можно выявить некоторые закономерности, присущие динамике военных или партийных режимов, понятно, что базовую логику политического развития страны задавала сама ситуация территориального раскола. Эта логика была упразднена после создания в 1949 году Китайской Народной Республики.
Несостоявшихся государств в современном мире довольно много. Наиболее известное – Сомали, где территориальный раскол и боевые действия между отдельными военно-политическими группировками продолжаются почти непрерывно с конца 1980-х годов по сей день (с краткой передышкой в 2006–2009 годах). Другой пример – ЦентральноАфриканская Республика (ЦАР). Там гражданская война идет в режиме нон-стоп с 2012 года. В начале 2024 года примерно половину территории страны контролировали силы, более или менее лояльные президенту Фостену-Арканжу Туадера, включая регулярную армию страны, военную миссию ООН, остатки ЧВК «Вагнер» и подготовленных вагнеровцами местных отрядов (так называемых черных русских). К этому надо добавить природоохранных рейнджеров в национальных парках и обосновавшихся в ЦАР повстанцев из соседнего Чада. Многие из этих групп чисто формально признавали власть Туадера – гражданского политика, дважды избравшегося президентом на выборах (впрочем, весьма сомнительных). Другую половину страны контролировали две военно-политические коалиции – мусульманская «Селека» и христианско-анимистская «Анти-Балака», находившиеся в состоянии войны как против правительства, так и друг с другом. Пытаться охарактеризовать режим ЦАР как военный или какой-то иной – неблагодарное дело, хотя понятно, что ситуацию в стране контролируют те, кто обладает военной силой.
В условиях военного режима контролирующие его структуры должны обладать правом на легитимное применение насилия. В несостоявшихся государствах это правило не соблюдается по определению, поскольку разные стороны вооруженных конфликтов, раздирающих эти государства на части, отказывают друг другу в легитимности. Бывает и так, что сами вооруженные группы не рассматривают себя как легитимных политических игроков, но при этом фактически присваивают власть на отдельных территориях, вышедших из-под контроля правительства. Например, к марту 2024 года около 80 % столицы Гаити Порт-о-Пренса контролировали криминальные банды, наиболее влиятельной среди которых считалась группировка Джимми Шеризье, обладателя пугающей клички Барбекю. Понятно, что власть банд опирается на жестокое вооруженное насилие, на что и намекает кличка лидера (впрочем, сам Шеризье объясняет ее тем, что его мать торговала на улице жареной курятиной).
Надо заметить, что чем больше возможности бандитов, тем чаще они претендуют на политические роли, а значит, на легитимность. Самый распространенный риторический прием, используемый для оправдания таких претензий, – утверждать, что банда раздает награбленное беднякам, обеспечивает рабочие места и поддерживает порядок на «своей» территории, что делает ее лидеров объектами народной любви. Особенно охотно к такой робингудовской риторике прибегают лидеры латиноамериканских наркокартелей. Однако до настоящей легитимности тут еще далеко. Следующий шаг – с помощью подкупа и запугивания обеспечить присутствие своих ставленников в выборных и невыборных органах власти. Если это удается, то банда, не переставая быть бандой, становится в то же время группой влияния.
А поскольку бандиты продолжают полагаться на вооруженную силу, не приходится удивляться, что в этом новом качестве они нередко оказываются партнерами государственных силовых структур, иногда довольно глубоко интегрируясь не только с органами правопорядка в лице «плохих копов», но и с силовыми структурами, решающими политические задачи. Такая ситуация сложилась, например, в Колумбии в период длительной вялотекущей гражданской войны, продолжавшейся с 1964 по 2016 годы и не вполне закончившейся по сей день. Значительная часть операций против левых повстанцев, которые в ходе этой войны противостояли правительству, осуществлялась не вооруженными силами страны, которым это было вменено в обязанность, а полувоенными добровольческими формированиями, крупнейшим среди которых был «Американский антикоммунистический альянс» (ААА).
Финансирование ААА и других групп такого рода в немалой мере осуществлялось за счет торговли наркотиками, а в число их лидеров входили наркобароны. Постепенно грань между отдельными группами военных, организованной преступностью и крайне правыми вооруженными формированиями практически стерлась. Но до уровня несостоявшегося государства Колумбия не деградировала, потому что левые повстанцы (которые, кстати, тоже не брезговали наркоторговлей) контролировали лишь окраинные и малонаселенные территории страны, в то время как ААА и подобные ему структуры не располагали достаточной политической автономией, оставаясь в фактическом подчинении у военно-политического руководства страны. Они оказывали правительству услуги в борьбе с повстанцами в обмен на возможность заниматься криминальным бизнесом и в этом смысле были важной частью колумбийского политического ландшафта, но иной политической повестки у них не было.
1.2. Власть и влияние
Обратимся теперь к другой части определения, в которой делается специальная оговорка о том, что при военном режиме военным может принадлежать не власть, а решающее влияние на процесс принятия решений. Такое бывает, когда военные предпочитают править из-за кулис, что позволяет возложить ответственность за принятие решений на гражданских политиков. Но если само содержание решений зависит в основном от военных, то правомерно говорить о военном режиме. Подобную ситуацию называют непрямым военным режимом.
Примером может служить Аргентина 1959–1966 годов. С 1946 по 1955 год у власти в Аргентине стоял Хуан Перон, популярный лидер, во многом определивший дальнейшую траекторию развития страны, но в середине 1950-х столкнувшийся с серьезным сопротивлением со стороны широкой коалиции правых и левых политиков, которым удалось привлечь на свою сторону армию. Страна фактически оказалась в состоянии гражданской войны. Ее пиком стала бомбардировка Буэнос-Айреса, предпринятая выступившими против Перона силами военно-морской авиации Аргентины и унесшая жизни более 300 гражданских лиц. 16 сентября 1955 года произошел переворот, который его инициаторы назвали освободительной революцией: группа военных заговорщиков свергла Перона, вынудив его покинуть страну. На короткое время в стране установилось прямое военное правление. В 1958 году, столкнувшись с неуправляемым экономическим кризисом и массовыми выступлениями противников диктатуры, а также с несколькими вооруженными мятежами, военные предпочли провести выборы и передать власть гражданским политикам.
Отход военных от власти был сопряжен с некоторыми условиями. Ключевыми были отстранение от власти Перона и его сторонников. Экс-президент должен был оставаться в эмиграции, а его партия, которая наверняка выиграла бы выборы, находилась под запретом и не могла выдвинуть своих кандидатов ни на президентский пост, ни в представительные собрания разных уровней. Однако выиграть выборы в Аргентине без поддержки перонистов, явной или неявной, было невозможно. Один из допущенных к президентским выборам кандидатов, Артуро Фрондиси, заключил тайный пакт с перонистами, заручившись их поддержкой в обмен на обещание политических послаблений и постепенной легализации, и выиграл выборы.
В течение всего президентского срока Фрондиси оставался, можно сказать, слугой двух господ, стараясь угодить военным, влияние которых на политику его администрации оставалось весьма существенным, и в то же время выполнить свои обязательства перед перонистами. Закономерным итогом такого маневрирования стал новый военный переворот, который произошел в 1962 году. Свергнув Фрондиси, военные вновь передали власть гражданским политикам при условии их отказа от сотрудничества с Пероном, но выполнение этого условия оказалось не под силу и новому президенту. Он знал, что реальным источником голосов на аргентинских выборах были сторонники Перона. В 1966 году в результате очередного военного переворота непрямой военный режим в Аргентине сменился прямым.
В 1959–1966 годах в Аргентине проводились президентские и парламентские выборы, причем они были честными в том смысле, что голоса избирателей подсчитывались без серьезных манипуляций. Побеждали те кандидаты, которые действительно набирали большинство голосов. Почему же мы характеризуем аргентинский режим того периода как военный, то есть авторитарный, а не как демократию? Потому что в течение всего этого периода главное политическое решение, а именно решение о передаче власти, оставалось за военными. Военные не определяли, кто именно победит на выборах, однако спектр альтернатив, предлагавшихся аргентинскому обществу, был ограничен недопущением к власти Перона, который, как все в Аргентине понимали, занял бы президентский пост, если бы выборы были вполне свободными. Это ограничение гарантировалось угрозой переворота, то есть применения вооруженной силы, что и составляет ключевой признак военного режима.
Аргентинский случай не уникален. Непрямые военные режимы существовали в 1960–1980-х годах во многих странах Центральной Америки, о чем подробнее будет рассказано далее.
Выше, приводя примеры, я использовал слово «военные», но в определении речь идет о структурах, способных к легитимному применению вооруженного насилия. Столь многословная формулировка нужна по той причине, что в современном мире нет страны, в которой помимо собственно вооруженных сил отсутствовали бы другие государственные структуры, на законных основаниях располагающие оружием и применяющие его. В России такие структуры часто называют силовиками, и далее я буду время от времени использовать это слово.
К силовикам относятся прежде всего силы охраны правопорядка и государственной безопасности, причем среди тех и других в большинстве случаев выделяются специализированные ведомства, действующие независимо друг от друга и не встроенные в какую бы то ни было единую цепь командования (разного рода разведывательные и контрразведывательные службы, пограничные органы, агентства по борьбе с наркоторговлей, организованной преступностью и пр.). Именно такие структуры зачастую играют ведущую роль при установлении военных режимов, а затем принимают участие и в формировании органов власти военной диктатуры. Кроме того, нередко создаются так называемые парамилитарные организации, которые не входят в официальную структуру вооруженных сил или правоохранительных органов, но при этом по своему устройству подобны им. Вмешательство таких организаций в политику – весьма распространенное явление. Как правило, они и создаются в политических целях. Во многих странах не только на нормативно-правовом, но и на культурном уровне закреплено представление о том, что задача вооруженных сил – защита от внешнего врага и армейским офицерам не пристало вмешиваться в политику. Однако это не касается военных структур, в обязаннос