Вкус смерти — страница 15 из 18

— Это шантаж?

— Это деловое сотрудничество. Мы с тобой образовали траст — компанию на доверии. В таких отношениях со мной лучшая твоя страховка. Своих сотрудников я берегу. Ты понимаешь?

— О да, понимаю. Я теперь русский шпион?

— Нет, эстонский дурак.

— Вы не любите эстонцев?

— Что значит «не любите»? У меня среди эстонцев есть друзья. Настоящие. Дружба народов — это, Ныым, всего только лозунг. Зато, я знаю, существует дружба людей. Не взирая на национальности. Есть среди эстонцев и немало дураков. Таких, как ты…

— Почему я дурак?

— Потому что позволил Железному повести себя на грязное дело. Мнение о себе ты можешь исправить. В момент, когда Железный назначит операцию, ты мне сообщишь.

— Если я не сделаю этто?

— Ты все правильно понимаешь, Ныым. И еще, как у нас говорят, «заруби на носу». Вернешься домой, можешь ненавидеть Россию и русских. Но под одеялом. Ни в коем случае не бери в руки оружие. Пойми, Россия не всегда будет терпеть ваши штучки. Ты меня понял? Да, вот последнее. Держи, — на открытой ладони Прасол протянул Ныыму пузырек с двумя таблетками. — Когда соберешься выйти из игры с Железным, выпей одну. Тебя начнет рвать. Откажешься от участия в стычке.

— Хотитте отравить?

— Ты все-таки дурак, Ныым. Впрочем, я дал тебе две таблетки. Выбери любую и проверь на собаке.

— Я возьму.

Пузырек исчез в кармане эстонца.


Вечером Прасола ждал приятный сюрприз.

— Можешь поздравить, — сказал довольным голосом Шарков, — мы обнаружили протечку.

— Кто?

— Прапорщик Липкин. Он приезжал в город и встречался с чеченцем Селимханом Имаевым. Нас на него вывел Белый, который из больницы от Зеленого приперся к Имаеву на ночевку.

— Ох, худо России, — задумчиво сказал Прасол. — Зажали ее с двух сторон великие державы — Чечня, Эстония. И Липкин посередине.

— По некоторым предположениям, Липкин продавал Имаеву боеприпасы. Завтра в хранилище начнется проверка.

— Каким образом начальник склада НЗ может быть в курсе дел комдива?

— Его жена — прапорщика Липкина — работает в секретной части штаба дивизии.

— Липкина надо брать до проверки хранилища.

— Не спугнем?

— Если правильно подойдем к делу — нет. Свяжись с прокурором.


На аэродроме десантной дивизии Шарков встретил Чумака. По трапу на бетонку спустился невысокий чернявый мужчина лет сорока, в кепочке с пуговкой, в зеленой куртке-встровке и коричневых ботинках с широкими носами. За ним два солдата вытащили на поле оружейный, добротно сколоченный ящик и большой брезентовый мешок.

— Товарищ Чумак? — спросил Шарков.

— Точно так, — отозвался приехавший. — Только, ради бога, не острите насчет Алана. Он мне ни брат, ни сват, ни седьмая вода на киселе. Я не заряжаю водопроводную воду, не лечу взглядом геморрои. У меня амплуа другое…

— Рад познакомиться, — протягивая руку, сказал Шарков. — Острить не в моем вкусе.

— Тогда мы сойдемся.

Прасол и Чумак при встрече обнялись.

— Слушай, наш дорогой Ильич, — сказал Чумак, — ты мне дашь спокойно поковыряться на даче?

— Разве я виноват?! — возмущенно парировал обвинение Прасол. — Вот, гляди, это он, Шарков, звонил Портнову и шумел: «Ах, пришлите нам Чумака, без него мы словно без рук».

— Верьте вы ему больше, — обиженно сказал Шарков.

— Товарищ майор, — извиняющимся тоном произнес Чумак. — Не обращайте внимания. У нас всегда тот прав, у кого больше прав. А с дачей у меня в самом деле труба. Колорадский жук заедает, собирать надо.

— Костя, выручай, — оставляя шутки, сказал Прасол, — мне нужно «уаз» усилить броней.

— Зачем? Возьми БТР или БМД и шуруй.

— Ха! Спасибо за совет. Но у меня клиент капризный. БТР ему на дух не нужен, подавай «уазик».

— Сколько дашь времени?

— Ты меня знаешь, я щедрый. Нужно было еще вчера.

— Десять дней хочешь?

— Самое большое — завтра.

— Слушай, дорогой Ильич, я не Фигаро.

— Значит, договорились: два дня. Бери машину, кати в Смоленск. Дверцы и задний борт надо усилить броневым листом.

— Движок такую тяжесть не поволочет.

— Поставь другой.

— От СУ-29?

— Все, больше не проси: три дня.

Шарков, наблюдавший за этой пикировкой, понял: два человека, беседовавшие в легком стиле, понимали друг друга с полуслова и по-мужски уважали один другого.


В двадцать два десять в дверь квартиры прапорщика Липкина позвонили.

— Кто? — спросила осторожная хозяйка квартиры Наталья Петровна.

— Сосед. Корнеев. Мне бы плоскогубцы.

Дверь открылась, и сразу в нее, мощно сдвинув с дороги хозяйку, вошли четверо. За ними — понятые, соседи Липкина прапорщики Корнеев и Пышкин.

Хозяин сидел на кухне в майке, синих спортивных штанах и тапочках на босу ногу. Он пил чай. На столе стоял самовар, на блюде лежала горка пирожков с яблоками.

— Вы арестованы, Яков Михайлович, — сказал Шарков и положил на стол бумагу. — Вот постановление, подписанное прокурором. Прошу добровольно до начала обыска выдать незаконно хранимое оружие, боеприпасы, средства конспиративной связи…

— Яша, — губы у хозяйки дома тряслись. — Что ты наделал?

— Прошу вас сесть, прапорщик Липкина. Начинайте обыск, — приказал Шарков.

Час спустя в дровяном сарайчике рядом с гаражом, где стоял «запорожец» Липкина, были обнаружены два пистолета Макарова в смазке, полторы тысячи патронов в упаковках и телефон, искусно подключенный к свободной паре проводов в распределительной коробке городской связи.

Чумак знакомил офицеров группы Прасола с новым оружием, которое он привез с собой.

— Это, — Чумак поднял в руке аккуратный тупорылый автомат, короткий и, несмотря на свою миниатюрность, массивный с виду, — малогабаритный автомат МА. Николай Ильич, — кивок в сторону Прасола, — у нас любитель музыки и называет его мандолиной. У такого музыкального инструмента калибр девять. Масса — два кило. Длина — тридцать восемь сантиметров. Это позволяет укрыть оружие под любой одеждой. На двести метров мандолина гарантирует стопроцентное пробивание бронежилетов, в которые заложены титановые пластины и тридцать слоев кевлара…

Человек, постоянно имеющий дело с оружием, перестает думать о его роковом предназначении и, встречаясь с новыми образцами, в первую очередь оценивает их изящество, оригинальность конструкторских и технологических решений. Его не пугает, а восхищает поражающая сила оружия, и чем она больше, тем сильней восхищение.

— Это, — Чумак демонстрировал второй образец, — бесшумный автомат «Вал». Конструкция оружейника Дерягина. Гордость нашего арсенала. Калибр — девять. Вес — два шестьсот. Патрон конструкции Фролова…

— Не в этом главное, — прервал инструктора Прасол. — Важнее для нас то, что оружие подготовил к бою и зарядил Сергей Петрович Чумак. Заряжено Чумаком — это знак высшей пробы…

И тут случилось неожиданное: Чумак вдруг взорвался. Лицо его покраснело, и даже уши набрякли свекольным соком. Срывающимся голосом он стал выкрикивать:

— Прасол, оставишь ты… твои шуточки… мне они знаешь где?.. Ты хоть думаешь?.. Понимаешь?..

Все удивленно застыли. Пытаясь успокоить Чумака, Шарков сказал:

— Простите, Сергей Петрович, но мне кажется, ничего обидного…

— Если кажется — перекреститесь. А мне эти шуточки…

— Сергей Петрович, — вмешался в разговор Тесля, — в словах «заряжено Чумаком»…

— Что в этих словах?! Что?! В них подтекст, и какой! Когда говорят: «Заряжено Чумаком», имеют в виду Алана. Хотите верьте в его силу, хотите — нет, но он все — и газеты, и воду старается зарядить на добро. Добро — это счастье, вкус жизни. То, что заряжено мной, несет вкус смерти…

— Сергей Петрович, — снова попытался успокоить его Шарков, — рано или поздно каждый из нас познает вкус смерти. Даже те, для кого воду заряжал Алан Чумак.

— Вы опять за свое? То, что заряжено мной, заставляет этот вкус познавать раньше положенного. И мне не легче, что это бандиты, насильники, воры. Мне не легче, поймите…

— Все, Сережа, — сказал Прасол, — ты действительно утомился. У тебя на даче шурует колорадский жук. Езжай туда, мы здесь сами управимся.

Шарков смотрел и думал, насколько разные это люди. Они дружат, служат одному делу, но один из них живет сердцем, подчиняя его уму, во втором все определяет схема, уверенность в том, что жить надо так, как он, и никак иначе…


— Гражданин Липкин, какое сообщение ждал от вас Железный?

— Я должен назвать день, когда генерал Деев поедет в город или оттуда с секретными документами.

— Откуда вы, начальник склада, узнаете об этом?

— У Наташи от меня нет секретов.

— А у вас от нее?

— Были. Теперь они ей известны.

— В какой форме вы должны передать сообщение?

— Должен сказать: «Кабанчик нагулял сало. Можно резать».

— Как они узнают, едет генерал из города или в город?

— Если из города, я скажу: «Пора решать».

— Какие пароли, чтобы доказать, что передали сообщение вы?

— Я должен три раза кашлянуть.

— Каким образом?

— Вот так: «Кабанчик нагулял сало. К-х. Пора решать. Кх-кх».

— Повторите еще раз.

— Кабанчик…

— Записал? — спросил Прасол Шаркова. — Добро.


В тот день с утра на северо-западе — в гнилом прибалтийском углу — начали собираться тучи. Поначалу белые, они постепенно сгущались, серели, наливались темнотой. Солнце померкло, в воздухе похолодало. Поднялся ветер. Он дул порывами, неся с собой острые запахи соснового леса и болотной прели. Потом пошел дождь. Впрочем, дождь — это слишком сильно. Ученый муж из гидрометеоцентра определил бы происходившее как «моросящие осадки в виде водяной пыли». Эта пыль висела в воздухе и тянулась косами за мокрой пеленой проплывающих туч.

— Зараза, — сказал Пермяков, зябко поеживаясь. — Теперь зарядило дня на три…

Они сидели в кабинете Шаркова и пили чай из электрического самовара. Вошел Прасол, хмурый, сосредоточенный. Сел за стол, попросил Шаркова: