Включить. Выключить — страница 2 из 5

Декабрь 1965 г.

Глава 7

Среда, 1 декабря 1965 г.

Школьники толпой высыпали из ворот школы Тревиса: одни направились к своим домам, находящимся неподалеку, в Яме, другие поспешили к школьным автобусам, выстроившимся вдоль Двенадцатой улицы. В прежние времена они бы просто вскочили в любой городской автобус, но с тех пор, как появился Коннектикутский Монстр, учащихся распределили по автобусам, на каждом из которых красовался большой номер. Водителям раздали списки учеников и строго приказали ждать всех подопечных до последнего. Руководство школы Тревиса проявляло такую бдительность, что вычеркивало в списке фамилии отсутствующих в этот день учеников, прежде чем передать его водителю. В школу дети прибегали сами.

Школа Тревиса была одной из самых крупных государственных школ в Холломене. Здесь учились дети из самых разных районов — от Ямы до северных и западных пригородов. Чернокожих среди них было немало, но не подавляющее большинство, и хотя конфликты на расовой почве порой случались, основная масса учеников руководствовалась личными симпатиями и антипатиями. Так что в школе Тревиса учились не только сторонники «черной бригады», но и представители разных конфессий и обществ, а также «неприсоединившиеся», которые неплохо успевали и никому не доставляли хлопот. Любой учитель мог бы подтвердить, что проблемы с гормонами возникают в школе чаще, чем с цветом кожи.

Полиция города держала под строжайшим наблюдением в первую очередь католические школы, но и про школу Тревиса не забывала. Поэтому, когда Франсина Мюррей, шестнадцатилетняя старшеклассница из Ямы, не явилась после уроков в свой автобус, его водитель бросился к патрульной машине, припаркованной у ворот школы. Не прошло и нескольких минут, как вокруг школы началось на первый взгляд хаотичное, но на самом деле упорядоченное движение: люди в форме заходили во все автобусы, спрашивая, нет ли среди пассажиров Франсины Мюррей или ее подружек. Кармайн Дельмонико тоже спешил в школу Тревиса в сопровождении Кори и Эйба.

Он не забыл и про Хаг. Перед отъездом он попросил Марчиано проверить, все ли сотрудники на месте, и выяснить, как они провели день.

— Отправить туда группу мы не можем, поэтому просто позвони мисс Дюпре и попроси фиксировать все перемещения сотрудников — вплоть до походов в сортир. Ей можно доверять, Дэнни, только не болтай лишнего.

Обыскав многочисленные помещения школы — от чердака до спортивного зала, учителя столпились во дворе. Дерек Даймен, пользующийся большим авторитетом чернокожий директор, нервно вышагивал мимо них. Продолжали прибывать патрульные машины. Из других школ сообщили, что больше никто из учеников не пропал. Освободившиеся полицейские подключались к допросам и обыскам, а также сдерживали толпу учеников, сгорающих от любопытства.

— Ее зовут Франсина Мюррей, — сообщил мистер Даймен Кармайну. — Она должна была сесть вон в тот автобус, — он указал в который, — но так и не пришла. На последнем уроке, химии, она присутствовала и, насколько мне известно, покинула класс вместе с подружками. Но где-то по пути они расстались и пошли к разным автобусам… Какой ужас, лейтенант Дельмонико, какой ужас!

— Переживаниями вы не поможете ни нам, ни ей, мистер Даймен, — заметил Кармайн. — Сейчас нам важнее всего узнать, как выглядела Франсина.

— Как все пропавшие девочки. — Даймен чуть не плакал. — Такая симпатичная! Ее все так любят! Она прекрасно учится, никому не доставляет хлопот, служит достойным примером для других учеников…

— У нее есть родственники с карибскими корнями?

— Понятия не имею, — всхлипнул директор и вытер глаза. — А-а, вот почему мы не обратили на это внимание: в «Новостях» было сказано, что пропавшие девочки — латиноамериканки, а она к ним не относится. Она из старой коннектикутской семьи чернокожих, породнившихся с белыми. Такое случается, лейтенант, как бы ни сопротивлялись люди. Боже мой, Боже мой, что же мне теперь делать?

— Мистер Даймен, вы хотите сказать, что у родителей Франсины разный цвет кожи? — уточнил Кармайн.

— Кажется, да. Да, точно.

Эйб и Кори переговорили с патрульными, велели им еще раз осмотреть все автобусы, но прежде найти подруг Франсины и попросить их ответить на несколько вопросов, а потом разъезжаться.

— Вы уверены, что в школе ее нет? — спросил Кармайн сержанта О'Брайана, когда тот вывел своих подчиненных и учителей из огромного здания.

— Лейтенант, я могу поклясться, что в здании пусто. Мы открыли все шкафы, заглянули под каждую парту и в каждую уборную, побывали в столовой, спортивном зале, во всех классах, в актовом зале, на складе, в котельной, на чердаке, в лабораториях, в комнате сторожа — во все углы заглянули, — сообщил О'Брайан, обливаясь потом.

— Кто видел ее последним? — спросил Кармайн у растерянных учителей, среди которых многие плакали.

— После моего урока она вышла из класса вместе с подружками, — ответила учительница химии мисс Корвин. — Я задержалась, чтобы навести порядок. Лучше бы я этого не делала!

— Не вините себя, мэм, вы не могли знать, что все так обернется, — попытался успокоить ее Кармайн и обратился к остальным: — Кто-нибудь еще видел ее?

Никто. И никто, ни одна живая душа не видела возле школы никаких незнакомцев.

«Опять он нас провел, — думал Кармайн, направляясь к стайке перепуганных школьников — близких друзей Франсины Мюррей. — Он отловил ее там, где его никто не заметил. Шестьдесят два дня назад исчезла Мерседес Альварес, мы переполошили весь город, предупредили всю округу, показали по телевидению фотографии девочек, которых он похитил, усилили меры безопасности в школах, бросили все силы на поиски. Мы должны были выследить его! А что же он? Он усыпил нашу бдительность, заставил нас поверить, что зациклен только на девочках с карибскими корнями, а потом переключился на совершенно иную этническую группу. А я еще убеждал Дэнни Марчиано, что этого быть не может. И где случилось новое похищение — в школе Тревиса! В этом муравейнике! Где одних учеников полторы тысячи! Полгорода считает школу Тревиса рассадником бандитов, хулиганов, отбросов общества и забывает, что здесь же учится множество детей из приличных семей, получая неплохое образование».

Лучшей подругой Франсины назвалась негритяночка Кимми Уилсон.

— Она вышла из кабинета химии вместе с нами, сэр, — всхлипывая, говорила Кимми.

— Химией вы занимаетесь все вместе?

— Да, сэр, мы собираемся поступать на курсы медсестер.

— Продолжай, Кимми.

— Я думала, она ушла в туалет. Франсина застудилась в детстве, поэтому часто туда бегает. Я знала об этом, потому и волноваться не стала. Я просто не подумала! — Слезы хлынули градом. — Почему я не пошла вместе с ней?

— Вы ездите домой в одном и том же автобусе, Кимми?

— Да, сэр. — Кимми с трудом подавила рыдания. — Мы живем на Уитни, в Яме, — и она указала на двух плачущих белокожих девочек, — вместе с Шарлин и Роксаной. Мы хватились Франсины, только когда она не отозвалась во время переклички. Водитель всегда ее выкрикивает по списку.

— Вы знаете вашего водителя?

— По имени — нет, но знаем его в лицо.

К пяти часам дня школа Тревиса опустела. Прочесав все окрестности, полицейские продолжили патрулировать город, а тем временем по Яме пронесся слух, что Коннектикутский Монстр нашел очередную жертву. На этот раз не цветную, а чернокожую. Пока Кармайн направлялся к дому Мюрреев, Мохаммед эль-Неср, оповещенный Уэсли Леклерком, уже собирал свой отряд.

На полпути в Яму Кармайн остановился около уличного телефона, чтобы переговорить с Дэнни Марчиано, не раздражаясь из-за помех радиотелефона и не опасаясь, что переговоры перехватят проныры-газетчики.

— В Хаге сегодня все на месте, Дэнни?

— Нет только Сесила Поттера и Отиса Грина, которые уже закончили работу. Оба находились дома, когда им позвонила мисс Дюпре. Она говорит, что все остальные на месте и постоянно на виду.

— Что тебе известно о Мюрреях? Мне удалось разузнать только то, что кто-то из них чернокожий, а кто-то белый.

— Они такие же, как остальные потерпевшие — соль земли, — со вздохом отозвался Марчиано. — Разница лишь в одном: карибской родни у них нет. Они постоянно посещают местную баптистскую церковь, поэтому я созвонился с тамошним священником, неким Леоном Уильямсом, и попросил его сообщить это скорбное известие родным пропавшей девочки. Новости распространяются молниеносно; я боялся, как бы какой-нибудь назойливый сосед не опередил нас.

— Спасибо, Дэнни. Что-нибудь еще?

— Чернокожий в этой семье отец. Он научный сотрудник электротехнической лаборатории в Естественнонаучном корпусе имени Зюсскинда, входит в младший преподавательский состав и, следовательно, зарабатывает неплохо. Мать белая. Она подрабатывает в кафетерии Зюсскинда в обеденные перерывы, поэтому провожает детей в школу и возвращается с работы раньше, чем они приходят после уроков. У них два мальчика младше Франсины, они учатся в средней школе Хиггинса. Преподобный Уильямс сообщил, что девять лет назад, когда Мюррей только поселились на Уитни, о них многие сплетничали, но потом привыкли и теперь относятся к ним как к любым местным. У них много друзей — и белых, и чернокожих.

— Спасибо, Дэнни. До встречи.

Ямой назывался район с довольно смешанным населением, не богатым, но и не бедным. Время от времени здесь вспыхивали межрасовые конфликты, особенно когда прибывали новые семьи белых — налог на имущество здесь был не очень высоким, а цвет кожи не становился серьезной помехой. В этом районе никто никому не подбрасывал письма с угрозами, не убивал домашних питомцев, не разбрасывал мусор и не портил стены граффити.

Как только «форд» свернул на Уитни, к занимающим почти пол-акра кварталам скромных домов, Кармайн почувствовал, что Эйб и Кори напряглись.

— Господи, Кармайн, как мы это допустили? — не выдержал Эйб.

— Все дело в том, что он изменил тактику, Эйб. Он нас перехитрил.

Они остановились возле выкрашенного в желтый цвет дома. Кармайн положил руку на плечо подчиненному.

— Останьтесь здесь, ребята. Если понадобится, я позову, договорились?

В доме Мюрреев его встретил преподобный Леон Уильямс. Кармайн мимоходом подумал, что общение со священниками входит у него в привычку.

Сыновей в комнате не было, откуда-то доносились негромкие звуки телевизора. Сидя на диване рядом, родители старательно пытались сохранять спокойствие. Мать пропавшей девочки цеплялась за руку мужа как за спасительную соломинку.

— У вас нет родственников карибского происхождения, мистер Мюррей? — спросил Кармайн.

— Нет, точно нет. Мюррей жили в Коннектикуте со времен Гражданской войны и воевали на стороне северян. А моя жена родом из Уилкс-Барра.

— У вас есть недавние фотографии Франсины?

Еще одна сестра одиннадцати пропавших девочек.

Все повторялось: Кармайн задавал те же вопросы, что и остальным семьям, — с кем встречалась Франсина, чем занималась, появлялись ли у нее новые друзья или знакомые, замечала ли, что за ней наблюдают или преследуют. И как прежде, ответы ничего не прояснили.

Кармайн провел в доме Мюрреев ровно столько, сколько понадобилось, и ни секундой больше. «Священник утешит родителей Франсины так, как я никогда не смогу, — думал он. — Я вестник беды, возмездия. Вот как они меня воспринимают. Они молятся, чтобы их малышка осталась жива и невредима, но боятся, что молитвами ей уже не помочь. И ждут, когда я, вестник беды, вернусь и сообщу им, что ее больше нет».

После окончания шестичасового выпуска новостей по местному телеканалу выступил комиссар Джон Сильвестри. Он призвал жителей Холломена и Коннектикута оказать полиции содействие в поисках Франсины и сообщать обо всех подозрительных лицах и событиях. Сильвестри умел держаться на публике и выглядел внушительно — львиная грива, чеканный профиль, спокойное достоинство, искренность и прямота. Он не пытался парировать вопросы ведущей, как сделал бы политик, — дальновидностью он превосходил любого из них. Язвительный вопрос ведущей о том, почему это Коннектикутский Монстр до сих пор разгуливает на свободе и даже продолжает похищать юных девушек, ничуть не поколебал спокойствия Сильвестри: рядом с ним даже ведущая выглядела обаятельной волчицей.

— Он умен, — просто ответил Сильвестри. — Очень умен.

— Каким же еще он может быть, — сказала Сурина Чандра мужу, сидя перед гигантским экраном. Они заплатили целое состояние, чтобы провести специальный кабель из Нью-Йорка и переключаться с канала на канал до восьми часов, до самого ужина. Супруги надеялись увидеть хоть какие-нибудь известия из Индии, но такая удача выпадала им редко. Они обнаружили, что в США проблемами Индии практически не интересуются: местным жителям хватает и собственных.

— Да, он такой, — рассеянно отозвался Hyp Чандра, думая о своем — о таком великом триумфе, что от радости хотелось поведать о нем всему миру. Но он ни за что не осмелился бы, не решился бы на такой риск. Пусть пока остается все в секрете. — Несколько дней я буду ночевать у себя в коттедже, — прибавил он, и улыбка изогнула его безупречные губы. — У меня важная работа.

— Разве Монстр может быть умным? — возмущалась Робин. — Куда же это годится — убивать детей? Это глупо и негуманно!

«Интересно, — подумал Аддисон Форбс, — какое определение она дала бы слову «умный», если бы я попросил ее об этом?»

— А я согласен с комиссаром, — заявил он, обнаружив толченый орех под очередным листом латука. — На редкость умный тип этот Монстр. Его поступки омерзительны, но предусмотрительность достойна восхищения. Он обвел вокруг пальца всю полицию, которая, — с горечью продолжал он, — имела наглость приказать Дездемоне Дюпре пасти нас как скот и расспрашивать, где мы были и куда собираемся! В наши ряды затесалась шпионка. Этого я никогда не забуду! Из-за ее дурацких расспросов я не успел закончить записи. Не жди меня. Кстати, сегодня же выброси из морозильника ту кварту мороженого, слышишь?

— Да, он умен, — согласилась Кэтрин Финч, тревожно вглядываясь в глаза Мори: он был сам не свой с тех пор, как фашистский прихвостень чуть не наложил на себя руки. Кэтрин, которой в отличие от Мори жесткости было не занимать, втайне жалела, что попытка не удалась, но Мори, как обычно, винил во всем себя. Никакими уговорами не удавалось избавить беднягу от угрызений совести.

Он не удостоил Кэтрин ответом, только отодвинул тарелку с недоеденной грудинкой и встал.

— Пойду поработаю с грибами, — сказал он и снял со столба фонарь, проходя через веранду.

— Мори, не задерживайся сегодня в темноте! — крикнула вслед Кэтрин.

— Я всегда в темноте, Кэти. Все время.

Семейство Понсонби не видело выступления комиссара Сильвестри по телевизору за неимением такового. Для Клэр голубой экран был навсегда потерян, а Чарлз называл его опиумом для быдла.

Сегодня в доме звучал оркестровый концерт Хиндемита, который обычно включали, когда Чарлзу попадалась особенно удачная бутылочка «Пуйи-Фюме». Ужин был легким: омлет с зеленью и тушенное в сухом белом вермуте филе палтуса. Никаких углеводов, только немного салата с уксусом и маслом грецких орехов да шербет с шампанским на десерт. К такому ужину кофе и сигары не полагались.

— Порой невозможно воспринимать их иначе, чем оскорбление для моего интеллекта, — признался Чарлз, когда Хиндемит вступил в тихую фазу. — Сначала Дездемона Дюпре несла какую-то чушь и требовала подписаться под документом, о котором Боб наверняка ничего не знает, а через час нагрянули толпы полицейских. А я в это время развивал важную мысль, и мне вовсе не хотелось слышать топот в коридоре. Где это я, интересно, пробыл весь день? Каково? Меня так и подмывало послать их ко всем чертям, но я сдержался. Признаться, Дельмонико ловко провернул всю операцию. Сам он не удостоил нас присутствием, но свита явно следовала его указаниям.

— Ну и ну, — безмятежно отозвалась Клэр, держа в тонких пальцах ножку бокала. — И что же, теперь они будут наведываться в Хаг всякий раз, когда похитят очередную девушку?

— Я думаю, да. А ты?

— И я тоже. Каким унылым становится мир. Знаешь, Чарлз, иногда я даже радуюсь своей слепоте.

— Ты всегда странствовала и будешь странствовать во тьме. О чем я порой сожалею. Кстати, поговаривают, что за Дездемоной Дюпре следят. Но какое она может иметь отношение к похищениям — для меня загадка. — Он хихикнул. — Вот уж поистине несносное и никчемное создание!

— Узоры, в которые сплетаются нити, предсказуемы, Чарлз.

— Смотря кто делает предсказания.

Понсонби рассмеялись, пес тявкнул, Хиндемит разразился шквалом звуков.

Остановившись у «Мальволио» в восьмом часу и отпустив Кори и Эйба к многострадальным женам, Кармайн, к своему удивлению, обнаружил припаркованный рядом автомобиль его матери.

— Что вы здесь делаете? — спросил он, помогая Дездемоне выйти. — Что-нибудь еще случилось?

— Просто решила составить вам компанию. Как здесь кормят? Гамбургеры навынос дают?

— Бургеров тут нет, но перекусить можно. Внутри уютно.

— Сегодня я сделала все возможное, чтобы помочь капитану Марчиано, — сообщила Дездемона, беря руками ломтики картофеля фри (по английской привычке она называла его чипсами), — за полчаса разыскала всех. Они, несмотря на первое декабря, собрались на крыше — там тепло и есть защита от ветра. Они обсуждали Юстаса, все до единого, и, похоже, пробыли там довольно долго.

— Извините, что пришлось обратиться к вам, но я не мог послать ни одного из полицейских, пока оставалась хоть какая-то надежда найти Франсину.

— Ничего, я уже нажаловалась на вас. В самых едких выражениях. — Дездемона взяла еще ломтик картошки. — С тех пор как по институту пронесся слух, что я исполняю поручения полиции, ко мне стали относиться совсем по-другому. Почти все считают, что это я все подстроила.

— Подстроили?

— Да, с корыстными целями. Тамара говорит, я пытаюсь подцепить вас.

Он усмехнулся:

— Слишком запутанный план, Дездемона.

— Жаль только, моя загубленная вышивка в него не укладывается.

— В первый раз он не стал бы ее портить, он слишком умен. Он знал, что вы не заявите в полицию.

Дездемону передернуло.

— Мне кажется, что вы принимаете этого неизвестного за Монстра.

— Да, потому что это отвлекающий маневр.

— Хотите сказать, мне ничто не угрожает?

— Этого я не говорил. Копы останутся на страже.

— Может, он думает, что мне что-то известно?

— Может, да, а может, и нет. Отвлекающий маневр — это создание иллюзий.

— Давайте поедем к вам и посмотрим на комиссара в поздних «Новостях», — предложила Дездемона.

После передачи она улыбнулась.

— Комиссар просто душка. Ловко он отбрил эту задаваку ведущую!

Кармайн вскинул брови.

— При первой же встрече передам комиссару, что вы считаете его душкой. Звучит лестно, но этот ваш душка в одиночку уничтожил немецкое пулеметное гнездо с двенадцатью солдатами и спас целую роту. Не говоря уже обо всем прочем.

— Да, это тоже заметно. Но упоминать обо мне вы вряд ли станете. Вы с комиссаром встретитесь только по важному поводу, если положение резко осложнится. Монстр действительно умен, и это еще слабо сказано.

— У него масса качеств, Дездемона. Он умный, ловкий, возможно, гениальный. Мне известно только, что маска, которую он предъявляет миру, абсолютно правдоподобна. Он никогда не теряет бдительности, иначе это кто-нибудь да заметил бы. Если он женат, его жена ни о чем не подозревает. Да, это еще тот хитрюга.

— Вы тоже не из простаков, Кармайн, но этим ваши достоинства не исчерпываются. У вас бульдожья хватка. Вцепившись во что-нибудь, вы уже не разжимаете челюстей. В конце концов ему надоест таскать вас за собой повсюду.

Ему стало жарко — то ли от коньяка, то ли от похвал; внутренне Кармайн самодовольно улыбнулся и решил держаться соответственно ее характеристике.

Глава 8

Четверг, 2 декабря 1965 г.

На следующий день Франсина Мюррей так и не вернулась, и уже никто, кроме ее родителей, не сомневался в том, что она стала добычей Монстра. В глубине души это понимали и родители, но разве человеческое сердце способно погрузиться в пучину сокрушительной боли, пока жива хотя бы малейшая надежда? Франсина отправилась куда-нибудь в гости с ночевкой, а родителей не предупредила — просто забыла, и все, такое бывает. И они ждали и молились, вопреки всем доводам рассудка надеясь, что произошла ошибка и что Франсина скоро войдет в дом.

Кармайн вернулся в управление к четырем часам. Целый день он опрашивал людей, в том числе и сотрудников Хага, но ему было решительно нечего сказать коллегам. Два месяца работы — и все впустую.

Зазвонил телефон.

— Дельмонико.

— Лейтенант, говорит Дерек Даймен из школы Тревиса. Вы не могли бы приехать к нам как можно скорее?

— Буду у вас через пять минут.

Дерек Даймен производил на Кармайна впечатление учителя, который всегда покидает школу Тревиса последним. Справиться с таким гигантским многоязыким детищем было, должно быть, непросто, но директор как-то ухитрялся ладить со всеми.

Он ждал у дверей главного корпуса школы, но, едва завидев «форд», бросился с крыльца ему навстречу.

— Лейтенант, я пока никому ничего не сказал, только попросил мальчика, который обнаружил это, оставаться на месте.

Они обогнули левый угол корпуса и направились к неприглядному, похожему на сарай строению, пристроенному к кирпичной стене. Соединено оно было с ней коротким коридором с девятью окнами высотой под три метра и металлическими конструкциями, выкрашенными светло-коричневой краской.

В пристройке помещались баскетбольная площадка, трибуны для зрителей, а в дальнем конце — гимнастические снаряды: кони, кольца, подвешенные к потолку, параллельные брусья, перекладины для прыжков в высоту и прыжков с шестом. Во втором спортивном зале, справа от главного, находились бассейн, еще одна баскетбольная площадка, трибуны, а в дальнем конце — место для занятий боксом, борьбой и отсек для тренировок. Там девочки отрабатывали грациозные прыжки, а мальчишки лупили боксерские груши.

Пристройка имела два входа — со двора и из главного корпуса; по короткому коридору в нее можно было попасть прямо из классов; в плохую погоду учеников обязывали пользоваться коридором, а не бегать через двор.

Дерек Даймен провел Кармайна мимо баскетбольных щитов и трибун к гимнастической секции, по обе стороны которой выстроились сооружения, напоминающие большие деревянные рундуки. Кармайн тут же поправил себя: рундуками их называли в армии, а в школе — ящиками. Возле последнего ящика стоял рослый, спортивного вида чернокожий паренек с заплаканным лицом.

— Лейтенант, это Уинслоу Сиэрл. Уинслоу, расскажи о своей находке лейтенанту Дельмонико.

— Вот, — протянул паренек ярко-розовую курточку. — Это Франсины. Здесь ее имя, видите?

Инициалы «Франсина Мюррей» были вышиты на прочной матерчатой петле, с помощью которой курточку вешали на крючок.

— Где ты ее нашел, Уинслоу?

— Вон там, в одном из матов. Только рукав торчал. — Уинслоу поднял крышку ящика и указал на два гимнастических мата: один свернутый, другой раскатанный.

— Как получилось, что ты ее заметил?

— Я занимаюсь прыжками в высоту, лейтенант, только вот челюсть у меня слабая. Когда я приземляюсь на твердое, у меня бывают сотрясения. — Уинслоу говорил с чистым холломенским акцентом, строил фразы правильно — следовательно, получал хорошие отметки по английскому и ни в какую банду не входил.

— У него задатки олимпийского чемпиона и множество предложений из колледжей, — шепнул Даймен Кармайну на ухо. — Он подумывает о Ховарде.

— Пока все понятно, Уинслоу, продолжай, — попросил Кармайн.

— Здесь есть один очень толстый мат, которым я всегда пользуюсь. Тренер Мартин кладет его для меня в один и тот же ящик, но сегодня, когда я пришел потренироваться после уроков, мата на обычном месте не оказалось. Я стал искать его и нашел на дне вот этого ящика. Это показалось мне странным, сэр.

— Почему?

— Обычно, если свернуть маты, все они помещаются в ящики. А сегодня маты лежат как сардинки в банке. И мой толстый мат не был скатан. Его просто сложили пополам и засунули в ящик. Сверху лежал другой мат, из которого торчал рукав куртки Франсины. Мне стало не по себе, я потянул за рукав и вытащил куртку.

На полу вокруг ящика валялось пять раскатанных матов. Кармайн оглядел их, и у него упало сердце.

— И ты, наверное, не помнишь, из какого мата вытащил куртку?

— Помню, сэр. Из того, который до сих пор лежит в ящике, поверх моего мата.

— Уинслоу, старина, — растрогался Кармайн, пожимая пареньку руку, — я буду болеть за тебя, чтобы в шестьдесят восьмом ты выиграл золотую медаль! Спасибо тебе за внимание и рассудительность. А теперь иди домой, только никому не проговорись, ладно?

— Конечно, — кивнул Уинслоу, вытер щеки и ушел походкой крадущегося кота.

— Вся школа горюет, — заметил директор.

— И не без причины. Можно от вас позвонить? Спасибо.

Он попросил позвать Патрика, который, на его счастье, еще не ушел.

— Если сможешь, приезжай сам, а если нет, пришли Пола, Эйба, Кори и все свое снаряжение, Патси. Кажется, у нас ценная находка.

— Вы не могли бы подождать здесь моих коллег, мистер Даймен? — спросил Кармайн, вернувшись к ящику, на опущенной крышке которого лежала куртка Франсины.

— Да, разумеется. — Даймен прокашлялся, переступил с ноги на ногу и глубоко вздохнул. — Лейтенант, я пренебрегу своими обязанностями, если не сообщу вам, что назревают беспорядки.

— Беспорядки?

— Да, расовые. «Черная бригада» развернула активную кампанию, воспользовавшись исчезновением Франсины как поводом. Она не латиноамериканка, во всех анкетах она называет себя чернокожей. Я никогда не запрещаю ученикам самостоятельно определять свою расовую принадлежность. Согласно новой концепции этническую принадлежность определяют представители того или иного народа. — Он криво усмехнулся. — Я совсем растерялся. Дело в том, что мои самые вспыльчивые ученики твердят, что чернокожих девочек убивает белый преступник и что полиция не ловит его потому, что он принадлежит к руководству Хага и обладает политическим влиянием. В моей школе пятьдесят два процента чернокожих и сорок восемь процентов белых, и если я не найду способ справиться со сторонниками «черной бригады», нам грозит беда.

— Господи, только этого нам не хватало! Мистер Даймен, мы из кожи вон лезем, чтобы поймать преступника, можете мне поверить. Мы просто ничего о нем не знаем. Мы не знаем, входит ли он в число сотрудников Хага, в котором, кстати, никто не обладает политическим влиянием! А за предупреждение спасибо, я позабочусь, чтобы в школе организовали охрану. — Он оглянулся на дверь, ведущую в коридор, который соединял спортивный зал с главным корпусом. — Можно, я здесь осмотрюсь? Далеко отсюда кабинет химии? Это обычный класс или лаборатория?

— Обычный класс, он находится чуть дальше по коридору. Есть и химическая лаборатория, но она там же, где и все остальные. Пожалуйста, лейтенант, осматривайте все, что пожелаете. — Даймен сел и обхватил голову руками.

Дверь в коридор была заперта на один оборот, а не на два; запирали ли ее когда-нибудь на оба? Со стороны коридора ее невозможно было открыть без ключа — или кредитки, если она заперта на один оборот. Кармайн вошел в трехметровый коридор и увидел в дальнем его конце дверь туалета для девочек.

«Убийца все знал, — ошеломленно подумал он. — Девочку он поймал неподалеку от туалета, куда она часто бегала, утащил в коридор, а оттуда — в пустой спортивный зал. Скорее всего дверь он отпер заранее. Мало того, он знал, что в зале будет пусто! По средам никто не тренируется, потому что в этот день приводят в порядок напольное покрытие. Вчера мастера не приезжали из-за пропажи Франсины: в здание их просто не пустили. Очутившись в зале, преступник переложил в ящиках маты, запихнул девочку в ближайший ящик и целиком накрыл ее самым толстым матом — тем самым, которого потом хватился Уинслоу. Что он сделал с Франсиной — связал и заткнул рот или вколол какое-нибудь снотворное, действующее несколько часов?

Мы дважды обшарили всю школу, но не нашли девушку. Поняли, что она стала двенадцатой жертвой, и покинули школу раньше, чем патрульная машина, дежурившая у ворот, вернулась на свой пост. Во время поисков кто-то дважды открывал этот ящик и не замечал ничего подозрительного — только скатанные гимнастические маты. Возможно, их даже пытались ворошить и заглядывать внутрь, но Франсина не шевелилась и не издавала никаких звуков. А когда мы уехали, преступник вернулся за девочкой. Поручу работу с дверным замком Кори, он спец в таких делах.

Похоже, мы недооценили его предусмотрительность и умение строить планы, помня о каждой мелочи. Можно подумать, что в промежутках между похищениями он занимается только тем, что тщательно разрабатывает очередное преступление. Неужели он знаком со своими жертвами? Неужели выбирает их заранее, еще до наступления половой зрелости? А вдруг он уже давно все наметил и распланировал, составил таблицу с аккуратными столбцами — имя, дата рождения, адрес, школа, вероисповедание, расовая принадлежность, привычки? Он наверняка наблюдал за девочками — ведь ему было известно, что у Франсины слабый мочевой пузырь. Учитель-почасовик с прекрасной репутацией и лучшими рекомендациями, работающий сразу в нескольких школах? Этой версией надо заняться немедленно».

— Как думаешь, он оставил куртку, чтобы подразнить нас, или Франсина ухитрилась спрятать ее в мат? — спросил Кармайн у Патрика, наблюдая, как Пол бережно укладывает плотную куртку в пакет.

— По-моему, это сделала Франсина, — ответил Патрик. — Он наглец, но, оставив куртку, выдал бы одну из своих хитростей. До сих пор мы были убеждены, что похищенных девочек немедленно увозили с места преступления. Так зачем объяснять нам, что он не всегда поступает подобным образом? По-моему, он старается заставить нас искать один и тот же луч света в одном туннеле. И вот что это значит, Кармайн: нельзя допустить, чтобы новое обстоятельство попало в прессу. Мальчику, который нашел куртку, можно доверять? А директору?

— Да, можно. Но как он заставил ее сидеть тихо в ящике, Патси?

— Одурманил чем-нибудь. Он слишком предусмотрителен, чтобы допустить ошибку, и вряд ли закрывал ей рот, прежде чем спрятать ее в душном, пропахшем потными матами ящике. Следов рвоты мы не нашли, но все люди разные, некоторых выворачивает по любому поводу. Будь у нее во рту кляп, она захлебнулась бы рвотой. Нет, так рисковать он не стал бы. Девочка представляет для него огромную ценность, ее похищение он планировал как минимум два месяца.

— Если мы найдем ее труп…

— Ты считаешь, что найти ее живой нам не светит?

Кармайн смерил кузена взглядом, который Патрик называл презрительно-строгим.

— Нет, живой мы ее не найдем. Мы не знаем, где искать, а там, где хотели бы поискать, не можем. Но когда мы найдем ее труп, — продолжал он, — приготовься изучить всю кожу под микроскопом. Где-то должен быть след укола: преступнику просто не хватило времени выбрать для него такое место на теле, где даже опытный патологоанатом не обнаружил бы крохотную точку. Но скорее всего он воспользовался самой тонкой иглой, к тому же вряд ли труп достанется нам целым.

— Пожалуй, — горько усмехнулся Патрик, — нужно бы взять в Хаге на время цейссовский микроскоп. По сравнению с ним мой — дерьмо.

— При нашем неограниченном бюджете ты мог бы заказать что-нибудь получше. Франсине он уже не поможет, но, думаю, ты найдешь ему применение.

— Что мне в тебе нравится, Кармайн, так это дерзость. Имей в виду, подписывать запросы я не буду — если что, распнут тебя.

— Да пошли они, — огрызнулся Кармайн. — Им не приходится смотреть в глаза несчастным родителям. И отрезанные головы им по ночам не снятся.

Глава 9

Пятница, 10 декабря 1965 г.

После похищения Франсины Мюррей прошло десять дней, но Рут Кайнтон старалась не вспоминать об этом страшном событии.

Даже среди зимы Рут Кайнтон предпочитала развешивать выстиранное белье во дворе, а не пользоваться домашней сушилкой. Нет ничего лучше сладкого и свежего запаха белья, принесенного с мороза. И кроме того, Рут подозревала, что кондиционеры, искусственные ароматизаторы и антистатики, рекламируемые по телевидению, — это часть правительственного заговора. Кожу законопослушных американцев пропитывают всякой химией, чтобы превратить их в зомби. Конгресс то и дело попирает чьи-нибудь права, защищая пьяниц, подонков и бандитов, так почему бы ему не вступить в сговор с производителями кондиционеров и дезодорантов?

Рут развешивала белье как полагается: каждую вещь набрасывала на веревку с нахлестом на уже висящую, чтобы слои ткани получались потолще, скрепляла их вместе одной прищепкой, потом перебрасывала через веревку следующую вещь — так и трудилась, вынимая прищепки изо рта и приготовив запас в кармане передника. Таким образом прищепок требовалось вдвое меньше, белье висело так плотно, что веревки не было видно. Закончив, она подставила длинную, раздвоенную на конце жердь под веревку, чтобы та не провисала. Сегодняшний день хорош, холодно в меру, так что белье не замерзнет. Несмотря на всю любовь к чистоте и свежести, Рут терпеть не могла возню с промороженным намертво бельем.

Развешивая простыни, Рут то и дело посматривала на трех дворняжек с Грисволд-лейн, которые дрались в глубине заднего двора. Рано или поздно они приблизятся к дому, а Рут не хотела, чтобы грязные собачьи лапы испортили ее труд. Она зашла в дом за метлой и решительно направилась к собакам, которые прыгали на берегу ручейка. Никакого проку от этого ручья — из-за него земля долго не промерзает. Вон и собаки заляпаны жирным черным илом.

— Кыш! — крикнула Рут, надвигаясь на дворняжек как ведьма, соскочившая с метлы, которой она грозно размахивала. — А ну пошли прочь, шавки! Кыш!

Собаки скорее резвились, чем дрались, отбирая друг у друга длинную, облепленную лохмотьями мяса и грязью кость, и так увлеклись, что бросили свою добычу, только когда Рут огрела метлой сразу двоих. Они с жалобным визгом отбежали и остановились, ожидая, когда обидчица уйдет. Третий пес, вожак стаи, припал к земле, прижал уши, оскалился и зарычал. Но Рут было не до него: кость оказалась двойной, с болтающейся на конце… человеческой ступней.

Она не завизжала и не упала в обморок. Не выпуская из рук метлу, она вернулась в дом и позвонила в полицию, а затем вернулась к ручью и застыла, охраняя находку, окруженная напуганными, но не собирающимися сдаваться собаками.

Патрик распорядился оцепить всю территорию вокруг ручья и занялся могилой, которую обнаружили всего в десяти метрах от того места, где собаки вырывали друг у друга добычу.

— По-моему, первыми ее нашли еноты, — сообщил Патрик Кармайну, — и еще: я абсолютно уверен, что это Франсина и что ее умышленно зарыли так, чтобы вскоре выкопать. Глубина могилы — меньше полуметра. Восемь из десяти частей тела все еще находятся в ней. Пол нашел правую руку в кустах — должно быть, еноты утащили. Левую голень со ступней обнаружила миссис Кайнтон. Я поручил поиски надежным людям, но голову они вряд ли найдут.

— И я так думаю, — согласился Кармайн. — След опять ведет к Хагу.

— Похоже, да. По-моему, убийца разозлился.

Оставив Патрика, Кармайн направился в дом, где и застал Рут Кайнтон — она была потрясена страшной участью Франсины Мюррей.

— Ох, бедняжечка! Самого бы его скормить собакам, да только такой легкой смерти он не заслужил. Я бы его живьем в масле сварила, вот прямо посадила бы в котел и своими руками развела костер, только чтобы помучился подольше, — заявила она, держась за живот. — Лейтенант, можно, я выпью чайку? От него желудку всегда легче.

— И я не отказался бы от чашечки, мэм.

— Но почему возле нашего дома? — спросила она, доставая кружки. — Ума не приложу.

— Я тоже хотел бы узнать, миссис Кайнтон. И самое главное — выяснить, не видели ли вы чего-нибудь прошлой ночью? Может, слышали шум?

— А это точно было прошлой ночью?

— Почти наверняка, но если вы заметили что-нибудь подозрительное в течение последних девяти дней — расскажите, пожалуйста.

— Нет, ничего, — покачала головой Рут, кладя по пакетику с заваркой в каждую кружку. — Никакого шума я не слышала. Разве что собаки лаяли, так они все время брешут. Ну, у Десмондов была драка — вопли, визг, грохот. Позавчера ночью это было. Обычное дело. Алкаш он. — Подумав, Рут добавила: — И она тоже пьет.

— Скажите, вам случалось просыпаться от шума?

— Да я почти не сплю и никогда не ложусь, пока сын не вернется, — раздуваясь от гордости, объяснила Рут. — Он оперирует мозг в Чаббе, зашивает такие трубочки, которые лопаются, как водопровод.

— Артерии, — машинально подсказал Кармайн: начинал сказываться опыт общения с сотрудниками Хага.

— Точно, артерии. Кит лучше всех умеет чинить их. Я так думаю, это все равно что латать старую велосипедную камеру. Когда я была девчонкой, они часто рвались. Может, так Кит и выучился на врача. А где же еще.

«Не будь я так встревожен и зол, — думал Кармайн, — я влюбился бы в эту женщину. Она неподражаема».

— Кит — муж мисс Силвермен?

— Ага. Они вот уже три года как поженились.

— Насколько я понимаю, доктор Кайнтон часто приходит домой поздно?

— Да каждый день. Операции — они долгие; пока закончишь, несколько часов пройдет. А он жадный до работы, мой Кит. Не то что его отец. Тот и на каторге гонял бы лодыря. Так вот, я всегда жду Кита, чтобы покормить. Не могу уснуть, когда его нет дома.

— Вчера он вернулся поздно? А позавчера?

— Вчера — в половине третьего, позавчера — в половине второго.

— Сильно он шумит, когда приходит?

— Какое там. Шуму от него как от покойника. Но я-то все равно его слышу. Только он заглушит двигатель и выйдет из машины, а я уже на ногах, — объяснила Рут. — Потому что слышу его.

— Не случалось ли вам ошибаться? Например, прошлой ночью вам показалось, что приехал Кит, а он вернулся позже? Или позапрошлой ночью?

— Ни разу. Я слышала только Кита.

Кармайн допил чай, поблагодарил хозяйку и решил закругляться.

— Я был бы признателен, если бы вы не обсуждали случившееся ни с кем, кроме своих близких, миссис Кайнтон, — попросил он. — Я постараюсь заехать и побеседовать с ними в ближайшее время.

Патрик уже закончил обмывать труп, когда вошел Кармайн.

— Тело было сплошь облеплено илом, перегноем и листьями, так что найти на нем след от укола поможет только чудо, — сообщил Патрик. — Я сохранил всю дистиллированную воду, в которой его мыл, и взял пробу воды из ручья. На этот раз повозиться придется подольше, — продолжал он с довольным видом. — Почерк насильника тот же: анальное и вагинальное введение предметов постепенно увеличивающегося размера. Но посмотри сюда: видишь эту прямую ссадину пониже плеч и еще одну, ниже локтей? Ее привязывали чем-то вроде плотной ткани, например парусины, шириной около сорока сантиметров. Следы возникли, когда она сопротивлялась, но высвободиться ей не удалось. Кроме того, теперь мы можем утверждать, что убийцу не интересуют груди. Он расплющил их парусиновой повязкой, спрятал под ней. Значит, она лежала на столе. Почему он не связал ей руки, я не знаю. Ноги тоже были свободны — но это логично, ему требовалось, чтобы они двигались.

— Долго она прожила после похищения, Патси?

— Примерно неделю, но, похоже, ее не кормили. Желудок и кишки пусты. Мерседес кормили кукурузными хлопьями с молоком. От Мерседес остался только торс, но все-таки мне кажется, что ради Франсины преступник отказался от прежних привычек. А может, он к каждой жертве относился по-разному. В отсутствие трупов трудно определить.

— Давно она умерла?

— Максимум тридцать часов назад. А может, еще меньше. Ее зарыли вчера, а не позавчера ночью, я бы сказал — до полуночи. Преступник избавился от нее почти сразу же после смерти, а она наступила от потери крови — это можно утверждать наверняка. Посмотри на ее щиколотки, — указал Патрик.

Кармайн, который до этого старался не смотреть на труп, окаменел.

— След лигатуры, — выдохнул он.

— Но это не значит, что ноги были связаны. Лигатуры наложены не более чем на час. А какая предусмотрительность! Я печенкой чую: на ногах не осталось никаких волокон, ни единой чешуйки. Думаю, он подвесил ее на одножильной проволоке из нержавеющей стали, причем позаботился о том, чтобы она нигде не повредила кожу. Проволока впилась в тело, но целостность кожных покровов не нарушила, нигде не оставила ни царапины, ни ссадины. Все жертвы были миниатюрными и легкими, весили не более сорока килограммов. Как и в случае с Мерседес, убийца перерезал Франсине горло, чтобы дать крови стечь, затем обезглавил.

— А следы спермы есть?

— Вряд ли.

— Ты проверишь, нет ли их в воде?

— Кармайн! А дважды два — четыре?

— Надеюсь. — И он пожал Патрику руку.

* * *

Из лаборатории Кармайн направился в кабинет Сильвестри, следом явился Марчиано. Эйб и Кори по-прежнему работали на Грисволд-лейн, выясняли у соседей, не заметили ли они чего-нибудь подозрительного.

Кармайн ввел Сильвестри и Марчиано в курс дела.

— Вполне возможно, — помолчав, заметил Марчиано, — что преступник не работает в Хаге, но имеет зуб на кого-нибудь из сотрудников или на институт в целом.

— С каждым часом это все очевиднее, Дэнни. Но я хотел бы удостовериться, что все «хагисты» и вправду были на рабочих местах в среду на прошлой неделе, когда пропала Франсина. Нужно двадцать минут, чтобы добраться из Хага до Тревиса и обратно практически бегом. А мисс Дюпре удалось разыскать старших сотрудников Хага только через тридцать минут. Но поскольку все они сидели на крыше, к тому же их всего семеро, тяжело отдувающийся коллега, явившийся после двадцатиминутного отсутствия, привлек бы общее внимание и вызвал бы язвительные комментарии. Правда, доктор Аддисон Форбс не успел бы запыхаться — это я помню. Так или иначе, убийца определенно наводит нас на мысль, что убийства связаны с Хагом. Иначе зачем было зарывать труп возле самого дома Кайнтонов? Преступник хотел, чтобы Франсину нашли практически сразу, потому и не удосужился вырыть глубокую могилу. К трупу Франсины должны были сбежаться все падальщики округи. Убийца зол, но на что или на кого — не знаю.

— Ты не думаешь, что к этому делу причастны Кайнтоны? — спросил Сильвестри.

— С Хилдой и Китом я еще не беседовал, но Рут Кайнтон ничего не скрывает.

— Куда ты теперь?

— Сегодня же проведаю Хилду и Кита, а с остальными «хагистами» поговорю в понедельник. Пусть в выходные поварятся в собственном соку, посмотрят выпуски новостей и послушают заявления представителей полиции по телевидению.

— Значит, завязывать с убийствами он не намерен? — спросил Марчиано.

— Он не может остановиться, Дэнни. Мы должны остановить его.

— А что слышно от психиатров из ФБР и полицейского управления Нью-Йорка? От них есть хоть какая-нибудь польза? — осведомился Сильвестри.

— Все те же песни, Джон. О серийных убийцах мало что известно. Мозговеды несут чушь про ритуалы и мании, но выжать из них хоть что-нибудь полезное невозможно. Они не в состоянии объяснить, как может выглядеть этот тип, сколько ему лет, чем он занимается, как прошло его детство, какое у него образование, — он загадка, тайна… — Кармайн осекся и сглотнул. — Простите, сэр, он меня уже доконал.

— Как и всех нас. В серийных убийцах есть нечто, о чем мы не подозреваем, — сказал Сильвестри. — Слишком многие похожи на нашего, чаще всего попадаются они только в том случае, когда что-то помогает нам поймать их. Этот тип убил десять человек, прежде чем мы узнали о его существовании. — Он достал новую сигару. — Поднажми, Кармайн.

— Стараюсь, — ответил Дельмонико и встал. — Рано или поздно он допустит просчет, который станет для него последним.

— Ох, все это может навредить Киту! — воскликнула Хилда Силвермен и побелела. — А он, как нарочно, получил выгодное предложение! Какая несправедливость!

— Предложение чего? — уточнил Кармайн.

— Стать партнером в частной клинике. Разумеется, ему придется вложить свои средства, но для этого хватит наших накоплений.

Так вот почему они ютятся в этих трущобах! Кармайн перевел взгляд с Хилды на Рут, которая тоже тревожилась за сына. Женщины в этой семье стояли за него горой.

— В котором часу вы вернулись домой вчера вечером, мисс Силвермен?

— В седьмом.

— А когда легли?

— В десять. Как обычно.

— Значит, ждать мужа вы не стали?

— В этом не было необходимости. Его ждет Рут. Видите ли, сейчас в нашей семье главный добытчик — я.

Шум подъехавшей к дому машины словно гальванизировал обеих: они вскочили и бросились к двери, подпрыгивая от нетерпения, точно две баскетболистки под щитом.

«Ничего себе», — отреагировал Кармайн на появление Кита Кайнтона. Не какой-нибудь там лягушонок из Дейтона, а прекрасный принц. Он, несомненно, красив и лицом, и телом, но больше всего Кармайна поразила его одежда: качественная и очень дорогая — от сшитых на заказ габардиновых брюк до желтовато-коричневого кашемирового свитера. Безупречно одетый нейрохирург после трудного дня в операционных, жена и мать которого одеваются на грошовой распродаже «Дешево и сердито».

Отстранив женщин, Кит уставился на Кармайна жесткими серыми глазами и поджал полные губы.

— Это вы вытащили меня из операционной? — недовольно спросил он.

— Я. Лейтенант Кармайн Дельмонико. Сожалею о случившемся, но, думаю, в Чаббе найдется другой нейрохирург, способный вас заменить.

— Само собой, — скривился Кит. — Зачем я вам здесь понадобился?

Выслушав причину, по которой его вызвали с работы, Кит безвольно осел на стул.

— На нашем дворе? — прошептал он. — На нашем?

— На вашем, доктор Кайнтон. В котором часу вы вернулись вчера домой?

— Кажется, в половине третьего.

— Вы не заметили ничего необычного там, где ставили машину? Вы всегда оставляете ее перед домом или ставите в гараж?

— В сильные холода заезжаю в гараж, а сейчас пока оставляю перед домом, — ответил Кит. — Моему «кадиллаку» всего год, заводить его холодным утром — одно удовольствие. — Он уже пришел в себя, и лицо наполнилось прежним самодовольством. — По правде говоря, вчера я вернулся домой без сил, совершенно измотанный.

«Разъезжаешь на новеньком «кадиллаке», а твоя мать и жена мучаются с пятнадцатилетними жестянками. Ну и дерьмо же ты, доктор Кайнтон», — подумал Дельмонико.

— Вы не ответили на мой вопрос, доктор. Вы не заметили ничего необычного, когда вернулись домой вчера ночью?

— Нет, ничего.

— Вы не обратили внимание, была ли прошлая ночь сырой и туманной?

— Нет, не обратил.

— У вас подъездная дорожка без покрытия. На ней не осталось отпечатков шин другой машины?

— Говорю же вам, я ничего не видел! — раздраженно воскликнул он.

— Вы часто работаете допоздна, доктор Кайнтон? Я хотел узнать, действительно ли в Холломене столько пациентов, которым без вашей помощи не обойтись?

— Поскольку во всем штате только в нашем отделении есть оборудование для цереброваскулярных операций, работы у нас более чем достаточно.

— Значит, возвращения домой в два-три часа ночи для вас норма?

Кайнтон пожевал губу и вдруг отвел взгляд. Он явно что-то скрывал.

— Я не всегда задерживаюсь в операционной, — наконец мрачно признался он.

— Если не в операционной, тогда где?

— Я отрабатываю положенное время после защиты, лейтенант. Мне надо готовиться к лекциям, делать подробные записи в историях болезни, проводить учебные обходы в больнице, готовить к работе стажеров-нейрохирургов. — В глаза Кармайну он по-прежнему не смотрел.

— Ваша жена говорит, что вы собираетесь заняться частной нейрохирургической практикой.

— Да, это правда. В одной частной клинике в Нью-Йорке.

— Благодарю, миссис Силвермен и доктор Кайнтон. Возможно, позднее у нас появятся новые вопросы, но на сегодня достаточно.

— Я провожу вас, — вызвалась Рут Кайнтон.

— Провожать меня было не обязательно, — негромко заметил Кармайн, когда они очутились на веранде, за плотно закрытой дверью.

— Хорошо, что хоть двое из нас не дураки. — Она вздохнула и ногой сбросила с крыльца камешек. — Должно быть, Кита мне эльфы подменили — ему не угодишь. Еще в детский сад не ходил, а уж гонору было хоть отбавляй. Но он из сил выбивался, чтобы выучиться, выбиться в люди, — что правда, то правда. За то, что он не сидит сложа руки, я его и люблю. Знаете, Хилда ему пара. С виду не скажешь, но это так.

— Что же будет с вами, если он займется частной практикой? — угрюмо спросил Кармайн.

— А я и не собиралась переселяться с ними! — жизнерадостно отозвалась Рут. — Останусь здесь, на Грисволд-лейн. Они меня без помощи не бросят.

Кармайн нашел бы что возразить, но не стал.

— Спокойной ночи, миссис Кайнтон. Рад был познакомиться с вами.

Всю дорогу до Сидар-стрит Кармайн размышлял о неожиданном открытии: оказывается, убийца иногда прятал похищенных девочек в тайниках, а потом забирал их оттуда. Эта особенность выглядела характернее, чем даже выбор жертвы из другой этнической группы.

— Он не играет с нами в поддавки, — заметил Кармайн в разговоре с Сильвестри, — и не дразнит нас, демонстрируя свою изворотливость. Мне не верится, что его самолюбие нуждается в подобных стимулах. Если какие-то его действия и выглядят попыткой раззадорить нас, то лишь потому, что этого требуют его планы. Например, так получилось, когда он зарыл Франсину на заднем дворе Кайнтонов. С моей точки зрения, в действие вступил механизм психологической защиты. А он, в свою очередь, говорит о том, что убийца все-таки связан с Хагом, что затаил злобу на кого-то из сотрудников и при этом ничуть не тревожится о том, что мы его поймаем.

— Думаю, пора провести обыск в Хаге, — сказал Сильвестри.

— Да, сэр; более того, обыск должен состояться завтра же, в субботу. Но ордер у судьи Дугласа Туэйтса нам не получить.

— Сам знаю, — буркнул Сильвестри. — Который теперь час?

— Шесть, — ответил Кармайн, бросив взгляд на антикварные железнодорожные часы над головой Сильвестри.

— Позвоню Макинтошу, узнаю, не уговорит ли он правление Хага дать нам разрешение на обыск. Конечно, они могут потребовать, чтобы при обыске присутствовали «хагисты». Если соглашаться, кого бы ты выбрал, Кармайн?

— Профессора Смита и мисс Дюпре, — незамедлительно ответил Кармайн.

— Он сделал ей инъекцию демерола, — сообщил Патрик, не дожидаясь вопросов Кармайна. — В вену он ни за что бы не попал — девочка отбивалась, а ему требовалось, чтобы препарат подействовал как можно скорее. Поэтому я первым делом осмотрел ее живот и нашел след. Он рисковал проколоть кишечник или печень, поэтому выбрал подкожную иглу большого диаметра. Это нам и помогло. След от укола иглы двадцать пятого номера за семь дней исчез бы бесследно. А след от иглы восемнадцатого номера сохранился.

— А почему укол в живот действует быстрее внутримышечного?

— Такая инъекция называется парентеральной: препарат смешивается с жидким содержимым брюшной полости. Действует почти также быстро, как при введении в вену. Думаю, он воспользовался быстродействующим опиатом, который вызывает более сильное привыкание, чем героин, поэтому заполучить хотя бы рецепт препарата для перорального приема нелегко. К препарату в виде ампул имеют доступ только медики.

— Как думаешь, какую дозу он ей вкатил?

— Понятия не имею. Следы я нашел в клетках дермы в том месте, куда вошла игла. Но либо он не рассчитал дозу, либо у Франсины была необычная устойчивость к препарату. Если она ухитрилась спрятать куртку, значит, пришла в себя гораздо раньше, чем он рассчитывал.

— Кляпа не было, звуки приглушил мат — самый толстый из всех имеющихся. Возможно, Франсину обмотали скотчем поверх брюк и блузки. Преступник мог сам стащить с нее куртку, — рассуждал Кармайн. — Очнувшись, она поняла, что не может пошевелиться, но скорее всего попыталась высвободить руки. Думаю, Франсина была сильной духом девушкой. Из тех, кого особенно больно терять.

— Как и любую из них, — нахмурился Патрик. — И все-таки преступник должен был заметить розовый рукав, торчащий из черного мата.

— В зале полутемно, он торопился. Может, Франсина ухитрилась передвинуться так, чтобы закрыть собой куртку, или попыталась наброситься на него, едва он поднял крышку ящика.

— Или сделала и то и другое, — заключил Патрик.

— Ты еще не ужинал, Патси?

— Несси сегодня на концерте в Чаббе, придется ужинать в «Мальволио».

— Тогда и я с тобой. Сейчас предупрежу Сильвестри — и пойдем. — Кармайн усмехнулся. — На телефоне он провисит не меньше часа.

— Да хранят меня святые от магнатов, — проворчал Сильвестри, подсаживаясь за их столик. — Ладно, выдалась свободная минутка — можно промочить горло. Кофе и двойной скотч со льдом, — сказал он официантке, которая напоминала Кармайну Сандру.

— Что, настолько все плохо? — посочувствовал Патрик.

— Договориться с Моусоном было легко — он понимает, каково нам приходится, — но Роджер Парсон-младший всю душу мне вымотал. Он решительно отказывается видеть хоть какую-нибудь связь между убийствами и своим драгоценным Хагом.

— И как же ты его уломал, Джон? — спросил Кармайн.

Принесли скотч, Сильвестри сделал глоток и ухмыльнулся.

— Предложил ему подкрепить слова делами. Если Хаг никак не причастен к убийствам, чем скорее мы проведем обыск, тем раньше это подтвердится. Правда, — добавил он все с тем же иезуитским выражением лица, — за разрешение пришлось поплатиться.

— Так я и знал, — устало отозвался Кармайн. — И с чего мне вдруг пришло в голову, что все имеет свою цену?

— С того, что у тебя мозги в порядке, Кармайн. В следующий четверг, в полдень, ты встречаешься с Парсоном у него в офисе, в Нью-Йорке. Он хочет знать все, что известно нам.

— Эта встреча нужна мне сейчас как дырка в голове.

— Плати, Кармайн, плати.

Глава 10

Суббота, 11 декабря 1965 г.

«Развалиться могут даже самые продуманные планы», — размышлял Кармайн. На заправочной станции было совершено вооруженное ограбление, после чего грабители заглянули в два винных магазина, ювелирный и еще на одну заправку. В результате стало ясно, что обыск проводить почти некому. В распоряжении Кармайна остались лишь Кори, Эйб и еще четыре детектива — все новички, нуждающиеся в надзоре. Итак, две группы по три человека. Эйб возглавит одну, Кори — вторую. А сам Кармайн решил курсировать между ними и держать под рукой Пола, на случай если обнаруженные улики потребуют его способностей криминалиста.

Все они прибыли в Хаг к девяти утра и встретились в вестибюле с профессором и Дездемоной: оба получили приказ от правления активно содействовать полиции.

— Мисс Дюпре, вы вместе с сержантом Маршаллом и его подчиненными пройдетесь по этому этажу. Надеюсь, у вас есть ключи от всех запертых помещений? Профессор, вы проведете сержанта Голдберга по следующему этажу. У вас есть ключи? — осведомился Кармайн.

— Да, — обморочно прошептал профессор.

— Сесил в здании, — сообщила Дездемона, ведя Кармайна по северному коридору.

— Из-за обыска?

— Нет, из-за своих ребятишек. Он всегда приходит в выходные по утрам. Я подожду за дверью, вы найдете его в большой комнате. Обезьяны терпеть не могут женщин, — объяснила она.

— Да, Сесил мне говорил. Сходите пока вместе с Кори в электромеханическую лабораторию. Не хватало еще, чтобы Роджер Парсон-младший обвинил нас в какой-нибудь пропаже. Виварием я займусь сам.

— Спасибо, что пришли сами, лейтенант, — сказал Сесил, ничуть не раздраженный вторжением. — Хотите посмотреть, как живут мои ребятишки? Сегодня они в хорошем настроении.

«Если бы мне так жилось, я тоже был бы в хорошем настроении», — подумал Кармайн, входя в тесное помещение, отделенное от обезьянника прочной стальной решеткой.

— Это очень прочная решетка, — объяснил Сесил. — Разъяренная обезьяна способна разломить звено цепи как баранку. Обезьянник казался просторным — здесь было не очень много особей — и напоминал уголок саванны: нагромождение камней, пещерки, кусты, пучки травы, бревен, бетонные деревья с удобными ветками и теплым светом, имитирующим жаркое солнце. Реостаты, соединенные с таймерами, создавали предрассветные сумерки.

— Не слишком это жестоко — лишать их самок? — спросил Кармайн.

Сесил усмехнулся:

— Они обходятся, лейтенант, — совсем как мужчины в тюрьме. Главный самец у них Юстас. Новички сперва достаются Юстасу, который потом передает их Клайду, а тот — следующему. Джимми в этой цепочке последний.

— Что ж, Сесил, спасибо за экскурсию, но, думаю, спрятать здесь девушку невозможно.

— Ваша правда, лейтенант.

— Что именно вы ищете? — спросила Дездемона, когда Кармайн присоединился к группе Кори в электромеханической лаборатории — мечте любого механика.

— Шкаф с приставшим к нему человеческим волосом, обрывок ткани, сломанный ноготь, клочок скотча, пятно крови. То, чего здесь быть не должно.

— Так вот зачем вам лупы и яркие фонари! А я думала, эти методы устарели вместе с Шерлоком Холмсом.

— В таких поисках наши инструменты незаменимы. Все эти люди виртуозно умеют отыскивать улики.

— Мистера Роджера Парсона-младшего это отнюдь не радует.

— Так я и думал. Но мне до него дела нет.

Обыск продолжался — комната за комнатой, шкаф за шкафом, ящик за ящиком. Ничего не найдя на первом этаже, Кори и его команда перешли на третий, Дездемона и Кармайн двинулись следом.

Во время неспешного осмотра третьего этажа Кармайну вдруг подумалось, что при обычных обстоятельствах работать в Хаге приятно; сотрудники попытались даже придать холодной науке художественную раскрепощенность. На стенах и дверях красовались карикатуры, которые счел бы смешными лишь посвященный. Здесь же были портреты, пейзажи и плакаты, на которых в сочных красках изображалось нечто абсолютно невразумительное, сточки зрения Кармайна, но, бесспорно, красивое.

— Кристаллы в поляризованном свете, — пояснила Дездемона. — А также пыльца, пылевые клещи и вирусы под электронным микроскопом.

— Здесь некоторые рабочие места похожи на саквояж Мэри Поппинс.

— Вы о столе Марвина? — кивнула Дездемона на стол, где каждый предмет, от тумбы до книг, был сплошь облеплен розовыми и желтыми клейкими листочками для заметок, напоминающими крылья бабочек. — А вы задумайтесь, Кармайн. Таким людям, как Марвин, приходится проводить большую часть суток на одном месте. Почему же их рабочее место должно быть серым и безликим? Работодателям просто некогда осознать, что серые офисные клетушки снижают производительность, а обстановка, которой придан личный характер, способна ее повысить. Марвин поэт, только и всего.

— Лаборант Понсонби?

— Правильно.

— А Понсонби не возражает? У меня сложилось впечатление, что он не любитель желтого и розового: у него на стенах висят Гойя и Босх.

— Чак пытался было возразить, но профессор его не поддержал. У них необычные отношения, они сложились еще в детстве; подозреваю, даже в то время лидером был профессор. — Она заметила, что Кори присматривается к аппарату из тонких стеклянных трубок на ступенчатой подставке, и воскликнула: — Не трогайте прибор Нательсона! Попробуйте только его испортить, и будете всю жизнь петь в Венском хоре мальчиков.

— Думаю, в нем все равно ничего не спрячешь, — скрывая улыбку, сказал Кармайн. — Загляни лучше в стенной шкаф, Кори.

Они обшарили все стенные шкафы во всех помещениях, от первого этажа до чердака, но ничего не нашли. Пол отправился обследовать операционную, чтобы изучить все поверхности, на которых могла остаться жидкость.

— Но вряд ли я что-нибудь найду, — предупредил Пол перед уходом. — У миссис Либман чистота безупречная, она никогда не забывает протереть даже уголки и низ стола.

— У меня возникает ощущение, — внес свой вклад в атмосферу общего уныния Эйб, — что трупы доставляют в Хаг уже разделанными и упакованными в мешки — просто переносят из багажника чьей-нибудь машины в холодильник вивария.

— Отрицательный результат — тоже результат, — возразил Кармайн. — Неизвестно, какую роль играет Хаг в этом темном деле, но не бойни — это явно.

Глава 11

Понедельник, 13 декабря 1965 г.

Досадная особенность затяжных дел — неуклонное сокращение объемов работ. В воскресенье Кармайну было решительно нечем заняться. Он попытался читать, лениво переключал телеканалы, вышагивал из угла в угол. И так устал отдыхать, что в понедельник прибыл в Хаг к девяти утра с чувством облегчения. И застал у дверей толпу чернокожих с самодельными плакатами «Детоубийцы» и «Расисты». Почти все собравшиеся накинули куртки «черной бригады» поверх военной формы.

Поблизости дежурили две патрульные машины, но пикетчики вели себя организованно, только скандировали лозунги и выбрасывали вверх кулаки жестом, который придумал сам Мохаммед эль-Неср. Кармайн отметил, что лидеры «черной бригады» в пикете не участвовали: собралась мелкая сошка, приманка для тележурналистов. К двери Кармайна пропустили беспрепятственно, разве что проводили нестройными выкриками «Легавый!».

Как и следовало ожидать, все воскресные газеты и телепередачи рассказывали о Франсине Мюррей. Кармайн передал комиссару предостережение Дерека Даймена сразу же, и хотя до сегодняшнего дня тревожные прогнозы ничем не подтверждались, полицейские уже нюхом чуяли неладное. Холломен стал очагом негодования — и по общим, и по частным поводам. О роли Хага в случившемся давно было всем известно, и газеты не собирались щадить Джона Сильвестри и Кармайна: передовицы большинства воскресных газет были посвящены гневному обличению некомпетентных сотрудников полиции.

— Видели? — выпалил профессор Смит, едва Кармайн шагнул в кабинет. — Вы их видели? Демонстрация — здесь, у нас!

— Их трудно не заметить, профессор, — сухо отозвался Кармайн. — Успокойтесь и выслушайте меня. Скажите, мог ли кто-нибудь затаить злобу на Хаг? Например, пациент?

Сегодня великолепная шевелюра ученого осталась немытой, от бритвы ускользнуло столько же щетинок, сколько ей попалось. Явные свидетельства распада личности, или эго, как сказал бы психоаналитик.

— Не знаю, — выдавил Смит с таким видом, будто Кармайн предположил нечто абсурдное.

— Вы сами ведете прием пациентов, сэр?

— Нет, уже несколько лет не веду, разве что изредка консультирую сложные случаи, которые всех ставят в тупик. С тех пор как открылся Хаг, моя задача — быть здесь, в кругу ученых, обсуждать с ними вопросы исследований, рассматривать дилеммы, искать решения, если эксперименты приняли непредвиденный оборот. Я даю советы, иногда предлагаю новые темы для исследований. Наукой, преподавательской деятельностью и чтением я занимаюсь так плотно, что принимать пациентов мне просто некогда.

— Кто же ведет прием? Напомните мне, пожалуйста.

— В первую очередь — Аддисон Форбс, так как он занимается клиническими исследованиями. У доктора Понсонби и доктора Финча есть несколько пациентов, у доктора Полоновски — большая клиника. Он видный специалист по синдрому мальабсорбции.

Кармайна так и подмывало попросить собеседника говорить по-английски, но вместо этого он задал следующий вопрос:

— Значит, вы советуете побеседовать прежде всего с доктором Форбсом?

— Как вам угодно, — отозвался профессор и вызвал Тамару.

«А вот и еще одна «хагистка», по виду которой ясно: с ней что-то происходит, — отметил Кармайн. — Интересно, на что она способна? Тамара — изящная и сексуальная особа, но цвести ей осталось всего несколько лет».

Аддисон Форбс в первый момент растерялся.

— Принимаю пациентов? — переспросил он. — Да я же с самого начала сообщил вам об этом, лейтенант! За неделю я успеваю принять человек тридцать, но не меньше двадцати — это уж точно. Я пользуюсь достаточной известностью, поэтому ко мне приезжают не только со всей страны, но и из-за рубежа.

— Могли кто-нибудь из пациентов затаить злобу на вас или на Хаг, доктор?

— Дорогой мой, — надменно отозвался Форбс, — пациенты редко понимают сущность своих недугов! Им кажется, что лечение способно мгновенно сотворить чудо, и если этого не происходит, они во всем винят врача. Но я стараюсь подчеркнуть в разговоре с каждым пациентом, что являюсь самым обычным врачом, а не кудесником и что улучшений придется ждать.

«Чванный, нетерпимый и высокомерный неврастеник», — поставил диагноз Кармайн, но умолчал о нем. И спросил будто невзначай:

— Вам никогда не угрожал никто из пациентов?

Форбс был шокирован.

— Нет, ни разу! Если вам нужны пациенты, способные на угрозы, обратитесь не к терапевтам, а к хирургам.

— Но в Хаге нет хирургов.

— Стало быть, пациенты никому не угрожают, — последовал непреклонный ответ Форбса.

От доктора Уолтера Полоновски Кармайн узнал, что синдром мальабсорбции — непереносимость пациентом еды, созданной для людей самой природой, а также пристрастие к веществам, которые природа никому не предназначала в пищу.

— Это аминокислоты, фрукты или овощи, свинец, медь, глютен, все виды жиров, — объяснил Полоновски, сжалившись над собеседником. — С каждым новым пациентом список этих веществ растет. К примеру, мед может вызвать анафилактический шок. Но меня интересуют в первую очередь вещества, наносящие ущерб мозгу.

— Вам случалось сталкиваться с недовольством пациентов?

— Полагаю, как любому другому врачу, лейтенант, но наглядных примеров не припомню. Вред моим пациентам бывает нанесен задолго до знакомства со мной.

«Еще один издергавшийся тип», — отметил Кармайн.

Доктор Морис Финч выглядел еще хуже.

— В попытке самоубийства доктора Шиллера виноват я, — убитым голосом признался Финч.

— Сделанного не воротишь, но, так или иначе, в случившемся вы не виноваты, доктор Финч, можете мне поверить. Вы же знаете, у доктора Шиллера было немало проблем. И потом, вы же спасли ему жизнь, — добавил Кармайн. — Вините того, кто подбросил сюда труп Мерседес Альварес. А теперь на время отвлекитесь от доктора Шиллера и попытайтесь вспомнить, не угрожал ли вам кто-нибудь из пациентов. Может, вы слышали, как пациент угрожал всему Хагу?

— Нет, — растерялся Финч. — Нет, никогда.

Тот же ответ Кармайн услышал от доктора Чарлза Понсонби, лицо которого, однако, стало оживленным и заинтересованным.

— А ведь это мысль, — нахмурившись, заметил он. — Обычно о таких случаях люди забывают, и совершенно напрасно. Я подумаю, лейтенант, и постараюсь что-нибудь вспомнить — ради себя и своих коллег. Впрочем, я почти на сто процентов уверен, что со мной ничего подобного не бывало. Слишком уж я безобиден.

Из Хага Кармайн направился пешком по продуваемой жестоким ветром Оук-стрит к медицинской школе Чабба. Выбравшись из лабиринта коридоров и переходов, без которых не обходится ни одно подобное учреждение, он наконец добрел до кафедры неврологии. Там ему предстояло встретиться с профессором Фрэнком Уотсоном.

Тот принял Кармайна сразу же, явно радуясь злоключениям Хага, но при этом не забывая громогласно поносить убийц.

— Я слышал, это вы придумали прозвище Центру Хьюлингса Джексона, профессор, — с почти незаметной улыбкой сказал Кармайн.

Уотсон надулся, как жаба, пригладил тонкие черные усики и вскинул подвижную бровь той же масти.

— Да, я. Вы заметили, что там это прозвище терпеть не могут? Аб-со-лютно не выносят. Особенно Боб Смит.

«А-а, так тебе нравится строить из себя Мефистофеля», — подумал Кармайн.

— Вы не любите Хаг?

— Всеми фибрами ненавижу, — откровенно признался профессор. — Мне, как и всем блестящим ученым из моей команды, приходится бороться за каждый цент, буквально выбивать средства на исследования везде, где только можно. Знаете, лейтенант, сколько нобелевских лауреатов работает в этой медицинской школе? Девять! Вообразите — девять! И среди них нет ни единого «хагиста». Все они на моей стороне, все существуют на нищенские гранты. Боб Смит может позволить себе покупать оборудование, которым пользуются от случая к случаю, а я вынужден даже марлевые тампоны выдавать по счету! Деньги погубили Боба Смита: без них он наверняка сделал бы немало открытий в области неврологии. А сейчас он не работает — он чахнет. Позер.

— Значит, обида настолько сильна? — удивился Кармайн.

— Это не обида, — взъярился Фрэнк Уотсон. — Это невыносимая пытка!

Вернувшись на Сидар-стрит, Кармайн узнал, что на куртке Франсины Мюллер не обнаружено никаких улик, кроме тех, что подтвердили ее нахождение в ящике с матами, которые тоже ничем не помогли. От Сильвестри Кармайн узнал, что в школе Тревиса сегодня все спокойно, зато начались беспорядки в школе Тафта, большинство учеников которой составляли обитатели гетто с Аргайл-авеню. «Чего им всем не хватает, — думал Кармайн, — так это трезвого политического руководства, а у Мохаммеда эль-Несра и его «черной бригады» есть хотя бы одно достоинство: тех, кто притронется к наркотикам, пусть даже к невинной травке, он вышибает из своей организации. Он хочет, чтобы его солдаты были здравомыслящими и целеустремленными. И это хорошо, какими бы ни были его намерения. Слава Богу, в городе есть Сильвестри и мэр: пока «черная бригада» марширует туда-сюда по Пятнадцатой улице, вскинув палки от метел на левое плечо, ее никто не трогает. Вот только какое оружие они прячут за стенами, щели в которых заткнуты матрасами, и сколько там этого оружия? Кто-нибудь в конце концов проболтается, и тогда мы получим ордер на обыск.

А сегодня уже первое декабря… Наш старый знакомый нанесет новый удар в конце января или в начале февраля, а мы так же далеки от него, как Мохаммед эль-Неср — от поддержки основной массы чернокожего населения Холломена, которую ему никак не удается убедить в назревшей необходимости революции».

Он взял трубку и набрал номер.

— Я помню, что сегодня не среда, но можно мне заехать за вами? Сходим в китайский ресторан или еще куда-нибудь, — спросил он Дездемону.

Ей сразу показалось, что он чувствует себя неловко — несмотря на то что он улыбнулся, когда она села в его машину, по дороге шутил, сам сходил в «Синий фазан» и вернулся, нагруженный коробками с провизией.

А потом наступило молчание, которое продолжалось даже после того, как Кармайн переложил еду в белые тарелки и усадил гостью за стол.

— Вы сами усложнили себе задачу, — заметила Дездемона, придвигая тарелку и с наслаждением вдыхая аромат. — Меня бы устроила еда из коробок.

— Это выглядело бы оскорбительно, — возразил он, явно думая о чем-то своем.

Дездемона проголодалась, поэтому больше ни слова не добавила, пока не расправилась с ужином. И только отодвинув пустую тарелку и увидев, как Кармайн потянулся за ней, решительно взяла его за руку.

— Нет, Кармайн, сядьте и объясните, что стряслось.

Он удивленно посмотрел на нее, потом вздохнул и сел. Прежде чем Дездемона успела отдернуть руку, Кармайн накрыл ее ладонью.

— Боюсь, мне придется убрать пост возле вашей квартиры.

— И это все? Кармайн, прошло уже несколько недель. Полицейские извелись от скуки. А вам не приходило в голову, что все дело в моей вышивке для католической церкви? Ведь пострадало только облачение для священника. Возможно, тот, кто рассматривал вышивку для Чарлза Понсонби, что-то заподозрил, но счел ее не слишком религиозной.

— Об этом я уже думал, — признался Кармайн.

— Вот видите. Сейчас я принимаю заказы только на столовое белье — скатерти, салфетки.

— Заказы?

— Да, за работу мне платят. И надо сказать, платят щедро. Состоятельным людям надоели вышивки крестом или ришелье, которые массово производят в тех странах, где есть надомные промыслы. А мои вышивки уникальны. Людям они нравятся, мой счет в банке постоянно пополняется. — Она виновато потупилась. — Да, я не декларирую этот источник дохода — но с какой стати, если я плачу налоги в полном объеме, а голосовать все равно не могу? И вообще, какое дело до налогов вам, полицейскому?

Он поглаживал ее кисть — ему нравилось прикасаться к ее коже. Но внезапно его пальцы замерли.

— Иногда у меня бывают приступы глухоты, — мрачно сказал он. — Что вы сказали? Кажется, что-то насчет голосования?

— Не важно. — Она смущенно отдернула руку. — Мы обсуждаем серьезную проблему, а именно — можно ли оставить меня без охраны. Если честно, я буду только рада. От полицейских меня отделяют прочные двери, но мне все равно не хватает уединения. Так что я только порадуюсь, если вы снимете пост. — Она помедлила и добавила: — Когда это будет?

— Точно не скажу. Когда позволит погода. Не знаю, заметили ли вы, что поднимается ветер, завтра температура упадет ниже нуля. И всех разгонит по домам. — Он поднялся. — Давайте пересядем, устроимся поудобнее, выпьем коньяку и вы посвятите меня в подробности.

— Посвятить вас?..

— Вот именно. Мне нужно кое-что узнать, а расспросить некого, кроме вас.

— О чем расспросить?

— О Хаге.

Она поморщилась, но приняла бокал с коньяком, что Кармайн расценил как согласие.

— Ладно уж, спрашивайте.

— Мне понятно состояние вашего шефа и доктора Финча, но почему так взвинчен Полоновски? Дездемона, я спрашиваю потому, что жду от вас ответов, не имеющих никакого отношения к убийствам. Если я не знаю, почему кто-либо из «хагистов» ведет себя странно, то начинаю подозревать его в убийстве и попусту трачу драгоценное время. Я надеялся, что Франсина избавит вас всех от подозрений, но напрасно. Убийца хитрее городской крысы, он нашел способ быть в двух местах одновременно. Расскажите мне всю подноготную Полоновски.

— Уолт влюблен в свою лаборантку Мэриен, но вместе с тем связан по рукам и ногам браком, в котором давным-давно разочаровался, — сообщила Дездемона, покачивая коньяк в пузатом бокале. — У них четверо детей, оба супруга Полоновски ревностные католики, поэтому о противозачаточных средствах и слышать не желают.

— «Не развязывай меха с вином, пока не вернешься в Афины», — процитировал Кармайн.

— В самую точку! — живо оценила она. — По-моему, бедняга Уолт из тех, чей мех с вином начинает жить своим умом, стоит ему лечь в постель с женой. Ее зовут Паола — милая женщина, ускоренными темпами превращающаяся в мегеру. Она гораздо моложе мужа и убеждена, что только из-за него потеряла молодость и красоту.

— А у него, значит, связь с Мэриен?

— Да, уже несколько месяцев.

— Где же они встречаются? Днем где-нибудь в «Майоре Миноре»? — спросил Кармайн, имея в виду мотель на шоссе 133 — известное пристанище местных прелюбодеев.

— Нет. У него охотничий домик где-то на севере штата.

«Вот это да, — подумал Кармайн. — У него есть охотничий домик, а мы об этом даже не подозреваем. Как удобно».

— Вы не знаете, где именно?

— Увы. Он даже Паоле не говорит.

— Многие знают о его связи?

— Нет, ее тщательно скрывают.

— Откуда же вы узнали?

— Просто однажды застала рыдающую Мэриен в туалете на четвертом этаже. Она думала, что забеременела. А когда я посочувствовала ей и посоветовала купить диафрагму, если она боится принимать таблетки, Мэриен и выложила мне всю историю.

— Она и вправду была беременна?

— Нет. Тревога оказалась ложной.

— Ладно, перейдем к Понсонби. У него на стенах кабинета жуткие картины, не говоря уже о высушенных головах и сатанинских масках. Пытки, чудища, пожирающие детей, вопящие люди…

Ее смех зазвучал так заразительно, что у Кармайна потеплело на душе.

— Ох, Кармайн, это же просто Чак! Он неисправим, а искусство — еще одна грань его снобизма. Мне жаль его.

— Почему?

— Неужели вам никто не сообщил, что у него слепая сестра?

— Дездемона, я подготовился к разговору, поэтому о сестре знаю. Насколько я понимаю, это из-за нее он застрял в Холломене. Но его-то за что жалеть? Ее — понятно.

— Вся его жизнь вращается вокруг нее. Он никогда не был женат, у него нет близких родственников и даже друзей, хотя Смита он знает с детства. Чак живет вдвоем с сестрой в доме, выстроенном еще до Войны за независимость на Понсонби-лейн. Когда-то их семье принадлежала земля — много земли, но обучение Клэр обошлось дорого, не говоря уже про образование Чака, вот их родителям и пришлось затянуть пояса. Они продали почти всю землю. Чак обожает сюрреалистическую живопись и классическую музыку. Клэр не видит картин, но она большая поклонница музыки. Оба гурманы и ценители хорошего вина. Пожалуй, мне жаль его потому, что Чак, рассказывая об их жизни, становится напыщенным и даже восторженным, и это выглядит… странно. Она ему сестра, а не жена, хотя кое-кто из наших циников не прочь позубоскалить о них. По крайней мере в глубине души Чак недоволен тем, что вынужден терпеть Клэр, но слишком предан сестре, чтобы признаться в этом даже самому себе. Нет, он определенно не Монстр — на это ему просто не хватило бы времени и свободы действий.

— Картины у него в кабинете произвели на меня гнетущее впечатление, — виновато признался Кармайн.

— А мне нравится. Живопись мало кого оставляет равнодушным: ее либо любишь, либо нет.

— Ладно, идем дальше. Соня Либман.

— Очень славная женщина, прекрасный специалист. Она замужем за гробовщиком Бенджамином Либманом. Их единственная дочь учится в колледже близ Тусона, готовится поступать в медицинский. Мечтает стать хирургом.

«Гробовщик. Да, плохо я подготовился к разговору», — мысленно произнес Кармайн.

— Бенджамин работает на кого-нибудь или уже на пенсии?

— Боже мой, конечно, нет! У него свое похоронное бюро где-то возле Бриджпорта. — Дездемона задумалась. — Кажется, называется «Комфорт».

«Час от часу не легче. — Кармайн чуть не выругался. — Это же идеальное место для расчленения. Придется завтра же побывать в похоронном бюро "Комфорт"».

— А Сацума и Чандра?

— Ищут новую работу. Ходят слухи, что Hyp Чандра уже получил предложение из Гарварда — тамошнему руководству давно не терпится сравнять счет по «нобелевкам». Хидеки до сих пор колеблется. Его решение как-то связано с гармонией в его саду камней.

Кармайн вздохнул.

— А кого подозреваете вы, Дездемона?

Она заморгала.

— Честное слово, из сотрудников Хага — никого. Я пришла сюда позже всех, но проработала уже пять лет. У большинства ученых есть свои причуды, но умеренные. Они… безобидны. Доктор Финч разговаривает со своими котами так, будто ждет от них ответа, доктор Чандра обращается с макаками как с индийскими раджами, и даже доктор Понсонби, который привязан к своим крысам меньше всех остальных, заботится о них и проявляет интерес к их жизни. Клянусь вам, среди ученых нет ни одного психопата.

— Понсонби не любит своих крыс?

— А что тут такого, Кармайн? Да, доктор Понсонби просто их не любит. Многие люди не выносят крыс, в том числе и я. Большинство ученых привыкают и даже привязываются к ним, но далеко не все. Марвин может взять крысу голыми руками, сделать ей инъекцию, и крыса будет только благодарна за внимание. А доктор Понсонби ловит крыс только рукой в стеганой рукавице-прихватке. Обычные перчатки крысы легко прокусывают — впрочем, они и бетон могут прогрызть!

— Ничего полезного я так и не услышал, Дездемона.

Дробный стук в окно заставил ее вскочить.

— Опять град, ну что же это такое! Пешком не добраться, только на машине. Везите меня домой, Кармайн.

«Так заканчиваются все до единой попытки взять ее за руку, — с внутренним вздохом подумал Кармайн. — Не то чтобы она меня привлекает, просто из кокона независимости силится выбраться удивительно милая женщина».

Глава 12

Четверг, 16 декабря 1965 г.

Поскольку до Дня благодарения снег так и не выпал и в первую половину декабря было немногим холоднее, чем обычно, жители Коннектикута ждали бесснежного Рождества. Но накануне отъезда Кармайна в Нью-Йорк, к Парсонам, начался сильный снегопад. Поезда Кармайн ненавидел, не мог даже представить себе, что просидит два часа в вагоне, провонявшем перегаром и сигаретами, поэтому выехал пораньше на своем «форде» и обнаружил, что шоссе 95 из трехрядного превратилось в двухрядное, но вполне проезжее. К тому времени как он добрался до Манхэттена, в городе расчистили только проспекты — из-за снега убрать машины, оставленные у тротуаров, не удалось. Не зная, где припарковать «форд», Кармайн с черепашьей скоростью двигался по Парк-авеню до поворота на Медисон. К счастью, Роджер Парсон-младший все предусмотрел: едва Кармайн остановился у входа, швейцар в мундире поспешил взять у него ключи и отдать их помощнику. Он сам проводил Кармайна по величественному вестибюлю, отделанному пурпурным левантийским мрамором, к одинокой двери лифта, предназначавшегося для руководства и запиравшегося на замок.

На сорок третьем этаже Кармайна встретили Роджер Парсон-младший и Ричард Спейт, державшийся на полшага позади.

— Спасибо, лейтенант, что не побоялись приехать в такую погоду. Вы на поезде?

— Нет, на машине. Выехать из Коннектикута оказалось проще, чем передвигаться по Манхэттену, — сказал Кармайн, избавляясь от пальто, шарфа и теплой кепки с наушниками.

Парсон с любопытством посмотрел на кепку:

— Это… память о Шерлоке Холмсе?

— Если это шутка, сэр, тогда да. Я купил ее в Лондоне несколько лет назад, когда Джо Маккарти еще не ввел в моду русские шапки. Наушники согревают уши.

Секретарша средних лет унесла одежду, Парсон провел Кармайна в небольшой конференц-зал с шестью креслами вокруг журнального столика и шестью мягкими стульями вокруг большого стола. Паркетный пол устилали персидские ковры, мебель — из клена «птичий глаз», стеклянные дверцы книжных шкафов разделены на ромбы. Роскошная, но деловая обстановка — если не считать картин на стенах.

— Часть коллекции дяди Уильяма, — объяснил Спейт, жестом предлагая Кармайну присесть в кресло. — Рубенс, Веласкес, Пуссен, Вермер, Каналетто, Тициан. Вообще-то вся коллекция принадлежит университету Чабба, но мы намеренно откладываем ее передачу — откровенно говоря, нам просто нравится смотреть на них.

— Вас можно понять, — кивнул Кармайн, опасливо пристраиваясь в пухлом кресле бордовой кожи и гадая, прикасалась ли к этой мебели прежде материя столь же дешевая, как та, из которой сшиты его брюки.

— Насколько мне известно, — начал Роджер Парсон-младший, скрестив стройные ноги, — возле Хага проводятся демонстрации протеста против расизма.

— Да, сэр, когда позволяет погода.

— Почему же вы ничего не предпринимаете?

— Когда я в прошлый раз заглядывал в конституцию, мистер Парсон, в ней разрешалось проведение демонстраций любого рода, в том числе и против расизма, — нейтральным тоном отозвался Кармайн. — Конечно, если начнутся беспорядки, мы отреагируем, но не раньше. Мы считаем, что неразумно действовать силой и тем самым провоцировать эти беспорядки. Безусловно, сотрудникам Хага неудобно, но они беспрепятственно могут проходить в здание и покидать его.

— Тем не менее приходится признать, лейтенант, что за последние два с половиной месяца полиция Холломена не добилась никаких успехов. — Спейт поджал губы. — Убийца ловко водит вас за нос. Может быть, пора обратиться за содействием в ФБР?

— Уверяю вас, сэр, мы регулярно консультируемся с ФБР, но и тамошние специалисты в таком же тупике, как и мы. Мы запросили сведения о преступлениях подобного характера из всех штатов, но этим ничего не добились. Например, за последние две недели мы проверили сотни школьных учителей, но тоже безрезультатно. Без внимания не остается ни одна мелочь, которая могла бы пролить свет на это преступление.

— И все же я не понимаю, — брюзгливо произнес Парсон, — почему преступник до сих пор разгуливает на свободе?! Вы просто обязаны иметь хоть какое-то представление о том, кто он такой!

— Методы работы полиции во многом зависят от сети связей, — объяснил Кармайн, успев за время долгой поездки обдумать все возможные вопросы. — При нормальных обстоятельствах мы имеем круг подозреваемых — будь то убийство, вооруженный грабеж или наркоторговля. Все мы знаем друг друга: и преступники, и копы. Со своей стороны мы ведем расследование по накатанной колее, потому что это самый надежный способ. У следователей, имеющих достаточный опыт, развивается особое чутье, позволяющее понять, кто стоит за тем или иным преступлением. У каждого убийцы свой почерк, свои особенности действий. Почерк есть и у грабителей. Изучая его, мы раскрываем преступления.

— Значит, и у этого убийцы есть почерк, — подхватил Спейт.

— Этого я не говорил, мистер Спейт. Этот убийца — призрак. Он похищает девушек, но не оставляет на месте преступления никаких следов. Его никто и никогда не видел и не слышал. Девушки скорее всего не были знакомы с ним. Как только мы решили, что он выбирает девушек исключительно с карибскими корнями, и постарались защитить всех потенциальных жертв, он переключился на девушку, родители которой — коннектикутский негр и белая женщина из Пенсильвании. По типу жертва походила на предыдущие, но этническая принадлежность иная. Ее похитили из центральной школы города, которую посещает полторы тысячи учеников. Преступник меняет почерк. Поэтому мы не продвинулись ни на шаг. Мы имеем дело не с преступником, а с безликим и безымянным существом.

— Может, он когда-то был осужден за другие преступления? Например, за изнасилование?

— Об этом мы тоже думали, мистер Парсон, и прочесали всю округу частым гребнем. Чутье подсказывает мне, что по своей сути он не только убийца, но и насильник, и, возможно, насилие для него важнее убийства, а жертвы он убивает лишь затем, чтобы они не проболтались. Я лично перерыл сотни дел, пытаясь отыскать хоть какую-нибудь связь с насильником, который решил повысить ставки. Не найдя никаких совпадений с действиями насильников, которым был вынесен приговор или предъявлено обвинение, я взялся за дела из категории прекращенных — потерпевшие забрали свои заявления, такое часто случается. Я смотрел фотографии девушек, изучал их показания, но ни разу чутье полицейского не подсказало, что я на верном пути. А я убежден, что оно помогло бы мне, наткнись я случайно на преступника.

— Значит, он довольно молод, — сказал Спейт.

— Почему вы так решили, сэр?

— Преступления продолжаются два года. Они настолько ужасны, что симптомы этой мании должны были проявиться раньше, если бы речь шла о человеке средних лет.

— Логично, но вряд ли убийца очень молод, сэр. Он хладнокровен, расчетлив, изобретателен, у него нет ни совести, ни тени сомнений. Все это указывает на зрелый возраст, а не на юность.

— А вдруг этническая принадлежность преступника и жертв совпадают?

— О такой возможности мы тоже думали, мистер Парсон, пока он не похитил негритянку. Один психиатр из ФБР считает, что убийца внешне похож на свои жертвы — например, у них один оттенок кожи, но если такой человек и существовал, мы его не видели и с полицией он дела не имел.

— Лейтенант, вы хотите сказать, что преступник может быть пойман только благодаря применению нетрадиционных методов?

— Да, — невозмутимо подтвердил Кармайн, — это я и пытаюсь объяснить. Нам просто повезет наткнуться на него.

— Ваше мнение доверия не внушает, — сухо заметил Парсон.

— Сэр, мы все равно до него доберемся. Если раньше он и был безмятежен, то эти времена прошли.

— Безмятежен? — изумленно переспросил Спейт. — Ни за что не поверю!

— Почему же? — откликнулся Кармайн. — Чувств в нашем с вами понимании у него нет, мистер Спейт. Он безумен, но умен.

— И скольким еще девочкам предстоит умереть мучительной смертью? — ядовито осведомился Парсон.

Лицо Кармайна исказилось.

— Если бы я мог ответить, я знал бы, кто убийца.

Вошла горничная в форме, катя перед собой тележку, и принялась накрывать большой стол.

— Надеюсь, вы пообедаете с нами, лейтенант? — спросил Роджер Парсон-младший и встал.

— Благодарю, сэр.

— В таком случае садитесь.

Кармайн сел за стол и оглядел посуду фабрики «Ленокс».

— Мы патриоты, — объяснил Спейт, который сидел справа от Кармайна. Парсон устроился слева. Словно взяли гостя в клещи.

— В каком отношении, мистер Спейт?

— Мы пользуемся американской посудой и американским столовым бельем. В сущности, здесь все американское. Все заграничное любил дядя Уильям.

«Все заграничное»… Кармайн подумал, что сам он назвал бы персидские ковры иначе. Не говоря уже о Веласкесе.

За обедом прислуживали дворецкий и горничная. Копченая семга из Новой Шотландии, тосты из ржаного хлеба с маслом, жареная телятина в собственном соку с картофелем по-лионски и паровым шпинатом, сырное ассорти и превосходный кофе. И ни капли спиртного.

— Обед с мартини, — пояснил Ричард Спейт, — это кошмар. Если мне известно, что клиент любит выпить, я стараюсь не встречаться с ним за обедом. Для бизнеса нужна ясная голова.

— Для работы в полиции — тоже, — согласился Кармайн. — В этом отношении комиссар Сильвестри придерживается строгих правил. Спиртное только в нерабочее время, никаких попоек. — Он сидел лицом к прекрасному, как греза, полотну Пуссена. — Изумительно, — сказал он хозяевам.

— Да, для этой комнаты мы выбрали самые умиротворяющие картины. Гойя времен войны висит у меня в кабинете. На обратном пути не упустите случая увидеть нашего единственного Эль Греко — под бронированным стеклом в конце коридора, — сообщил Роджер Парсон.

— У вас когда-нибудь похищали произведения искусства? — В Кармайне взыграло профессиональное любопытство.

— Нет, сюда слишком трудно проникнуть. Возможно, есть и другие цели, более достижимые. Нью-Йорк — город искусств. На досуге я нередко тешусь мыслью, что с удовольствием похитил бы прекрасного Рембрандта из Метрополитен-музея или Пикассо у частного коллекционера с Пятьдесят третьей улицы. Но на самом деле ни то ни другое невозможно.

— Возможно, какие-то уловки знал ваш дядя Уильям.

Ричард Спейт прыснул.

— Еще бы не знать! Конечно, в его времена все было проще. Тогда в Помпеях или Флоренции достаточно было сунуть гиду десятку. Видели бы вы римский мозаичный пол в оранжерее старого особняка в Литч-филде — он великолепен.

«Вот тебе и веселое Рождество, — думал Кармайн, забираясь в заботливо прогретый «форд». — Оба моих сегодняшних собеседника чисты, но если из Метрополитен-музея пропадет Рембрандт, я намекну полиции Нью-Йорка, где его искать. Моусон Макинтош сойдет в могилу, прежде чем эта компания расстанется с коллекцией дядюшки Уильяма, несмотря на весь свой патриотизм».

Глава 13

Пятница, 24 декабря 1965 г.

— Не было заботы! — вздохнула Дездемона и брезгливо принюхалась. — Опять проклятая канализация засорилась.

Минуту она размышляла, стоит ли стучать в дверь домовладельца, но передумала. Его и без того злило постоянное присутствие полиции, он уже намекал, что Дездемоне стоит подыскать себе новое жилье. С засорившейся канализацией она могла примириться, с новым конфликтом — вряд ли.

Дездемона отперла дверь, вышла из комнаты, и вонь фекалий ударила ей в нос. Но она уже не обращала на это внимания. Она не видела ничего, кроме почерневшего, застывшего лица Чарли — полицейского, который обычно дежурил у ее квартиры ночью по четвергам. Он лежал так, будто отчаянно отбивался, ноги и руки были раскинуты, а лицо, лицо… Опухшее, с торчащим языком и выпученными глазами. Дездемоне хотелось завизжать, но так поступила бы самая обычная женщина, а Дездемона потратила полжизни, доказывая, что ничем не уступит мужчине. Схватившись за дверные косяки, она заставила себя устоять на месте, чтобы в ногах прошла дрожь. Слезы навернулись на глаза и потекли по щекам. О, Чарли! Однажды он признался ей, что извелся от скуки, и попросил что-нибудь почитать. Он уже перечитал все детективы, какие были в окружной библиотеке. Но Дездемона могла предложить ему только Агату Кристи, которую Чарли и не понимал, и не любил.

И вот чем все кончилось. Дездемона отцепилась от косяков и повернулась к телефону и вдруг заметила большой лист бумаги, прилепленный к окну, освещавшему верхнюю площадку лестницы. Блестящие черные буквы на ярко-белом фоне, безупречная печать.

Ты гадюка,

подлая сука!

Итальяшке нет дела,

он не Отелло.

Тебе не жить,

жди — и дрожи!

— Кармайн, — спокойно произнесла Дездемона, услышав его голос в трубке. — Вы мне нужны. Чарли мертв. Убит. — Она глубоко вздохнула, набрав побольше воздуха. — Прямо перед моей дверью. Приезжайте, пожалуйста!

— Дверь еще открыта? — так же спокойно спросил он.

— Да.

— Тогда заприте ее, Дездемона, сию же минуту.

Никто из коллег еще не видел, чтобы Кармайн Дельмонико так спешил. Он буквально летел, а Эйб и Кори едва поспевали за его развевающимся пальто и шарфом. Спустя минуту к ним присоединился Патрик О'Доннелл.

— Ого, — сказал дежурный полицейский Ларри Дальо своему подчиненному, — небось опять всплыло какое-нибудь дерьмо.

— В такую холодину — вряд ли, — заметил тот. — Примерзло.

— Его удавили фортепианной струной, — сообщил Патрик. — Бедолага. Пытался отбиваться, но рефлекторно. Удавку накинули ему на шею и затянули петлю, прежде чем он успел опомниться.

— Петлю? — переспросил Кармайн, отвлекшись от поэтического послания.

— Я такое впервые вижу. На одном конце струны петля, на другом — деревянная рукоятка. Суешь рукоятку в петлю, отступаешь на шаг — и тяни себе что есть мочи. Чарли до него даже дотянуться не мог.

— Значит, к нему подкрались совершенно незаметно… Ты сюда взгляни, Патси! Наклеено ровненько, прямо посередине оконного стекла — как он ухитрился его сюда прилепить?

Патрик присмотрелся и ахнул.

— Пол объяснит, когда снимет. — Кармайн распрямил плечи. — Пора стучаться к ней.

— Как она держалась во время разговора?

— Во всяком случае, язык не заплетался. — Он постучал и громко произнес: — Дездемона, это Кармайн! Откройте.

Ее лицо было белым и осунувшимся, руки тряслись, но она пыталась держаться. А у Кармайна не нашлось даже предлога, чтобы притянуть ее к себе и попытаться утешить.

— Опять отвлекающий маневр, — сказала она.

— Да, только он повысил ставки. У вас есть что-нибудь выпить?

— Чай. Я же англичанка, мы коньяком не увлекаемся. Предпочитаем чай. Я завариваю по старинке — листовой, не из пакетиков. Знаете, Холломен — вполне цивилизованный город. Здесь в чайном магазине можно купить все, что угодно. — Она провела гостя в кухню. — Я заварила его, когда услышала сирены.

Никаких кружек: чашечки и блюдца, хрупкие, расписанные вручную. Заварочный чайник накрыт куклой-теплушкой в пестром наряде. Носик и ручка торчали в разные стороны из-под стеганой пышной юбки с оборочками. Молоко, сахар, даже печенье. Возможно, скрупулезное внимание к домашним мелочам дает ей силу. Помогает владеть собой.

— Сначала молоко, — сказала Дездемона, снимая куклу с чайника.

Кармайн не решился объяснить, что пьет чай по-американски — некрепкий, без молока, с кружочком лимона, — поэтому вежливо пригубил обжигающую жидкость.

— Записку видели? — спросила она, немного оттаяв от чая.

— Да. Теперь вам нельзя здесь оставаться.

— Мне никто и не позволит. Дежурства полиции давно уже осточертели домовладельцу. А теперь он будет рвать и метать. Куда же мне деваться?

— Под защиту полиции. Для таких, как вы, есть квартира в том же здании, где живу я.

— Я не могу позволить себе снять ее.

— По программе защиты свидетелей жилье предоставляется бесплатно, Дездемона.

Откуда в ней такое скупердяйство?

— Ясно. В таком случае начну собираться. У меня не много вещей.

— Сначала выпейте еще чаю и ответьте на пару вопросов. Вы ничего не слышали ночью? Виделись с Чарли?

— Нет, ничего не слышала. Сплю я крепко. Чарли зашел поздороваться, когда прибыл на дежурство, — я легла позже, чем обычно, поэтому сразу услышала его. Он часто заходил ко мне за книгами, хотя мой выбор авторов его не устраивал.

— Вчера вы дали ему книгу?

Незачем объяснять Дездемоне, что на дежурстве Чарли вообще не полагалось читать.

— Да, Найо Марш. Его заинтриговало имя, он не знал, как оно произносится. Я подумала, что ему это понравится больше, чем Агата Кристи, — у Марш жертвы чаще всего погибают в лужах экскрементов. — Она передернулась. — Совсем как Чарли.

— Убийца не заходил в квартиру?

— Нет, можете мне поверить — я проверяла. Все на месте, до последней булавки.

— А ведь мог и зайти. Этого я не предусмотрел.

— Пожалуйста, Кармайн, не вините себя.

Он поднялся.

— Скажите, Дездемона, вам случается когда-нибудь визжать?

— Конечно, — серьезно ответила она. — При виде пауков и тараканов.

— Как обычно, полный ноль, — объявил Патрик в кабинете Сильвестри. — Ни отпечатков пальцев, ни волокон, ни остатков тканей. Очевидно, он знал размеры оконного стекла, потому и разместил этот плакат — запиской его не назовешь — точно посередине. Не сдвинул в сторону ни на миллиметр. Прилепил четырьмя комочками пластилина по углам, посадив их чуть левее, чем требовалось, а потом сдвинув в сторону. Оказывается, он оригинал! Шрифт на плакате — переводной «летрасет», полужирный «таймс», сорок восьмой кегль. Бумага настолько тонкая, что сетка пропечаталась на обороте, все буквы до единой ровные. Дешевую бумагу для рисования в пачках можно купить в любом крупном супермаркете. Шрифт он прижимал чем-то округлым и металлическим — ручкой ножа или, возможно, ручкой скальпеля. Не лезвием — предмет был тупым.

— Можно ли определить, насколько велики его ладони, судя по тому, как он прижимал бумагу к пластилину? — спросил Марчиано.

— Нет. Думаю, он прикладывал к бумаге тряпку и давил через нее.

— Чем тебя так удивила удавка, Патси? — со вздохом спросил Кармайн. — Петля с рукояткой — обычная конструкция.

— Смотря какие. Эта рукоятка не из дерева, как мне сначала показалось, а из обточенной человеческой бедренной кости. Точнее, не обточенной, а стершейся от времени, поэтому я датирую ее по углероду. Струна — обычная фортепианная.

— Она врезалась достаточно глубоко, чтобы порвать кожу? — спросил Сильвестри.

— Нет, только пережала дыхательные пути и сонные артерии.

— Он пользовался этой удавкой и раньше.

— Да, опыт у него богатый.

— Но теперь оставил удавку на месте преступления. Значит, этой игрушкой он уже натешился? — спросил Эйб.

— Думаю, да.

— И вы по-прежнему считаете, что случившееся с Дездемоной Дюпре — отвлекающий маневр? — Кори был взволнован сильнее остальных: его жена дружила с женой Чарли.

— Во все остальное верится с трудом! — Кармайн запустил обе пятерни в волосы. — Ведь она не дура — если бы что-то узнала, то рассказала бы мне.

— Так что ты обо всем этом думаешь, Кармайн? — вмешался Сильвестри.

— По-моему, преступник выбрал ее по нескольким причинам. Во-первых, она одиночка — до нее проще добраться. Во-вторых, от остальных жертв она отличается как небо от земли. И пожалуй, самое важное: ему известно, что я обращаюсь к Дездемоне за помощью — единственной из «хагистов». Поэтому в послании она названа гадюкой.

— Кстати, насчет плаката, — поинтересовался Сильвестри.

— О, сэр, это стоит внимания. Синтаксис скорее английский, чем сугубо американский. Расставлены знаки препинания. Словом «итальяшка» американцы пользуются, но оно давно устарело. Чаще нас называют «макаронниками». Свою образованность преступник выдал, назвав меня Отелло, женой которого была Дездемона. — Заметив недоуменное выражение на лице Кори, он объяснил подробнее: — Один подонок по имени Яго сделал ставку на ревность Отелло и на его страсть к Дездемоне. Убедил Отелло, что она ему изменяет. И Отелло задушил ее.

— Он тебя разозлил? — спросил Патрик.

— Скорее не меня, а ее. Но по большому счету он доказал всем нам: если решит действовать, защитить Дездемону мы не сможем.

— Убийца полицейских! — выпалил Кори.

— Детоубийца, — поддержал Марчиано. — Мы должны остановить его, Кармайн.

— Остановим. Я не сдамся, Дэнни, ни за что не сдамся.

Проникнуть в квартиру Дездемоны на десятом этаже здания страховой компании «Мускат» можно было лишь одним способом: позвонив по домофону, а затем нажав десятизначный шифр на специальном замке. Код предполагалось менять ежедневно и ни в коем случае не записывать — это запретили делать даже Дездемоне.

Вечером Кармайн занес ей пакеты с припасами.

— Чай из «Скривнера», колумбийский кофе оттуда же, ржаной хлеб, масло, нарезанная ветчина, кое-какие полуфабрикаты, свежие бублики с изюмом, майонез, пикули, печенье с шоколадными крошками — в общем, что могло вам понравиться, то я и взял, — сообщил он, сгружая пакеты на кухонный стол.

— Я под арестом? — спросила она. — Мне нельзя ходить на работу или на прогулки по выходным?

— Прогулки отменяются, но сегодня мы поедим в «Мальволио» или еще где-нибудь, где захотите. Выходить отсюда вы будете только в сопровождении двух полицейских, читать книги которым строго запрещено, — объяснил Кармайн. — Благодаря двери и кодовому замку мне незачем приставлять к вам охрану, когда вы дома, но, переступив порог квартиры, вы становитесь государственной собственностью.

— Эта роль мне уже ненавистна, — сказала она, снимая пальто с вешалки.

— В таком случае будем надеяться, что играть ее предстоит недолго.

Часть III