— Спасибо за исторический экскурс, — поблагодарил Химик, — если ты от страха так словоохотлив, то расслабься, на этой кобыле ты уже два года ездишь. Я даже не стану говорить банальные вещи вроде — ты знаешь три способа держать поводья: английский, немецкий, французский. Тело вспомнит само, автоматически.
Звероватый бородач (твой кучер Афиноген Захаров, — прошелестел Химик) подвел с поклоном к Николаю изящную, черную, с длинной шеей и мощными мышцами красотку, по-другому не скажешь, с умными глазами, которая первым делом начала, наклонив голову, исследовательно тыкаться по карманам Николая.
— Русская верховая, — сказал Химик, — лошадь, знающая себе цену и с чувством собственного достоинства. Все, умолкаю, просто расслабься и все само собой пойдет.
— Так, оба повода в левую руку, правой рукой беремся за заднюю луку, подняться на левом стремени, перенести правую руку на переднюю луку в тот момент, когда правая нога заносится через круп лошади, и упасть на седло, — победно закончил Историк.
— Сев в седло, не следует держать лошадь на месте, но тотчас надо тронуть ее вперед, — напомнил было Химик, но Историк уже ушел в дубле, сделал полувольт, вольт, контрвольт и закончил восьмеркой.
— Николай был отличным наездником с детства, ты оказался прав, все пошло само собой, — обрадовано сказал Историк, вытаскивая морковку для Флоры из кармана. — Вспоминается даже фото двух старших дочерей Николая Второго: Ольги и Татьяны которые амазонками принимали парад своих подшефных кавалерийских полков в 1913 году: Вознесенского и Елисаветградского. Но, видимо, из-за жены и больного сына Николай пересел на автомобили.
— Да и ноги устают прилично, — прокомментировал Химик, — выражение кавалерийская походка в обиходе не зря, ляжки раздаются при постоянных упражнениях. Ну и что хорошего в растяжении тазобедренного сустава?
— Ничего, — согласился Историк, — но коняша просто прелесть. И он потрепал Флору за шею.
— Я только пройдусь по парку и сразу вернусь, Григорий Григорьевич, прошу Вас не волнуйтесь, — поставил он в известность Даниловича и коротким шагом направил кобылу в ворота.
Володька стоял у турника в южной части парка, разминаясь перед подходом. Подъезжавшего Николая, что заканчивал свой круг по парку, он видел и даже показал издалека тайный знак скрещенными пальцами, означавший на их тайном, ребяческом языке жестов, что-то вроде — круть.
— Володь, — произнес Николай подъехав, — ты где Жорика потерял?
— Он от цесаревны, Вашей матушки чуть позже тебя вернулся в игральную, пылая жаждой знания, — чуть насмешливо сказал Володя, — и пристал к моей матушке, требуя секрета как быстро выучиться. Что это на тебя нашло Ники: Данилович покусал ночью, а ты Жорика?
— Вежество и знания, увы, не заразны, — с горечью признался Николай, — мой метод — творческий сон. Молюсь Сергию Радонежскому, а ночью сон как задачку решить снится.
— Че, правда? — загорелся Володька.
— Ты осторожнее с православными, — запаниковал Химик, — они и через два века шуток не понимают: сначала человек — потом кинотеатр.
— Правда, Володька, только что бы правильно задачку святому доложить, надо в её условия сначала все-таки вникнуть, — объяснил Николай и сразу перевел скользкую тему, — матушка твоя решила уже куда ты идешь дальше учиться?
— Все мужчины военные в нашей семье, — пожал плечами Володька, — или в Первую Санкт-Петербургскую военную гимназию или во Вторую.
— Ты же понимаешь как там строго с дисциплиной, — спросил Николай, — на минуту опоздаешь, отправят домой. После прихода в корпус кадетов собирают в зале и смотрят чистые ли ногти, шея, уши. Могут заставить снять сапоги и посмотреть насколько грязные ноги. Про карцер не знаю, но за чрезвычайные проступки сорвут погоны.
Володька уныло кивнул. Да уж, какой контраст с Аничковым дворцом, где грязные ногти проверит лакей или личная служанка и сделает это вежливо, без оглашения результатов перед строем кадетов.
— А и впрямь, где наш кореш будет учиться точно? — полюбопытствовал Химик.
— Реально не знаю, — ответил Историк, — но могу включить мистера Холмса.
— В мире, где нет Холмса, есть примерно восемь кандидатов на Мориарти, — сострил Химик.
— Раунд! — признал Историк, — но, мне кажется, все очевидно. Володька, как безлошадный, будет учиться в ближайшем по расстоянии корпусу, если только они не оба расположены близко от дворца. До 1863 года далеко было до обоих кадетских корпусов. Второй корпус находится на реке Ждановка километрах в четырех от нас. Первый находился во дворце Меншикова примерно так же далёко, но потом на его место посадили Павловское военное училище. Это происходило в то время когда корпуса заменяли военными гимназиями. Первый корпус на тринадцать лет перевели на место военного училища в дом графа Воронцова у Обухова моста на реке Фонтанка, в нескольких кварталах от нас на север.
— Володька будет жить во дворце, пока АПешка доучивает Жоржика, но ходить учиться в корпус, а ведь это наша единственная пока боевая единица, — задумался Химик, — ее ценность упадет больше чем наполовину.
Будем ковать железо пока горячо решил Историк.
— Я ничего не обещаю, Володь, но когда приедет отец, я буду просить его разрешения привлечь к моему совместному обучению несколько самых умных и преданных гимназистов России из всех сословий. И, конечно, я рассчитываю на тебя тоже.
Володька еще не верил, но в его глазах расцветал огонёк надежды.
— Только не думай, Ники, что я боюсь, — сказал он, — просто без вас обучение будет… Он запнулся, подбирая слова, но Николай отлично его понял.
— Так уныло, — подсказал Великий князь и согласно дернул уголками губ, — вот и договорились, Володь. На чё забьемся — я больше подтянусь?
— Да ни в жизнь, — осмелел Володька, — на твою чёрную клавишу от фортепиано.
Оный осколок благолепия от роскошного инструмента рук Карла Шрёдера Ники спер во время ремонта, проходя мимо приглашенного мастера, улучив момент, когда тот отвернулся. С тех пор прошел год, но Николаю до сих пор было стыдно за свой поступок.
— Жди, — согласно бросил Николай и тронул поводья, — я только Флору в Манежную отведу. Проиграешь — с тебя задание.
Эти примитивные масляные лампы, боже, какой же от них духан, — морщился Химик, когда Николай шел в свои комнаты на третьем этаже, — когда дворец электрофицируют? Чувствую себя Алладином.
— И это очень странно, — отвечал Историк, — тело у нас на двоих одно, а запахи мы идентифицируем по-разному. Для меня это приятное амбрэ из терпкого запаха смородины, благородного жасмина и свежей нотки мяты. Разумеется, я шучу, но касаемо духана: лучше надышаться конопляным маслом чем парами керосина, не находишь?
И Историк мысленно подмигнул Химику.
— Раскрыта тайна пофигизма Николая Второго! — анонсировал Химик, — он слишком много дышал в детстве парами конопляного масла.
— Жаль, что я не могу ничем в тебя кинуть, — притворно огорчился Историк, открывая свою комнату, — но ты должен был разобраться, что масло все-таки растительное, хотя и с добавками.
— А еще от них жара, — капризно сказал Химик, — так и хочется схватить лакея за руку и потребовать прекратить майнить биткойны на царские деньги.
— Эге, батенька, да вы уже надышались, — шутливо встревожился Историк, усаживаясь за стол перед окном, — а до электрофикации Аничкова дворца еще восемь с половиной лет. Причем сами работы будут длиться несколько лет.
— Ох, Ма-а-ать драконов, — грустно сказал Химик, — а ведь в России первой в Европе электрофицировали какой-то город, как мне давным-давно читали на лекции.
— Справедливости ради, укажем, что в городе, возникшим как царская резиденция, я про город Пушкин, построить электростанцию с водонапорной башней было легче остальных, как мне кажется, — отметил Историк, — в электрофикации я не специалист, но с основными вехами и личностями, в общем, ознакомлен. Будем составлять ГОЭЛРО сейчас или займемся матикой?
— А кто ГОЭЛРО составлял и сколько ему сейчас лет, ты знаешь? — наивно спросил Химик.
— Семь, — сказал Историк, — демонстративно переворачивая страницу сборника задач, — и это ответ на первую задачку. ГОЭЛРО писала целая комиссия: кого-то из них расстреляли, кого-то сослали, так что и следа не найти, кто-то тупо партийный работник, а не электротехник. Но за главную тройку инженеров-энергетиков, они практически наши ровесники, я знаю и попозже мы об этом поговорим.
— Кстати, — оживился Химик, — а мы расстреливать будем?
— Конечно, — поднял воображаемые брови Историк, — и начнем с химиков, если они не замолчат.
— Ты не понимаешь, — начал жаловаться Химик, — с номографией мне пока не развернуться, с концертами под фортепиано я не выступаю, сижу тупень-тупенем — где моя лаборатория, газохроматограф, лазерно-искровой спектрометр?
— Рабынь и вино еще в заявочке черкани, — хладнокровно посоветовал Историк, — по крайней мере, шансов на их получение у папеньки будет больше. Думаю, если ты прямо сейчас начнешь думать над промышленным синтезом, хотя бы, аспирина — пользы будет намного больше. Для начала сформулируй техзадание.
Химик обиженно замолчал и Историк смог не отвлекаясь, приняться за задачки.
3
Математика сиротливо развалилась на столе, а Историк подперев голову задумчиво смотрел в окно на Невский проспект.
Двадцать четвертое ноября 1877 года, День Великомученицы Екатерины по православному календарю, четверг. Главный проспект Российской империи гудит и живет вечерней жизнью. Мысли вяло текут: кто-то истово крестится, скинув шапку на купол дворца, кто-то летит лихой двойкой, вот гимназист в каком-то неуклюжем плаще, бесконечно широком, переходит дорогу, снега и мороза еще нет, но несет холодом с реки, вот дама в приталенном пышном платье, настолько длинном, что подметает подолом тротуар, головной убор ее с перьями раскачивается в такт походке, будочка на углу, перед конной скульптурой, расклеена афишами и извозчики, извозчики и конка, звенит колокольчиком, а впереди бледным пятном лампа. И мертвый свет газовых фонарей, серебрящий смешные вывески «Суконный магазин», «Богемский хрусталь графа Гарраха», «Аптека» и наконец, — экспансия московских купцов — вывеска чайного короля этого века «Василий Перлов с сыновьями», через 10 лет им пожалует именное дворянство Александр Третий, а их символом станет чайный куст. Меховой магазин, крымские вина Христофорова — наружная реклама не так повсеместна еще и агрессивна, но уже скоро начнет тянуться растяжками на тротуар, мешая прохожим в буквальном смысле этого слова.