Короткое правление Тита омрачил не только Везувий, но и пожар 80 г., который снова уничтожил в Риме множество зданий, включая Пантеон Марка Агриппы, построенный столетие назад. «Я погиб», – якобы воскликнул Тит, наблюдая за бесчинствующим огнем: он хорошо знал, какую роль Великий пожар 64 г. сыграл в падении Нерона. Умереть ему было суждено действительно скоро, в сентябре 81 г., либо от вспышки чумы – вот еще одно бедствие, постигшее Рим, – либо от руки родного брата 30-летнего Домициана, вскоре ставшего императором (ходили слухи об отравлении). Подобно Юлиям-Клавдиям, Домициан хорошо начал, запустив в Риме строительную программу и расширив границы империи (захватив значительные территории в Британии). Но вскоре – опять же, как Юлии-Клавдии – он превратился в помешавшегося на власти деспота и, по утверждению Светония, у всех вызывал лишь страх и ненависть. Его паранойя зашла так далеко, что галереи во дворце были покрыты отражающими поверхностями, чтобы вовремя заметить крадущихся сзади убийц. И все равно они до него добрались: в сентябре 96 г., продержавшись у власти 15 лет, император был убит в своей спальне, во время дневного сна.
Могло показаться, что вернулись темные времена Юлиев-Клавдиев, однако на самом деле, наоборот, наступил золотой век Римской империи: «Пять хороших императоров» последовательно правили почти все грядущее столетие – время наивысшего ее расцвета и успеха. В отличие от Флавиев и Юлиев-Клавдиев, эти люди в основном не имели родственных связей, а если имели, то очень отдаленные. Их выбирали или продвигали по службе благодаря способностям или личным качествам, а не крови или кровопролитию. Система дала сбой, только когда власть стала снова передаваться по наследству.
Первым «хорошим» императором был Нерва, опытный политик, бывший советник Нерона. Он оказался способным и благожелательным руководителем, сенату нравилось, что на монетах при нем чеканились обнадеживающие слоганы: «гражданские свободы», «равенство» и «справедливость». Умер Нерва в начале 98 г., пробыв у власти всего полтора года и не оставив детей. Однако он решил проблему преемника, усыновив высокого красивого 45-летнего военного из Испании, служившего наместником в Верхней Германии. Звали его Марк Ульпий Траян (больше известный как Траян).
Траян стал величайшим римским правителем со времен Августа, и, пожалуй, лучшим из всех. «Страдания наши остались в прошлом, – ликовал Плиний Младший в своей речи в 100 г., – времена изменились» [2]. Он подчеркивал, что Траян правил как гражданин, а не тиран, был скромным и вежливым, приветливым и человечным, внушал симпатию и радость, а не ужас и ненависть, как его предшественники. Сенат присвоил ему официальный титул Optimus Princeps («Лучший правитель»), а последующих императоров сенаторы приветствовали словами felicior Augusto, melior Traiano («Да будет он удачливее Августа и лучше Траяна»). При нем Римская империя достигла величайшего, самого немыслимого территориального размаха: она простиралась от севера Англии до берегов Каспийского моря и Персидского залива.
Как и Нерва, Траян не имел детей. Поэтому на смертном одре он усыновил и сделал преемником дальнего родственника и земляка, сына двоюродного брата своего отца, который в 100 г. женился на другой родственнице Траяна, его внучатой племяннице Вибии Сабине. Адриан стал императором в 117 г., в возрасте 41 года. Он оказался правителем совершенно другого склада, нежели Траян: не столько воином, сколько хорошо образованным утонченным эстетом, любителем музыки, философии, литературы и архитектуры. Большим поклонником греческой культуры, получившим прозвище Graecolus («маленький грек»). И первым императором с бородой – отсылка к древним грекам, скульптурные портреты которых он обожал. Даже в любовники взял греческого юношу Антиноя и страшно горевал, когда в поездке по Египту тот при загадочных обстоятельствах утонул в Ниле.
Адриан с бородой в греческом стиле. За его кудрями ухаживали специально обученные рабы
Адриан оставил в наследие Риму больше тридцати осуществленных строительных проектов. Среди них – заново отстроенный Пантеон, храм на Марсовом поле, возведенный Марком Агриппой в начале правления Августа. В здание, сильно пострадавшее при пожаре 80 г., через 30 лет, в 110 г., ударила молния. Адриан начал его реконструкцию, как только стал императором. И внес такие изменения, что оно превратилось в самое амбициозное, оригинальное и восхитительное строение в Риме и мире того времени: грандиозный купол устремлен в небо и словно не имеет опор, а сквозь девятиметровое круглое окно в его центре внутрь льется солнечный свет. Этот храм – настоящее чудо архитектурной и инженерной мысли.
Последней постройкой Адриана стала его гробница – гигантский цилиндрический мавзолей, известный нам как Замок Св. Ангела, громада которого и сегодня возвышается над Тибром. Утеряны лишь сад и исполинская статуя Адриана, управляющего колесницей. Император в конце жизни много думал о смерти, и прежде чем она пришла за ним, 62-летним, в июле 138 г., составил четкий план передачи власти. Он усыновил Тита Аврелия Антонина 52 лет, мужа своей племянницы, и распорядился, чтобы тот в свою очередь усыновил двух потерявших отцов мальчиков: 7-летнего Луция Вера (сына одного из рано умерших фаворитов Адриана) и праправнучатого племянника Траяна, 17-летнего вундеркинда по имени Марк Аврелий.
И это был хороший выбор, наследника тепло принял сенат и вскоре дал ему имя Антонин Пий[23] – новый император проявил верность и сыновнюю почтительность к Адриану (к тому же обладал и другими похвальными качествами). При нем Римская империя проживала один из лучших периодов в своей истории, период мира и благоденствия. На смертном одре в 161 г., после 23 лет у власти, Антонин произнес в присутствии охраны свое последнее слово – aequanimitas («невозмутимость»), еще одна из его добродетелей.
Антонин Пий был очень близок со своим старшим пасынком, Марком Аврелием, страстно увлеченным греческой философией. Он открыто благоволил ему, а не младшему, Луцию Веру. Марк, прилежный и серьезный, облачался в греческие одежды и возводил статуи своим учителям латыни и греческого. Луций же беззаботно веселился, обожал азартные игры, гладиаторские поединки, гонки колесниц и экстравагантные банкеты на всю ночь. Приемный отец всячески отодвигал его на второй план, а Марка называл единственным наследником. Однако Марк, сев на трон, сделал Луция своим соправителем – такое произошло впервые. И это сработало. Марк занимался делами в Риме, в то время как более темпераментный Луций, когда началась война с Парфянским царством, взял на себя военное руководство и в 162 г. направился на Восток. К 165 г. парфяне были разгромлены, и в 166 г. победоносные легионы Луция вернулись домой.
То, что помимо трофеев римские солдаты принесли с собой с Востока, вошло в историю под названием «Антонинова чума». За последующие 30 лет регулярные вспышки этого заболевания убили, вероятно, десятую часть населения – около 10 миллионов человек. Чудовищная смертность нанесла империи урон, о размерах и последствиях которого (как и о природе возбудителя) историки спорят до сих пор. Один ученый в 1930-х гг. утверждал, что убыль населения, вызванная чумой, «пожалуй, стала самым значительным фактором из тех, что привели к закату империи» [3]. Сегодня не все историки готовы делать такие громкие заявления, и мы еще увидим, что в драме «закат и падение Римской империи» все-таки играли роль множество других факторов. Но чума, безусловно, нанесла сокрушительный удар. Были заброшены сельхозугодья, обезлюдели города, не хватало госслужащих. Особенно пострадала армия. Греческий врач Гален (описавший симптомы болезни, благодаря чему ее иногда называют «чумой Галена») сообщает, что своими глазами видел смерть легионов, собравшихся в Аквилее на севере Италии. Потери были настолько велики, что Марку Аврелию для затыкания дыр пришлось призывать рабов, гладиаторов, деревенских «полицейских» (они назывались diogmitae и представляли что-то вроде пограничной службы) и даже бандитов. Он также нанимал воинов из германских племен для участия в грядущей войне – против германских же племен. Ведь даже бушующее моровое поветрие не уменьшило страшную угрозу с севера.
Марк Аврелий, «хороший император», столкнувшийся с угрозой чумы и войны
На северной границе империи уже давно было неспокойно. Две реки, Рейн и Дунай, представляли естественный барьер, отделявший Рим от воинственных племен, которые в I в. н. э. постепенно мигрировали из Скандинавии и с побережья Балтики, сгоняя с мест множество кельтских групп. В Риме их называли Germani, что, согласно одной из теорий, происходит от кельтского слова gaírmeanna («крики, возгласы») – оно, предположительно, относилось к их леденящему душу боевому кличу. Римляне не имели ни сил, ни желания захватывать обширные, густо поросшие лесом болотистые земли за Рейном и Дунаем. Наоборот, они старались отгородиться от тех, кого называли «варварами», устраивая разнообразные ограждения, рвы, гарнизоны и сторожевые башни между устьем Рейна и берегами Дуная.
В конце 166 г. союз германских племен, воспользовавшись косившей римские легионы пандемией, перешел границу, устроив серию согласованных атак. Марк Аврелий провел последние 15 лет своей жизни, воюя с германцами (нам это известно как Маркоманские войны) и пытаясь усилить все более уязвимую северную границу. Он умер в походе весной 180 г., к северу от Дуная, рядом с сегодняшней Веной. Его смерть (возможно, от чумы) ознаменовала конец эры «Пяти хороших императоров» и, согласно историку Диону Кассию, тот самый момент, когда Римская империя стала превращаться из «царства золота в царство железа и ржавчины» [4].
Ржаветь начало с наследника Марка Аврелия, его сына Луция Аврелия Коммода. Еще не достигнув 19 лет, Коммод демонстрировал признаки жестокости, мстительности и некомпетентности, которые сделались фирменным знаком его правления. Предположительно, Марк, умирая, боялся, что его сын станет следующим Калигулой, Нероном или Домицианом, – так и случилось. Фильм Ридли Скотта 2000 г. «Гладиатор» очень наглядно показывает одержимость Коммода гладиаторскими боями. Контраст с отцом был таким разительным, что ходили слухи о связи его матери с неким гладиа