Агир углядел непорядок на стоянке и бросился распоряжаться, кинув напоследок через плечо:
— Ты зайди, эт-самое, зайти, Ржавый до меня непременно! Посидим, как следует, я ради такого случая все дела к некрозу пошлю!.. Эй, олух, а ну стой! Тормози, эт-самое, тормози, чтоб тебя! Куда попёрся?!
Мажуга кивнул в спину Агиру и побрёл к спуску. На самом деле Харьков начинался не у заставы и даже не в проёме задымлённого тоннеля. Он начинался ниже. От парковки Агира в город уводил десяток проходов — и широкие, мощёные бетонными плитами, аппарели, и пологие лестницы, и просто дыры в стенах, за которыми в полумраке угадывались уходящие вниз тропинки. Одну из таких тропинок Мажуга и выбрал. Под сапогами хрустел утоптанный щебень, где-то неподалёку мерно гудел вентилятор, над головой глухо гремели пушечные выстрелы — на поверхности, может, как раз над парковкой, пушкари испытывали новую продукцию. Своды едва заметно подрагивали.
Пойдя тёмным коридором, Игнаш вышел на широкую улицу, с обеих сторон заставленную лотками и прилавками. По улице в обе стороны медленно тащился людской поток. Вот это и есть настоящий Харьков, торговый город, город, поставляющий Пустоши оружие, а заодно — сотни всевозможных безделушек, которые выпускают мелкие мастерские при цехах. Этажи громоздились друг на друга, уходили к сводам, под которыми клубилась вездесущая серая пыль. Пыль собиралась длинными извилистыми лентами и плыла под фонарями — в одном из концов улицы работал вентилятор. Эркеры и зарешёченные балконы выдавались над первыми этажами, кое-где сходились совсем близко, едва не смыкались над головой. Каждый клочок пространства в этом подземном мирке являлся ценностью, всякому местечку находилось применение.
И люди, и стены, и выставленные на прилавках товары — всё здесь было серым, словно прокопчённым. В окнах, на карнизах и над лавчонками горели разнообразные фонари, свет просеивался сквозь пропитавшую воздух копоть и тоже становился серым… В потоке прохожих мелькали дети и подростки в лохмотьях, угрюмые, сосредоточенные, похожие на уменьшенные копии взрослых. Наверняка какая-то банда, до которой почему-то ещё не добрались призренцы. Движение мелкоты подчинялось странному порядку, будто крошечные фигурки были частями головоломки. Мажуга сдержал шаг, заинтересовавшись перемещениями мальцов — вокруг чего это они круги выписывают?
Внимание Игнаша привлекла сценка у лотка, где толстая тётка, укутанная в платок, продавала слизневые грибы. Мужчина, который остановился купить миску грибов, изо всех сил корчил из себя тёртого малого, но манеры выдавали в нём приезжего. Мажуга видел это отчётливо. И жесты, и речь — всё в покупателе было не харьковским, местные ведут себя совсем иначе и разговаривают по-другому.
К лотку подкрался один из маленьких оборванцев. Тётка в платке, увлечённая разговором с приезжим, не заметила, как грязная ручонка подцепила куль с грибами, лежавший у самого края прилавка, но воришку приметил покупатель.
— Эй, гляди! — заорал он, тыча пальцем в пацанёнка, — гляди, украл!
Толстая продавщица завозилась среди корзин и коробок, пытаясь развернуться, тем временем малец ухватил куль, сунул подмышку и уже наладился бежать. Покупатель прыгнул наперерез, цапнул воришку за плечо, тот рванулся, выронил добычу и помчался прочь, оставив клок ветхой дерюги в руках мужчины. Толстая торговка подобрала куль и стала громко ругать нахальных мальцов:
— Распоясались, паразиты! Мутафагово отродье! Призренцев на вас нет, крысята!
Мажуга уже миновал лоток с грибами и, чтобы не стоять столбом без причины, начал перебирать товары на соседнем прилавке. Там седоусый дядька предлагал железные изделия — от ножей до витых из стальной проволоки тросов. Увидев интерес Мажуги, подошёл поближе и остановился напротив. Не стал нахваливать товар, соваться с объяснениями, но и держался наготове, ежели что прохожего заинтересует. Солидное поведение седоусого Мажуге понравилось, да и товар был неплохой. Если бы не идти сейчас к Самохе, купил бы кое-чего для хозяйства. Тем временем толстуха стала уговаривать приезжего, который уберёг от покражи, чтобы купил кулёк грибов — обещала за услугу вполцены уступить. Мужчина, слушая её похвалы, самодовольно заулыбался и принялся ворчать, что, дескать, не тот нынче народ в Харькове, что прежде.
— Разве теперь воровать умеют? Никак не умеют! Раньше-то разве можно было воришку вот этак запросто за шиворот ухватить? Ни в жисть! Вот в нашенское время-то! В нашенское — разве такой вор был? И вёрткий раньше был, и прыткий… А ну-ка, вон тот куль покажь, хозяйка? Не-не, вон энтот, споднизу! Да не, споднизу, говорю!
Тётка никак не могла уразуметь, о каком свёртке толкует покупатель, и пока тот, перегнувшись через прилавок, тыкал пальцем, к нему пристроилась девчонка — такая же оборванка, как и давешний грабитель, но постарше. Игнаш едва сдержал ухмылку, когда узкая грязная ладонь скользнула в карман покупателя и тут же показалась обратно — уже с кошелем. Мошна приезжего была полнёхонька, но девчонка сработала ловко, ни единая монетка не звякнула. Воровка сунула добычу под лохмотья и скользнула в толпу. Мажуга проследил взглядом чёрную неровно обстриженную голову, мелькающую среди спин и плеч всё дальше, потом обернулся к седоусому продавцу:
— Хороший товар. Мне теперь не с руки, по делам иду, но как обратно соберусь — непременно зайду, куплю кой-чего.
Торговец степенно кивнул и разгладил белые усы. Мажуга тоже кивнул в ответ и пошёл к центру, он направлялся к пушкарской Управе. Когда он удалился шагов на двадцать, позади заорал обокраденный приезжий — обнаружил пропажу, значит. Теперь Мажуга позволил себе улыбнуться. Зря мужик бранил харьковское ворьё, местные мало что хватку не утратили, но ещё и придумали как ловко, в два приёма работают. Сперва внимание отвлекли жалким кульком слизневиков, а потом кошель увели у простофили, да ещё тётка торговка с ними в сговоре, отвлекла внимание, отвела мужику глаза. Мажуга вспомнил старые времена — вот на таких, как этот приезжий, они с напарником и зарабатывали. Сейчас кошель вернуть было — что? Да плёвое дело, вот что. Но теперь Мажуга не сыскарь, хватит с него этой мороки. Вот разве по заказу Самохи что-то провернуть придётся, но тут уж дело такое, Мажуге сейчас помощь правления цеха пушкарей очень нужна.
Ближе к цеховой Управе ветерок стал заметней, потому что отверстия воздуховода находились в здании. Этих мест Мажуга вовсе не узнавал, здесь всё перестроили совсем недавно — уже после того, как он покинул Харьков. Новая Управа перегораживала проход, занимая всю ширину подземной галереи, вдоль которой вытянулась улица. Стены и перекрытия ещё не вполне пропитались вездесущей копотью и имели более светлый оттенок, чем многоэтажные ячеистые сооружения по сторонам улицы. У входа, под скрещёнными пушками, выбитыми на камне, скучали охранники в чёрных кожаных жилетах, перетянутых скрипящими ремнями. На ремнях — кобуры, из которых торчат рукояти пистолетов, всё свеженькое, блестящее, и парни молодые — эти, конечно, Мажугу в лицо не могли знать, его время миновало прежде, чем они вошли в возраст. Слегка влажный ветерок дул из открытых окон, Мажуга ощущал, как поток из воздуховодов обдувает кожу лица и даже различал сквозь шум улицы, как рокочет вентилятор внутри Управы.
— Кто таков? По какому делу?
— Игнаш Мажуга, к Самохе.
Парни переглянулись. Мажуга слышал, как скрипят их ремни, а чудилось — это мозги пушкарей скрипят, переваривая сказанные им слова. Потом один, вроде, припомнил.
— Мажуга… это я слыхал… Точно, Самоха ждёт когось… Погоди-ка, я схожу, старшого спрошу.
Пришлось подождать, пока пушкарь доложит начальству. Зато уж после этого Игнаша без задержек впустили и провели на второй этаж. Пока шли, Мажуга оглядывался — двери новенькие, лак ещё не успел покрыться здешней чёрной копотью. Стены тоже блестят свежей краской. Дела у пушкарей идут неплохо, судя по тому, как обустроились в новом доме. По дороге попалось несколько человек, кое-кто показался Игнашу знакомым, но имён он не припомнил. По своей прежней деятельности он больше со стрельцами дело имел, то есть с мастерами цеха стрелкового оружия.
Перед дверью с вырезанной эмблемой — скрещёнными пушками и взрывом — провожатый остановился, поглядел на гостя со значением, потом только постучал. Давал понять Мажуге, к каким важным людям его привёл. Пустое дело — Игнаша сюда Самоха сам пригласил, так что большой чин пушкарского советника гостя не смущает.
В кабинете сидели двое, Самоха и кто-то из цеховых начальников, но поменьше рангом, чем хозяин кабинета. Мажуга заметил, как второй пушкарь глядит на Самоху — когда тот встал навстречу гостю, и младший торопливо поднялся, чтобы от старшого не отстать. Самоха, кряжистый тучный коротышка, полез из-за стола, протягивая руку, и заулыбался так искренне, что Мажуга даже поверил, что пушкарский управитель рад встрече. Когда-то они и впрямь были в добрых отношениях, насколько позволяла разница в положении. Самоха пушкарём был знатным и в должности поднимался быстро, а Игнаш-то всё на прежнем месте оставался, росла его слава, да и доходы увеличивались, однако людей в подчинении у сыскаря не прибавлялось. Если работаешь на себя, иного не жди. А работал Мажуга очень даже здорово, даже до сих пор помнят в Харькове.
Второй пушкарь Мажуге сразу не занравился. Хотя держался цеховой вежливо и старательно улыбнулся, пожимая квадратную заскорузлую Мажугину ладонь, но было в его глазах что-то неприятное, будто ему не нравится этот гость, да приходится терпеть, потому что начальник Мажугу позвал, а подчинённому теперь возражать бесполезно.
Самоха отправил охранника за дверь и, вжимая округлый живот, уселся на место, Мажуге кивнул на стул напротив себя. Игнаш стянул кепку, открывая коротко постриженную шевелюру, которую пересекала дорожка седины, проходящая чуть правей макушки и разделяющая голову на две почти равные рыжие части.
— Это Харитон, помощник казначея цехового, — представил его Самоха, — ну а про тебя, Игнаш, я говорить ничего не стану. Имя твоё в Харькове известно.