позволить себе даже скульптурные оформления. Повсюду росли оливковые деревья и имелись маленькие, вкопанные в землю давильни. Таким образом, сельское хозяйство было поликультурным. Арабское завоевание, ускорившее упадок Антиохии и вызвавшее разрушение плотной сети городов в Северной Сирии, также привело к постепенному запустению деревень. В менее процветающих регионах земледельческая зона была беднее, но и она подчинялась той же системе распределения пространства между людьми, животными, инструментами и материалами.
VI—VIII века были, таким образом, золотым веком для деревень и сельских жителей. Кризис, переживаемый городской аристократией, позволил земледельцам освободиться от нее, в то время как практика патронажа, осуществляемого военными или служащими в ущерб как земледельцам, так и городской аристократии, которому, впрочем, противодействовало законодательство, еще не заставила земледельцев искать защиты у «владетельных господ» — это явление возникло только некоторое время спустя. «Аграрный закон», предположительно, датированный началом VIII века — сборник с описанием конкретных случаев, предназначенный для сельских судей, — отражает существование самых различных экономических условий. Некоторые владельцы были слишком бедны, чтобы использовать свою землю, и поэтому сдавали ее, а некоторые арендаторы могли использовать как земли земледельцев, так и земли довольно богатых землевладельцев. Арендная плата бралась натурой и ограничивалась десятой частью урожая, что не было слишком обременительно. Сельская община являлась довольно мощной силой: она собирала общее стадо и владела общинным имуществом. Когда в X веке появились архивные документы, они зафиксировали это положение. Так, например, в 995 году судья Фессалоник рассматривал спор между монахами афонского Иверского монастыря, приобретшего земли в Халкидике и пытавшегося расширить хозяйства своих париков, и жителями деревни Сидирокавсия. Земледельцы выиграли дело благодаря деревенским архивам. Решение суда они также приобщили к своему архиву.
Тем не менее сельское хозяйство, обреченное на автаркию в руках арендатора или владельца, работавшего на земле, оставалось ненадежным делом. Получаемые излишки были незначительными и не позволяли такому хозяйству выйти за рамки семейного предприятия. Взять земли больше, чем могла обработать одна семья, значило приглашать наемных работников, а в сельской местности, где нехватка рабочих рук ощущалась по крайней мере до конца X века, это приводило к потере рентабельности. Ввиду того, что налог все время увеличивался, мелкий арендатор, если не получал поддержку хозяина, быстро разорялся. Это происходило постоянно, начиная с середины VIII века. Земледельцы оказались не в состоянии платить. В результате либо через 30 лет у них конфисковывали земли и они становились париками государства; либо они продавали свою землю богачу и становились его париками. Парик — это человек, по юридическому статусу считающийся свободным, но являющийся наследственным арендатором земли. Он платил владельцу, государству, церкви, монастырю или частному лицу пактон, в состав которого входил налог. Таким образом, он переставал быть налогоплательщиком и полноценным гражданином империи. С XII века владение земельным наделом на правах парика стало правилом, а мелкие собственные хозяйства являлись исключением. Впрочем, это не привело к радикальным изменениям, и деревня париков была очень похожа на деревню земледельцев-собственников. Общая тенденция экономического роста позволяла выживать мелким наделам, несмотря на увеличение налогов. Сохранилось достаточно большое число договоров краткосрочной аренды, например виноградников с целью производства продуктов на продажу.
КРУПНЫЕ ПОМЕСТЬЯ
В IV—VI веках крупные поместья существовали главным образом в Египте. В остальной части империи крупными размерами могли похвастаться только императорские владения или церковные наделы. В любом случае большая часть земель арендовалась мелкими производителями, каким бы ни был их статус; они старались увеличить ренту таким образом, чтобы земли не были конфискованы их покровителями, которые пытались распространить свою власть и на земледельцев. Основным персонажем стал интендант области — это был посредник между владельцем, жившим обычно в городе или в сельской местности, но отдельно от земледельцев, и производителями. На общественных землях также могли существовать интенданты. В этом случае роль владельца принадлежала государству или императору, а управляющий играл роль покровителя.
Если говорить о Церкви, стоит отметить, что монастыри в ту эпоху снабжались не так хорошо, как епископства и благотворительные учреждения, которые были с ними связаны. После 451 года и Церковного собора в Халкидоне в каждом епископстве появился свой эконом. В «Житиях святых» описывается, что происходило в маленьком епископстве Анастасиополисе, относившемуся к метрополии Анкира (ныне — Анкары в Галатии). Феодор Сикеонский, святой человек, имевший скромное происхождение, был избран епископом Анастасиополиса. Он сдал в аренду управление деревнями, принадлежащими епископству, человеку по имени Феодосий, но земледельцы не только не захотели платить, но и избили Феодосия. В результате чего Феодор был вынужден отстранить Феодосия. Феодор был святой человек, но плохой управляющий. На него наложили штраф в две золотых либры, и вскоре Феодор вышел в отставку.
В письмах Игнатия Дьякона, в то время митрополита Никеи, относящихся к 820—830 годам, видно, как велики были трудности главы казначейства относительно большого епископства. Земли метрополии полностью находились в аренде у париков. Епископство не имело ни одной упряжки. Игнатий пытался найти хорошего эконома, поскольку способности его управленческого аппарата были довольно скромными. Земледельцы противились внесению арендной платы, хотя она была поднята в точном соответствии с аграрным законом. Они не желали рассчитаться с долгами до того, как будет собран урожай, так как видели в этом будущие дополнительные налоги. Митрополит пытался защитить земледельцев от этого и предложил заплатить долги за них.
В XI веке большие земельные владения стали обычным явлением. О светском земельном владении не появлялось никакой информации до тех пор, пока его владелец не решал создать монастырь или дом милосердия, или то и другое вместе. Так, стало известно, что в марте 1077 года судья Михаил Атталиат основал дом милосердия и монастырь между Константинополем и Редестом во Фракии; он отдал на это большую часть своего состояния, созданного им лично. Будучи мелким аристократом из Атталеи (Анталия), он имел небольшое наследство, но отдал его своим двум сестрам. Он приобрел недвижимое имущество в Константинополе, в Редеете и в Селимбрии. Но главным его богатством были семь земельных владений (как и у Филарета) — деревни, населенные арендаторами или париками, а также частично находившиеся в его непосредственном управлении. Известно, что Атталиат торговал зерном в своем доме в Редеете; таким образом часть арендных выплат с земельных владений бралась натурой.
Хотя состояние Григория Пакуриана и не достигало размеров владений Филарета, оно все же было довольно значительным. Мы знаем о нем потому, что в декабре 1083 года он заложил монастырь Святой Девы в Петрице, около Филиппополя во Фракии. Пакуриан (Пакуриани) был одним из множества грузин, которые покинули свою землю и перешли на службу к византийскому императору; в качестве вознаграждения он получил земли на востоке империи, но ему пришлось уйти оттуда после разгрома византийцев при Манцикерте (1071 г.). Он вместе с братом Апазием начал приобретать товары во Фракии. Верный приверженец Алексея Комнина во время государственного переворота 1081 года, он был послан бороться с норманнами, высадившимися в окрестностях Диррахия и угрожавшими Балканам; ему удавалось одинаково хорошо и сражаться, и торговать, так что он увеличил свое состояние. К тому же он унаследовал состояние от Апазия, умершего без наследника, да и у него также не было детей. Пакуриат озаботился тем, чтобы обеспечить место, где могла бы жить группа верных ему грузин, которая всегда его сопровождала. В результате все свое состояние он вложил в создание комплекса: двенадцать деревень, одиннадцать земельных владений, шесть крепостей, два монастыря и четыре отдельно стоявших сельских дома, один метох (небольшая обитель вместе с несколькими дворами, в подчинении крупного монастыря. — Примеч. ред.), три дома милосердия, городская недвижимость, большие здания в городе, рыбные промыслы, мельницы и права на ярмарки. Расположенные в четырех различных регионах (фемах), эти владения объединились в три блока: тот, который он унаследовал от Апазия, был устье Стимона; наиважнейший, расположенный на юге
Филиппополя, и третий — на севере от кастрона Мосинополя, на юге Западной Фракии, в 20 км от моря. Управленческий аппарат этого комплекса кажется довольно небольшим: всего два эпитропа, игравшие роль экономов. Повседневное управление осуществлялось по областям. Важным элементом хозяйства Пакуриана было разведение скота: 78 голов крупного рогатого скота на выпасе, табун из 110 коней и 15 верховых или тягловых лошадей, 238 овец, 94 барана и 52 козы, а также 47 упряжек. Наличие упряжек показывало, что часть земель, конечно, меньшая, но не совсем незначительная, находилась в прямом управлении; впрочем, некоторые излишки земли распределялись между наемными работниками и париками.
Когда земли Атталиата и Пакуриана перешли монастырю, и тот и другой вкладчик скрупулезно расписал распределение будущего дохода. Атталиат, имевший сына и как следствие желавший обеспечить его и его потомков, 2/3 дохода от имущества передавал им, и лишь одна треть шла в казну монастыря, чтобы обеспечить резервы, — это впервые появившееся экономическое понятие. У Пакуриана, не имевшего наследников, половина ожидаемого дохода предназначалась бедным и служащим учреждения, а другая половина направлялась в обязательный резерв, но он не мог превышать 10 либр. Когда этот уровень достигался, остальной доход должен был пойти на закупку новой земельной собственности.
Пакуриан погиб в сражении с печенегами, защищая свое имущество, и его фонд стал чисто монастырским. В это время монастыри уже являлись заметной силой, хотя поначалу монахи жили на милостыню и трудом своих рук. После Второго Никейского Церковного собора (787 г.) это стало обязательным, поскольку выяснилось, что аристократия всерьез заинтересовалась монашеством и начала обильно инвестировать средства в монастыри. Но суровая организация, которую ввел Феодор Студит, прививалась медленно: управленческий аппарат был в основном иностранным и даже полностью противоречащим монашескому идеалу. В 964 году Никифор Фока составил обзор монастырских состояний. Оказалось, что монастыри владели значительным количеством земли, но она оставалась неиспользованной. Император объяснил это тем, что граждане передавали монастырям земли без людей и животных, чтобы извлечь дополнительную пользу. Таким образом, нарушалось равновесие между основным и оборотным капиталами и появлялось хроническое недоинвестирование. Именно в этот момент его друг Афанасий основал в Афоне монастырь Великую Лавру, куда массированно инвестировал средства для прокладки трубопроводов через гору, чтобы обеспечить полив посадок и работу мельниц, а также финансировал строительство порта для кораблей, которые вскоре начали использоваться для продажи монастырских урожаев и прочих продуктов, имея при этом освобождение от пошлины. Тем самым Афанасий вызвал ярость отшельников Афона, но ярость бессильную.
В конце X века церковь придумала способ, как заставить состоятельных светских людей инвестировать средства в монастыри. Появились сообщения об оформлении ими «дарственных в качестве акта милосердия» одного, двух или трех поколений, которые обязывались поддерживать монастырь и монахов и заниматься благотворительностью, предусмотренной уставом. В результате получаемый доход полностью переходил к монастырю. В конце рассматриваемого периода монастыри восстанавливают свой исходный статус. Главным источником пожертвований становится патриарх Константинополя, а также местные епископы. Но монастыри, получившие право на самоуправление, то есть те, у которых имелся статус «самовластия», могли сами обеспечивать свое снабжение. Великий интеллектуал XI века Михаил Пселл многократно и настойчиво добивался такой возможности. Он принял монастырь Медикион в Вифинии, пик величия которого пришелся на IX век, но в тот момент, когда Пселл получил его, монастырю угрожало исчезновение: у него не было земель, но зато имелись долги. Пселл их оплатил. Он на свои средства купил скот, саженцы винограда, сделал отвод речной воды для полива и приобрел продукты для питания монахов. «Прежде чем чего-то добиться, пусть даже совсем малого, я расходовал свое золото», — констатировал Пселл. В итоге монастырь должен был принести доход, но на это требовалось очень продолжительное время.
Естественно, такая организация приводила к злоупотреблениям. Одни жертвователи спешили разобрать здания и присвоить материалы; другие навязывали свои предпочтения при выборе монахов. Многие контракты заключались без инвентаризации. Императоры и патриархи принимали меры, чтобы устранить подобные злоупотребления, однако не для того, чтобы отменить этот институт в целом. Но он отмер впоследствии естественным путем. С одной стороны, светские вельможи нашли более надежный доход без необходимости инвестиций в прямой уступке налоговых поступлений. К тому же по примеру крупных афонских лавр монахи стали превосходными управляющими. Был и другой путь: монастырь в плохом состоянии передавался другому монастырю в управление. Но его судьба была не слишком завидной: получатель требовал, чтобы монастырь попадал к нему в прямую зависимость. Концентрация монастырей под управлением наиболее мощных из них стала обычным явлением. Сам император передал императорские монастыри афонским лаврам; всего за несколько лет древние монастыри, такие, как монастырь в Перистерах около Фессалоник или монастырь Полигирос в центре полуострова Халкидики, оказывались в положении простых метохов Иверского монастыря Лавры.
На протяжении X и XI веков эти крупные монастыри покупали имущество и получали множество дарственных; их земли обрабатывались париками. При этом монастыри создавали метохи там, где их раньше не было, и посылали туда монахов из главного монастыря, чтобы присматривать за работой земледельцев. Монастыри получили для своих земель, а также для своих кораблей налоговые льготы. Короче говоря, они сосредоточили в своих руках большую экономическую власть. Эта тенденция несколько замедлилась в XII веке, так как светские аристократы проявили озабоченность своими состояниями. Но впоследствии все возобновилось. В конце существования империи монастыри оказались способными получать прибыль вне зависимости от любых изменений политической ситуации — постоянной смены политического доминирования между империей, сербами и османами. Перед лицом очередной политической угрозы светские вельможи считали, что свое имущество можно сохранить, передав его монастырю, но монастыри, разумеется, никогда не отдавали его обратно. Напротив, они проявили необычайную способность добиваться смены политической доминанты, вплоть до эпохи турок, которые обязались не трогать имущество церкви и монастырей. Таким образом монастыри оказывались единственными, кто был защищен от нападения, что привело к новым случаям передачи имущества по дарственной. В XIV и XV веках монастыри стали главной экономической силой, по крайней мере в сельской местности.
Надо сказать, что склонность к новым приобретениям, появившаяся у светской аристократии вследствие доходных вложений, пошла на пользу. Во всех слоях общества торжествовал идеал автаркии. Он не удивителен для мелких хозяйств, которых так к нему толкала явная необходимость. Но он затрагивал также правящий слой, предпочитавший автургию, то есть имущество, приносившее ежегодный доход без дополнительных инвестиций. Это, например, разведение скота, стада которого с каждым годом увеличивались. Хронически недостаточное инвестирование, без сомнения, являлось одной из основных причин упадка Византийской империи. По той же причине аристократы предпочитали владеть городским недвижимым имуществом, лавочками и мастерскими, за которые ежегодно вносилась арендная плата; лишь в самом конце существования империи они бросились в торговлю. Но торговля, как поиск выгоды ради выгоды, считалась вырождением, шагом вниз по социальной лестнице.
ГОРОДСКАЯ ЭКОНОМИКА
ПРОИЗВОДСТВО ПРЕДМЕТОВ РОСКОШИ
Высоко ценились в мире некоторые изделия мастерских Константинополя, города искусных умельцев, откуда безостановочно отплывали суда, главным образом на Запад, нагруженные товарами, которые можно было найти только в этом городе, причем самого высокого качества. Массивные бронзовые врата с тонкой резьбой, по образцу тех, что украшали главные храмы Константинополя, можно увидеть в Риме в церкви Святого Павла «за стенами», в соборах Трани, в Пуллии, в Амальфи и Салерно на берегу Тирренского моря, в монастыре Монте-Кассино. Все они были даром амальфийского купца Мауро Панталеоне. Мастерские Константинополя смогли откликнуться на его запрос и вырезать надписи по-латыни, а также выполнить изображение святого Михаила в непривычной для Византии иконографии. Они использовали иностранных работников, которые подписывали свои изделия. На двери храма Святого Павла в Риме есть подпись армянского мастера, выполненная на сирийском языке. Определенное количество мозаик, украсивших церкви Киева, Сицилии и Святой земли, было изготовлено в Константинополе и лишь потом установлено на местах.
Но наиболее ценным византийским изделием был шелк, в особенности пурпурного цвета, а также шелк, окрашенный в другие цвета и предназначенный для одежды императора и для подарков, которые он делал своим приближенным или иностранным принцам. Эта ткань была запрещена для производства с целью продажи. Начиная с того момента, когда Юстиниан в VI веке ввел в империи культуру шелковичного червя, эти ткани изготовлялись прежде всего в императорских мастерских, находившихся в Константинополе за стенами императорских дворцов: ткачихи трудились в Большом дворце, красильщики — во дворце Зевксиппа; парчу производили с VIII века во дворце Элевтерии. Эта концентрация мастерских помогала избежать разглашения секретов производства.
Гирька весом в 1 либру
Эта монополия была сопряжена с проблемой рабочей силы. Во времена Юстиниана использовались только рабы, которых силой принуждали к работе. При Ираклии в VI веке их жизнь улучшилась, а Лев VI в конце IX века освободил императорских рабов. Таким образом, в X—XI веках в императорских мастерских, использовались уже наемные работники, и приходилось заботиться о соблюдении секретности людьми, которые имели право выходить за пределы мастерской. На первых стадиях изготовления шелка (прессование и ткачество), были заняты женщины, а портными, красильщиками и изготовителями парчи являлись мужчины. Рисунки, украшавшие ткани, показывают, что эти ремесленники становились настоящими художниками; они проявляли удивительное изобретательство в окраске шелка: тирский пурпур, фиолетовый пурпур, или более нежные оттенки, вроде персикового цвета. В X веке императорская монополия ослабла: Лев VI разрешил продажу небольших купонов пурпурной ткани. В «Книге эпарха» 912 года регламентировалосьизготовление шелковых тканей частным образом; но дорогая парадная одежда из такой ткани оставалась под запретом для розничной продажи по крайней мере до XII века.
РЕМЕСЛЕННОЕ ПРОИЗВОДСТВО И РОЗНИЧНАЯ ТОРГОВЛЯ В КОНСТАНТИНОПОЛЕ
В 912 году Лев VI подписал эдикт, очень важный для понимания особенностей частного производства и торговли в Константинополе, — «Книгу эпарха». Еще в 359 году в городе появился эпарх (букв. начальник. — Примеч. ред.), или префект, который отвечал за порядок и правосудие в столице, а также занимался надзором за работой мастеров. В период римской эпохи возникли профессиональные гильдии, а в начале X века были записаны правила деятельности некоторых из этих гильдий.
Каждая из 22 глав «Книги» составлена однотипно, с небольшими различиями в порядке изложения материала и в использовании словарного запаса. Возможно, эпарх выпустил своего рода анкету, которую его подчиненные заполняли, опрашивая представителей различных профессий, а затем все свели в единый документ — не полностью унифицированный, но дающий классификацию материала. Затем в этой редакции книга была передана в императорскую канцелярию, где к ней добавили типовую преамбулу, подобную преамбулам других законов; после этого текст был готов для обнародования.
В главах 1—3 рассматривались профессии, связанные в нашем понимании с коммунальным обслуживанием: нотариусы, золотых и серебряных дел мастера, банкиры, менялы. В главах 4—8 раскрывались профессии, относившиеся к производству шелка, и, как мы уже видели, политически значимые. Глава 9 посвящалась работникам, занятым в производстве и продаже полотна и белья. В главах 10—19 регламентировались профессии в сфере снабжения населения предметами первой необходимости и в том числе пищевыми продуктами — булочники или торговцы рыбой, производители свеч, кожевенники или мыловары.
Конец книги выглядит будто позднейшая вставка. Глава 20 касается легатариев — помощников эпарха. Глава 21 посвящена барышникам, а 22-я — различным предпринимателям, занимавшимся зданиями. Эта «Книга» известна по очень небольшому числу позднейших списков, так что трудно сказать, включала ли она другие профессии. Во всяком случае речь идет о сложном и обновляемом кодексе, хранящем следы позднейших вставок, поскольку в нем упоминается о наказании тех, кто отказывался принимать платежи номисмой 1ё1аПёгоп — монетой, выпущенной при Никифоре Фоке (963—969 гг.). Однако в сборнике нет сведений о многочисленных профессиях, очень важных, даже жизненно важных для Константинополя, начиная с кузнецов, которые дали свое имя одному из самых знаменитых кварталов города, расположенному вблизи собора Святой Софии — Халкопратия, известному знаменитой церковью Божиёй Матери, построенной даже раньше, чем главный собор, и владеющей уникальными иконами и реликвиями.
Профессиональные сообщества имели, таким образом, свою четкую организацию. Во главе каждого цеха стоял его глава, который выдвигался мастерами цеха, но утверждался эпархом. Цех руководил общественной жизнью, не ограничивавшейся назначением главы; в нее включалось проведение праздников, особенно религиозных. Кроме того, новый мастер, вступавший в цех и плативший вступительный взнос, получал для этого деньги из кассы цеха. Такая организация позволяла эпарху легко контролировать то, за чем необходимо было следить, а именно уровень профессиональной квалификации и честность новых членов цеха, за которых цех, по-видимому, нес коллективную ответственность. Для ряда профессий существовала система обучения, особенно тщательно детализированная у нотариусов. У них была отдельная школа общей подготовки и отдельная — для обучения праву и составлению актов. Будущий нотариус сдавал экзамен, прохождение которого свидетельствовало о том, что он знал наизусть учебник права, подписанный Василием I между 870 и 879 годами, и что он способен правильно составить акт. Обучение по другим профессиям проходило в лавочке или в мастерской, так что мастер располагал рабочей силой из учеников.
В большинстве производительных сфер одна и та же «экономическая единица» занималась одновременно изготовлением и продажей, для чего имелись и лавочка, и мастерская. Эргастерий с узким портиком, иногда с витриной, выходил на улицу. Если портиками была обустроена вся улица, лавочка располагалась в глубине, а мастерская — позади него. Там, где занимались исключительно торговлей, устраивали склад в задней части здания. Название эргастерия определялось профессией работавшего в нем мастера. Нам неизвестно, кто давал разрешение на выполнение того или иного вида деятельности на конкретном месте и было ли такое разрешение необходимо.
В лавке
Большая часть этих эргастериев были небольшими семейными предприятиями, в которых работали мастер и его семья. Он заставлял трудиться свою жену, сыновей и зятьев на принадлежащем ему оборудовании; мастерская передавалась из поколения в поколение. Иногда в нем имелись наемные работники и ученики, но это была вспомогательная рабочая сила. Один и тот же мастер мог владеть несколькими мастерскими, профильными для его профессии, но дополнительными должны были руководить его рабы в соответствии с правилами гражданской ответственности: если владелец лично отвечал за дело, то раб возлагал ответственность на своего хозяина.
В некоторых важных мастерских, например в тех, которые занимались производством шелка, использовалось значительное количество наемных работников. В ту эпоху они были относительно защищены. Нормальным сроком трудового соглашения был месяц: в течение этого срока запрещалось переманивать рабочего у другого мастера. Хотя нет сведений относительно обучения работников, но ясно, что среди них имелись не менее квалифицированные мастера, чем их хозяин. Оплата труда, естественно, сильно варьировалась, наиболее квалифицированные работники получали около ХА милиарисия в день. Если они были заняты на производстве полный день и 280 дней в году, то ежегодная зарплата равнялась 12 номисмам. Это обеспечивало достаточно высокий уровень жизни, но единственным способом стать мастером и владельцем мастерской было жениться на дочери хозяина.
ОПТОВАЯ ТОРГОВЛЯ
У Византийской империи было идеальное географическое положение. Ее портовые города, начиная со столицы, отлично подходили для ведения крупной торговли. Торговля никогда не прекращалась, даже если на море шла война с арабами и нападали пираты. В начале IX века как для того, чтобы стимулировать торговлю, так и для того, чтобы увеличить доходы государства, император Никифор I обеспечил судовладельцам ссуду со ставкой 16,6 % — это было в два раза меньше, чем законные проценты на рынке серебра. Византийцы еще до итальянцев, совместно с арабами, с которыми они торговали, стали непревзойденными мастерами в искусстве создания торговых сообществ: вкладчики, предоставлявшие судовладельцам деньги, получали три четверти дохода, а если торговец инвестировал часть средств, то полученная прибыль делилась пополам.
Печать коммеркиария (чиновника, контролирующего торговые отношения)
Византийские корабли с загнутыми носами, двигавшиеся при помощи парусов, бороздили моря поначалу для того, чтобы торговать продуктами питания, доставлять в Константинополь сырье, металлы, шелк, лен, то есть все, в чем нуждались ремесленники города. Товары с Востока поступали в империю через Черное море (Трапезунд) или по сирийскому берегу. Даже во времена самых яростных столкновений сирийские торговцы имели в столице свои кварталы, где они жили порой по десятку лет; с VII века у мусульманских торговцев была в Константинополе своя мечеть. Те же торговцы, византийские и иностранные, вывозили из Константинополя предметы роскоши, производившиеся ремесленниками города. Неоднократно приходилось реорганизовывать порты Константинополя, которые периодически заиливались. В результате этого феодосийский порт на Пропонтиде в X веке вообще прекратил свое существование. Но в защищенных местах удавалось использовать новые приспособления для коммерческой деятельности: берега Пропонтиды и Золотого Рога покрылись деревянными лестницами, расположенными перпендикулярно берегу и выходившими к пристаням. Под лестницами находились более или менее закрытые склады, напоминавшие портики на торговых улицах города.
После русов, посетивших город в начале X века, в Константинополь в конце X века прибывали итальянские торговцы, которые затем проникли как в портовые города, так и в города внутренней части империи. Поначалу это были жители городов, теоретически принадлежавших империи, — Амальфи и Венеции. С 992 года Венеция получила право на снижение налога на оборот до 10 %. Этот налог платился всеми независимо от происхождения. В 1082 году венецианцы вообще были освобождены от налогов и завели концессию на поселение на Золотом Роге. Эти поселения вскоре превратились в полноценные кварталы. В XII веке в Византию прибыли пизанцы, а затем и генуэзцы. Поначалу их принимали очень хорошо, так как они способствовали повышению всеобщего благосостояния; но с середины XII века атмосфера начала ухудшаться. В 1171 году Мануил I Комнин приказал выслать всех венецианцев. Это позволило им избежать массовой резни 1182 года. Вскоре эти торговцы были снова допущены в страну. Но урок они усвоили, и чтобы утвердиться в Константинополе, венецианцы организовали Четвертый крестовый поход.
Восстановление империи в 1261 году явилось, напротив, триумфом генуэзцев, которые вскоре стали хозяевами всего района Пера на севере Золотого Рога и начали бороздить просторы Черного моря. Конечно, торговля Константинополя отныне находилась в руках итальянцев, но и византийские торговцы вместе с присоединившейся к ним частью аристократии, которую экономические проблемы вынудили приняться за столь унизительное для них занятие, также включались в эту деятельность. В 1453 году город был частично разрушен, ремесленное производство едва теплилось, но торговля, ставшая к тому времени почти полностью транзитной, продолжала процветать, и даже османское завоевание ее не остановило.