— Так я ж как? Как я мог! — управленец стал надуваться от возмущения. — Ты шо, Ржавый, на меня подумал такое?!
— Я на всех должен думать, работа моя такая. Ты меня потому и позвал, чтоб я всех подозревал, потому что я не ваш, не цеховой.
— Ну, так если я сам тебя позвал…
— То мог думать: Игнаш постарел, Игнаш нюх потерял, его, дурня, я живо обману. Нет, Самоха, по правде я на тебя не думал, но работа ведь моя такая. И потом… Ты уже остыл?
— Ну ладно. Говори дальше.
— И потом, у вора всё было заранее готово, дыра в стене, под обшивкой, и мальцы эти команды ждали — он заранее готовился, чтобы сыскаря по ложному следу пустить. Кто про новую Управу понимал, как она устроена? Особенно нижние этажи, секретные? Вы ж недавно сюда переехали, мне откуда знать, кто здесь распоряжался? Так вот, крыса у пушкарей завелась, так что я никому не верил. Ну, когда Востряк дыру нашёл, он первым стал под подозрение, только он не один в деле. Кто-то ещё есть, кто и установку вынести мог, и после побежал сигнал мальцам дать: дескать, лезьте нынче в ночь. Птаха-то здесь сидел в засаде. Смекаешь? Тут я снова подумал…
— Что это я?
— Ну, работа моя такая, Самоха. Чего ж теперь? Ну что, получу я свои пять гривен? За живого вора?
Мажуга пошёл в угол, где, позвякивая ржавыми цепями, болтался мешок. Поднатужился и стянул груз с цепи. Разворачивая над полом, бросил Самохе:
— Я бы и Востряка взял, да он палить начал. Мне бы ничо, но тебя он подстрелил, пришлось и мне… В руку его хотел, до он сам под пулю вскочил. Что молчишь?
— Да, пять гривен, Ржавый… да… это верно, получишь нынче же.
Самоха подошёл поближе, чтобы поглядеть, что появится из мешка. Игнаш слегка тряхнул — на пол шмякнулся связанный по рукам и ногам подросток с кляпом во рту.
— Видишь, какая мелкота, — Мажуга пошевелил носком сапога пленника, тот вяло ворочался. Долго висел вверх тормашками, кровь прилила к голове, и малец всё ещё не соображал, что с ним происходит, — Востряк бы сейчас обоих пристрелил, а нож, которым того парня зарезал, мальцу в руку вложил бы. Сказал бы: он сумел нож спрятать, при обыске не нашли, ремни порезал, охранника завалил, пришлось мне стрелять. Наврал бы, вам ничего иного не осталось, как поверить.
— Это верно, Игнаш. Если б не ты… Да, это ты ловко всё развёл, ну а пропажу нашу сыщешь?
— Самоха, я тебе о чем толкую? Установку не сейчас стащили, а давно. Это мальцы лишь нынче полезли в дыру, потому что сигнал им даден был. Пропажа может быть где угодно, хоть в Вертикальном Городе, хоть у небоходов, хоть в минских болотах! Забудь, некроз с ней!
Самоха засопел, потупился… погладил забинтованное предплечье и буркнул:
— Не, Мажуга, не получится забыть. Если она где в Пустоши объявится, да к призренцам слух дойдёт, да доищутся они, что от нас следы тянутся…
— Призренцы! Вы, цеховые, сами это пугало создали, и сами же его теперь страшитесь!
— Призренцы нужны, ты не понимаешь, Игнаш.
— Не понимаю, — Мажуга нагнулся и стал резать верёвки, которыми был связан пленник. Тот лежал лицом вниз и помалкивал.
— Если наши, цеховые, не будут бояться призренцев больше, чем друг дружку, — пояснил Самоха, — то перегрызутся. А этот страх нас вместе сталкивает, в одну толпу. А вместе мы — ого-го! Вместе — сила! Мы теперь все заедино, потому что призренцев боятся все одинаково. В том и смысл. А установку сыскать надобно, тут ты как хочешь, а сыщи!
Подросток зашевелился, сел. Приметил башмак, который стянул с его ноги Востряк, когда щекотал, медленно натянул. Потом поднял голову, увидел привязанного к стулу приятеля с кровавым пятном, расплывшимся на груди… завизжал тоненько, вскочил и с неожиданной прытью бросился к выходу, отпихнув Самоху. Мажуга перехватил беглеца за шиворот, встряхнул и отшвырнул обратно — в угол. Воришка отлетел от этого толчка, ударился лбом о крюк, покачивающийся на цепи, сел и заплакал, размазывая грязными руками слёзы. Мажуга пригляделся — знакомая рожа-то! Та самая девчонка, что стянула кошель у приезжего возле лавки, где грибы слизневые… Судьба, значит.
— Что ж, Самоха, я попробую поискать следы.
— Да, Игнаш, поищи! Раз уж такое дело, что наша вина, нашего цеха, раз уж ты предателя нашёл, то награда выйдет великая, только найди пропажу!
— Попробую, сказал. Идём, что ли, наверх? Мне тут как-то не по себе, дрянное это место. И дознаватель ваш был дрянь.
Мажуга взял девчонку за шиворот, поставил на ноги, и объяснил:
— Пойдёшь со мной, дура, поняла? Попробуешь сбежать, тебя поймают и вон как дружка твоего, пристрелят, а то и чего похуже сделают. И учти: если б не я, тебя бы уже пришили.
— Поняла, дядька, поняла, — шмыгая носом, протянула воровка. — Не отдавай меня этим только, и я буду хорошей.
Мажуга хмыкнул: «Хорошей! Кочерга ты закопчённая…» — и пошёл вслед за Самохой к дверям, не выпуская из кулака воротник пленницы. Задержался только, чтобы ударить её по руке и заставить выпустить нож, который девчонка сумела на ходу подобрать с мёртвого тела.
По дороге она стала ныть:
— Дяденька, дяденька, ты меня призренцам только не отдавай! Слышь, дяденька!
Мажуга не отвечал, только иногда встряхивал пленницу, чтобы не вертелась и шагала в ногу. На лестнице стояли давешние каратели. Тот, что не курил, осторожно спросил:
— Стреляли, вроде? Али почудилось мне?
Приятель ткнул его локтем и указал взглядом свежие бинты на предплечье Самохи.
— А я чо, — нервно вертя в руках обрез, буркнул боец, — нам входить запретили. Нам велели здесь…
— Правильно велели, — буркнул управленец. — Ты передал, чтоб Харитона сыскали?
— Как приказано было, усе исполнил.
— И что?
— Так я ж враз обратно. Вроде, послали когось.
— Ладно, идём.
Мажуга с лестницы оглянулся и увидел, что каратели глядят ему вслед, потом сообразил — парней удивило, что он волочёт с собой девчонку. Её-то прежде здесь не было.
— А куда мы идём? — спросил сверху Самоха.
— К тебе, конечно, — хмыкнул Игнаш, — ты ж золото у себя в кабинете держишь, или как? Я работу исполнил, ну, первую часть работы. Вот тебе вор…
Ржавый пошевелил кулаком, в котором сжимал воротник облезлой куртки пленницы.
— Ай, дядька, ты чего тряхаешься? И я не вор! Я ж ничего стянуть не успела, значит, не вор!
— А кто у мужика кошель нынче утром увёл, дура?
Когда проходили через первый этаж, Самоха попросил подождать:
— Я щас.
Он пошёл к входной двери. По ночному времени она была заперта, и входа за столом сидели двое караульных. Завидев управленца, оба вскочили и замахали руками, торопливо разгоняя облачко дыма.
— Курите, мутафагово семя? — строго рявкнул Самоха, втягивая ноздрями воздух. — Научились у карателей… Дурман смолите, что ли, олухи? Ох, возьмуся за вас… За Харитоном послали?
— Курчан пошёл. Да мы не…
— Ладно, ладно. Я у себя. Как вернётся Курчан, пусть ко мне живо мчится.
В кабинете Самоха кивнул Мажуге на стул и, открыл шкаф, стал бренчать содержимым. Игнаш уселся, рывком заставил девчонку опуститься на пол и велел:
— Сиди и помалкивай, если пошевелишься, сразу стреляю.
— Злой ты, дядька.
Самоха захлопнул шкаф, в руках у него был кошель и бутылка. Вжимая живот, пролез на своё место за столом, открыл бутылку, сделал большой глоток, жестом предложил Мажуге, тот покачал головой — нет.
— Ну, как хочешь. Держи, вот.
Управленец стал отсчитывать золото, девчонка тут же потянулась к столу, поглядеть. Мажуга снова толкнул её, принял монеты и упрятал во внутренний карман. Девчонка проводила золото внимательным взглядом.
— Теперь дело говори.
— А чего говорить? Ваша установка, — Мажуга покосился на воровку, та засопела и отвернулась, — ваша вещь, говорю, уже наверняка из Харькова уехала давно. Придётся искать, стало быть. Расходы у меня будут.
— Возместим, Ржавый, всё возместим, я ж не обману! И где это…
— Курчан твой? Сейчас явится, скажет, не застал Харитона дома.
— Чего? Ты, что ли, решил, что Харитон?..
— Так щас вот подумал: он со мной вместе из Управы ушёл. Так?
— Ну. И шо?
— Ушёл и дал знак этим вот. Слышишь, дура, говори лучше по-хорошему, кто вас на Управу навёл?
— А я чо? Знаю про вашу Управу, чоль? Рыло сказал, нужно в один подвал залезть, ход он покажет. Вынести, чо получится, за всё заплатят.
— Рыло — это которого застрелили?
— Ага-а-а… — девчонка вспомнила, что дружок мёртв, и захлюпала носом.
— Ну-ка, не реви. Не реви, сказал, ну! А ему кто велел? Кто ход показывал? Молчишь? Ладно…
За дверью затопали, потом раздался стук.
— Самоха, мне сказали, ты велел…
— Входи, Курчан, — Самоха снова приложился к бутылке и пожаловался, — рану печёт.
В кабинет заглянул молодой пушкарь, кудрявый ладный парень.
— Ну чо? Харитона видел?
— А как же, он одетый был, будто и не ложился вовсе. Сказал, за мной прибежит скоренько.
— Ладно, ступай.
— Постой за дверью, парень, — велел Ржавый.
Пушкарь убрался в коридор.
— Что скажешь, Игнаш?
— Вели, чтобы не выпускали Харитона с Харькова. Пусть по всем выходам ждут его. Не придёт он в Управу. Вишь, одетый был, значит, ждал, чем у Востряка дело закончится. Сейчас струхнет и в бега ударится.
— Курчан! — крикнул Самоха. — Зайди, слышь!
Когда пушкарь снова заглянул в кабинет, Игнаш снова заговорил:
— Самоха, послушай. Я человек чужой, ты вели, чтобы меня слушались. Харитона ещё можно нагнать, если сейчас за ним двинуть. Я к нему пойду, отряди со мной кого… Да хоть вот этого, молодого. И замарашку, дуру эту, пусть стерегут, запрут пусть где, а ещё лучше связать её.
— Дядька, не надо меня вязать, — попросила воровка. — Я ж теперь хорошая стала.
— Самоха, с этой хорошей глаз не спускать, понял? Точно понял?
Толстяк сделал ещё глоток и кивнул.
— Нет, ты не понял. Она может оказаться единственным свидетелем. Если её застрелят при попытке к бегству, я ничего не найду.