Властелин Колец — страница 5 из 9

Хранители. Летопись первая из эпопеи «Властелин Колец»

Глава I Нежданные встречи

Фродо проснулся, открыл глаза — и сразу понял, что лежит в кровати. Сначала он подумал, что немного заспался после длинного и очень неприятного сновидения, — ему и сейчас ещё было не по себе. Так, значит, он дома, и путешествие ему снилось? Или, может, он долго болел? Но потолок над ним выглядел непривычно и странно: высокий, плоский, с тёмными балками, богато украшенными искусной резьбой. Фродо совсем не хотелось вставать; спокойно лёжа в уютной постели, он разглядывал солнечные пятна на стенах и прислушивался к шуму водопада.

— Где я? И который сейчас час? — спросил он вслух, обращаясь к потолку.

— В доме Элронда, и сейчас утро, десять часов, — прозвучал ответ. — Утро двадцать четвёртого октября, если ты и это хочешь узнать.

— Гэндальф! — воскликнул Фродо и сел.

Так оно и было: старый маг устроился в кресле у открытого окна.

— Да, я здесь, — отозвался он. — Но самое удивительное, что ты тоже здесь — после всех нелепых глупостей, которые ты наделал по дороге.

Фродо опять улёгся. Ему было слишком покойно и уютно, чтобы спорить, да и в любом случае возражать особо не приходилось. Он уже проснулся окончательно и вспомнил всё, что было по пути: и крайне неудачную попытку "срезать напрямик" по Вековечному лесу, и "случайность" в "Гарцующем пони", и свой поистине безумный поступок, когда он надел на палец Кольцо в лощине под Завертью. Пока Фродо размышлял обо всех этих происшествиях и старательно, однако безуспешно, вспоминал, как же он попал сюда, в Раздол, Гэндальф молча попыхивал трубкой, выпуская за окно колечки дыма.

— А где Сэм? — после паузы спросил Фродо. — И все остальные? С ними ничего не случилось?

— Да, все они живы и здоровы, — ответил Гэндальф. — А Сэм дежурил у твоей постели, покуда я его не прогнал отдохнуть, примерно полчаса назад.

— Что же произошло у Брода? — осторожно поинтересовался Фродо. — Всё выглядело так туманно, да и сейчас, признаться, ясности не прибавилось.

— Ещё бы! Ведь ты уже начал развоплощаться, — ответил Гэндальф. — Эта рана в плечо едва тебя не доконала. Ещё несколько часов, и тебе никто не сумел бы помочь. А всё же ты оказался поразительно стойким, мой дорогой хоббит! В Могильнике ты держался просто молодцом. Возможно, это был самый опасный момент из всех. Жаль, что тебе не достало сил у Заверти.

— Тебе, я вижу, уже многое известно, — удивился Фродо. — Про Могильник я ещё никому не рассказывал: сначала боялся об этом вспоминать, а потом нам всем стало не до рассказов. Как же ты-то узнал?!

— Ты разговаривал во сне, Фродо, — мягко объяснил ему Гэндальф. — И я без труда разобрался в твоих мыслях и воспоминаниях. Не тревожься! Хоть я и сказал сейчас "нелепые глупости", но на самом деле считаю, что ты — и остальные — проявили себя просто прекрасно. Немалый подвиг дойти так далеко и сквозь столькие опасности, сохранив при этом Кольцо.

— Мы не добрались бы сюда без Бродяжника, — сказал Фродо. — Но где же был ты? Без тебя я не знал, на что решиться.

— Меня задержали, — ответил Гэндальф. — И это едва нас не погубило. Впрочем, тут я не слишком уверен: возможно, что всё обернулось и к лучшему.

— Расскажи же, что случилось-то?!

— Всему своё время! Тебе сегодня нельзя много разговаривать и волноваться. Так считает Элронд.

— Зато разговоры помешают мне думать и недоумевать, что не менее утомительно, — возразил Фродо. — Я уже, как видишь, пришёл в себя и помню много непонятного. Что тебя задержало? Объясни мне хоть это!

— Очень скоро ты услышишь решительно всё, что тебя интересует, — сказал Гэндальф. — Как только ты окончательно оправишься, мы соберем Совет. А пока я скажу тебе только одно: я попал в плен.

— Ты?!! — воскликнул Фродо.

— Да, я, Гэндальф Серый, — мрачно подтвердил маг. — В мире много могущественных сил, и добрых, и злых. Перед некоторыми даже мне приходится отступать. С некоторыми я ещё никогда не сталкивался. Но мой час близок. В дело вступили Владыка Моргула и его Чёрные Всадники. Приближается война!

— Выходит, ты уже знал про Всадников — ещё до того, как я с ними встретился?

— Знал, и однажды говорил тебе о них, ибо Чёрные Всадники — это призраки Кольца, девять слуг Властелина Колец. Но я не знал, что они опять появились, — иначе немедленно бежал бы с тобой. Мне стало известно про Девятерых только когда я расстался с тобой в июне. Но об этом ты тоже узнаешь чуть позже. Меня задержали далеко на юге, и пока от гибельных несчастий нас избавил Арагорн.

— Да, — сказал Фродо, — без Бродяжника мы погибли бы. Однако сначала я побаивался его. А Сэм, мне кажется, так ему и не поверил — по крайней мере, пока мы не повстречали Глорфинделя.

— Слышал я и про это, — улыбнулся Гэндальф. — Ну, больше у него никаких сомнений не осталось.

— Я рад, — сказал Фродо. — Потому что мне очень нравится Бродяжник. Впрочем, "нравится" тут не очень подходящее слово: я его по-настоящему полюбил. Хотя он, конечно же, странный человек и временами казался мне просто зловещим. Но знаешь, он часто напоминал мне тебя. Я даже не представлял, что среди Большого народа встречаются такие люди, как Бродяжник. Мне казалось, что они просто большие и глуповатые: либо добрые и бестолковые, вроде Буттербура, либо тупые и злобные, наподобие Билла Осинника. Впрочем, мы в Шире про людей практически ничего не знаем, если не считать пригорян.

— Вы и пригорян плохо знаете, если ты счёл старину Барлимана бестолковым, — с мимолётной усмешкой заметил Гэндальф. — Он вполне себе на уме. Язык у него работает проворнее, чем голова, но суть-то он и через кирпичную стену разглядит, как говаривают в Бри, правда, не сразу. Однако в Средиземье осталось мало людей, подобных Арагорну, сыну Арахорна. Род Королей из-за Моря почти прекратился. Возможно, эта Война за Кольцо станет их последним деянием.

— Ты хочешь сказать, что предки Бродяжника — это и есть люди Заокраинного Запада? — не поверил своим ушам Фродо. — Я думал их давным-давно нет. Я считал его просто следопытом.

— Просто следопытом! — воскликнул в свою очередь Гэндальф. — Мой милый Фродо, следопыты и есть последние остатки на Севере великого народа людей Запада. В прошлом они не раз мне помогали, да и в будущем мне не обойтись без их помощи. Мы добрались до Раздола, но Кольцу суждено упокоиться не здесь.

— Видимо так, — согласился Фродо. — Но я-то думал: попасть бы сюда… и надеюсь, дальше мне идти не придётся. Так хочется просто отдохнуть. Я уже целый месяц в пути и в сплошных приключениях — и этого с меня совершенно достаточно. — Фродо умолк и закрыл глаза. Но, немного помолчав, заговорил снова:

— Я тут подсчитывал, и у меня получается, что сегодня только двадцать первое октября, а не двадцать четвёртое. Потому что мы вышли к Броду двадцатого.

— Хватит, — сказал Гэндальф. — Тебе вредно утомляться. Как твоё плечо и бок?

— Не знаю, — ответил Фродо. — Вроде бы никак, что само по себе уже есть улучшение, однако… — он пошевелился, — кажется, рука слегка двигается. Да, она точно возвращается к жизни. И уже не холодная, — добавил он, дотронувшись правой рукой до левой.

— Хорошо! — сказал Гэндальф. — Ты быстро поправляешься и вскоре совсем выздоровеешь. Элронд исцелил тебя: он врачевал твою рану несколько дней, с тех пор, как тебя сюда принесли.

— Дней? — удивлённо перебил его Фродо.

— Три дня и четыре ночи, если быть точным. Эльфы принесли тебя с Брода вечером двадцатого, — последний день, который ты запомнил. Мы все ужасно тревожились, а Сэм так вообще не отходил от тебя ни ночью, ни днём — разве что бегал по поручениям. Элронд искусный и опытный целитель, но оружие Врага беспощадно и смертоносно. Честно говоря, я почти ни на что не надеялся, ибо подозревал, что в твоей ране остался обломок клинка. Но его удалось обнаружить только прошлой ночью, после чего Элронд извлёк его. Он ушёл глубоко и неотвратимо пробирался ещё глубже.

Фродо вспомнил зазубренный кинжал, исчезающий в руке Бродяжника, и содрогнулся.

— Не пугайся! — сказал Гэндальф. — Он исчез. Истаял. Но ты сумел доказать нам, что хоббиты цепко держатся за этот мир. Многие могучие воины из Большого народа, которых я знал, стали бы призраками от раны, нанесённой моргульским клинком, меньше чем в неделю, а ведь ты сопротивлялся семнадцать дней!

— А что было бы, если бы я не выдержал? — спросил Фродо. — Что эти Чёрные Всадники собирались со мной сделать?

— Они пытались пронзить твоё сердце моргульским клинком, который остаётся в ране. Если бы им это удалось, ты стал бы таким же, как они, но слабее — и вынужден был бы им подчиниться. Ты превратился бы в призрака, подвластного Чёрному Властелину, и он вечно мучил бы тебя за попытку присвоить его Кольцо; если только есть мука страшнее, чем видеть отобранное у тебя Кольцо на его пальце.

— Хорошо, что я не знал об этой ужасной опасности! — снова содрогнувшись, прошептал Фродо. — Я и без того смертельно перепугался, но если б я знал тогда, чем рискую, то даже шевельнуться бы — и то не посмел. Просто чудо, что мне удалось спастись!

— Да, тебе помогло слепое счастье… или судьба, — сказал Гэндальф. — Я уж не говорю про твою отвагу! Ибо Чёрному Всаднику не удалось всадить клинок тебе в сердце: ты был ранен только в плечо; а всё потому, что сопротивлялся до последнего. И всё же ты был на волосок от гибели, потому что, надев Кольцо, ты сам наполовину очутился в призрачном мире. Ты увидел Всадников, а они — тебя. Ты как бы сам отдался им в руки.

— Я знаю, — сказал Фродо. — Они оказались такими жуткими! Только почему мы видим их коней?

— Потому что это настоящие кони, из плоти и крови. Да и чёрные плащи тоже самые обычные — они лишь скрывают их бесплотность, когда Всадникам приходится общаться с живыми.

— Тогда почему же эти живые кони не боятся таких седоков? Ведь всех других животных охватывает страх, если к ним приближаются Чёрные Всадники. Даже конь Глорфинделя — и тот испугался. Собаки скулят, гуси гогочут…

— Потому что их кони рождены и выращены в Мордоре, чтобы служить вассалам Чёрного Властелина. Не все его слуги — бесплотные призраки. Ему подвластны орки и тролли, варги и волколаки, а кроме того были и все ещё есть множество людей, королей и воинов, которые ходят живыми под солнцем, и всё же выполняют его волю. И число их растёт день ото дня.

— А Раздол? А эльфы? Над ними-то он не властен?

— Сейчас — нет. Но если ему удастся покорить весь мир, не устоят и эльфы. Эльфы могут бояться Чёрного Властелина, бежать от него, но никогда больше они не прислушаются к нему и не станут ему служить. А здесь, в Раздоле, до сих пор живут его главные враги: Мудрые эльфы, Владыки из рода Эльдер, пришедшие из-за Заокраинного Моря. Им не страшны призраки Кольца, потому что те, кто жил в Благословенной Земле, пребывают одновременно в обоих мирах, и способны справиться как со Зримыми, так и с Незримыми.

— Мне показалось, что я видел сверкающую белую фигуру, которая не таяла в дымке, как всё прочее. Так это был Глорфиндель, да?

— Да, ты увидел его в миг, когда он был на другой стороне. Ведь Глорфиндель принадлежит к знати Перворождённых, он — лорд из дома эльфийских принцев. Словом, в Раздоле отыщутся силы, способные на время сдержать мощь Мордора, — да и в других местах такие силы есть. Даже у вас, в Шире, пусть и иного рода. Но если течение событий не изменится, все свободные земли превратятся в островки, окружённые океаном воинства, которое двинет на них Чёрный Властелин… И всё же, — маг внезапно поднялся, и его борода грозно встопорщилась, — мы должны сохранять спокойное мужество. Ты скоро совсем поправишься — если я не заговорю тебя сегодня до смерти. Здесь, в Раздоле, нам ничто не угрожает, до поры до времени. Так что не тревожься.

— Мужества у меня нет, так что сохранять мне нечего, — отозвался Фродо. — Но я сейчас и не тревожусь. И всё-таки, расскажи мне о моих друзьях и о том, чем всё кончилось у Брода, — и на сегодня с меня хватит. Меня что-то клонит ко сну, но пока ты не расскажешь, что с ними сталось, всё равно не смогу уснуть.

Гэндальф пододвинул кресло к кровати и окинул Фродо испытующим взглядом. На щёки хоббита вернулся румянец, глаза ясные и спокойные. Он улыбался и выглядел вполне здоровым, но от взгляда мага не укрылось слабое, почти неуловимое изменение: тело хоббита, и особенно его левая рука, неподвижно лежащая поверх одеяла словно бы стали чуть-чуть прозрачными.

"Впрочем, этого следовало ожидать, — подумал про себя Гэндальф. — А ведь он не прошёл даже половины пути, и что с ним случится, когда он его закончит, не сумеет предсказать и сам Элронд. Думаю, ничего дурного. Возможно, он будет как хрустальный сосуд, наполненный чистым светом, для глаз, которые способны видеть".

— Выглядишь ты прекрасно, — сказал он вслух. — Думаю, короткий рассказ тебе не повредит. Я не буду спрашивать разрешения у Элронда, но расскажу лишь вкратце — учти! — а потом тебе снова нужно будет поспать. У Брода, насколько мне удалось разобраться, произошло следующее: как только ты поскакал к реке, Чёрные Всадники ринулись за тобой. Ты стоял на пороге их мира, поэтому они ясно тебя видели и не должны были полагаться на зрение коней. И кроме того их притягивало Кольцо. Твои друзья отпрыгнули с их пути, иначе были бы просто растоптаны. Они были не в силах ни догнать Всадников, ни противостоять им. Вся надежда оставалась на белого коня, — лишь он мог спасти тебя. Без лошадей даже Глорфиндель с Арагорном не выстояли бы против всех Девятерых зараз.

Потом, когда Кольценосцы умчались, твои друзья побежали к реке. Неподалеку от Брода у самой дороги есть полускрытая низкорослыми деревцами лощина. Там они быстро развели огонь, поскольку Глорфиндель знал, что, если Всадники сунутся в реку, она разольётся буйным потоком, а ему придётся вступить в бой со всеми, кто останется на этом берегу. Как только разбушевались волны, он ринулся вперёд, сопровождаемый Арагорном и остальными с горящими сучьями в руках. Очутившись между огнём и водой и увидев высокородного эльфа, раскрывшего себя в своём гневе, Всадники смешались, а их кони мгновенно взбесились от страха. Трёх смыло первыми же волнами прилива, остальных обезумевшие лошади тоже затащили в реку, и их подхватило водоворотом.

— Значит, Чёрным Всадникам настал конец? — спросил Фродо.

— Нет, — ответил Гэндальф. — Наверняка погибли только их кони, а без них им просто никуда. Но самих призраков Кольца так легко не уничтожить. Хотя пока их можно уже не бояться. Когда разлив окончательно схлынул, твои друзья переправились через реку и нашли тебя. Ты лежал ничком на высоком берегу, холодный и бледный, а под тобой валялся твой сломанный меч. Конь стоял рядом, охраняя тебя. Друзья боялись, что ты умер, или даже хуже. Вышедшие навстречу вам эльфы встретили их, когда они медленно несли тебя к Раздолу.

— А кто устроил Разлив? — спросил Фродо.

— Элронд, — сказал Гэндальф. — Река этой долины покорна его воле и поднимается в гневе, когда ему необходимо срочно оборонить Брод. Как только предводитель Кольценосцев коснулся воды, Элронд вызвал прилив. Ну и я добавил, так сказать, несколько штрихов. Не знаю, успел ты заметить или нет, но часть волн приняла форму белых скакунов с сияющими белыми всадниками на них, а за конницей, подгоняемые ревущими волнами, катились сметающие всё на своём пути валуны. Когда я увидел всю ярость разлива, то на мгновение испугался, что мы переусердствовали и не сможем обуздать водяное войско, но всё обошлось: вас река не тронула. Да, мощная сила скрыта в водах, стекающих со снегов Мглистых гор.

— Да, теперь я вспомнил, — воскликнул Фродо. — Я услышал страшный рёв и решил, что нам всем суждено утонуть — и мне, и Всадникам, и моим друзьям. Зато больше нам ничто не угрожает!

Гэндальф кинул на Фродо быстрый взгляд, но тот уже закрыл глаза.

— Ты прав, — сказал маг. — Пока вам больше ничто не угрожает. Скоро здесь будет праздник и пир в честь победы у Бруиненского Брода, и там вас ожидают почётные места.

— Замечательно! — отозвался Фродо. — Знаешь, меня до сих пор удивляет, что все эти великие владыки — Элронд, Глорфиндель, не говоря уж о Бродяжнике, взяли на себя труд позаботиться о нас и были со мной так любезны…

— Ну, на то у них были причины, — улыбнулся Гэндальф, — и весьма веские. Во-первых, я просил их об этом. Во-вторых, Кольцо: ведь ты его хранитель. Кроме того, ты наследник Бильбо, который нашёл это Кольцо.

— Милый Бильбо! — сонно пробормотал Фродо. — Где-то он сейчас? Вот бы рассказать ему о наших неурядицах. Они бы его наверняка позабавили… "Вверх подпрыгнула корова"! И "несчастный старый тролль"!..

С этими словами Фродо уснул.

Итак, Фродо благополучно добрался до Последней Обители к востоку от Моря. В этой Обители, как говаривал Бильбо, было приятно и есть, и спать, и рассказывать, и петь, и просто сидеть и размышлять, и заниматься всем понемножку. Те, кто попадали туда, мигом исцелялись от усталости, страха и печали.

Под вечер, когда Фродо проснулся снова, он почувствовал, что спать ему уже совершенно не хочется, а хочется есть и, пожалуй, выпить бокал вина, после чего вполне можно будет обратиться к песням и рассказам. Он откинул одеяло, соскочил на пол — и с радостью ощутил, что его левая рука действует почти так же хорошо, как раньше. На стуле у кровати лежала чистая одежда из зелёной материи, которая пришлась ему как раз в пору. Одеваясь, он глянул на себя в зеркало и с удивлением обнаружил, что очень исхудал: он опять напоминал того юного племянника Бильбо, который с удовольствием бродил с ним по тропинкам Шира; но глаза, смотревшие на него из зеркала, были глазами зрелого хоббита.

— Да, ты кое-что повидал с тех пор, как глядел на меня из зеркала в Хоббитании, — сказал Фродо своему отражению. — Ну как, доволен, что мы опять встретились?

Он раскинул руки, сладко потянулся и начал насвистывать.

В это время кто-то постучал в дверь, и на пороге комнаты появился Сэм. Он подбежал к Фродо, бережно взял и слегка пожал его левую руку, а потом вспыхнул и смущённо отвернулся в сторону.

— Привет, Сэм! — весело сказал Фродо.

— Тёплая! — пробормотал Сэм. — Это я про вашу руку, мистер Фродо. Ведь столько долгих ночей она была у вас ледышка-ледышкой. Гип-гип-ура! — воскликнул он, снова поворачиваясь с сияющими глазами и пританцовывая. — Я рад, сэр, видеть вас снова самим собой и на ногах! Гэндальф послал меня, чтобы я у вас спросил, готовы ли вы спуститься вниз. Я было решил, что он шутит.

— Вполне готов, — сказал ему Фродо. — И мне не терпится повидать всех остальных!

— Я отведу вас к ним, сэр, — предложил Сэм. — Это ведь огромный дом, и очень необычный. Масса всяких закоулков, и никогда не знаешь, что ждёт тебя за углом. А эльфы, сэр! Куда ни пойдёшь, кругом эльфы! Одни как короли, грозные и ослепительные, так что на них даже глядеть боязно, а другие — ну чистые дети! И всюду музыка, всюду песни. Мне-то, конечно, слушать особо не хотелось, да, признаться, и некогда было, но я тут уже немного освоился.

— Я знаю, почему у тебя не было времени, — с благодарностью в голосе перебил его Фродо. — Зато уж сегодня ты всласть повеселишься и наслушаешься тоже! Идём, покажи мне здешние закоулки.

Они миновали несколько коридоров, спустились по нескольким высоким лестницам и вышли в прекрасный сад, разбитый на высоком берегу реки. Здесь, на просторной веранде у восточного торца дома Фродо увидел своих друзей. Долина внизу уже погрузилась в тени, но на склонах далёких гор ещё играло заходящее солнце. Предвечерний сумрак был прозрачным и тёплым, звучно шумел водопад, а воздух был напоён ароматов цветов, запахом трав и свежей листвы, как будто здесь, в садах Элронда, остановилось на отдых отступающее лето.

— У-р-р-р-ра! — вскакивая, закричал Пин. — Вот он — наш благородный родич! Дорогу Фродо, Властелину Кольца!

— Цыц! — резко оборвал его Гэндальф, сидевший в тени в глубине веранды. — Злу нет доступа в эту долину, но всё же не следует его сюда призывать. Властелином Колец величают не Фродо, а хозяина Чёрного замка в Мордоре, чья тень снова распростёрлась над миром! Мы укрылись в надёжной крепости. Но вокруг неё сгущается мрак.

— Вот так вот он нас беспрестанно и подбадривает, — пробурчал Пин, обращаясь к Фродо. — И считает, что меня надо постоянно одёргивать. Но в этом доме почти невозможно думать о чём-нибудь мрачном или грустном. Мне тут всё время хочется петь — только не знаю я подходящей песни.

— Да и у меня тоже песенное настроение, — радостно рассмеявшись, заметил Фродо. — Но сначала мне хотелось бы поесть и выпить!

— С этим здесь просто, — сказал ему Пин. — Тем более что тебе не изменил твой нюх: ты сумел проснуться как раз к обеду.

— Не к обеду, а к пиру! — поправил его Мерри. — Едва только Гэндальф объявил, что ты выздоравливаешь, началась подготовка.

Не успел он договорить, как зазвонили колокольчики, созывающие гостей к праздничному столу.

Трапезный зал в доме Элронда был полон: в основном здесь собрались эльфы, но были и другие народы. Элронд, как обычно, занял роскошное кресло во главе длинного стола, стоявшего на возвышении; по одну руку от него сел Глорфиндель, по другую Гэндальф.

Фродо смотрел на них — и не мог насмотреться: ведь Элронда, героя стольких легенд, он видел впервые, а Глорфиндель и Гэндальф — даже Гэндальф, которого он вроде бы знал, — обрели рядом с ним свой истинный облик — облик достойных и могущественных лордов.

Гэндальф был ниже Элронда и Глорфинделя, но его длинные белые волосы, густая серебрящаяся борода, покрытое морщинами лицо и широкие плечи делали его похожим на короля из древней легенды; а его зоркие глаза под снежными бровями напоминали приугасшие до времени угольки, способные вспыхнуть в любое мгновение ослепительным — если не испепеляющим — пламенем.

Глорфиндель — высокий, статный, с волосами, отливающими светлым золотом, с яркими, проницательными глазами и музыкальным голосом — казался юным, отважным и беззаботным, но чело его говорило о мудрости, а руки о силе.

По лицу Элронда возраст не угадывался: оно, вероятно, казалось бы молодым, если б на нём не отпечатался опыт бессчётных — и радостных и горестных — лет. На его густых пепельных волосах неярко мерцала серебряная корона, а в серых, словно светлые сумерки, глазах трепетали неуловимо поблёскивающие звёздные искры. Он выглядел мудрым, как древний властитель, и могучим, как зрелый, опытный воин. Да он и был воином-властителем, этот исконный Владыка Раздола, пользующийся равным уважением среди эльфов и людей.

В середине стола напротив стены, украшенной шпалерами, в кресле под балдахином сидела прекрасная гостья, но в чертах её лица, женственных и нежных, повторялся — или, вернее, угадывался — мужественный облик хозяина дома, и вглядевшись внимательней, Фродо понял, что она не гостья, а родственница Элронда. Была ли она юной? И да и нет. Изморозь седины не серебрила её волосы, и лицо у неё было по-юношески свежим, как будто она только что умылась росой, и чистым блеском предрассветных звёзд лучились её светло-серые, как ясная северная ночь, глаза… но в них таилась зрелая мудрость, которую даёт только жизненный опыт, только опыт прожитых на земле лет. В её невысокой серебряной диадеме мягко светились круглые жемчужины, а по вороту серого, без украшений, платья тянулась чуть заметная гирлянда из листьев, вышитых тонкой серебряной нитью.

Такой предстала перед Фродо та, кого доводилось видеть немногим смертным: Арвен, дочь Элронда, в которой, как говорила молва, на землю воротилась краса Лучиэнь; а эльфы называли её Андомиэль: для них она была Вечерней Звездой. Долго жила она в Лориэне, долине за горами, вместе с роднёй по материнской линии, и лишь недавно возвратилась в дом отца, в Раздол. А её братья, Элладан и Элроил, странствовали где-то далеко; часто уходили они со следопытами Севера, потому что никогда не забывали о мучениях своей матери в логовищах орков.

Красота Андомиэль ошеломила Фродо — он с трудом верил, что живое существо может быть таким ослепительно красивым; а узнав, что ему приготовлено место за столом Элронда, он почти испугался: его смутила столь высокая честь. В особом кресле с несколькими подушками он был не ниже остальных гостей, но самому-то себе он казался крохотным и недостойным своих замечательных сотрапезников. Однако это чувство вскоре прошло. За столом царило непринуждённое веселье, а обильная и поразительно вкусная еда была под стать его аппетиту, так что некоторое время он смотрел главным образом в тарелку.

Но, утолив первый голод, он поднял голову, отыскивая взглядом своих друзей. Они сидели у верхнего конца одного из боковых столов, совсем рядом с возвышением, где стоял главный стол, — Пин, Мерри и его верный Сэм. Фродо вспомнил, как Сэма убеждали, что здесь он не слуга, а почётный гость — он хотел прислуживать Фродо. Однако Бродяжника Фродо не увидел.

Справа от Фродо восседал гном — необычайно важный и богато одетый. Его раздвоенная седая борода ниспадала на ослепительно белый камзол, закрывая пряжку серебряного пояса. С шеи спускалась массивная серебряная цепь, украшенная бриллиантами. Заметив, что Фродо на него смотрит, гном повернулся к нему и сказал:

— Здравствуй и процветай, уважаемый хоббит! — Он встал с кресла и, поклонившись, добавил: — Глоин, к вашим услугам, — а потом отвесил ещё один поклон.

Фродо удивился, однако не растерялся. Он встал и, не обратив ни малейшего внимания на посыпавшиеся с кресла подушки, ответил:

— Фродо Торбинс, к вашим услугам и к услугам вашей семьи. — Он поклонился гному и с интересом спросил: — Скажи, пожалуйста, ты — тот самый Глоин, один из двенадцати спутников великого Торина Дубощита?

— Совершенно верно, — подтвердил гном. — Он поднял с пола упавшие подушки и помог Фродо забраться в кресло. — Тебе я подобного вопроса не задаю, поскольку мне уже сообщили, что ты родственник и наследник нашего знаменитого друга Бильбо. Позволь мне поздравить тебя с выздоровлением.

— Большое спасибо, — искренне поблагодарил Фродо.

— Я слышал, что тебе и твоим спутникам довелось пережить в пути несколько очень странных приключений, — продолжил гном. — Хотел бы я знать, что могло заставить целых четверых хоббитов отправиться в путешествие? Ничего подобного не случалось со времён Бильбо. Впрочем, может быть, я слишком назойлив? Элронд и Гэндальф дали мне понять, что они не желают об этом распространяться.

— Их мудрость не вызывает у меня сомнений, — осторожно, но вежливо ответил Фродо. Он решил, что даже в гостях у Элронда о Кольце следует говорить с осторожностью; да ему и не хотелось о нём говорить. — Должен сознаться, — добавил он, — что мне в свою очередь не терпится узнать, зачем всеми уважаемый гном пустился в долгое и опасное путешествие, покинув свои чертоги в Одинокой Горе?

— Мудрость Элронда и Гэндальфа несомненна, — тонко усмехнувшись, заметил Глоин. — Они намерены собрать Совет, и на нём, я думаю, мы многое узнаем. А пока — Глоин опять усмехнулся, — не поговорить ли нам о чём-нибудь другом?

Они понимающе поглядели друг на друга и завели разговор об их родных местах, который не иссякал до конца застолья. Вернее, говорил главным образом Глоин, потому что Хоббитанию, как считал Фродо, серьёзные происшествия обходили стороной (он твёрдо решил не упоминать о Кольце), а гному было что порассказать про последние события на севере Глухоманья. Он поведал Фродо, что владыкой земель между Мглистыми горами и Лихолесьем стал теперь Гимбеорн Старый, сын Беорна, и границы его обширных владений не смеют нарушать ни орки, ни варги.

— Я уверен, — оживлённо рассказывал Глоин, — что по старой дороге из Дола в Раздол можно путешествовать, ничего не опасаясь, только благодаря беорнингам. Эти доблестные люди не дают перекрыть Горный Перевал и Брод у Крутня. Но их пошлины высоки и они по-прежнему не жалуют гномов, — покачав головой, добавил Глоин. — Зато в них нет ни капли вероломства, а это сегодня многого стоит. Но лучше всего к нам относятся люди из Дола. Хороший народ, эти бардинги. Сейчас ими правит внук Барда Лучника, старший сын Бейна, король Бранд. Он могуч, и его королевство теперь простирается далеко к югу и востоку от Эсгарота.

— А как поживает твой народ? — спросил его Фродо.

— У нас произошло множество событий, и плохих, и хороших, — ответил Глоин. — Но хороших, пожалуй, всё-таки больше. До сих пор нам везло, хотя тень от тучи, нависшей над Средиземьем, пала и на нас. Если хочешь, я с удовольствием расскажу тебе про нас поподробней. Но как только устанешь, сразу же оборви меня! На гнома, говорят, не найдёшь угомона, когда он растолкуется про свою кузницу.

И Глоин начал подробный рассказ о судьбе Подгорного царства гномов. Он встретил внимательного и чуткого слушателя: Фродо не прерывал его, не показывал, что устал, ни разу не попытался сменить тему, хотя уже через четверть часа перестал улавливать смысл рассказа, потерявшись среди многих странных имён и земель, о которых он и слыхом не слыхивал. Его, правда, порадовала весть о Даине — тот по-прежнему правил Подгорным царством. Ему шёл двести пятьдесят первый год, он пользовался всеобщим уважением и любовью, и был сказочно богат. Из десяти участников знаменитого похода, оставшихся в живых после Битвы Пяти армий, семеро так и оставались с ним: Двалин, Глоин, Дори, Нори, Бифур, Бофур и Бомбур. Бомбур стал таким толстым, что не может перебраться с дивана за стол — перед трапезой его поднимают шестеро молодых гномов.

— А что случилось с Балином, Ори и Оином? — спросил Фродо.

Лицо Глоина омрачилось.

— Мы не знаем, — ответил он. — В основном из-за Балина-то я и пришёл сюда просить совета у тех, кто живёт в Раздоле. Но сегодня давай поговорим о чём-нибудь более весёлом!

И Глоин пустился в описание всего, что гномы успели сделать в Доле и под Горой.

— У нас есть на редкость искусные мастера, — говорил он, — хотя в работе с металлом мы не в силах соперничать с нашими отцами, поскольку многие древние секреты утеряны. Оружие получается неплохое, однако до захвата Горы драконом кольчуги были прочнее, а мечи — острей, чем сейчас. Зато в рудном деле и строительстве мы превзошли своих предков. Посмотрел бы ты на каналы в Доле, на пруды и фонтаны! Видел бы мощёные цветными плитками дороги! А подземные залы и сводчатые переходы с каменными деревьями-колоннами, а террасы и башни на склонах Горы! Тогда бы ты смог воочию убедиться, что мы не бездельничали.

— Если смогу, я обязательно к вам наведаюсь, — пообещал Фродо. — Представляю, как изумился бы Бильбо, если бы увидел, как изменилась Драконова Пустошь!

— Ты его очень любишь, не так ли? — заметил Глоин и, посмотрев на Фродо, лукаво улыбнулся.

— Ещё бы! — воскликнул хоббит. — Да за одну встречу с ним я отдал бы все красоты и башни на свете!

Между тем пир подошёл к концу. Элронд и Арвен, встав из-за стола, направились к выходу из Трапезного зала, а за ними чинно последовали гости. Двери распахнулись, они миновали широкий коридор, ещё одни двери и вступили в следующий зал. Столов здесь не было, зато в огромном камине с резными колоннами по бокам ярко пылал огонь.

Рядом с Фродо незаметно очутился Гэндальф и пояснил:

— Это Каминный зал. Сейчас ты услышишь множество песен и преданий — если не уснёшь, конечно. Здешняя обстановка хорошо убаюкивает. В камине всегда поддерживают огонь; другого освещения практически нет. Обычно тут всегда пусто и тихо, если не считать праздничные дни, поэтому сюда приходят те, кто хочет отдохнуть и поразмышлять.

Когда Элронд занял своё обычное место, эльфы-менестрели начали петь, мелодично аккомпанируя себе на лютнях. Зал постепенно наполнялся, и Фродо с удовольствием смотрел на множество прекрасных лиц, освещённых золотистыми отсветами пламени, и любовался мягким блеском волос. Неожиданно он заметил с другой стороны камина одинокую фигурку и сочувственно подумал, что видит больного: тот сидел, прислонившись к колонне и опустив, как в глубоком сне, голову на грудь; лицо закрывал край тёмного плаща; рядом, прямо на полу, стояла чашечка для воды и лежал ломтик хлеба. "Бедный, он не смог прийти на пир, — подумал Фродо. — Но разве здесь болеют?"

Элронд встал и приблизился к камину.

— Пробудись, мой маленький друг, — сказал он с улыбкой. Потом обернулся к Фродо и добавил: — Приготовься. Наступает миг, о котором ты мечтал, Фродо. Вот друг, которого тебе так не хватало.

Тот, кто сидел у камина, поднял голову и откинул плащ.

— Бильбо! — радостно вскричал Фродо, бросаясь к нему.

— Здравствуй, малыш, — отозвался Бильбо. — Вот, наконец-то, и ты. Я знал, что ты сможешь пробраться в Раздол. Чудно, чудно! Итак, сегодняшний пир посвящён тебе, как я слышал? Надеюсь, тебе было весело?

— Почему же тебя-то на нём не было? — воскликнул Фродо. — И почему я тебя до сих пор не видел?

— Потому что ты спал, — ответил Бильбо. — А я навещал тебя каждый день и сидел с Сэмом у твоей постели. Что же до пиров, то последнее время я редко принимаю в них участие. У меня есть много дел поважнее.

— А что ты делаешь?

— Ну как же: сижу и размышляю. Это чрезвычайно важное дело. И заниматься им, как правило, лучше всего здесь. Если только тебе не кричат "пробудись!", — добавил он, покосившись на Элронда, и глаза у него были вовсе не заспанные.—"Пробудись!" Я не спал, господин Элронд. Если желаете знать, вы все слишком рано закончили пир и помешали мне, а я как раз сочинял песню, но застрял на паре строк и размышлял над ними, только теперь уж, наверное, они так у меня и не сложатся. Здесь будет столько пения, что у меня все идеи из головы повылетят. Остаётся одна надежда — на помощь Дунадана. А кстати, где он?

— Его непременно отыщут, — рассмеявшись, пообещал хоббиту Элронд. — Вы уединитесь где-нибудь в уголке, и ты завершишь свою песню, а потом, под конец праздника, мы её послушаем и оценим.

За другом Бильбо тут же отправились, хотя никто не знал, где он и почему его не было на пиру.

Тем временем Фродо и Бильбо уселись рядом, а около них тут же пристроился Сэм. Хоббиты принялись оживлённо болтать в полголоса, не обращая внимания на праздничный гомон и удивительно мелодичные песни эльфов. У Бильбо было немного новостей. Он ушёл из Хоббитании куда глаза глядят, и оказалось, что глядят они в Раздол: ему хотелось жить среди эльфов.

— Я добрался сюда без всяких приключений, — рассказывал он, — немного отдохнул и отправился в Дол навестить моих друзей гномов. Это было моё последнее путешествие. Больше уж я никуда не пойду. Старины Балина там не оказалось. Потом я вернулся в Раздол, ну и обосновался здесь. Поделываю то да сё. Книгу свою помаленьку вот дописываю, ну и, конечно, изредка сочиняю песни. Эльфы их иногда поют — наверное, чтобы доставить мне удовольствие, потому что на самом деле для Раздола они не очень-то хороши. А ещё я слушаю и размышляю. Время здесь словно бы и не движется: оно просто есть, и всё. Поразительное место, что и говорить.

В Раздол стекаются все важные новости из-за Гор и с Юга, но я почти ничего не слышал о Хоббитании — только последние вести про Кольцо. Гэндальф бывал здесь часто, но только от него много не узнаешь: он стал даже более скрытным, чем раньше. Дунадан и тот рассказал мне больше. Подумать только, что моё колечко принесло столько тревог! Какая жалость, что Гэндальф так поздно во всём разобрался. Ведь я мог совершенно беспрепятственно принести его сюда сам много лет назад. Я подумывал даже, что стоит, пожалуй, вернуться в Торбу и забрать его, но я уже стар, да и они бы мне этого не позволили: я имею в виду Элронда с Гэндальфом. Они, похоже, уверены, что Враг повсюду меня разыскивает и, если поймает где-нибудь в глуши, то в колбасный фарш превратит.

А Гэндальф сказал: "У Кольца теперь новый хранитель, Бильбо. И если ты снова попытаешься вмешаться, это не принесёт добра ни тебе, ни другим". Странное высказывание, как раз в духе Гэндальфа. Но он обещал присмотреть за тобой, я и оставил всё, как есть. Страшно рад видеть тебя здесь живым и здоровым.

Бильбо помолчал, потом нерешительно посмотрел на Фродо.

— Оно у тебя с собой? — спросил он шёпотом. — Знаешь, после всего, что я слышал, я просто не в силах сдержать любопытства. Мне ужасно хочется ещё разок на него взглянуть.

— С собой, — помедлив, ответил Фродо. Ему — он и сам не понимал отчего — очень не хотелось вынимать Кольцо. — Оно выглядит точно так же, как раньше.

— Да, но мне бы только взглянуть разочек, — повторил Бильбо.

Одеваясь, Фродо обнаружил, что, пока он спал, кто-то повесил Кольцо на новой цепочке ему на шею. Цепочка была лёгкой, но прочной. Фродо медленно извлёк его. Бильбо протянул руку, но Фродо мгновенно отдёрнул Кольцо. К своему глубокому и горестному потрясению он внезапно обнаружил, что Бильбо куда-то исчез. Между ними словно упала пелена, сквозь которую на Фродо жадно глядела мелкая сморщенная тварь с голодным лицом и костлявыми, беспокойно шарящими руками. Ему захотелось ударить её.

Мелодичная музыка запнулась и заглохла. Бильбо глянул Фродо в лицо и провел рукой по глазам.

— Теперь я понимаю, — прошептал он. — Убери его! Прости меня: прости, что взвалил на тебя эту ношу, прости за всё. Неужели приключения никогда не кончаются? Видимо, так. Кто-то обязательно должен продолжить историю. Что ж, тут ничего не поделаешь. Интересно, есть ли смысл заканчивать начатую мной книгу? Впрочем, не хочу сейчас про это думать. Давай, перейдём к настоящим Новостям. Расскажи мне о Хоббитании!

Фродо спрятал Кольцо, и пелена исчезла, едва оставив по себе зарубку в памяти. Снова звучала вокруг музыка, пылал в камине огонь, а рядом сидел улыбающийся Бильбо и заворожено слушал рассказ Фродо и поддакивания Сэма. Любые вести из родной Хоббитании, будь то вновь посаженное дерево или проказа малолетнего сорванца доставляли ему огромное удовольствие. Увлечённые жизнью Четырёх уделов, хоббиты не обратили внимания на рослого человека в тёмно-зелёном плаще, который неслышно приблизился и долго смотрел на них с доброй улыбкой. Наконец Бильбо заметил его.

— А вот и Дунадан! — сказал он племяннику.

— Бродяжник! — удивлённо воскликнул Фродо. — У тебя, оказывается, много имён.

— Во всяком случае, такого имени мне слышать не доводилось! — вмешался Бильбо. — За что ты его так прозвал?

— Так меня называют в Бри, — рассмеялся Бродяжник. — Под этим именем меня и представили.

— А почему ты зовёшь его Дунадан?

— Так величают Арагорна эльфы, — объяснил ему Бильбо. — Мне казалось, ты достаточно знаком с их языком, чтобы перевести "дун-адан": человек Запада, нуменорец. Впрочем, сейчас не время для уроков! — Он отвернулся от Фродо и обратился Бродяжнику: — Где ты был, дружище? Почему тебя не видели на пиру? Там была леди Арвен.

— Знаю, но мне часто не хватает времени на радости, — серьёзно ответил хоббиту Арагорн. — Неожиданно вернулись Элладан с Элроилом. Мне надо было поговорить с ними немедленно — они привезли важные известия.

— Да-да, я понимаю, друг мой, — сказал Бильбо. — Но теперь, когда ты услышал их новости, у тебя найдётся немного времени? Мне не обойтись без твоей помощи. Элронд сказал, что этим вечером он хочет услышать мою новую песню, а я что-то застрял. Давай отойдём в уголок и докончим её!

— Давай, — улыбаясь, согласился Арагорн.

Фродо оказался предоставленным самому себе, потому что Сэм успел уснуть. Он чувствовал себя одиноким и заброшенным, хотя вокруг было много эльфов. Но они, не обращая на него внимания, отрешённо слушали песни менестрелей. Фродо тоже стал слушать.

Мгновенно красота мелодии и музыка вплетённых в неё, пусть и почти непонятных, слов заворожила его. Казалось, что слова обретают форму, и перед ним уже открывались видения дальних стран и блеск сокровищ, каких он и вообразить-то себе не мог; и отблески каминного пламени сгустились в золотистый туман над пенистыми морями, что вздыхали где-то у края мира, и заворожённость Фродо превращалась в сон, и вокруг него заструилась бескрайняя золотисто-серебряная река, и картины слились в неразличимый узор, и воздух затрепетал, и трепет этот пронзил его, заглушил все звуки и умчал в страну сновидений.

И долго блуждал он в дрёме, навеянной музыкой, пока она не превратилась в журчание воды, а затем неожиданно в голос, похожий на голос Бильбо, который декламировал нараспев. Сначала едва слышно, а потом яснее потекли слова:

В Арвении моряк Эрендил

Построил лебедь-ладью.

Решил направить он в Нимбертил

Лёгкую лодку свою.

Из ткани серебряной сшил паруса,

И светлой обшивка была.

А мачту сверкающий стяг украшал,

И мчалась ладья, как стрела.

Кольчугу звенящую он надел,

Древний доспех королей,

И руны на светлом щите начертал,

Что любых ударов сильней.

Из рога дракона лук сделан был,

А стрелы из эбонита

Колчан серебристый надёжно хранил;

Наличник был твёрже нефрита.

Прославленный меч он на пояс надел,

А шлем высокий венчал

Орлиный плюмаж; эльфийский берилл

На груди его ярко сверкал.

Под луной и под звёздами

странствовал он

Далеко от северных стран,

По дивным, неведомым водам блуждал

Там, где времени счёт иссякал.

И сбившись с пути,

в спешке он уплывал

От скрежета трущихся льдов,

От подземного пламени и от жары

Выжженных голых краёв.

И долго-долго в беззвёздной тьме

Скитался он без дорог,

И в Вечную Ночь ненароком заплыл,

Что свет рассеять не мог.

Среди слепой мглы

неожиданно вихрь

В гневе крыла распростёр,

От Запада прочь угнал он ладью,

Унёс к Востоку её.

Но Элвинг слетела быстро к нему,

Сверкая, словно звезда,

И пламя живое рассеяло тьму,

И отступила беда.

Дивный вручила ему Силмарил,

Одела венец на чело.

И вновь ладью повернул Эрендил,

Сжав рулевое весло. Но в Тарменеле вдруг ураган

Проснулся в ночи глухой.

Как смерть, могучий, пронёсся он,

Взвыл над морскою водой,

Вспенил во мраке седые валы,

Парус сорвал корабля,

И по морю, где смертные

прежде не шли,

На Запад помчалась ладья.

И снова сквозь Вечную Ночь понесли

Ревущие воды его,

И чёрные гривы волн устремились

На берег, размытый давно.

Но вот с перламутровых берегов,

Там, где конец всех миров,

Зазвучал томительно-нежный

напев

Под шёпот пенных валов.

И вот безмолвная встала гора

В сумерках первых лучей,

И показался вдали Элдамар,

Что лежит в конце всех морей.

И отпустила скитальца Ночь:

Он в белую гавань вошёл,

Где тени из вод морских гонит

прочь

Свет башен твоих, Тирион.

То эльфов обитель была, Илмарин,

Гора, что как чистый хрусталь,

Там воздух живил, и немеркнущий

свет

В зелёной долине сиял.

Там он от странствий своих отдохнул

И древние саги узнал,

И забытых напевов слова услыхал,

И сам их на лютне играл.

И эльфами в белое был он одет,

И семь раз возвестил о нём свет,

Когда по Каласириану он шёл,

Одинокий, в неведомый дол.

Он попал

в неподвластный времени зал,

Где правит король эльдар,

Где годы бессчётны,

как капли в реке,

В глуби Илмарина, прозрачной горе.

И тайные речи держались там

Об эльфах и роде людей,

И видел он то, что здесь никогда

Не явит никакой чудодей.

Построили новый корабль для него

Из мифрила и хрусталя,

Но не парус нёс его, не весло,

А нетленные вечно крыла

Мачту украсил его Силмарил,

Который сама Элберет

Подняла со стягом, словно огонь,

И дала нерушимый завет

Бег корабля в небеса устремить

За лунный и солнечный свет.

От вечносущих Окраинных гор,

Где потоки струят серебро,

Крылья помчали его легко,

В небеса взметнув высоко.

Туда, где Норланда воды бегут,

Свой он направил маршрут,

Чтобы дом увидать на туманной

земле,

Хоть звездою сам стал в вышине.

Над Средиземьем пронёсся он

И услышал рыданья и стон

Смертных женщин и дев

эльфийских напев,

Что к лучистой звезде обращён.

Но завет нерушимый

теперь он нёс:

Не знать покоя нигде,

Пока свет луны неугасим,

Блуждать по небесной стезе,

И с вечерних туманов

вплоть до зари

Украшать небосвод голубой,

И вечно средь звёзд

огонь свой нести,

Стать Закатной Звездой.

Такую судьбу принять он решил:

Символом Запада стал Эрендил

Пение смолкло. Фродо открыл глаза и увидел, что Бильбо сидит на стуле, окружённый слушателями, а те улыбаются и хлопают.

— Ещё раз, пожалуйста, — попросил один из эльфов.

Бильбо встал и поклонился.

— Я польщён, Линдир, — сказал он, — но повторить всё целиком будет трудновато.

— Только не тебе, — рассмеялись эльфы. — Ты никогда не устаёшь повторять собственные стихи. Однако мы и в самом деле не можем ответить на твой вопрос после одного прослушивания.

— Как! — воскликнул Бильбо. — Вы не можете сказать, какие строки принадлежат мне, а какие — Дунадану?

— Нам не так-то легко провести различие между двумя смертными, — возразил эльф.

— Чепуха, Линдир, — фыркнул Бильбо. — Если ты не можешь отличить человека от хоббита, то ты вовсе не такой знаток, каким я тебя считал. Тут сходства не больше, чем у гороха с яблоком.

— Может быть, — рассмеялся Линдир. — Без сомнения, одна овца совершенно не похожа на другую — с точки зрения овцы. Или пастуха. Но мы ведь не изучаем смертных. У нас другие заботы.

— Не хочу с тобой спорить, — отмахнулся Бильбо. — Меня что-то от стольких песен и музыки в сон потянуло. Оставляю вас гадать над ответом, коли угодно.

Он поднялся и подошёл к Фродо.

— Ну вот, с этим покончено, — тихо сказал он. — Прошло даже лучше, чем я ожидал. Меня не часто просят повторить песню ещё раз. А тебе она понравилась?

— Да, только я и пытаться не буду ответить на твой вопрос, — улыбнулся Фродо.

— А тебе и не надо, — сказал Бильбо. — Дело в том, что фактически она целиком моя. Если конечно не считать строки с эльфийским бериллом, на которой настоял Арагорн. Ему это казалось очень важным, уж не знаю почему. А что касается всего остального, то он явно решил, что предмет гораздо выше моих способностей, и сказал только, что раз уж я набрался дерзости сочинять стихи об Эрендиле в доме Элронда, то он мне в этом не помощник. Полагаю, он совершенно прав.

— Не знаю, — отозвался Фродо. — Лично мне песня показалась вполне уместной, только вот объяснить не могу. Понимаешь, когда ты начал, я дремал, а песня словно бы продолжила рассказ о том, что мне грезилось. Я и голос-то твой узнал только под конец.

— Да, здесь при всём старании трудно не заснуть, — согласился Бильбо. — Пока не привыкнешь. Хотя хоббиту ни в жизнь не угнаться за эльфами в пристрастии к музыке, песням и сказаниям. Вот уж чем они никогда не пресыщаются, словно это хорошая еда. Даже больше того: за ними они и вовсе могут забыть о еде. И продолжать тут будут ещё долго… Знаешь что, давай-ка ускользнём потихоньку отсюда, чтобы нам не мешали спокойно поговорить.

— А нам можно? — спросил Фродо.

— Конечно. Это ведь просто приятное времяпрепровождение: насильно никого не держат. Приходи и уходи, когда пожелаешь, только не шуми.

Хоббиты встали и начали незаметно пробираться к выходу из зала. Сэма они решили не будить — он крепко спал с безмятежной улыбкой на лице. Несмотря на то, что Фродо был рад обществу Бильбо, порог Каминного зала он переступал с некоторым сожалением. Они были ещё в дверях, когда одинокий чистый голос затянул песню:

А Элберет Гилтониэль,

Силиврен пенна мириэль

О менель аглар эленат!

На-чаеред палан-дириэль

О галадриммин эннорат,

Фануилос, ле линнатон

Неф аэр, си нэф аэрон!

Фродо задержался на мгновение и оглянулся. Элронд неподвижно сидел в своём кресле, и отблески огня, словно солнечные блики, просвечивающие сквозь листву, золотили его спокойное лицо. Рядом с Элрондом сидела леди Арвен, а возле неё стоял Арагорн; тёмный плащ был небрежно откинут назад, под ним мерцала эльфийская кольчуга, на груди ярко сверкала звезда. Они с Арвен о чём-то беседовали, а потом Фродо показалось, что Арвен повернулась к нему, и свет её глаз пронзил ему сердце.

Он стоял, зачарованный этим взглядом, а слова песни, сливаясь с музыкой, сыпались, как драгоценные брызги.

— Это гимн Элберет, — сказал Бильбо. — Они ещё не раз споют сегодня и его, и другие песни о Благословенной Земле. Пойдём!

Он отвёл Фродо в свою маленькую комнатку. Из её окна, обращённого к югу, открывался вид на сады и глубокое ущелье реки Бруинен. Некоторое время они просто сидели, глядя в окно на яркие звёзды над лесами, которые карабкались по крутым склонам, и тихо беседовали. Они больше не обсуждали незначительные новости далёкого Шира, не говорили о тёмной тени и об опасностях, которые окружали их, а толковали о всех прекрасных вещах, которые встречали в этом мире: об эльфах, звёздах, деревьях и тихой, ласковой осени.

Наконец послышался стук в дверь.

— Прошу вашего прощения, — сказал Сэм, просунув в комнатку голову, — я просто хотел спросить, не надо ли вам чего-нибудь?

— Прошу твоего прощения, Сэм Скромби, — откликнулся Бильбо, — но по-моему ты просто хотел напомнить, что твоему хозяину пора спать.

— Да что ж, сэр, ведь завтра, я слыхал, с самого утра Совет, а он ведь и встал-то сегодня в первый раз.

— Всё правильно, Сэм, — рассмеялся Бильбо. — Беги и сообщи Гэндальфу, что он пошёл спать. Доброй ночи, Фродо! Как же приятно было тебя снова повидать! В конце концов, с кем же и побеседовать по-настоящему, как не с хоббитом. Но за последнее время я очень постарел и, боюсь, что главы о твоём путешествии ты будешь вписывать в мою книгу сам. Доброй ночи! А я, наверное, погуляю по парку и полюбуюсь на звёзды Элберет. Приятных снов!

Глава II Совет

На другой день, проснувшись с рассветом, Фродо, превосходно отдохнувший и бодрый, решил прогуляться по террасам на высоком берегу шумного Бруинена. Когда он оделся и вышел в сад, из-за отдалённой горной гряды вставало холодное, бледное солнце, бросавшее косые лучи сквозь лёгкую серебристую дымку; на жёлтых листьях и в паутине среди кустов блестели капельки росы. Сэм молча шагал с ним рядом, вдыхая осенние запахи, и удивлённо посматривал на далёкие вершины, покрытые сверкающими снежными шапками.

На каменной скамье у поворота дорожки они увидели Бильбо и Гэндальфа, погружённых в беседу.

— Привет! С добрым утром! — поздоровался с ними Бильбо. — Ну как, Фродо, готов к большому Совету?

— Готов к чему угодно, — ответил Фродо. — Но охотнее всего я сегодня погулял бы и осмотрел долину. Меня так и манит в тот сосновый лес! — Он кивнул в сторону бора, черневшего немного к северу на вершине склона.

— Погуляешь попозже, если удастся, — сказал ему Гэндальф. — Но я бы не стал загадывать вперёд. Сегодня нам нужно многое выслушать и обсудить.

Неожиданно до них донёсся звонкий удар колокола.

— Элронд созывает участников Совета, — подымаясь со скамьи, воскликнул Гэндальф. — Пойдёмте! Вы оба приглашены: и Бильбо, и Фродо.

Маг зашагал по извилистой дорожке обратно к дому. Бильбо и Фродо поспешили следом, а за ними без всякого приглашения решительно зашагал Сэм, про которого в эту минуту попросту забыли.

Гэндальф подошёл к той самой веранде, где накануне Фродо встретился с друзьями. Подымаясь по лестнице, Фродо оглянулся. Солнце уже залило всю долину, под обрывом в пенистых берегах весело бурлила река, пели птицы, и Фродо показалось, что его заключения, так же как разговоры о грозной туче, встающей над миром, просто приснились ему, — слишком спокойным, ясным и ласковым было это осеннее утро; но лица, повернувшиеся им навстречу, когда они вошли в зал Совета, были мрачны.

Первым Фродо увидел Элронда, потом заметил Глорфинделя и Глоина; а в углу в стороне от прочих сидел Арагорн, и на нём снова был выцветший походный плащ. Остальных Фродо не знал. Элронд указал ему место возле себя, оглядел собравшихся и сказал:

— Позвольте, друзья, представить вам хоббита Фродо, сына Дрого. Немногие приходили сюда сквозь большие опасности и по более важному делу.

Потом Элронд назвал хоббиту тех, кого Фродо видел впервые. Рядом с Глоином сидел молодой гном — его сын Гимли, рядом с Глорфинделем несколько других советников Элронда, главным из которых был Эрестор, близ которого сидел Галдор, эльф из Серой Гавани, прибывший в Раздол по поручению Кирдана Корабела, а также странно одетый в зелёное и коричневое эльф Леголас, посланец своего отца Трандуила, короля эльфов Северного Лихолесья. Немного поотдаль от них сидел высокий темноволосый человек с жёстким взглядом светло-серых глаз на красивом, благородном и мужественном лице.

Он был одет для путешествия верхом; его богатая одежда и подбитый мехом плащ носили следы долгого и трудного пути. На грудь спускалось серебряное ожерелье с белым камнем, волосы обрезаны до плеч, через плечо перевязь с огромным оправленным в серебро охотничьим рогом, который лежал на коленях. Человек разглядывал Бильбо и Фродо с неожиданным удивлением.

— А это, — обратился Элронд к Гэндальфу, — Боромир, человек с Юга. Он прибыл сюда на рассвете за советом. Я пригласил его, потому что здесь он получит ответы на свои вопросы.

Не всё, что обсуждалось на Совете Элронда, надобно пересказывать в нашей истории. Многое говорилось о событиях в окружающем мире, особенно на Юге и в обширных землях восточнее Гор. Об этом Фродо уже слышал довольно много, но рассказ Глоина был новостью и для него, так что когда слово предоставили гному, хоббит принялся слушать очень внимательно. Оказалось, что окружённые великими творениями своих рук гномы Одинокой Горы давно уже ощущают смутную тревогу.

— Много лет назад, — рассказывал Глоин, — нас обуяла тяга к переменам. Всё началось незаметно, исподволь. Пошли всяческие перешёптывания; заговорили, что не худо бы найти пристанище попросторней, что в мире есть места побогаче и овеянные большей славой. Вспомнили о Мории, или как мы называем её, Казад-думе, созданной великими трудами наших отцов. Многие утверждали, что настало время вернуться в наши исконные владения.

Мория! Мория!.. — вздохнул Глоин. — Чудо Северного мира! Слишком глубоко врылись мы там и пробудили безымянный ужас. Надолго опустели огромные залы, когда дети Дарина бежали. Но сейчас мы снова заговорили о ней с тайной надёждой вернуться, и всё же не без страха, ибо короли сменялись королями, но на протяжении многих поколений ни один гном не смел войти в ворота Казад-дума, кроме Трора, а Трор погиб там. Тем не менее, Балин наконец прислушался к шёпоту и решился идти. Он взял с собой Ори и Оина, а также много других отважных гномов, и, хотя Даин отпустил их с большой неохотой, отправился с ними на юг.

Это было почти тридцать лет тому назад. Вначале Балину сопутствовала удача: присланный от него гонец рассказал, что они проникли в Морию и начали восстанавливать брошенные жилища. Но с тех пор никто не слышал о Балине.

Ну вот. А потом, около года назад, к Даину прибыл ещё один гонец, но не из Мории, а из Мордора. Он явился ночью, на чёрном коне, и, вызвав Даина к вратам, сказал, что Саурон Великий желает его дружбы. Кольца он даст за неё, такие же, как давал в древности; после чего гонец начал настойчиво выпытывать про хоббитов: как они выглядят и где живут. "Ибо Саурону известно, — заявил он, — что одного из них ты некогда знал".

Даин не сразу нашёлся с ответом, и тут мерзкий голос гонца смягчился — стал почти сладким, если бы мог. "В знак будущей дружбы, — сказал он — Саурон просит найти этого вора — именно так выразился гонец — и отнять у него, добром или силой, безделушку, паршивенькое колечко, которое он когда-то украл. Кольцо ничего не стоит, но Саурон Великий хочет увериться в твоей дружбе на деле. Найди его, и Три Кольца, которыми в древности владели ваши предки, вернутся к тебе, да и царство в Мории навеки перейдёт к вам. Найди хотя бы сведения о воре, жив ли он ещё и где находится, и тебе обеспечена щедрая награда и вечная дружба Великого Властелина. Откажись, и обстоятельства сложатся далеко не так удачно. Посмеешь ли ты отказать?"

Последние слова вырвались у него со змеиным шипом, так что все, кто стоял рядом, вздрогнули, но Даин ответил: "Я не скажу ни да, ни нет. Мне надо обдумать твои слова, ибо посулы слишком щедры". — "Думай, но не трать слишком много времени", — с явной угрозой проговорил гонец. — "А разве я не властен над своим временем?" — не теряя достоинства, спросил Даин. — "Пока ещё властен", — буркнул гонец и, не попрощавшись, скрылся во тьме.

С той ночи наших старейшин гложет мрачная тревога. Даже если бы голос гонца не был столь мерзок, мы и без того знали, что слова его обманчивы и опасны, поскольку нам ведомо, что Сила, вернувшаяся в Мордор, Сила, которая постоянно предавала нас в древности, не изменилась. Дважды возвращался гонец Саурона и дважды уезжал, не получив ответа. Он назначил нам последний, по его словам, срок — и явится за ответом в конце этого года.

Вот Даин и послал меня в Раздол предупредить Бильбо, что его разыскивает Враг, и узнать, если возможно, зачем Врагу понадобилось это кольцо, которое ничего не стоит. И ещё нам настоятельно необходим совет Элронда. Ибо Тень растёт и подползает всё ближе. Нам стало известно, что гонцы Саурона приходили и в Дол, к королю Бранду, и король испуган. Мы боимся, что он может дрогнуть. У его восточных границ уже копятся военные силы. Если гонцы не получат ответа, Враг двинет подчиняющихся ему людей и на Бранда, и на Даина.

— Ты пришёл вовремя, — сказал Элронд. — Сегодня ты услышишь всё необходимое, чтобы понять цели Врага. У вас нет иного выхода, кроме сопротивления ему, даже без надежды победить. Но вы не одиноки. Ты узнаешь, что ваши тревоги — лишь часть опасности, нависшей над западным миром. Кольцо! Что нам делать с этим Кольцом, паршивеньким колечком, безделушкой, которую захотелось получить Саурону? Именно это вы призваны решить здесь.

Я сказал призваны, — продолжал Элронд, — однако не я созвал вас сюда, гости из дальних краёв. Вы пришли сами, пришли в одно время и встретились, словно бы случайно. Но это не так. Скорее, изначально было определено, что нам, именно нам, собравшимся здесь, и никому иному, предстоит решить, как отвести опасность, нависшую над миром.

А потому будем открыто говорить о том, что до сих пор было известно лишь очень немногим. И прежде всего, чтобы опасность была ясна, будет рассказана История Кольца — с самого начала и вплоть до сегодняшнего дня. Я начну рассказ; закончат его другие.

Голос Элронда, спокойный и звучный, отчётливо слышали все приглашённые. Элронд говорил о Второй эпохе, когда были выкованы Кольца Власти, и о древнем Властелине Мордора — Сауроне. Некоторым гостям были знакомы отдельные части этой истории, но всю её не знал никто, и гости слушали, затаив дыхание, об эльфах-кузнецах Эрегиона, их дружбе с Морией, настойчивой тяге к знаниям, из-за которой они и угодили в ловушку к Саурону, поскольку в те времена его внешний облик не выдавал злой сути. Эльфы приняли его помощь и достигли замечательного мастерства, а он выведал все их секреты и предал их, и втайне выковал в Огненной горе Одно Кольцо, чтобы стать их господином. Но Келебримбор узнал об этом и спрятал сделанные им Три Кольца, и началась война, и страна была опустошена, и ворота Мории закрылись.

Затем Элронд проследил судьбу Кольца через все последующие годы, но так как история эта известна повсеместно, поскольку была внесена в летописи самим Элрондом, нет нужды её пересказывать. Ибо это долгая повесть, полная великих и ужасающих деяний, и, хотя Элронд передавал её вкратце, солнце высоко поднялось в небе и утро кончилось прежде, чем он завершил рассказ.

О Нуменоре говорил он, его расцвете и падении, и о том, как Короли людей вернулись в Средиземье из морских бездн, принесённые на крыльях бури. Затем Элендил Высокий со своими могучими сыновьями Исилдуром и Анарионом стали великими владыками и основали Северное королевство в Арноре и Южное в Гондоре, выше устья Андуина. Но Саурон из Мордора напал на них, и они заключили Последний Союз людей и эльфов, и в Арноре были собраны объединённые дружины Гил-галада и Элендила.

Элронд помолчал немного, вздохнул и продолжил:

— Мне хорошо памятен блеск их знамён, который приводил на память славу эпохи Эльдер и войска Белерианда, столь много знатных принцев и капитанов собралось под ними. И все же не столь много и не столь прекрасных, как в дни, когда был разрушен Тангородрим, и эльфы решили, что со злом покончено навеки, но ошиблись.

— Памятен? Тебе? — произнёс Фродо, от изумления высказав свою последнюю мысль вслух. — Но мне казалось… — он запнулся, смущённый тем, что Элронд повернулся к нему. — Я думал, что Гил-галад погиб целую эпоху назад.

— Ты прав, — серьёзно ответил ему Элронд. — Но мои воспоминания восходят к эпохе Эльдер. Моим отцом был Эрендил, рождённый в Гондолине до его падения, а матерью Элвинг, дочь Диора, сына Лучиэнь из Дориата. Я — свидетель трёх эпох Западного мира, многих поражений и многих бесплодных побед.

Я был герольдом Гил-галада и шёл с его войском. Я участвовал в Битве в Дагорладе перед Чёрными Воротами Мордора, которая завершилась нашей победой, поскольку копью Гил-галада, Аиглосу, и мечу Элендила, Нарсилу, никто не мог противостоять. Я видел последний поединок на склонах Ородруина, в котором погиб Гил-галад и пал Элендил, и Нарсил сломался под его телом; но и сам Саурон был повержен, и Исилдур отрубил палец с его руки обломком меча своего отца и взял Кольцо себе.

— Так вот что случилось с Кольцом! — вскричал Боромир. — Если на Юге и были такие предания, они давно забыты. Я слышал о Великом Кольце того, чьего имени мы не называем, но у нас полагали, что оно исчезло под руинами его первого королевства. А им завладел Исилдур! Вот это действительно новость!

— Увы, именно так, — подтвердил Элронд. — Исилдур взял его, хотя не должен был этого делать. Кольцо следовало тогда же, прямо на месте, бросить в пламя Ородруина, где оно родилось. Но не многие заметили, что сделал Исилдур. В последней, смертной схватке он один стоял рядом со своим отцом, а с Гил-галадом — лишь я и Кирдан. Но Исилдур не прислушался к нашему совету.

"Мой брат и отец погибли, и оно будет вирой за них", — сказал он, и, хотели мы того или нет, сохранил его для себя. Но вскоре оно предало его, и Исилдур погиб, — поэтому на Севере это Кольцо называют Проклятием Исилдура. Однако смерть, быть может, лучшее из того, что ещё могло произойти с ним.

Обо всём этом знали только на Севере, и то лишь немногие. Ничего удивительного, Боромир, что ты слышишь об этом впервые. С Ирисной низины, где пал Исилдур, через горы после долгих блужданий вернулись всего три человека. Одним из них был Охтар, оруженосец Исилдура, который принёс обломки меча Элендила и отдал их Валандилу, наследнику Исилдура. Валандил был тогда совсем ребёнком и оставался здесь, в Раздоле. Но Нарсил сломан, его блеск померк, и до сих пор он не перекован.

Я назвал победу Последнего Союза бесплодной? Не совсем так, однако она была неполной. Саурон был низвергнут, но не уничтожен. Кольца он лишился, но оно уцелело. Чёрная Крепость была разрушена, но фундамент её остался, поскольку создан был силой Кольца, и пока существует оно, будет стоять и он. Много эльфов, много могучих людей и их союзников пали в этой войне. Погиб Анарион, погиб Исилдур, не стало Гил-галада и Эрендила. Никогда больше не заключить людям и эльфам подобного союза, ибо людей становится всё больше, а перворождённых — всё меньше, и пути их разошлись. И неуклонно, с того самого дня, угасает раса нуменорцев, а нить их жизни становится всё короче.

На Севере после войны и резни на Ирисной низине число людей Запада резко сократилось; их город Аннуминас у Сумеречного озера опустел, и его разрушило время; наследники Валандила переселились в Форност на Северном Взгорье, но и этот город давно заброшен. Местные жители называют его Мертвяцкими Стенами и опасаются туда забредать, ибо уменьшившееся население Арнора было уничтожено врагами, а от их королей остались лишь поросшие полынью курганы.

На Юге королевство Гондор держалось долго, и было время, когда слава его росла, напоминая о мощи Нуменора, но затем и оно пришло к концу. Гондорцы строили высокие башни, неприступные крепости и большие гавани для своих многочисленных кораблей, а перед крылатой короной Королей склонялись люди, говорящие на многих языках. Столицей королевства был Осгилиат, Звёздная Цитадель, раскинувшийся на обоих берегах Андуина. На востоке, на плече Чёрных гор, была построена Минас Итил, Крепость Восходящей Луны, а на западе, у подножия Белых гор, Минас Анор, Крепость Заходящего Солнца. Там, в королевских садах, росло Белое Дерево из семени, привезённого Исилдуром через пучины вод, а семя того Дерева происходило из Эрессеи, а до того — с Заокраинного Запада в День до начала дней, когда мир был молод.

Но с течением быстролётных лет Средиземья угас род Менелдила, сына Анариона, и Дерево засохло, а кровь нуменорцев смешалась с кровью менее знатных людей. Потом стражей, охранявших стены Мордора, сморил сон, и тёмные силы снова прокрались в Горгорот. Спустя некоторое время они вышли оттуда, захватили Минас Итил и остались в ней, наполнив её ужасом; и она стала Минас Моргулом, Крепостью Колдовства. Тогда Минас Анор была переименована в Минас Тирит, Сторожевую Крепость, и между этими двумя крепостями началась нескончаемая война, и Осгилиат, лежавший между ними, был опустошён, и в его развалины вошли тени.

Так обстояли дела на протяжении множества поколений людей. Но правители Минас Тирита всё ещё борются, отбрасывая врага, и держат открытым путь по Великой реке от Аргоната к Морю. Здесь мой рассказ подходит к концу. После того, как в дни Исилдура Одно Кольцо бесследно исчезло, Три Кольца получили свободу. Однако сейчас они снова в опасности, ибо, на горе нам, Кольцо Всевластья нашлось. О том, как это произошло, поведают другие, поскольку моя роль в последних событиях была мала.

Едва Элронд смолк, поднялся Боромир, высокий и гордый.

— Досточтимый Элронд, — произнёс он, — разреши мне сперва дополнить твой рассказ про Гондор, ибо я пришёл воистину из Гондора, и всем, конечно же, будет полезно знать, что там происходит, — ибо, как я полагаю, немногие знают о наших деяниях и потому мало представляют опасность, которая грозит им, если мы в конце концов погибнем.

Верьте, в Гондоре кровь Нуменора не иссякла, и не окончательно забыты ещё её гордость и величие. Наша доблесть и поныне сдерживает дикарей Востока и не даёт разлиться ужасу Моргула; и только благодаря этому в странах, что лежат за нами, оплотом Запада, сохраняется мир и благополучие. Но если переправа через Андуин будет захвачена, что тогда?

А час этот, быть может, недалёк. Безымянный Враг снова восстал. Дым опять поднимается над Ородруином, который мы называем Горой Рока. Силы Чёрной страны растут, и нас осаждают со всех сторон. Когда Враг вернулся, людям пришлось оставить Итилию, прекрасные земли на восточном берегу Андуина, хотя мы сохранили там военные силы и укреплённые заставы. Но в этом году, в июне, нас атаковала огромная армия, вышедшая из Мордора, и буквально смела прочь. Нас превзошли не только численностью, хотя Мордор объединился с вастаками и жестокими харадримцами, — им помогала сила, с которой мы прежде не сталкивались.

Некоторые говорят, что эта сила принимает облик огромного чёрного всадника, тёмной тени под луной. Где он появляется, враги начинают сражаться, как одержимые, а наших воинов, даже храбрейших из них, сковывает ужас, так что и конные, и пешие бегут перед ним. После той битвы с восточного берега вернулись лишь жалкие остатки наших сил, разрушив за собой последний мост, который ещё сохранился среди руин Осгилиата.

Я был в отряде, удерживавшем мост, который рухнул за нашими спинами. Спастись вплавь удалось лишь четверым: моему брату, мне и ещё двум воинам. Но мы пока закрепились на западном берегу Андуина и продолжаем сражаться; и те, кого мы прикрываем собой, воздают нам хвалу всякий раз, как слышат наше имя, — много хвалы, но мало помощи. И на наш зов откликнутся теперь только всадники Рохана.

В сей злой час мне пришлось отправиться с поручением к Элронду через множество опасных лиг: сто и десять дней провел я в пути совсем один. Но я пришёл не за военным союзом, ибо сказано, что сила Элронда не в оружии, а в мудрости. Я пришёл за советом и разгадкой непонятных слов, поскольку в канун той внезапной атаки моему брату приснился тяжёлый сон, а потом он снова увидел похожий сон, и один раз его видел я.

Мне снилось, что небо на востоке потемнело, там собиралась гроза, но бледное свечение на западе ещё не исчезло, и из этого свечения донёсся далёкий, но ясно различимый голос, который прокричал:

Меч, что был сломан, ступай искать;

Имладрис его обитель;

Сильней чар Моргула совет там дать

Может исконный правитель.

Час роковой должен скоро пробить,

Нельзя повернуть время.

Чтоб Исилдура Проклятье избыть

Возьмет невысоклик бремя.

Мы с братом не поняли этих слов, а обратившись к нашему отцу, Денетору, Правителю Минас Тирита, которому хорошо знакомы легенды Гондора, узнали только, что Имладрис — это древнее название, которое эльфы дали далёкой северной долине, где живёт Элронд Полуэльф, величайший из знатоков древних преданий. Тогда мой брат, видя, как отчаянно наше положение, решил, что сон этот пророческий и ему необходимо разыскать Имладрис; но поскольку дорога туда неведома и опасна, я взял это путешествие на себя. С большой неохотой отпустил меня отец, и долго пришлось мне блуждать по забытым тропам, ибо многие слышали о доме Элронда, но мало кто знает, где он.

— И здесь, в доме Элронда, ты многое поймёшь, — сказал Арагорн, вставая. Он бросил свой меч на стол перед Элрондом, и все увидели, что лезвие переломлено надвое. — Вот Меч, что был сломан!

— Кто ты? И что связывает тебя с Минас Тиритом? — в крайнем изумлении спросил Боромир, окинув взглядом худое лицо следопыта и его выцветший плащ.

— Он Арагорн, сын Арахорна, — произнёс Элронд. — Отдалённый, но единственный и прямой наследник Исилдура из Минас Итила, сына Элендила. Он предводитель тех немногих, кто остался на севере от народа дунедаинов.

— Значит, оно принадлежит тебе, а вовсе не мне! — воскликнул потрясённый Фродо и вскочил на ноги, словно ожидал, что сейчас от него потребуют Кольцо.

— Оно не принадлежит ни мне, ни тебе, — возразил Арагорн. — Но так уж было предопределено, что именно ты на время стал его владельцем.

— Достань Кольцо, Фродо, — торжественно проговорил Гэндальф. — Время пришло. Подними его, и тогда Боромиру станет ясен смысл оставшейся части загадки.

В зале воцарилась мёртвая тишина, все лица обратились к Фродо; а он, растерянный и странно испуганный, чувствовал, что не хочет показывать Кольцо, ему даже дотронуться до него было трудно. Хоббиту захотелось очутиться как можно дальше отсюда. Кольцо в его дрожащей руке искрилось и блестело.

— Узрите Проклятие Исилдура! — произнёс Элронд.

— Невысоклик! — пробормотал Боромир, не отрывая горящих глаз от золотого кольца. — Так значит, роковой час Минас Тирита наконец пробил? Но тогда зачем нам искать сломанный меч?

— Слова были роковой час, но не роковой час Минас Тирита, — поправил Боромира Арагорн. — Но роковой час действительно близок, и время призывает нас к великим делам. Ибо Меч, что был сломан, это меч Элендила, который сломался с его гибелью, и потомки Элендила сберегли его, хотя ничего другого не сохранили, поскольку в древности арнорцам было предречено, что он будет перекован, когда отыщется Проклятие Исилдура. Ты видишь Меч, который искал. Так хочешь ли ты, чтобы род Элендила вернулся на земли Гондора?

— Я пришёл за ответом на загадку, а не за благодеяниями, — гордо ответил Боромир, — Но на Гондор обрушились тяжкие испытания, и не нам отказываться от меча Элендила… если то, что кануло в тени прошлого, и впрямь может вернуться.

Он снова посмотрел на Арагорна, и во взгляде его ясно читалось сомнение.

Фродо почувствовал, что Бильбо злится: его явно оскорбило недоверие Боромира. Внезапно он вскочил на ноги и выпалил.

Неярок чистого золота блеск,

Ушедший скитаться — в глуши не исчез;

Мороз не тронет глубоких корней,

Старость — ничто для крепких ветвей.

Под пеплом спящий огонь — оживёт;

Вспышка света тени прорвёт,

Обломки снова станут мечём,

Лишённый короны — вновь королём.

— Может, это и не очень складно, да зато к месту — если тебе мало слов Элронда. Право же, коль уж ради них ты провел в пути сто десять дней, то лучше бы прислушаться к ним! — Фыркнув, Бильбо сел на место и шепнул Фродо: — Я сам их сочинил, уже давно, для Дунадана, когда он впервые рассказал мне о себе. Даже жаль немного, что мои приключения уже позади, так что я не смогу пойти с ним, когда придёт его время.

Арагорн улыбнулся хоббиту и опять обратился к Боромиру:

— Я прощаю тебе твоё недоверие. Мне ли не знать, что я не похож на величественные изваяния Элендила и Исилдура, стоящие в тронном зале Денетора. Я всего лишь потомок Исилдура, не сам Исилдур. У меня за плечами долгая суровая жизнь, и те лиги, что отделяют Раздол от Гондора — лишь малая часть тех бесконечных лиг, которые насчитывает мой путь. Я пересёк множество рек и гор и прошёл по многим равнинам даже в далёких землях Рхана и Харада, где светят незнакомые и чужие нам звёзды.

Но своей родиной я считаю Север. Ибо здесь, со времён Валандила, рождались и умирали все мои предки. Мы вели нелёгкую жизнь, и нас оставалось всё меньше, однако в неразрывной череде поколений — от отца к сыну — передавался Меч… И вот что ещё я скажу тебе, Боромир, прежде чем кончить. Мы одиноки, следопыты Глухоманья; мы охотники… но охотники за любыми прислужниками Врага, которых можно встретить повсюду — не только в Мордоре.

Гондор, Боромир, был неприступной крепостью, нам же выпала другая участь. Есть много тёмных сил, против которых бессильны ваши крепкие стены и яркие мечи. Вы мало что знаете о землях вне ваших границ. Ты сказал, мир и благополучие? Не будь нас, Север не знал бы их. Безымянный страх разогнал бы жителей. Но когда тёмные силы выползают из мглистых безлюдных ущелий, из чёрных лесных чащоб, их неизменно встречают следопыты — и обращают в бегство. Кто смел бы пуститься в путь, кто чувствовал бы себя спокойно даже в самом мирном краю или ночью за стенами своего дома, если бы дунедаины спали или если бы все сошли в могилу?

А мы не слышим даже слов благодарности. Путники подозрительно косятся на нас, а селяне награждают презрительными кличками. Один толстяк, живущий всего в дне пути от таких существ, что умер бы от страха, только услышав про них, зовет меня — не желая оскорбить! — Бродяжником. Он не знает, зачем мы странствуем, и снисходительно жалеет неприкаянных скитальцев. Но нам не нужна его благодарность. Он, подобно всем его сородичам и соседям, живёт спокойно, мирно и счастливо — вот что "скитальцы" считают наградой. Вернее, считали, пока шли годы и росла трава над руинами прошлого.

Но сейчас мир опять начинает меняться. Наступает новое время. Проклятие Исилдура нашлось. Нам предстоит великая битва. Сломанный Меч будет перекован. Я отправлюсь в Минас Тирит.

— Ты говоришь, Проклятие Исилдура нашлось, — ответил ему Боромир. — Я видел блестящее колечко в руке невысоклика; однако считается, что Исилдур погиб ещё до начала этой эпохи. Почему Мудрые уверены, что показанное колечко и есть его кольцо? Где оно было все эти годы, пока его не принёс сюда столь странный гонец?

— Ты узнаешь об этом, — сказал Элронд.

— Однако не сейчас, уважаемый хозяин? — очень обеспокоенно осведомился Бильбо. — Дело уже к полудню, и мне обязательно нужно подкрепиться.

— Я ещё не вызывал тебя, — сдерживая улыбку, сказал ему Элронд. — Однако сейчас действительно твой черёд. Прошу! Расскажи нам свою историю. Если ты не создал из неё поэму, то так уж и быть, изложи всё в прозе. Чем короче получится твой рассказ, тем скорее ты сможешь подкрепить свои силы!

— Что ж, ладно, — согласился Бильбо. — Все будет так, как ты просишь. Только сегодня я расскажу правдивую историю, а если кто-нибудь слышал её в другом варианте, — тут он покосился на Глоина, — пусть постарается не ворошить прошлое. Я всего лишь хотел тогда доказать, что вовсе не вор, которым меня назвали, и что кольцо досталось мне по праву. Но за последние годы я многое понял, так пусть и меня поймут и простят! Вот что случилось на самом деле…

Те, кому история Бильбо была внове, изумлённо слушали о его приключениях, и старый хоббит был очень рад, что может рассказать про встречу с Горлумом, припомнив решительно все подробности. Он повторил все до единой загадки. Он охотно поведал бы и о прощальном Угощении, о своем исчезновении, о том, как он покинул Хоббитанию, но Элронд поднял руку и сказал:

— Прекрасно, мой друг, пока хватит. Сейчас нам достаточно знать, что Кольцо перешло к твоему преемнику, Фродо. Давай послушаем его!

Фродо рассказал обо всех своих злоключениях с тех пор, как Кольцо попало в его руки; но гораздо менее охотно, чем Бильбо. А слушателей интересовал каждый его шаг, начиная от Хоббитона и кончая Бруиненским Бродом, каждая мелочь, которую он мог припомнить о Чёрных Всадниках. Наконец вопросы кончились, и Фродо с облегчением сел.

— Неплохо, — сказал ему Бильбо. — Получился бы отличный рассказ, если бы тебя постоянно не перебивали. Я успел сделать кое-какие пометки, но нам нужно будет как-нибудь заняться этим на пару, чтобы я как следует всё описал. У меня и без того масса необработанного материала, а из твоего путешествия выйдет несколько глав!

— Да, история получилась длинная, — согласился Фродо. — И всё же, по-моему, она выглядит неполной. Мне хотелось бы ещё многое выяснить, особенно насчет Гэндальфа.

Галдор из Серой Гавани, сидевший неподалёку от хоббитов, услышал последнее замечание Фродо.

— Ты совершенно прав! — воскликнул он и обратился к Элронду. — Возможно, Мудрые имеют веские основания полагать, что находка невысокликов и есть то самое Великое Кольцо, о котором так долго шла речь, хоть это далеко не очевидно тем, кто знает меньше. Но где доказательства? Нельзя ли их услышать? И, если позволите, ещё один вопрос. Как насчёт Сарумана? Он сведущ в том, что касается Колец, но его нет среди нас. Знает ли он о том, что мы слышали, и каков его совет?

— Твои вопросы, Галдор, — ответил Элронд, — так тесно переплетаются между собой, что их прояснит нам одна история — история, которую расскажет Гэндальф. Он завершит повесть о Кольце, ибо это почётное право принадлежит мудрецу, а Гэндальф знает больше всех нас.

— Возможно, Галдор, — начал Гэндальф, — вести, принесённые Глоином, и погоня за Фродо сами по себе служат достаточным доказательством того, что вещь, найденная невысокликами, имеет для Врага огромную ценность. А нашли они кольцо. В таком случае, какое? Девять у назгулов. Семь захвачены или уничтожены. (При этих словах Глоин встрепенулся, но сделал над собой усилие и смолчал.) Судьба Трёх нам известна. Так за каким Кольцом гоняется Враг?

Действительно, между Рекой и Горами, между потерей и находкой Кольца, зияет многовековая пропасть. Однако этот пробел в знаниях Мудрых был наконец заполнен, хотя слишком поздно. Ибо Враг шёл за нами попятам; он был даже ближе, чем я опасался, и нам ещё очень повезло, что он обнаружил истину только нынешним летом.

Кое-кому из собравшихся известно, что много лет тому назад я рискнул войти в двери Некроманта в Дол Гулдуре и, тайно разведав, чем он занимается, понял, что наши опасения подтвердились: это был никто иной, как Саурон, наш древний Враг, вновь обретший форму и набиравший силу. И кое-кто, я думаю, ещё помнит, что Саруман тогда отговорил нас от немедленных действий, и долгое время мы только наблюдали. Но когда, сгустившись над мрачным Дол Гулдуром, к северу поползла зловещая туча, даже Саруман одобрил войну, и объединённая дружина Совета Светлых Сил выбила Чёрного Властелина из Лихолесья. В том же году было найдено Кольцо — странное совпадение, если это совпадение.

Но, как и предвидел Элронд, мы опоздали. Саурон тоже следил за нами и давно уже подготовился к нашему удару, управляя Мордором издали через Минас Моргул, где обитали его Девять слуг. Когда наше войско подошло к Лихолесью, он сделал вид, что разбит, но бегство его было ложным, и очень скоро он объявился в Чёрной Крепости и открыто провозгласил себя Властелином. Тогда мы в последний раз собрали Совет, поскольку узнали, что с этого момента он ещё более упорно продолжил поиски Одного Кольца. Мы боялись, что он обнаружил нечто такое, что неведомо нам. Но Саруман сумел успокоить Мудрых, повторив — как он это делал не раз — что Кольцо Всевластья никогда больше не вернётся в Средиземье.

"В худшем случае врагу известно, — сказал Саруман, — что у нас его нет и что оно всё ещё не найдено. Однако утраченное может найтись, думает он. И напрасно! Его надеждам не суждено исполниться. Разве я не изучал серьёзно этот вопрос? Кольцо упало в Андуин, и давным-давно, пока Саурон спал, Река унесла его сокровище в Море. И пусть оно лежит там, до самого Конца".

Гэндальф умолк и посмотрел через арку окна на восток, на далёкие пики Мглистых гор, у чьих могучих корней так долго таилось Кольцо Всевластия.

— Моя вина тяжела, — вздохнув, произнёс он. — Меня убаюкали слова Сарумана Мудрого; я должен был приняться за поиски истины раньше и тем уменьшить опасность, грозящую нам.

— Мы все виноваты, — сказал Элронд. — Но, быть может, только благодаря тебе завеса Тьмы ещё не сомкнулась над Средиземьем. Продолжай!

И Гэндальф продолжил:

— Началось с того, что, несмотря на все доводы, в глубине души я ощутил беспокойство. Мне очень хотелось знать, каким образом это кольцо попало к Горлуму и насколько давно. Он должен был вылезти из подземного логова, чтобы попытаться отыскать свою "прелесть", и я решил учредить за ним слежку. Он и вылез, но, ловко ускользнув от преследователей, снова исчез. А я — увы! — оставил всё как есть, ограничившись одним наблюдением и выжиданием, как мы поступали слишком часто.

Время рождало всё новые заботы, постепенно притупляя мои опасения, пока они не всколыхнулись вновь, преобразовавшись в острую и глубокую тревогу. Откуда взялось колечко хоббитов? И что, если мои страхи верны, следует с ним сделать? Вот что мне нужно было решить. Ног я ни с кем об этом не говорил, ибо неосторожно оброненное слово могут услышать не только друзья. В наших бесконечных войнах с Врагом болтовня часто оборачивалась бедой, и мы научились страшиться предательства.

Это было семнадцать лет назад. Вскоре я убедился, что вокруг Шира собираются всевозможные соглядатаи: Чёрному Властелину служат шпионами даже некоторые звери и птицы. Мне пришлось обратиться за помощью к дунедаинам, и они удвоили бдительность; кроме того, я откровенно поговорил с Арагорном, наследником Исилдура.

— А я, — вставил Арагорн, — посоветовал обязательно поймать Горлума, хотя время, конечно, было упущено. Поскольку мне, как потомку Исилдура, следовало сделать всё, чтобы исправить его вину, я отправился с Гэндальфом на долгие и безнадёжные поиски.

Гэндальф коротко рассказал Совету, как они обшарили все земли Глухоманья вплоть до Чёрных гор на границах Мордора, — и там впервые услышали о Горлуме.

— Мы поняли, что он давно прячется где-то в тёмных холмах, но так и не смогли напасть на его след. Наконец я совершенно отчаялся, но именно отчаяние освежило мою память, и я вдруг вспомнил о пробе, которая может сделать поиски Горлума необязательными. Кольцо Всевластия само способно сообщить о себе. Я вспомнил слова Сарумана, которые вполуха выслушал на последнем Совете:

"Девять, Семь и Три, — сказал он тогда, — отличаются друг от друга драгоценными камнями. А своё Кольцо — Кольцо Всевластия — Саурон выковал совершенно гладким, как одно из младших колец, однако на нём есть знаки, которые мудрый сможет, пожалуй, увидеть и прочитать".

Какого рода эти знаки, он не сказал. Кому же могло быть известно об их наличии? Создателю Кольца. А Саруману? Как ни глубоки его познания, они должны иметь источник. Чья рука, помимо Саурона, держала это кольцо до того, как оно было потеряно? Только рука Исилдура.

С этой мыслью я бросил поиски Горлума и, не теряя времени, отправился в Гондор. В былые дни там охотно привечали членов моего ордена, и в особенности Сарумана — он подолгу гощевал у Владык Города. Меня Правитель Денетор встретил гораздо сдержанней, чем раньше, и весьма неохотно допустил в хранилище древних рукописей и старинных книг.

"Если тебя, как ты говоришь, интересуют древние летописи Гондора — что ж, читай! — сказал он мне. — Для меня же прошлое яснее будущего, о котором мне надлежит думать. Однако ты не найдёшь в них ничего, что не было бы известно мне, знатоку преданий этого Города, — разве что ты окажешься искуснее Сарумана, который тоже долго изучал их".

Так напутствовал меня Денетор. И всё же я нашёл в хранилище манускрипты, которые мало кто способен прочесть, ибо наречия и письмена народов древности знают сейчас лишь мудрейшие из Мудрых. Да, Боромир, в Минас Тирите до сих пор хранится запись, сделанная рукой самого Исилдура, и едва ли кто-нибудь касался этого свитка с тех пор, как прервался род королей, кроме меня и Сарумана. Она сохранилась, поскольку Исилдур не покинул Гондор сразу после битвы в Мордоре, как гласят северные предания.

— Северные — возможно, — вмешался Боромир, — но в Гондоре всем известно, что Исилдур сперва вернулся в Минас Анор, чтобы поручить Южное королевство своему племяннику Менельдилу. И тогда же — в память о погибшем брате — он посадил там последний росток Белого Дерева.

— И тогда же сделал последнюю запись, — продолжил Гэндальф, — о которой в Гондоре, похоже, забыли. Эта запись касается Кольца, и вот что мне удалось прочитать:

"Отныне Кольцо Всевластья станет достоянием королей Арнора; однако сей манускрипт я оставляю в Гондоре — ибо здесь тоже живут потомки Элендила — дабы и на юге не забылись удивительные деяния нашей эпохи".

И тут же даётся описание Кольца:

"Оно было раскалённым, когда я взял его в руку, словно только что вынутое из горна, и мне казалось, что мой ожог не заживёт уже никогда. Однако рука моя исцелилась, и сейчас, когда я пишу эти строки, Кольцо остыло, и сделалось на вид меньше, и всё же не потеряло прежней привлекательности, равно как и формы, приданной ему Врагом. И потускнели магические знаки на нём, и едва виднеются. Знаки же суть буквы эльфов Эрегиона, ибо в Мордоре нет шрифта, годного для столь тонкой работы, но язык надписи мне неизвестен. Полагаю, что это язык Чёрной страны, поскольку звучит он грубо и омерзительно. Какое зло скрыто в ней, мне неведомо, но я срисовываю её, дабы сохранилась она, ежели буквы, уже едва зримые, исчезнут совсем. Кольцу недостаёт, как представляется мне, жара руки Саурона, ибо черна она была, но обжигала, подобно огню; и так был сражён Гил-галад; и ежели накалить Кольцо, то проступит, быть может, и надпись, однако я страшусь причинить вред ему — единственно прекрасной вещи из всего, сделанного Сауроном. Оно дорого мне, и слишком дорого я заплатил за него".

Итак, мои предположения оправдались. Срисованная надпись действительно, как предполагал Исилдур, была на языке Мордора и слуг Башни, и значение её давно известно. Ибо в день, когда Саурон впервые надел Одно Кольцо, Келебримбор, сделавший Три, проник в его мысль и услышал, как он произносит эти слова, и так узнал о злом умысле Врага.

Я простился с Денетором и поспешил в Хоббитанию, но на пути получил известие из Лориэна, что Арагорн прошёл там, всё-таки поймав Горлума. Я решил сперва встретиться с ним. Какие смертельные опасности преодолел он, в одиночку выслеживая Горлума у границ Мордора, я и гадать боюсь. Но об этом пусть расскажет он сам.

— А зачем? — пожал плечами Арагорн. — Когда пробираешься ввиду Чёрных Ворот или путешествуешь по Моргульской долине с её лугами цветущих предсмертников, поневоле приходится преодолевать опасности. Я тоже в конце концов отчаялся разыскать Горлума и уже повернул к северу, но внезапно обнаружил то, что искал: лёгкие отпечатки босых ног на берегу мутного озерца. След был свежий и целеустремленно уводил прочь от Мордора. Я шёл по нему вдоль края Гиблых Болот, и там, наконец, поймал его, Горлума, в момент, когда он вглядывался в воду вонючего омута, подобравшись к нему в глубоких сумерках. Он весь был покрыт зеленоватой тиной, и, боюсь, ему не за что меня любить: он прокусил мне руку, и я не стал с ним нежничать. Кроме отметин от клыков, ничего другого я из его уст так и не получил. Возвращение на север с пойманным Горлумом далось мне гораздо тяжелей поисков. Всю дорогу я гнал его впереди себя с петлёй на шее и кляпом во рту, пока голод и жажда не сделали его несколько более ручным, и караулил днём и ночью. Ну, всё-таки добрался наконец до Лихолесья и с радостью сдал его на попечение эльфам Трандуила, как было условлено. Надеюсь, что больше мы с ним не встретимся: ведь он, вдобавок ко всем его прелестям, ещё и воняет. Но Гэндальф, надо сказать, отличается изрядной выдержкой — они беседовали довольно долго.

— Долго и нудно, — подтвердил Гэндальф, — но не без пользы. Во-первых, рассказ Горлума о том, как он потерял Кольцо, совпала с тем, что сегодня — впервые без всяких недомолвок и преувеличений — поведал Бильбо. Но это не имеет большого значения: я и сам догадался, как было дело. Важно другое — Горлум сказал мне, что Кольцо было найдено в Великой Реке у Ирисной низины. И я узнал также, что владел он им долго. Очень долго. Много поколений этого народца. Сила кольца продлила его жизнь далеко за пределы отпущенного ему срока, но такой силой обладают лишь Великие Кольца.

Если же и этого доказательства тебе недостаточно, Галдор, то есть ещё одна проба, о которой я уже говорил. На этом самом кольце, которое вы все видели, круглом и без всяких украшений, и поныне можно прочесть письмена, о которых говорил Исилдур, если найдётся достаточно воли, чтобы подержать его в огне. Я бросил Кольцо в камин, и вот что я прочёл:

Аш назг дурбатулук, аш назг гимбатул, аш назг тхракатулук

агх бурзум-иши кримпатул.

Голос мага вдруг стал зловещим. Глухо и монотонно прозвучали слова, но гулко и мощно раскатились по залу, — и словно тень закрыла стоящее в зените солнце, застив на мгновение окна. Все содрогнулись, а эльфы зажали уши руками.

— Доныне ничей ещё голос не дерзал произносить слов на этом языке в Имладрисе, Гэндальф Серый, — проговорил Элронд, когда тень прошла и участники Совета перевели дыхание.

— И надеюсь, больше и не дерзнёт, — ответил Гэндальф Владыке Раздола. — Но я не прошу у тебя прощения, господин Элронд, ибо, если мы не хотим, чтобы язык этот зазвучал вскоре во всех уголках Запада, следует отринуть сомнения и признать вместе с Мудрыми, что Кольцо это — то самое драгоценное сокровище Врага, наполненное всей его злобой, в которое вложена основная часть его древней силы. Из Чёрных Лет дошли до нас слова, которые услышали Кузнецы Эрегиона и поняли, что попали в сети предательства:

Кольцо — чтоб найти их, Кольцо — чтоб свести их,

И силой Всевластия вместе сковать их.

Знайте же, друзья, что в разговоре с Горлумом мне удалось выяснить ещё одну вещь. Говорил он об этом с крайней неохотой, и речь его была невнятна, однако сомнений нет: он был в Мордоре и там у него выпытали решительно всё, что ему было известно. Таким образом, Враг знает теперь, что Кольцо Всевластия нашлось, что оно долго хранилось в Шире, а поскольку его слуги гнались за ним чуть ли не до нашего порога, он вскоре будет знать — а быть может, уже сейчас, в эту самую минуту, знает, — что оно здесь.

— Так он, этот Горлум, вы говорите, мелкая тварь? — прервал затянувшееся молчание Боромир. — Мелкая тварь, но бед от него много. Что с ним сталось? К какой участи его приговорили?

— Он заключён под стражу, только и всего, — ответил Арагорн. — Ему пришлось немало претерпеть. Его, без сомнения, страшно пытали, и он испытывает чёрный ужас перед Сауроном. Однако я рад, что его охраняют бдительные эльфы Лихолесья. Его злоба велика и придаёт его хилому тельцу невероятные силы. Будь он на свободе, то доставил бы нам ещё немало неприятностей. И я нисколько не сомневаюсь, что он был отпущен из Мордора с каким-нибудь отнюдь не безвредным поручением.

— Увы, увы! — внезапно воскликнул эльф Леголас. — Меня прислали с плохим известием, но его поистине страшный смысл я понял только на сегодняшнем совете! Смеагорл, которого ныне называют Горлумом, бежал.

— Бежал? — ахнул Арагорн. — Вот уж действительно плохая новость. И боюсь, мы все вскоре горько об этом пожалеем. Как же случилось, что эльфы Трандуила оплошали?

— Виной тому не потеря бдительности, — сказал Леголас, — но, быть может, излишняя снисходительность. Кроме того, мы опасаемся, что узнику помогли, а это значит, что о наших делах известно больше, чем следовало бы. Мы не спускали с Горлума глаз ни днём, ни ночью, как просил Гэндальф, хотя это нам порядком надоело. Но Гэндальф сказал также, что это создание ещё не совсем безнадёжно, так что нам не хватало духа держать его всё время в подземелье, где он быстро впал бы в свой прежний чёрный настрой.

— Ко мне вы были гораздо менее снисходительны, — сверкнув глазами, перебил его Глоин. Он вспомнил своё заточение в королевской темнице.

— Тише, тише, мой добрый Глоин, — вмешался Гэндальф. — Это было прискорбное недоразумение, давным-давно улаженное. Если мы допустим, чтобы эльфы и гномы начались считаться старыми обидами, Совет никогда не будет завершён.

Глоин встал и молча поклонился, а эльф продолжил прерванный рассказ:

— В погожие дни мы выводили узника в лес; там есть высокое дерево, стоящее далеко от прочих, на которое он любил залезать. Мы частенько позволяли ему подниматься до самой вершины, где чувствуется свежий ветер, но у подножья дерева всегда оставляли стражников. Однажды он отказался слезать; стражникам не хотелось стаскивать его силой — он умел намертво вцепляться в ветви руками и ногами — и они засиделись под деревом до глубокой ночи.

И как раз в ту летнюю безлунную и беззвёздную ночь на нас неожиданно напали орки. Нам удалось отбить нападение только под утро — полчища орков дрались отчаянно, но они спустились с гор и не привыкли к лесам. Когда битва закончилась, мы обнаружили, что Горлум исчез, а его стражники частью перебиты, частью уведены в плен. Похоже, что этот неожиданный набег был затеян для его освобождения, и Горлуму было известно о нём заранее. Каким образом это произошло, мы не знаем, однако Горлум хитёр, а у Врага много шпионов. Создания тьмы, изгнанные в тот год, когда был убит дракон, вернулись, и их стало даже больше, так что Лихолесье снова полно опасностей, и наше королевство превратилось в остров, со всех сторон окружённый врагами.

Изловить Горлума ещё раз нам не удалось. Среди множества следов, оставленных орками, мы разыскали и след беглеца: он вел к югу, в самую глубь леса, но вскоре совсем пропал, и мы не осмелились продолжать погоню, поскольку подошли слишком близко к Дол Гулдуру. Это очень опасное место, в которое мы не заходим.

— Короче, он скрылся, — заключил Гэндальф, — и разыскивать его нам сейчас некогда. Пусть делает, что хочет. Но, быть может, ему ещё предстоит сыграть роль, о которой не подозревает ни он сам, ни Саурон.

А теперь я отвечу на другой вопрос Галдора: что известно Саруману и каков его совет? Это довольно длинная история, и знает о ней пока только Элронд; впрочем, и ему я рассказал её вкратце, а она требует подробного изложения, поскольку имеет непосредственное отношение к тому, что нам предстоит решить, и на сегодня стала последней главой в повести о Кольце, которая пока ещё далека от завершения.

Когда в конце июня я был в Хоббитании, меня охватила тревога, и я отправился к южным границам этой маленькой страны, ибо чувствовал, что опасность быстро приближается, хотя и не мог определить — какая. Здесь я узнал о войне и поражении Гондора, а когда услышал о Чёрной Тени, то содрогнулся в душе, однако смог отыскать лишь нескольких беженцев с юга. Они явно были чем-то напуганы, но причину страха скрывали. Затем я свернул к востоку, выбрался на Зелёный, он же Неторный, тракт, поехал по нему на север и неподалёку от Бри повстречался с путником, сидевшем на обочине, а рядом паслась его лошадь. Это был Радагаст Карий, который некогда жил в Коневодье близ края Лихолесья. Он член моего ордена, но я не виделся с ним уже много лет.

"Гэндальф! — обрадовано вскричал Радагаст. — Тебя-то я и разыскивал. Но я совершенно не знаю этих мест, а мне сказали только, что тебя можно встретить в каком-то захолустье с неуклюжим названием Хоббитания".

"Правильно сказали, — ответил я. — Только подбирай другие выражения, если встретишь кого-нибудь из местных. Ты уже совсем рядом с Хоббитанией. Но у тебя, вероятно, важные новости? Ты ведь никогда не любил путешествовать, и едва ли твои привычки изменились".

"Очень важные, — сказал Радагаст. — Очень важные и очень скверные. — Потом он тревожно оглянулся, словно боялся, что у кустов вдоль тракта есть уши, и прошептал — "Назгулы. Девятеро опять появились. Они тайно переправились через Реку и направились к западу, приняв облик всадников в чёрном".

Теперь я знал, какая опасность смутила моё сердце.

"Врагу что-то настоятельно необходимо или он преследует какую-то важную цель, это очевидно, — продолжил Радагаст, — но я понятия не имею, что заставило его обратить внимание на эти далёкие и пустынные края".

"Что ты имеешь в виду?" — спросил я.

"Мне сказали, что всадники повсюду расспрашивают о каком-то Шире."

"Хоббитания и есть Шир" — ответил я, но сердце моё сжалось, ибо даже Мудрому тяжело противостоять девяти, если они соберутся все вместе под началом своего страшного капитана. В древности он был великим королём и чародеем, а теперь оружие его — смертельный ужас.

"Кто рассказал тебе это и кто послал ко мне?" — спросил я.

"Саруман Белый, — ответил Радагаст. — И он просил меня передать тебе, что если нужно, он поможет; но ты должен ехать к нему немедленно, иначе будет слишком поздно".

Эти слова ободрили меня. Ибо Саруман Белый — величайший из моего ордена. Радагаст, конечно, тоже могущественный маг, мастер форм и сменяющихся красок, глубокий знаток животных и трав, особенно дружный с птицами, но Саруман долго изучал искусство самого Врага, благодаря чему нам часто удавалось предвосхищать его замыслы. С помощью изобретений Сарумана мы смогли выбить Врага из Дол Гулдура. Возможно, он сумел найти оружие, способное отбросить Девятерых.

"Я поеду к Саруману", — сказал я.

"Тогда отправляйся немедленно, — посоветовал Радагаст, — ибо я потратил слишком много времени на поиски, и времени осталось совсем мало. Мне велели найти тебя до солнцеворота, а он уже наступил. Даже если ты выедешь прямо сейчас, тебе нелегко будет добраться до Сарумана раньше, чем Девятеро найдут страну, которую ищут. А мне пора поворачивать восвояси". — С этими словами он вскочил в седло и тронул поводья.

"Подожди! — сказал я. — Нам понадобится твоя помощь и помощь всех, кто готов оказать её. Оповести всех зверей и птиц, с которыми ты дружен. Попроси их нести вести обо всём, что касается Девятерых, к Саруману и Гэндальфу. Пусть шлют гонцов в Ортханк".

"Будет сделано", — сказал он и помчался прочь, словно за ним гнались Девятеро.

Я не мог тогда же последовать за Карим. Мой конь был измучен, да и я устал: мы покрыли в тот день огромное расстояние; а главное, мне хотелось собраться с мыслями. И вот, отложив решение на утро, я переночевал в Бри, а выспавшись, решил, что возвращаться в Шир некогда. Большей ошибки я никогда не совершал!

Тем не менее, я написал Фродо и поручил отослать это письмо своему приятелю трактирщику. Я выехал с рассветом и долгое время спустя добрался до жилища Сарумана. Он живёт далеко на юге, в Скальбурге, у конца Мглистых гор, недалеко от Роханского ущелья. Боромир скажет вам, что это большая открытая долина, которая лежит между Мглистыми горами и самыми северными отрогами Эред Нимраса, его родных Белых гор. А Скальбург — это круг отвесных утёсов, которые стеной окаймляют лощину, в центре которой высится каменная башня Ортханк. Выстроена она не Саруманом, а людьми Нуменора в далёкой древности. Башня высока и хранит в себе много тайн, однако выглядит не как творение человеческих рук. Попасть в неё можно только через кольцо Скальбурга, в котором есть лишь одни ворота.

Я подъехал к этим воротам, похожим на огромную арку в каменной стене, поздно вечером. Ворота хорошо охранялись, но стража была предупреждена обо мне и сообщила, что Саруман ждёт. Я въехал в арку, и ворота бесшумно сомкнулись за моей спиной. Меня вдруг кольнуло неясное опасение.

Тем не менее я подъехал к Ортханку, и Саруман, неспешно спустившись по лестнице, встретил меня и отвёл на вершину башни в свой покой. На руке у него я заметил кольцо.

"Итак, Гэндальф, ты приехал", — сказал он степенно, но мне показалось, что в его глазах вспыхнула на мгновение холодная насмешка.

"Да, я приехал, — ответил я. — Мне нужна твоя помощь, Саруман Белый".

Услышав свой титул, Саруман разозлился.

"Ты просишь помощи, Гэндальф Серый? — с издёвкой в голосе переспросил он. — Значит, хитроумному и вездесущему магу, который вмешивается во все дела Средиземья, вне зависимости от того, касаются они его или нет, тоже иногда бывает нужна помощь?"

Я с удивлением посмотрел на него и сказал: "Если полученные мною вести не ложны, то сейчас пришли в движение силы, противостоять которым мы можем только объединившись".

"Возможно, и так, — протянул он, — однако мысль эта пришла к тебе достаточно поздно. Любопытно, сколь долго скрывал ты от меня, главы Совета, событие поистине величайшей важности? И что привело тебя из твоего тайного логова в Хоббитании?"

"Девятеро опять появились, — ответил я. — Они пересекли Реку. Так сказал мне Радагаст."

"Радагаст Карий! — расхохотался Саруман, даже не пытаясь скрыть своё пренебрежение. — Радагаст Приручитель Пташек! Радагаст Простак! Радагаст Дурак! Хорошо, что у него хватило ума сыграть отведённую ему мною роль. Он неплохо сыграл её — потому что ты здесь. Здесь ты и останешься, Гэндальф Серый, — надо же тебе отдохнуть от своих путешествий. Ибо этого хочу я, Саруман Мудрый, Саруман — Создатель Колец, Саруман Многоцветный!"

Я присмотрелся внимательней и понял, что его одеяние, казавшееся белым, на самом деле соткано из всех цветов, которые при движении мерцают и переливаются, обманывая глаз.

"Белое мне нравится больше", — сказал я.

"Белое! — насмешливо фыркнул он. — Оно нужно только для начала. Белую ткань можно покрасить, белый лист — исписать, а белый свет — разбить на цветные лучи".

"После чего он перестанет быть белым, — возразил я. — Тот, кто разбивает вещь, чтобы узнать, что она собой представляет, сворачивает с дороги мудрости".

"Довольно! — резко оборвал меня Саруман. — Прибереги свои поучения для дураков, с которыми ты привык водить дружбу. Я заполучил тебя сюда не ради этого, а для того, чтобы ты сделал окончательный выбор".

Саруман приосанился и произнёс речь — по-моему, он приготовил её заранее.

"Дни Эльдер миновали. Средняя Эпоха тоже подходит к концу. Наступает Новая Эпоха. Время эльфов прошло, близится наше время: мир людей, которым мы призваны управлять. Но мы должны обладать силой, силой, которая позволит нам руководить всем так, как нам хочется, ради блага, ведомого лишь Мудрым".

Тут он подошёл ближе и продолжил проникновенно и вкрадчиво:

"Послушай же, Гэндальф, мой старый друг и помощник! Я говорю "нам" в надежде, что ты присоединишься ко мне. На подъёме Новая Сила. Против неё бесполезны прежние методы и союзы. Бессмысленно уповать на эльфов и умирающий Нуменор. Перед нами, перед тобой лишь один выбор. Мы должны поддержать Новую Силу. Это мудрое решение, Гэндальф. В нём — единственная наша надежда. Победа Новой Силы близка, и поддержавших её ждёт великая награда. Ибо с возвышением Новой Силы будут возвышаться и её союзники; а Мудрые — такие, как мы с тобой, — постепенно научатся ею управлять и направлять. Мы сумеем дождаться нашего часа, мы скроем свои замыслы в глубине души, сожалея, быть может, о причинённом невольно зле, но одобряя высокую конечную цель — Просвещение, Закон, Порядок — всё то, чего мы тщетно пытались добиться, пока наши праздные или слабые друзья больше мешали нам, чем помогали. Нам не нужно — и мы не будем — менять наших целей. Мы изменим лишь средства, с помощью которых мы к ним стремились".

"Саруман, — сказал я, когда он умолк. — Мне уже приходилось слышать подобные речи, но только из уст прислужников Врага, посланных Мордором дурачить доверчивых и наивных. Неужели ты вызвал меня для того, чтобы повторить их болтовню?"

Он искоса глянул на меня и, помолчав, проговорил:

"Я вижу, что тебя не прельщает этот мудрый курс. Ещё нет? Не прельщает, если может быть предложен иной, лучший путь?"

Он подошёл ещё ближе, придержал меня своей узкой кистью за рукав и прошептал:

"А почему бы и нет, Гэндальф? Почему? Кольцо Всевластья? Если мы завладеем им, то Сила перейдёт к нам. Вот истинная причина, по которой я призвал тебя. Мне служат многие глаза и уши, и я уверен — ты знаешь, где хранится Кольцо. Не так ли? А иначе зачем бы тебе Шир и почему его разыскивают Девятеро?"

При этих словах в глазах его полыхнула алчность, которую он не в силах был скрыть.

"Саруман, — отступив, сказал я ему, — тебе прекрасно известно, что у Кольца Всевластья может быть только один хозяин, поэтому не трудись говорить "к нам"! Но я не дал бы его тебе, даже ни словом не упомянул бы о нём теперь, когда я узнал твои помыслы. Ты был главой Совета, но эта маска, наконец, спала. Итак, ты предложил мне выбор — подчиниться Саурону или Саруману. Я не подчинюсь ни тому, ни другому. Что-нибудь ещё ты можешь предложить?"

Саруман глянул на меня холодно и с угрозой.

"Да, — сказал он. — Я не надеялся, что ты проявишь мудрое благоразумие, даже ради своей собственной пользы, однако я дал тебе возможность помочь мне добровольно, избежав тем самым многих бед и боли. Третье предложение: остаться покуда здесь".

"Покуда — что?" — спросил я.

"Покуда ты не откроешь мне, где хранится Кольцо. Я придумаю, как заставить тебя сделать это, — ответил он мне. — Или покуда оно не отыщется вопреки твоему малоумному упрямству и у Властелина найдётся время заняться простенькими делами. Например, решить, какой награды заслуживает наглое высокомерие Гэндальфа Серого".

"Решить-то, пожалуй, ему будет просто, — сказал я, — да легко ли выполнить?" Но Саруман только издевательски рассмеялся, ибо он знал не хуже меня, что я произношу пустые слова.

Меня отвели на самую вершину Ортханка, на площадку, с которой Саруман обычно наблюдал за звёздами. Спуститься оттуда можно только по узкой лестнице в несколько тысяч каменных ступеней. Оставшись один, я оглядел лежавшую далеко подо мной долину, некогда зелёную и прекрасную; теперь её почти сплошь покрывали ямы и кузницы. Утёсы Скальбурга с внутренней стороны зияли норами для орков и волков, поскольку Саруман собирал большое войско, соперничая в этом с Сауроном. Значит, он ему ещё не подчинился. Надо всем этим висело дымное марево, обволакивающее стены Ортханка. Я стоял на островке среди туч без всякой надежды на спасение, и дни мои были горьки. Холод пронизывал меня насквозь, и я беспрестанно расхаживал по крохотной площадке, терзаясь мыслями о Всадниках, во весь опор скачущих к Северу.

Я не сомневался, что Девятеро действительно объявились, и вовсе не из-за слов Сарумана, которые могли быть ложью, ибо по дороге к Скальбургу я слышал известия, которые подтверждали это. Мне было страшно за друзей в Хоббитании, и всё же меня не покидала надежда. Я надеялся, что Фродо, получив письмо, без промедления отправился в путь и очутился в Раздоле раньше, чем началась смертоносная погоня. Однако мои надежды, как и страхи, оказались напрасными, ибо я надеялся на толстяка из Бри и боялся коварства Саурона. Но толстяка, продающего пиво, и без меня тормошат со всех сторон, а могущество Саурона пока меньше, чем кажется со страху. Однако я, стоя в кольце Скальбурга, одинокий, пойманный в западню, не мог и вообразить, что призрачные охотники, перед которыми всё бежит или гибнет, споткнутся в далёкой Хоббитании.

— Я видел тебя! — вдруг воскликнул Фродо. — Ты ходил взад и вперёд, и луна освещала твои волосы!

Гэндальф с удивлением посмотрел на него.

— Это всего лишь сон, — пояснил Фродо, — я было совсем забыл его, а сейчас вдруг вспомнил. Он приснился мне довольно давно. Наверное, когда я ушёл из Шира.

— Тогда, как увидишь, он запоздал, — сказал Гэндальф. — Положение было крайне тяжёлым. И те, кто меня знают, согласятся, что редко попадал я в такую беду и нелегко переношу подобные неудачи. Подумать только — я, Гэндальф Серый, угодил, как муха, в предательскую паучью сеть! Однако и в самой искусной паутине можно отыскать слабую нить.

Сначала я поддался мрачному настроению и заподозрил в предательстве Радагаста Карего, на что, без сомнения, и рассчитывал Саруман. Однако, припомнив разговор с Радагастом, понял, что Саруман обманул и его: я неминуемо ощутил бы фальшь, ибо Радагаст не умеет притворяться. Да, Радагаст был чист передо мной — именно поэтому попал я в ловушку: меня убедили его слова.

Но поэтому лопнул и замысел Сарумана: ничего не подозревающий Радагаст выполнил своё обещание. Расставшись со мной, он поехал к Лихолесью, где у него много старинных друзей — и вот орлы с Мглистых гор закружились над Средиземьем. От них не укрылись ни огромные стаи волков, ни орды орков, ни Девять Всадников, прочёсывающих западные страны; кроме того, они услышали о бегстве Горлума. И орлы отправили ко мне гонца.

Однажды лунной ночью, уже под осень, быстрейший из Великих Орлов, Гваихир Ветробой, внезапно спустился к Ортханку и увидел меня на его вершине. Я окликнул его, и он унёс меня прежде, чем Саруман опомнился. Когда из ворот Скальбурга полились в погоню за мной волки и орки, я был уже далеко.

"Куда ты можешь отнести меня?" — спросил я Гваихира.

"За многие лиги, — сказал он, — но не на край света. Я был послан сюда как гонец, а не как конь".

"Тогда мне нужен конь, — сказал я. — И не просто конь, а превосходный скакун, потому что никогда ещё не нужно мне было так спешить".

"В таком случая, я отнесу тебя в Эдорас, к герцогу Ристании — такое расстояние для меня не крюк".

О лучшем и мечтать было нечего, ибо в Рохане, герцогстве Ристания, живут ристанийцы, властелины коней, и нигде в Средиземье нет лошадей, равных тем, которых разводят на этой великой равнине между Мглистыми и Белыми горами.

"Ты считаешь, что людям Рохана можно ещё доверять?" — спросил я орла, потому что предательство Сарумана заставило меня быть подозрительным.

"Они платят Мордору дань — ежегодно отправляют туда много коней, как я слышал, — ответил орёл. — Но пока не попали под его иго. Однако, если Саруман, как ты говоришь, перешёл на сторону зла, их судьба предрешена".

Прежде, чем рассвело, он опустил меня на земли Рохана. Остальное можно рассказать вкратце… В Ристании зло уже было за работой: Саруман опутал ристанийцев сетями лжи, и герцог не поверил моим словам. Он велел мне взять лошадь и проваливать. Я так и поступил, и мой выбор изрядно его раздосадовал, потому что я взял из табунов Рохана лучшего коня, подобного которому прежде не видел.

— Тогда это, должно быть, поистине благородное животное, — вставил Арагорн и, вздохнув, добавил: — Мне очень горько узнать, что Саурон получает дань лучшими конями Средиземья, хотя сегодня прозвучали известия и более мрачные. Когда я последний раз был там, ристанийцы ещё никому не платили.

— Могу поклясться, что они и сейчас не платят, — вмешался Боромир. — Это ложь, распущенная Врагом. Мне ли не знать верных и доблестных мужей Рохана, наших союзников, которые издревле живут в землях, пожалованных им Гондором!

— Тень Мордора затмила немало земель, — возразил Арагорн. — Саруман уже поглощён ею. Ристания окружена. Кто знает, что ты выяснишь там, если когда-нибудь вернёшься?

— Только не это, — парировал Боромир. — Ристанийцы не станут выкупать свои жизни конями. Они любят своих лошадей почти как родичей, и не без оснований: ведь кони Ристании пришли с полей Севера, далёких от Тени, и порода их, как и род их повелителей, восходит к свободным дням древности.

— Совершенно верно, — сказал Гэндальф. — И есть среди них один конь, который был бы достоин появиться на заре мира. Лошади Девятерых и в сравнение с ним не идут; он неутомим и быстр, как порыв ветра. Ристанийцы называют его Тенегоном[4]: днём его шкура блестит, как серебро, а ночью сливается с тенями, и его невозможно увидеть. Лёгок его шаг и стремителен бег! До меня никто на него не садился, но я укротил его и он понёс меня с такой быстротой, что, когда Фродо добрался до Могильников, я уже пересёк границу Шира, хотя отправились мы в путь одновременно — он из Хоббитона, я из Рохана.

Но, пока я скакал к Ширу, страх во мне неуклонно нарастал. Чёрные Всадники двигались на север, и хотя расстояние между нами день ото дня сокращалось, они по-прежнему были впереди. Вскоре я узнал, что Всадники разделились: одни остались у восточной границы, рядом с Зелёным Трактом, а другие проникли в Шир с юга. Я направился в Хоббитон; Фродо там уже не было, но я перемолвился парой слов со стариком Скромби. Точнее, слов-то было гораздо больше, только нужных мне мало, потому что распространялся он в основном о скупости и прочих недостатках новых хозяев Торбы.

"Я уже слишком стар, — жаловался он. — Мне вредны перемены, и в особенности перемены к худшему". Эти "перемены к худшему" и "хуже некуда" просто не сходили у него с языка.

"Худшее — плохое слово, — сказал я ему. — Но хуже некуда — ещё хуже. Будем надеяться, что ты его не увидишь". Однако из его старческой болтовни я узнал, что Фродо уехал из Хоббитона меньше недели назад и что в вечер его отъезда у дома побывал Чёрный Всадник. Терзаемый страхом, я поскакал дальше. Жители Забрендии суетились, словно муравьи у разорённого муравейника. Подъехав к дому в Кроличьей Балке, я увидел, что дверь выбита, сам дом пуст, но на пороге валяется плащ, принадлежавший Фродо. Больше надеяться было не на что, и я поехал по следам Всадников, решив не расспрашивать окрестных жителей — и напрасно: они бы меня успокоили. Следы вели в разных направлениях, так что я растерялся, однако мне показалось, что по крайней мере один, а может, и два Всадника поскакали к Бри. Туда я и поехал, прикидывая, каких слов заслуживает тамошний трактирщик.

"Ну, Буттербур, — думал я, — если задержка вышла из-за тебя, то ты, голубчик, у меня на бутерброды пойдёшь. Весь жир из тебя повытоплю! Поджарю старого дурака на медленном огне!" Меньшего он, вероятно, и не ждал, потому что при виде меня рухнул ничком и чуть не оплавился до шкварок прямо на месте.

— Что ты с ним сделал? — перепугано вскрикнул Фродо. — Он ведь принял нас как близких друзей и помог всем, чем было в его силах.

— Не бойся, — рассмеялся Гэндальф. — Я его даже и припугнуть толком не успел, ибо, когда он перестал трястись и пролепетал, что вы были здесь прошлой ночью, а наутро ушли с Бродяжником, меня охватила буйная радость.

"С Бродяжником?" — заорал я, не в состоянии понять, как это могло произойти.

"Да, сударь, с ним, — снова затрясся Барлиман, решив, что разгневал меня ещё больше. — Он таки пробрался к ним, как я ни мешал, вот они с ним и связались. Они вообще вели себя очень странно, пока были здесь, я бы даже сказал, своенравно".

"Милый мой дурень! Дорогой мой осёл! — закричал я, обнимая его. — Да я не слышал столь приятных известий с середины лета, почтеннейший мой Барлиман! Они стоят не меньше золотого! Коли так, да будет благословенно твоё пиво и да не найдётся равного ему семь лет! Нынешней ночью я спокойно усну — впервые уж не знаю за сколько времени".

Я заночевал в трактире у Буттербура и всё думал: куда же исчезли Всадники? — ведь в Бри видели только двоих. Однако ночью положение прояснилось. С запада прибыли ещё пятеро: они снесли ворота и промчались по селению, как ураган, — народ там до сих пор трясётся от страха и с минуты на минуту ожидает конца света. Я поднялся до рассвета и отправился за Всадниками.

Точно, конечно, не знаю, однако полагаю, что произошло следующее. Капитан назгулов оставался в укрытии южнее Бри, двое направились вперёд через деревню, а четверо вторглись в Хоббитанию. Потом, когда они упустили добычу и в Бри, и в Кроличьей Балке, им пришлось вернуться к своему предводителю с докладом и сколько-то времени дорога не охранялась, если не считать их шпионов. Капитан послал часть отряда к востоку прочёсывать местность, а сам промчался с остальными по Тракту в великой ярости.

Ну, а я вихрем поскакал к Заверти и добрался до неё ещё до заката второго дня, считая от Бри, — но Всадники были уже там. Они отступили передо мной, почувствовав приближение моего гнева и не осмелившись противостоять ему, пока солнце ещё оставалось в небе, но темнота придала им смелости: они осадили меня на вершине горы в древнем кольце Амон Сула, и мне пришлось немало потрудиться. Такого света и пламени Заверть не видела со времён былых военных маяков.

На восходе я вырвался из окружения и отступил к северу. Большего я сделать не мог. Искать тебя в глуши, Фродо, было бесполезно да и попросту глупо: ведь я привёл бы за собой всех девятерых, — поэтому я целиком положился на Арагорна, но надеялся оттянуть хотя бы часть преследователей на себя, а тем временем добраться до Раздола быстрее вас и выслать помощь. Четверо действительно погнались за мной, но через некоторое время повернули обратно и, надо полагать, направились к Броду. И всё же это немного помогло: на ваш лагерь напали лишь пятеро, а не все девять.

В конце концов, поднявшись вверх по Туманной и пройдя по Тролльему плато, я спустился к Раздолу с севера. Это заняло у меня почти четырнадцать дней, считая с Заверти, потому что пробираться среди скал на Тенегоне было невозможно, и я отослал его обратно к герцогу, но мы очень подружились, так что, если будет нужно, он придёт на мой зов. Однако из-за этого я появился в Раздоле всего на три дня раньше, чем Кольцо. Здесь уже знали о грозившей вам опасности, и это оказалось весьма кстати.

На этом, Фродо, заканчивается мой рассказ — да простят мне Элронд и все остальные, что я столь долго занимал их внимание, — но, как мне кажется, Хранитель Кольца имел право во всех подробностях узнать, почему он не получил помощи, тем более, что помощь обещал ему я, Гэндальф, впервые нарушивший своё обещание.

Итак, теперь История Кольца изложена полностью, от его изготовления до нынешнего дня. Однако мы ни на шаг не приблизились к цели. Ибо нам надо сообща решить, что мы с ним сделаем.

Все молчали. Наконец Элронд произнёс:

— Ты принёс нам горестные вести о Сарумане, Гэндальф, ибо мы доверяли ему и ему известны все наши планы. Опасно слишком глубоко постигать умения Врага — с добрыми или злыми целями, всё равно. Подобное падение и предательство, увы, не новость — в древности это случалось не раз. Так что из всего, что мы услышали здесь, меня особенно удивил рассказ Фродо. Я знаю близко лишь одного хоббита — Бильбо, и сегодня мне стало ясно, что он не так уж сильно отличается от своих земляков, как я полагал. Видимо, с тех пор, как я в последний раз был на западе, мир сильно изменился.

Умертвий мы знаем под многими именами, а о Вековечном Лесе существует много преданий; хотя сейчас от него уцелела лишь самая северная часть. Было время, когда белка, прыгая с дерева на дерево, могла добраться из нынешнего Шира до Сирых равнин к западу от Скальбурга. Мне довелось побывать в тех краях, и я встретил там много дикого и странного. Но я забыл о Бомбадиле — если это тот самый, кто бродил по лесам и холмам давным-давно, но уже тогда был древнее самой древности. Мы звали его Иарваин Бен-адар, что значит старейший, не имеющий отца. Но с тех пор другие народы дали ему иные имена; гномы величали Иарваина Форном, северные нуменорцы — Оральдом, и так далее. Он странное существо. Но, быть может, я зря не пригласил его на Совет?

— Он не пришёл бы, — сказал Гэндальф.

— А если всё же обратиться к нему и попросить о помощи? — предложил Эрестор. — Ведь, насколько я понял, он властен даже над Кольцом?

— Не совсем так, — возразил Гэндальф. — Точнее будет сказать, что над ним не властно Кольцо. Он сам себе хозяин. Но ему не под силу ни изменить Кольцо, ни освободить от его власти других. Он замкнулся в своём заповедном крае, очертив видимые лишь ему границы, и сам их теперь никогда не переступает, ожидая, быть может, перемены дней.

— Однако внутри очерченных им границ он по-прежнему полноправный хозяин? — уточнил Эрестор. — Тогда, быть может, он возьмёт Кольцо на хранение, сделав навеки безвредным?

— По собственной воле не возьмёт, — сказал Гэндальф. — А если и возьмёт — по просьбе всех свободных народов, — то отнесётся к нему, как к пустой безделушке. Через несколько дней он забудет о нём или, скорее всего, попросту выбросит. Подобные вещи его не интересуют, и он был бы очень ненадёжным хранителем, а значит, Кольцо ему доверить нельзя.

— Да и в любом случае, — заметил Глорфиндель, — отослав ему Кольцо, мы только отсрочили бы день поражения. Бомбадил далеко. Мы не сможем пробраться к нему с Кольцом, чтобы ни один шпион не заметил и не догадался об этом. Но даже если и сможем, рано или поздно Властелину Колец станет известно о том, где оно, и он двинет всю свою мощь на Бомбадила. Выстоит ли он в этом единоборстве? Сомневаюсь. Я думаю, что под конец, когда всё остальное покорится Чёрному Властелину, падёт и Бомбадил, Последним, как был Первым, и тогда опустится Ночь.

— Я не знаю Иарваина, — вмешался Галдор, — хотя, конечно же, слышал о нём; но Глорфиндель, по-моему, совершенно прав. Сила, способная одолеть нашего Врага, скрыта не в нём, разве что сама земля обладает ею. Однако мы видели, что Саурон способен терзать и разрушать даже горы. Та сила, что ещё осталась, пребывает с нами, здесь, в Имладрисе, и с Кирданом, в Гавани, и в Лориэне. Но хватит ли её, чтобы дать отпор Врагу, устоять перед последним натиском Саурона, когда всё остальное падёт?

— У меня — не хватит, — ответил Элронд, — и у остальных тоже.

— Поскольку невозможно навсегда удержать Кольцо вдали от Врага с помощью силы, — сказал Глорфиндель, — у нас остаётся только два выхода: отослать его за Море или уничтожить.

— Но Гэндальф открыл нам, что с помощью доступных нам средств уничтожить Кольцо невозможно, — возразил Элронд. — А живущие за Морем не приняли бы его, поскольку, к добру или худу, но оно принадлежит Средиземью, и именно нам, кто остаётся пока здесь, надлежит решить эту проблему.

— В таком случае, давайте бросим его в морские глубины, — предложил Глорфиндель, — чтобы ложь Сарумана обернулась правдой. Ибо теперь совершенно ясно, что он лгал на прошлом Совете. Он знал, что Кольцо не пропало навеки, однако хотел, чтобы мы думали именно так, потому что уже тогда жаждал завладеть им. Но любая ложь обычно скрывает зерно истины: канувшее в Море, исчезнет навсегда.

— Не навсегда, — сказал Гэндальф. — Морские глубины тоже населены, да и там, где была вода, может со временем воздвигнуться суша. Мы должны думать не о том, как избавиться от Кольца на год, на несколько поколений людей или на мимолётную эпоху, но о том, как окончательно избыть эту угрозу, даже если нет надежды сделать это.

— И уж тем более не найти этой надежды на путях к Морю, — добавил Галдор. — Если опасно возвращаться с Кольцом к Иарваину, то отступать к Морю ещё опасней. Сердце говорит мне, что Саурон будет ждать нас на западной дороге, как только узнает, что произошло. А узнает он скоро. Девятеро лишились своих коней, но вскоре они найдут новых скакунов, гораздо более резвых. Лишь угасающая мощь Гондора препятствует ему сейчас двинуться победным маршем вдоль побережий на Север; а когда он придёт и обложит Белые башни и Гавани, эльфам уже не будет спасения от сгущающийся над Средиземьем Тьмы.

— Но это будет ещё не скоро, — вмешался Боромир. — Гондор угасает, ты сказал, однако Гондор стоит, и даже остаток его сил не по зубам Врагу.

— Тем не менее, вашей бдительности уже недостаточно, чтобы удержать Девятерых, — возразил Галдор. — Кроме того, Враг может найти и другие пути, в обход Гондора.

— В таком случае, — заключил Эрестор, — у нас, как только что сказал Глорфиндель, есть действительно лишь два выхода: спрятать Кольцо навеки или уничтожить его. И то, и другое не в наших силах. Кто сумеет разрешить для нас эту загадку?

— Из присутствующих здесь — никто, — спокойно ответил ему Элронд. — По крайней мере, никто не сумеет предсказать, что ждёт нас на том или ином пути. Однако теперь мне совершенно ясно, какой из путей следует предпочесть. Западная дорога кажется безопасней. Именно поэтому следует остерегаться её. Враг будет следить за ней. Слишком часто эльфы отступали именно на запад. Теперь, наконец, пришла пора выбрать трудный путь, путь, неожиданный для Врага. Лишь в этом наша надежда — если у нас ещё осталась надежда. Пойти навстречу опасности — в Мордор. Кольцо должно быть предано Огню.

Снова повисла тишина. Даже в этом прекрасном доме, глядя на залитую солнцем долину, в которой звонко журчала река, Фродо ощутил, как его сердце охватывает непроглядная тьма. Боромир шевельнулся, и хоббит перевёл взгляд на него. Гондорец рассеянно играл охотничьим рогом и хмурился. Наконец он заговорил:

— Я не понимаю вас. Саруман предатель, но разве он вовсе лишён мудрости? Почему вы считаете, что Кольцо можно лишь спрятать или уничтожить? Раз уж оно попало в наши руки, почему не обратить его против хозяина? Свободным Владыкам Свободного Мира оно поможет сокрушить Врага. Мне кажется, что он больше всего боится именно этого.

Люди Гондора доблестны и никогда не покорятся ему, но нам угрожает поголовное истребление. Отважному нужна, во-первых, сила, а во-вторых, оружие. Пусть же Кольцо будет нашим оружием, если, как вы говорите, в нём скрыта столь грозная мощь! Взять его — и вперёд, к победе!

— Увы, — возразил Элронд, — мы не можем использовать Кольцо Всевластия. Нам это теперь слишком хорошо известно. Оно принадлежит Саурону, он изготовил его сам, только для себя, и не вложил в него ничего, кроме злобы. Его сила, Боромир, слишком велика, чтобы кто-нибудь мог подчинить его себе, за исключением тех, кто сам обладает великим могуществом. Но могучим оно особенно опасно. Одна лишь тяга к нему растлевает сердца. Вспомни Сарумана! Если кто-нибудь из Мудрых одолеет Саурона с помощью Кольца, то неминуемо воссядет на его трон, и тогда появится новый Чёрный Властелин. Это ещё одна важная причина, почему Кольцо необходимо уничтожить, — ибо, покуда оно существует, опасность проникнуться жаждой всевластья угрожает даже Мудрым. Перерождение всегда начинается незаметно. Даже в Сауроне вначале не было зла. Я страшусь взять Кольцо на хранение. Я не возьму Кольца, чтобы владеть им.

— Я тоже, — сказал Гэндальф.

В глазах Боромира промелькнуло недоверие, однако он всё же склонил голову и проговорил:

— Да будет так. В таком случае, Гондору придётся уповать на то оружие, которое у нас есть. И покуда Мудрые стерегут Кольцо, мы, по крайней мере, продолжим сражаться. Быть может, Сломанный Меч сумеет сдержать напор — если, рука, что его унаследовала, унаследовала не только меч, но и силу Королей.

— Кто знает? — откликнулся Арагорн. — Настанет день, когда мы проверим это.

— Надеюсь, он настанет не слишком поздно, — мрачно нахмурившись, обронил Боромир. — Хоть я и не прошу помощи, однако она нужна нам. Нас очень поддержала бы уверенность, что остальные тоже борются с Врагом теми средствами, какими располагают.

— Будь уверен, что это так, — ответил ему Элронд. — Ибо в Средиземье много могучих сил и царств, неведомых вам, поскольку они скрыты от вас. Андуин Великий течёт мимо многих берегов, прежде чем достичь Аргоната — Ворот Гондора.

— Но было бы хорошо, — вмешался Глоин, — если б эти разрозненные силы объединились и начали действовать согласованно. Ведь есть и другие кольца, не столь опасные, которые могли бы помочь нам в этом. Семь, к несчастью, потеряны для гномов, если Балин не нашёл кольца Трора, которое было последним. Никто не слышал о нём с тех пор, как Трор погиб в Мории. Теперь, пожалуй, не стоит делать тайны из того, что среди, надежд, которые питал Балин, уходя, была и эта.

— Балин не найдёт кольца в Мории, — сказал Гэндальф. — Трор отдал его своему сыну Траину, но от Траина к Торину оно не перешло. Кольцо было отнято у Траина с помощью пыток в подземельях Дол Гулдура. Я опоздал.

— Увы и ах! — воскликнул Глоин. — Когда же придёт день нашей мести? Однако, есть ещё Три. Как насчёт Трёх Колец эльфов? Говорят, что это очень могущественные Кольца. Разве перворожденные не продолжают хранить их? Хотя они тоже были изготовлены в древности Чёрным Властелином. Неужели эти Кольца бесполезны? Я вижу здесь перворожденных. Что скажут они?

Эльфы не ответили.

— Разве ты не слышал меня, гном Глоин? — после долгого молчания спросил Элронд. — Три выкованы не Сауроном; он даже никогда не прикасался к ним. Но о них запрещено говорить. Даже в этот час сомнений я могу сказать лишь следующее: они не бесполезны, но они не могут служить оружием. Их сила не в том, чтобы побеждать или покорять. Те, кто сделал их, не стремились получить силу, власть или груды сокровищ, а желали лишь знаний и способности творить и исцелять, чтобы сохранить мир незапятнанным. И в некоторой степени эльфы Средиземья добились этого, пусть даже ценой печали. Но все труды тех, кто владеет Тремя, пойдут прахом, а сердца и мысли их будут открыты Саурону, если он снова получит Кольцо Всевластья, — тут было бы лучше, если бы Трёх никогда не существовало. Именно к этому стремится Враг.

— В таком случае, что же произойдёт, если Кольцо Всевластия будет по твоему совету уничтожено? — спросил Глоин.

— Мы точно не знаем, — грустно ответил Элронд. — Некоторые надеются, что Три Кольца, до которых Саурон никогда не дотрагивался, получат свободу и их владельцы смогут исцелить раны, оставленные Врагом. Но возможно, что, когда не станет Кольца Всевластья, Три Кольца тоже потеряют свою силу, и тогда многие прекрасные вещи постепенно исчезнут и будут забыты. Думаю, что произойдёт последнее.

— Однако эльфы готовы пойти на это, — проговорил Глорфиндель, — лишь бы могущество Саурона было сломлено, и угроза его воцарения исчезла навеки.

— Что возвращает нас к необходимости уничтожить Кольцо, — сказал Эрестор, — однако не приближает к решению этой задачи. Есть ли у нас силы, чтобы добраться до Огня, в котором оно было сделано? Я сказал бы, что это путь, внушённый отчаянием — или даже глупостью, — если бы не всем известная мудрость Элронда, которая не изменяла ему очень долго, не запрещала мне это.

— Отчаяние или глупость? — откликнулся Гэндальф. — Это не отчаяние, ибо отчаявшимися можно назвать лишь тех, кто заранее признал свое поражение. Но не нас. Признать неизбежность опасного пути, после того, как все прочие пути рассмотрены и отвергнуты, — и есть истинная мудрость, хоть глупостью кажется она тем, кто цепляется за ложную надежду. Так пусть же глупость станет нашим плащом, завесой, застилающей взор Врага! Ибо он весьма мудр и придирчиво взвешивает всё до волоска на весах своей злобы. Однако единственная мера, которую он знает, это жажда власти, стремление к ней. И лишь по ней судит он все сердца. Ему и в голову не придёт, что кто-то может отказаться от власти, что, имея Кольцо, мы захотим уничтожить его. Подобной попытки он не сможет предвидеть.

— По крайней мере, не сразу, — сказал Элронд. — Дорога в Мордор очень опасна, однако это единственный путь к победе. Но ни сила, ни мудрость не даст на ней преимуществ, и слабый может пройти по ней с тем же успехом, что и сильный. Ибо часто поступки, меняющие лик мира, совершались слабыми руками тех, кто просто выполнял свой долг, тогда как глаза сильных были обращены совсем к другому.

— Ладно, ладно, господин Элронд, — сказал вдруг Бильбо. — Можешь не продолжать! Совершенно понятно, на что ты намекаешь. Мол, раз уж олух Бильбо, начал сию злополучную историю, так пусть этот никчёмный хоббит и кончает с ней… или с собой. Мне было здесь очень уютно, да и книга хорошо продвигалась. Собственно, если тебе это интересно, я как раз подбирал заключительную фразу и уж хотел было написать "и с тех пор он жил долго и счастливо до конца своих дней". По-моему, это замечательная концовка, которая ничуть не хуже от того, что не раз уж использовалась. Только теперь её придётся поменять, потому что вряд ли получится так, как она говорит, и уж во всяком случае, прибавится несколько дополнительных глав: если я доживу до того, чтобы написать их. Ужасно досадно! Ну, что поделать… Так когда мне надо выходить?

Боромир с изумлением уставился на Бильбо, однако смех замер у него на губах, когда он увидел, что все остальные выслушали хоббита серьёзно и уважительно. Улыбнулся лишь Глоин, припомнивший старое.

— Разумеется, мой дорогой Бильбо, — ответил хоббиту Гэндальф, — если б ты действительно начал эту историю, то все наверняка бы ждали, что ты её и закончишь. Однако теперь ты и сам прекрасно понимаешь, что никто не может претендовать на начало, и что в поистине великих деяниях каждый герой в силах сыграть лишь свою небольшую роль. Не надо смущаться! Мы все понимаем, что ты специально постарался уйти от высокого стиля, чтобы за шуткой скрыть мужественный порыв. Но это тебе не по силам, Бильбо. Ты не можешь снова забрать Кольцо. Оно уже передано. И если тебе еще не надоели мои советы, я бы сказал, что твоя роль окончена. Разумеется, не как летописца. Дописывай свою книгу, и не надо менять в ней концовку! Она вполне еще может сбыться. Но будь готов написать продолжение, когда смельчаки вернутся назад.

— Вот уж чего от тебя не слышал, так это совета пожить спокойно, — рассмеялся Бильбо. — Поскольку все твои прежние — гораздо менее приятные советы — всегда были хороши, боюсь, не оказался бы сегодняшний плох. А если серьёзно, вряд ли у меня осталось достаточно сил и удачи, чтобы справиться с Кольцом. Оно-то, в отличие от меня, определенно стало сильнее. Но скажи — кого ты назвал смельчаками?

— Тех, кто отправится с Кольцом в Мордор.

— Вот именно. И кто же они? По-моему, это и только, нужно решить на сегодняшнем Совете. Я знаю, эльфов хлебом не корми, только дай им вволю поговорить, а гномы привыкли терпеть лишения и могут неделями обходиться без пищи, но я-то всего лишь пожилой хоббит, и в середине дня мне необходимо подкрепиться. Так, может быть, назовем, наконец, имена смельчаков? Или отложим это на после обеда?

Никто не ответил. Ударил полуденный колокол. Молчание не прерывалось. Фродо обвёл глазами собравшихся, но ничьё лицо не было повёрнуто к нему. Все сидели и смотрели в пол, словно в глубоком раздумье. Его охватил леденящий страх, словно вот-вот грянет роковой приговор, который он давно предвидел, но тщетно надеялся всё-таки не услышать. Ему страстно захотелось остаться здесь, в Раздоле, рядом с Бильбо, чтобы как следует отдохнуть в покое и мире. Он сглотнул, открыл рот и заговорил, с удивлением прислушиваясь к собственным словам, словно их произносил кто-то другой:

— Я готов отнести Кольцо. Только я не знаю дороги.

Элронд поднял глаза и внимательно посмотрел на Фродо, который даже вздрогнул — настолько проницательным был этот взгляд.

— Если я правильно понял всё, что здесь услышал, — сказал он, — именно тебе, Фродо, предназначено сделать это, и если ты не найдёшь дороги, никто её не найдёт. Пробил час невысокликов, которые, явившись со своих мирных полей, потрясут могучие крепости и великие планы. Кто из Мудрых мог предвидеть это? Или же, если они действительно мудры, могли ли они надеяться предвидеть это заранее, пока час ещё не пробил?

Но это тяжёлое бремя. Настолько тяжёлое, что никто не имеет права взваливать его на чужие плечи. Я не принуждаю тебя. Но если ты берёшь его добровольно, я скажу тебе, что ты сделал правильный выбор; и если бы собрались вместе все могучие друзья эльфов прошлого — Хадор, и Хурин, и Турин, и сам Берен, твоё место было бы среди них.

— Но вы ведь не пошлёте его одного, господин? — закричал вдруг Сэм, не в силах больше сдерживаться, и выскочил из своего укромного уголка, куда он проюркнул перед началом Совета и до сих пор тихонько сидел на полу.

— Конечно нет, — отозвался Элронд, с улыбкой повернувшись к встревоженному Сэму. — Ты обязательно будешь сопровождать его. Разве мы можем разлучить тебя с Фродо, если ты последовал за ним даже на секретный совет, куда его пригласили, а тебя — нет?

Сэм покраснел и поспешно уселся обратно.

— Эх, мистер Фродо, — пробормотал он, покачав головой, — влезли мы со своими ложками в чужую кашу. Как-то ещё расхлёбывать будем?

Глава III Путь на юг

Вечером того же дня хоббиты собрались у Бильбо и устроили собственное совещание. Мерри с Пином были возмущены, когда узнали, что Сэм тайком пробрался на Совет и был выбран в спутники Фродо.

— Где же справедливость? — негодовал Пин. — Вместо того чтобы вышвырнуть его из зала и заковать в цепи, Элронд берёт — и награждает этого нахала!

— Награждает! — грустно усмехнулся Фродо. — Да я и представить не могу наказания более сурового. Подумай сам, что ты говоришь: быть приговорённым к этому безнадёжному путешествию — награда?! А ведь ещё вчера я надеялся, что моё дело сделано, и теперь можно будет остаться здесь и хорошенько отдохнуть.

— Вполне понятное желание, — заметил Мерри, — и жаль, что оно не сбылось. Но мы ведь завидуем не тебе, а Сэму. Раз уж тебе придётся идти, для нас не придумаешь худшего наказания, чем остаться, даже в Раздоле. Мы уже прошли с тобой долгий путь, кое-что повидали и не хотим останавливаться.

— Вот и я об этом, — вмешался Пин. — Нам, хоббитам, нужно держаться вместе, и мы не разлучимся. Меня и цепью не удержишь: я обязательно пойду с тобой. Должен же быть в отряде хоть один благоразумный спутник!

— Уж для этой роли, Перегрин Крол, ты никак не подходишь, — сказал Гэндальф, заглянув снаружи в невысокое окно. — Но вы напрасно тревожитесь. Ничего ещё не решено.

— Ничего не решено? — воскликнул Пин. — Так чем же вы все занимались? Вы просидели взаперти несколько часов!

— Говорили и слушали, — объяснил ему Бильбо. — Каждый рассказывал то, что он знает, и узнавал то, что ему не известно. Все слушали друг друга с открытыми ртами. Даже старина Гэндальф. По-моему, то, что сообщил Леголас о бегстве Горлума, застигло его врасплох, только он и вида не подал.

— Ты ошибаешься, — возразил Гэндальф. — Слушал, стало быть, невнимательно. Мне сообщил об этом Гваихир. Если хочешь знать, с открытыми, как ты говоришь, ртами сидели на Совете только вы с Фродо, а я был единственным, кто не услышал ничего нового.

— Ну, в любом случае, — сказал Бильбо, — ничего там не решили, кроме того, что выбрали беднягу Фродо да Сэма. Я так и знал, что к этому всё и придёт, раз уж меня оставили в покое. Но могу с уверенностью сказать, что Элронд отправит отряд побольше — как только разведчики возвратятся в Раздол. Они уже ушли, Гэндальф?

— Да, — ответил маг. — Некоторые уже ушли, остальные отправятся завтра. Элронд отправил эльфов к следопытам и, кажется, к народу Трандуила в Лихолесье. И Арагорн ушёл с сыновьями Элронда. Прежде чем сделать хоть шаг, надо как следует разведать окрестности на много лиг. Так что выше голову, Фродо! Ты ещё успеешь хорошенько отдохнуть здесь.

— Вот-вот, — мрачно пробурчал Сэм, — как раз до самой зимы и доотдыхаемся.

— Ну, тут уж ничего не поделаешь, — заметил Бильбо. — Между прочим, Фродо, здесь есть и твоя вина: сам захотел дождаться моего дня рожденья. А уж более странного способа отпраздновать его, пожалуй, и не выдумаешь. Уж что-то, но я бы выбрал другой день, чтобы пустить в Торбу этих Лякошель-Торбинсов! Впрочем, что сделано, то сделано: дожидаться весны не позволяют обстоятельства, а уходить до возвращения тоже нельзя.

Когда кусается мороз, когда в ночи не видно звёзд,

Трещит ледок, вода черна, хруст листьев под ногой.

Тогда для путников беда: безрадостна в Глуши зима.

Однако, боюсь, именно с этим вам и предстоит столкнуться.

— К сожалению, так оно и будет, — сказал Гэндальф. — Мы не можем отправиться в путь, пока не узнаем, где сейчас Всадники.

— Я думал, что они все погибли в потоке, — удивился Мерри.

— Призраков Кольца так просто не уничтожишь, — ответил Гэндальф. — Они порождение силы их хозяина и погибнут только вместе с ним. Мы надеемся, что сейчас они лишились коней и подобия телесной формы, став на время менее опасными, но это необходимо проверить. А пока забудь свои страхи, Фродо. Не знаю уж, будет от меня прок или нет, но вот что я тебе шепну на ушко: кое-кто здесь правильно сказал, что тебе необходим благоразумный спутник. Так вот, я думаю, что пойду с тобой.

При этом известии Фродо охватила такая буйная радость, что довольный Гэндальф даже встал с подоконника, где было пристроился, снял шляпу, церемонно раскланялся, но при этом добавил:

— Заметь, я лишь думаю, что отправлюсь с тобой. Особо пока на это не рассчитывай. Неизвестно, что ещё скажут Элронд и твой приятель Бродяжник. Кстати, мне нужно повидаться с Элрондом. Пока. — Гэндальф надел свою шляпу и ушёл.

— Как думаешь, — спросил Фродо у Бильбо, — сколько я ещё здесь пробуду?

— Не знаю, — откровенно признался Бильбо. — В Раздоле ведь почти не замечаешь времени. Но я бы сказал, что довольно долго. Мы успеем вволю наговориться. А ты не хочешь помочь мне с Книгой? Мы закончим её и начнём твою. Скажи, тебе ещё не приходило в голову, чем твоя Книга должна завершиться?

— Приходило, — мрачно ответил Фродо. — И ничего хорошего я об этом не думаю.

— Ну что ты, мой друг! — воскликнул Бильбо. — Книги обязаны хорошо кончаться! Как тебе, к примеру, вот такая концовка — "и с тех пор они больше никогда не расставались, и жили мирно и счастливо до скончания дней".

— Если так, то это было бы просто замечательно, — согласился Фродо.

— Да! — сказал Сэм. — Только вот мне всегда было интересно, где это они жили? А?

Какое-то время хоббиты ещё продолжали вспоминать и обсуждать минувшее путешествие и гадать, какие опасности ждут их впереди, однако целительный покой Раздола вскоре развеял их тревожные мысли. Будущее, каким бы оно ни было, по-прежнему маячило где-то впереди, но перестало омрачать настоящее. Хоббиты набирались сил и надежд и радовались каждому хорошему дню, каждой трапезе и каждой песне или рассказу.

Дни незаметно уходили в прошлое, каждый рассвет был ярок и прекрасен, а каждый вечер чист и прохладен, но на смену осени подступала зима; золотистые лучи выцвели до бледного серебра, с нагих деревьев облетели последние листья, а ветер, дующий с Мглистых гор, налился знобким холодом. Первая после осеннего равноденствия, Охотничья, Луна ярко сияла в ночном небе, гася бледные звёзды, и только на юге, почти у самой земли, продолжала сверкать одна, багровая, звезда. Когда луна пошла на убыль, она стала разгораться всё ярче и ярче и заглядывала из-за поросшего лесом края долины в комнату Фродо словно кровавый, всевидящий глаз.

Хоббиты прожили в доме Элронда около двух месяцев. С последними клочками осени облетел ноябрь, да и декабрь близился уже к концу, когда разведчики начали возвращаться. Одни обследовали северные земли: верховья реки Туманной и Троллье плато; другие прошли к западу и разведали с помощью Арагорна и следопытов течение Сивоча вплоть до руин Тарбада, где реку пересекает Северный тракт; третьи ушли на юго-восток — одни из них перевалили горы и вступили в Лихолесье, другие взошли на перевал у истоков Ирисной реки и, спустившись к Ирисной низине, дошли по землям Глухоманья до старого дома Радагаста в Коневодье, но Радагаста там не было, и они вернулись через перевал, носивший название Тёмнореченского Каскада. Последними возвратились сыновья Элронда, Элладан и Элроил: они проделали долгий путь, спустившись по Серебрянке в заповедный край, но рассказали о своём путешествии лишь отцу.

Разведчики нигде не обнаружили ни признака Всадников или других прислужников Врага. Даже орлы Мглистых гор не сообщили ничего нового. Горлум тоже бесследно исчез, но волки по-прежнему собирались в большие стаи и рыскали по берегам Великой Реки почти у границ Лихолесья. Три утонувших чёрных коня были найдены почти сразу, неподалёку от Брода, ещё пять трупов чуть ниже — на перекатах; там же был обнаружен изодранный чёрный плащ. О самих же Чёрных Всадниках не было ни слуху, ни духу: создавалось впечатление, что их нет больше на севере.

— По крайней мере, восьмерых призраков Кольца Река спешила, — рассуждал Гэндальф. — Особой уверенности, конечно, нет, но можно надеяться, что Всадники оказались рассеяны и им пришлось вернуться бесформенными духами к своему хозяину в Мордор, поодиночке и с пустыми руками.

Если так, то понадобится некоторое время, прежде чем они снова смогут начать охоту. Разумеется, у Врага есть и другие слуги, но им придётся сначала добраться до Раздола, чтобы разыскать наши следы. А мы постараемся всеми силами усложнить им эту задачу. Однако медлить больше нельзя.

Элронд призвал хоббитов к себе.

— Время настало, — сказал он и серьёзно посмотрел на Фродо. — Если Кольцу суждено тронуться в путь, это должно произойти скоро. Но тем, кто несёт его, нельзя рассчитывать на вооружённую поддержку. Им предстоит углубиться в земли Врага, где никакая помощь с нашей стороны невозможна. Ты не раздумал стать хранителем Кольца, Фродо?

— Нет, — ответил Фродо. — Я пойду. С Сэмом.

— Даже совета я не смогу тебе дать, — немного помолчав, проговорил Элронд. — Я почти не могу предугадать твоего пути и не знаю, как ты сумеешь выполнить то, что тебе поручено. Тень уже подползла к подножию Мглистых гор и почти коснулась берегов Сивоча, а затемнённые земли скрыты от меня. Ты встретишь много врагов, и явных, и тайных, но по пути тебе могут повстречаться и друзья там, где ты будешь меньше всего рассчитывать на это. Я разошлю сообщения о тебе всем, кого знаю в этом мире, хотя неизвестно, смогут ли все гонцы пробраться через ставшие столь опасными земли и дойдут ли до цели раньше тебя.

Я дам тебе нескольких надёжных спутников, которые пойдут с тобой до тех пор, пока им позволит судьба или пока захотят идти. Их должно быть немного, ибо успех твоего похода зависит только от быстроты и скрытности. Имей я в распоряжении дружину эльфов в вооружении эпохи Эльдер — и это помогло бы мало, но только разбудило бы мощь Мордора.

Всего вас будет Девять Хранителей; так что злу в облике Девяти Всадников будут противостоять Девять Путников. Кроме твоего преданного Сэма тебя будет сопровождать Гэндальф, и быть может, в этом труднейшем походе завершатся его великие труды.

Остальных спутников тебе предоставят Свободные Народы Свободного Мира — эльфы, гномы и люди. От эльфов пойдёт Леголас, от гномов — Гимли, сын Глоина. Они согласны сопровождать тебя по крайней мере до перехода через горы и, может быть, дальше. От людей пойдёт Арагорн, сын Арахорна, ибо судьба Кольца Исилдура тесно его касается.

— Бродяжник! — радостно воскликнул Фродо.

— Он самый, — с улыбкой откликнулся Арагорн. — Приходится мне опять просить позволения присоединиться к тебе, Фродо.

— Я сам просил бы тебя от этом, — взволнованно сказал ему Фродо, — только думал, что ты уходишь в Минас Тирит с Боромиром.

— Ухожу, — спокойно подтвердил Арагорн. — И Меч, Что Был Сломан, будет перекован прежде, чем я отправлюсь воевать. Но наши с тобой пути будут идти рядом сотни лиг, поэтому Боромир тоже отправится с отрядом. Он доблестный человек.

— Итак, нужны ещё двое, — заметил Элронд. — Я подумаю. В Раздоле найдётся немало охотников…

— Но ведь тогда не останется места для нас! — в отчаянии закричал Пин. — Мы не хотим оставаться! Мы хотим пойти с Фродо!

— Вы не понимаете, — сказал Элронд, — вы просто не можете себе представить, что ждёт вас впереди.

— Да и Фродо знает не больше, чем они, — неожиданно поддержал Пина Гэндальф. — И никто из нас этого как следует не знает. Конечно, если бы наши дружные хоббиты понимали, что именно им предстоит, они не посмели бы идти, но горько проклинали бы себя за свою нерешительность. Мне кажется, Элронд, что в этом походе их верная преданность окажется важнее силы и мудрости. Даже если ты пошлёшь с нами перворожденного, такого, как Глорфиндель, он не сможет ни взять приступом Чёрную Крепость, ни открыть для остальных дорогу к Огню.

— Ты прав, — неохотно согласился Элронд. — Но я предвижу, что Ширу тоже грозит опасность, и потому я хотел, чтобы эти двое предупредили своих земляков и сделали, что могут и так, как это у них принято, чтобы противостоять ей. И уж во всяком случае, самому молодому из них, Перегрину Кролу, следовало бы остаться. Моё сердце против того, чтобы отпустить его.

— Тогда, господин Элронд, прикажите запереть меня в темнице или отошлите домой, зашитым в мешок, — сказал Пин, — иначе я всё равно пойду за отрядом.

— Что же, да будет так. Ты пойдёшь, — ответил ему Элронд и тяжело вздохнул. — Значит, отряд Хранителей набран. Через семь дней вы отправитесь в путь.

Эльфы-кузнецы перековали меч Элендила и выбили на его клинке эмблему в окружении рун — семь звёзд между растущим месяцем и испускающим лучи солнцем, ибо Арагорн, сын Арахорна уходил на войну у границ Мордора. Ярко сверкал обновленный меч, багровея на солнце и отливая холодным блеском в свете луны, и края его были прочны и остры. И Арагорн дал ему новое имя, и назвал его Андрил, "Пламя Запада".

Арагорн и Гэндальф прогуливались вместе или сидели, обсуждая предстоящий путь и грядущие опасности, и изучали карты с рисунками и пояснениями и летописи прежних эпох, имевшиеся в доме Элронда. Иногда к ним присоединялся Фродо, но больше времени он проводил с Бильбо, целиком положившись на мудрость спутников.

Вечерами хоббиты собирались все вместе в Каминном зале и там, среди других легенд и преданий, они услышали полностью лэ о Берене и Лучиэнь и о завоевании Великого Алмаза; но днём, покуда Мерри с Пином гуляли, Фродо и Сэм сидели в уютной комнатке Бильбо. Старый хоббит читал им отрывки из своей книги (которая была ещё очень далека от завершения), наброски стихов или делал заметки о путешествии Фродо.

Утром последнего дня, оставшегося перед выступлением в путь, Фродо сидел у Бильбо один; Бильбо вытащил из-под кровати деревянный сундучок, открыл крышку и принялся там копаться.

— У меня тут твой меч, — сказал он, — но он ведь сломался, ты же знаешь. Я было взял его, да вот позабыл отдать кузнецам, а теперь уже поздно. Так, может, тебе подойдёт этот, как считаешь?

Старый хоббит вытащил из сундучка небольшой меч в потёртых кожаных ножнах, обнажил его, и отполированный клинок полыхнул холодным блеском. — Это Разитель, — сказал он и без усилий глубоко вогнал меч в деревянную перекладину. — Если хочешь, бери. Думаю, мне он больше не понадобится.

Фродо с благодарностью принял меч.

— И ещё вот это, — добавил Бильбо, доставая небольшой, но явно увесистый свёрток. Он бережно размотал старую тряпицу и взял в руки небольшую кольчужную рубаху. Она была сплетена из множества мелких колец, гибкая, почти как из льна, но холодная, как лёд, и прочнее стали. Кольчуга сверкала, словно серебро в свете луны, и была украшена белыми самоцветами. К ней прилагался пояс, отделанный жемчугом и хрусталём.

— Красивая, правда? — сказал Бильбо, подняв рубашку так, чтобы она заиграла на свету. — И полезная. Эта та самая кольчуга, которую подарил мне Торин. Перед уходом я забрал её из Михелевых Норок, и упаковал вместе со всем остальным. Я взял с собой всё, что напоминало мне о моём Путешествии, за исключением Кольца. Но теперь она едва ли мне пригодится, разве что так, посмотреть иногда. И она очень лёгкая, надень — так даже и не почувствуешь.

— По-моему… то есть, мне кажется, я буду выглядеть в ней немного странно, — проговорил Фродо.

— То же самое подумалось и мне, — сказал Бильбо, — когда я увидел её впервые. Носи её под одеждой, только и всего. Давай! Никто, кроме нас, о ней не узнает. Да-да, не говори про неё никому! Но мне как-то спокойней думать, что она будет на тебе. Я надеюсь… — тут Бильбо придвинулся ближе к Фродо и шёпотом закончил: —… что её не пробьют даже кинжалы Чёрных Всадников.

— Тогда я возьму её, — решился Фродо. Бильбо помог ему надеть кольчугу, повесил на сверкающий пояс Разитель, а потом Фродо натянул сверху свои старые выцветшие штаны, рубаху и жакет.

— Ну вот, — удовлетворенно сказал Бильбо. — Ты выглядишь совсем как обычный хоббит. Только теперь ты не так прост, как кажется на первый взгляд. Удачи! — Он резко отвернулся и выглянул в окно, сделав вид, что напевает какой-то мотивчик.

— Не знаю, как мне тебя благодарить, Бильбо, и за это, и за всё, что ты для меня сделал, — проговорил глубоко тронутый Фродо.

— И не надо! — сказал старый хоббит, поворачиваясь и дружески хлопнув его по спине. — Ой! Какой-то ты теперь чересчур жёсткий! — шутливо охнул он и, помолчав, серьёзно добавил. — Знаешь, нам, хоббитам, нужно держаться друг друга, особенно Торбинсам. Прошу только: береги себя и, когда вернёшься, расскажи обо всём, что запомнишь, особенно старинные песни и предания, если тебе доведётся их услыхать. А я к твоему возвращению постараюсь закончить свою книгу, и, может быть, у меня ещё хватит времени, чтобы описать и твои приключения. — Он снова повернулся к окну и тихонько запел:

Когда у камина в раздумьях сижу,

В мыслях мелькают цветы,

Бабочек пёстрых полёт на лугу,

Зелень лет, что уже ушли.

Серебро паутинок и яркий наряд

Осенних деревьев в лесах.

Бледного солнца сквозь дымку взгляд

И ветерок в волосах.

Когда у камина в раздумьях сижу,

Мысль приходит о вечной зиме.

Что станет с миром, если весну

Никогда не увидеть земле?

Ведь столько повсюду разных вещей,

Которых я не встречал.

И новый убор лесов тем веселей,

Что прежде таким не бывал.

Когда у камина в раздумьях сижу,

Я представляю людей,

Давно уж ушедших, и тех, что придут

После конца моих дней.

Но пока у камина в раздумьях сижу,

Я всё слушаю: нет ли шагов?

Быть может, вернулись друзья наяву

И за дверью — звук их голосов.

Это был хмурый холодный день конца декабря. Голые ветви деревьев гнулись под напором восточного ветра, а вдали, на северных склонах долины, заунывно шумел сосновый лес. По низкому, придавленному к земле небу торопливо ползли рваные тучи. Когда сгустились унылые тени раннего вечера, Отряд приготовился выступать. Хранители собирались уйти в сумерках, ибо Элронд посоветовал им пробираться под прикрытием ночной тьмы, пока они не окажутся далеко от Раздола.

— Опасайтесь глаз прислужников Саурона, — сказал он. — Не сомневаюсь, что вести о поражении Всадников уже достигли его, и он в ярости. Очень скоро его шпионы — двуногие, четвероногие и крылатые — наводнят северные страны. Берегитесь даже ясного неба!

Хранители взяли с собой в дорогу только лёгкое военное снаряжение — их главным оружием была скрытность. У Арагорна, привыкшего скитаться в глуши, под выцветшим буровато-зелёным плащом висел на поясе возрождённый Андрил — другого оружия он брать не стал. У Боромира был меч, напоминающий Андрил, но не такой прославленный, щит и рог на перевязи.

— Громко и чисто поёт этот рог в долинах и холмах, и пусть бегут перед ним все враги Гондора! — воскликнул он, прижал рог к губам, протрубил, и по скалам раскатилось звонкое эхо, и все в Раздоле, кто услыхал этот звук, вскочили на ноги.

— А теперь опусти его, Боромир. Он не скоро понадобится тебе ещё раз, — веско сказал Боромиру Элронд. — Только страшная беда заставит тебя протрубить в него так, как сейчас, когда ты достигнешь границ своей страны.

— Может быть, — ответил Боромир. — Но я всегда трублю в рог перед походом. И хоть пойдём мы тайком, я не тронусь в путь, как тать в ночи.

Гном Гимли единственный из Отряда Хранителей открыто облачился в короткую кольчужную рубаху, ибо гномы легко справляются с гораздо более тяжёлой ношей, а за пояс заткнул боевой топор с широким лезвием. У Леголаса был лук, колчан со стрелами и прикреплённый к поясу длинный белый кинжал; у Фродо — Разитель (про кольчугу он, как и просил Бильбо, решил не говорить своим спутникам); у остальных хоббитов — мечи из Могильника. Гэндальф взял свой посох и меч Яррист, изготовленный эльфами — сотоварищ Оркристу, что лежал ныне на груди Торина под Одинокой Горой.

Элронд снабдил всех тёплой одеждой — куртками и плащами, подбитыми мехом. Провизию, запасную одежду, одеяла и прочий скарб навьючили на пони — это была та самая несчастная животинка из Бри. Но пребывание в Раздоле совершило с ней настоящее чудо: теперь пони лоснился и казался помолодевшим лет на пятнадцать. Сэм настоял, чтобы в новое путешествие взяли их верного старого помощника, сказав, что Билл (так он назвал пони) зачахнет, если не пойдёт с ними.

— Это ж до изумления умная скотинка. Поживи мы тут ещё немного подольше, и он заговорил бы, — объявил Сэм. — Да он и без слов сумел объяснить мне — не хуже, чем Перегрин Владыке Раздола, — что, если я не возьму его с собой, он всё одно побежит следом.

В самом деле, тяжело нагруженный Билл, судя по его довольному виду, с лёгким сердцем отправлялся в поход — не то, что другие спутники Фродо, которых томили тяжкие предчувствия, хотя уходили они налегке.

Все слова прощания были сказаны в Каминном зале, теперь ждали только задержавшегося в доме Гэндальфа. Тёплые отсветы каминного пламени лились из дверей, мягко светились окна. Бильбо, зябко кутаясь в плащ, молча стоял на пороге рядом с Фродо. Арагорн сидел на ступеньках, опустив голову в колени, — лишь Элронду было ведомо, что значит для него этот час. Остальные виднелись в сумерках, как тёмные тени.

Сэм стоял рядом с пони, задумчиво проводил языком по зубам, мрачно вглядывался в глухую тьму, слушал, как глубоко внизу бурлит на камнях река, и меньше всего на свете стремился в данный момент тащиться навстречу каким-либо приключениям.

— Эх, Билл, дружище, — пробормотал он, — зря ты с нами связался. Оставался бы здесь и жевал себе спокойно лучшее сено, пока не пойдёт молодая травка.

Билл махнул хвостом и ничего не ответил.

Сэм поправил на плечах вещевой мешок и принялся вспоминать, всё ли он прихватил: главное, это, конечно, кухонная утварь; потом коробочка с солью, которую он всегда носил с собой и пополнял при каждом удобном случае; табачок на дорожку (эх, маловат запасец!); кремень и огниво; шерстяные подштанники; льняные; всякие мелочи, которые Фродо позабыл, а Сэм заботливо собрал, чтобы торжественно вручить хозяину, когда тот про них вспомнит. Ну, кажется, всё.

— А верёвка-то? — неожиданно припомнил он. — Эх, растяпа, позабыл про верёвку! И ведь я вчера ещё себе говорил: "Сэм, как насчёт верёвки? Наверняка же понадобится". Наверняка. Но придётся обойтись. Потому, где её сейчас добудешь?

В этот момент из дому вышел Элронд с Гэндальфом и подозвал членов отряда к себе.

— Выслушайте моё последнее напутствие, — негромко проговорил Элронд. — Хранитель Кольца начинает Поход к Роковой Горе. Он один отвечает за судьбу Кольца, он не должен ни выбросить его, ни отдать слугам Врага, ни даже позволять кому-нибудь коснуться его, кроме членов Отряда или Совета, да и то лишь в случае крайней нужды. Остальные идут с ним по собственной воле, чтобы помочь в пути. Вы можете остаться здесь, вернуться или, если так сложится, свернуть на свой путь. Чем дальше вы зайдёте, тем труднее будет отступить, но помните, что вы не связаны никакой клятвой идти дальше, чем захотите. Ибо вам ещё не ведома сила ваших сердец, и вы не знаете, что ждёт каждого из вас на этой дороге.

— Тот, кто отступает, когда дорога впереди мрачнеет, зовётся отступником, — заметил Гимли.

— Возможно, — согласился Элронд. — Но не следует тому, кто не видел ночи, давать обет идти во мрак.

— Тем не менее, клятва может укрепить слабого, — возразил Гимли.

— Или сломать, — сказал Элронд. — Не стоит заглядывать слишком далеко вперёд! Однако пока идите, не зная колебаний! Прощайте, и да хранит вас благодарность эльфов, людей и всех свободных народов! Пусть звёзды ярко освещают ваш путь!

— Счастливо… счастливого пути! — крикнул Бильбо, дрожа от холода. — Вряд ли ты сможешь вести дневник, Фродо, друг мой, но когда ты вернёшься, я жду от тебя самого подробного рассказа. Только не слишком задерживайся! До свидания!

Многие подданные Владыки Раздола дожидались в вечерних тенях, чтобы проводить Хранителей в дальнюю дорогу. Они негромко желали им доброго пути, но никто не смеялся, не пел песен. Проводив Отряд, они молча исчезали в вечерних сумерках.

Путники перешли мост и начали подниматься по крутой тропе, которая выводила из глубокой долины, где издавна жили эльфы. Выбравшись наверх, на поросшую вереском равнину, они окинули прощальным взглядом мерцающий весёлыми огоньками Раздол — Последнюю Обитель к востоку от Моря — и углубились в ветреную ночную тьму.

У Бруиненского Брода они оставили Тракт и круто свернули по узкой тропе на юг. Перед ними расстилалась изрытая оврагами и глубокими складками каменистая равнина, по которой им предстояло идти много миль и дней. Двигаться по ней было труднее, чем по зелёной долине Великой Реки с другой стороны Мглистых гор, но путники надеялись таким образом укрыться от враждебных глаз, наблюдающих за Глухоманьем. Шпионы Саурона редко показывались в пустынных краях к западу от горного хребта, поскольку троп здесь было мало и разбирались в них только жители Раздола.

Впереди отряда шёл Гэндальф; по правую руку от него — Арагорн, превосходно знавший эти места, так что темнота не была ему помехой; за ними гуськом шагали остальные путники, а замыкал шествие эльф Леголас, который, как и все лихолесские эльфы, ночью видел не хуже, чем днём. Сначала поход был просто утомительным, и Фродо почти ничего не запомнил — кроме ледяного восточного ветра. Этот ветер, промозглый, пронизывающий до костей, неизменно дул с Мглистых гор, так что путники, несмотря на тёплую одежду, постоянно мёрзли — и когда шли, и когда отдыхали. Днём они останавливались в какой-нибудь укромной ложбине или забивались в заросли колючих кустарников и спали урывками. Вечером, разбуженные очередным часовым, вяло съедали холодный ужин (развести костёр отваживались редко) и, когда совсем смеркалось, сонные, продрогшие, шли дальше, всё на юг и на юг.

Хоббиты не привыкли к таким путешествиям, и утрами, когда зачинался рассвет, у них от усталости подкашивались ноги, но им казалось, что они не двигаются, а из ночи в ночь шагают на месте: унылая, изрезанная оврагами равнина с островками колючих зарослей не менялась на протяжении сотен лиг. Однако горы подступали всё ближе. К югу от Раздола Мглистый хребет становился выше, сворачивал к западу, и к его подножию примыкало обширное нагорье с чёрными холмами и глубокими долинами, на дне которых бурлили ручьи. Извилистые, давно заброшенные тропы часто заводили Хранителей в тупики — то к обрыву над пенистым потоком, то к краю предательской трясины.

На четырнадцатую ночь погода изменилась. Ветер ненадолго стих, а потом устойчиво потянул с севера. Несущиеся тучи поднялись и рассеялись, прозрачный воздух стал морозней и суше, а из-за Мглистых гор выплыло по-зимнему бледное, но все же яркое солнце. Путники подошли к гряде холмов, поросших древними падубами, — казалось, их серо-зелёные стволы были сложены из тех же камней, что и сами холмы. Их тёмная листва блестела, а красные ягоды алели в свете восходящего солнца.

На юге Фродо разглядел тёмные очертания высоких гор, которые встали прямо на пути у Отряда. Слева вздымались три пика; ближайший, самый высокий из них, походил на клык; вершина его, увенчанная белым снегом, была пока в тени, но бока, на которые падали косые лучи солнца, отливали красным.

Гэндальф встал рядом с Фродо и, приложив ладонь козырьком ко лбу, глянул на далёкий хребет.

— Мы неплохо продвинулись, — сказал он. — Здесь начинаются земли, которые люди называют Остранной. Когда-то, в счастливые дни, когда эта страна называлась Эрегион, в ней жили эльфы. Для вороны наш путь составил бы сорок пять лиг, хотя по земле мы прошли, конечно, побольше. Идти теперь станет легче, да и погода смягчится, хотя это сделает нашу дорогу только опаснее.

— За один по-настоящему солнечный день я согласен на любые опасности! — откидывая капюшон и подставляя лицо солнцу, воскликнул Фродо.

— А горы-то впереди, — вмешался Пин. — Должно быть, ночью мы свернули к востоку.

— Нет, — возразил Гэндальф. — В солнечную погоду просто дальше видно. За теми тремя пиками хребет сворачивает к юго-западу. В доме Элронда много карт, но ты, надо понимать, так ни в одну из них и не заглянул?

— Да нет, заглядывал иногда, — признался Пин. — Только ничего не запомнил. Вот у Фродо память на такие вещи гораздо лучше.

— Мне не нужно никаких карт, — сказал подошедший вместе с Леголасом Гимли. Он неотрывно смотрел на далёкие горы и глубокие глаза его странно светились. — Ведь здесь в глубокой древности трудились наши отцы, образы этих гор запечатлены нами в металле, камне, балладах и преданиях. Вот они, овеянные легендами вершины — Бараз, Зирак, Шатур!

Лишь раз видел я их наяву, да и то издали, но они хорошо мне знакомы, ибо под ними находится Казад-дум, Гномье царство, которое теперь называют Чёрной Бездной, или Морией, на языке эльфов. Вон там Баразинбар, Багровый Рог, жестокий Карадрас, а за ним, правее, ещё два пика — Серебристый и Тусклый, иначе Келебдил Белый и Фануидхол Серый, которые мы называем Зиракзигил и Бундушатур.

За ними Мглистые горы разделяются на два хребта, между которыми скрыта сумрачная долина, памятная всем гномам: Азанулбизар, Тёмный Дол, который эльфы называют Нандурионом.

— В Тёмный Дол мы и направляемся, — сказал Гэндальф. — Если мы поднимемся на перевал с той стороны Карадраса, который называют Багровыми Воротами, мы спустимся по Тёмнореченскому Каскаду в глубокую долину гномов. В ней лежит озеро Зеркальное и там же берёт начало Серебрянка.

— Непроглядна вода Келед-зарама, — проговорил Гимли, — и холодны, как лёд, ключи Кибил-налы. Мое сердце трепещет при мысли, что я смогу скоро увидеть их!

— Пусть вид их доставит тебе радость, мой добрый гном! — сказал Гэндальф. — Однако, как бы тебе ни хотелось, мы не сможем остаться в этой долине. Мы должны будем пройти вдоль Серебрянки в заповедные чащобы, выйти ими к Великой Реке, а затем…

Он умолк.

— И что же затем? — спросил Мерри.

— Затем к нашей цели, в конце концов, — ушёл от ответа Гэндальф. — Не будем заглядывать далеко вперёд. Лучше порадуемся, что первый этап пути благополучно остался позади. Думаю, что сегодня мы отдохнём здесь, и ночью тоже. Воздух Остранны благотворен и целителен. Немало зла должны претерпеть земли, прежде чем они полностью забудут эльфов, которые некогда в них жили.

— Верно, — согласился с Гэндальфом Леголас. — Но эльфы этой страны относились к иной расе и были чужды нам, лесному народу. Деревья и травы больше не помнят о них. Я слышу только жалобы камней: "Они откопали нас, они огранили нас, они уложили нас, но навеки ушли". Они ушли. Давно ушли к Гаваням.

Этим утром они развели костёр в глубокой лощине, укрытой зарослями падуба, и их завтрак-ужин прошёл гораздо веселее, чем за всё время похода. Они не торопились улечься спать, потому что им предстояла целая ночь и ещё день спокойного отдыха, — идти дальше они намеривались только следующим вечером. Один лишь Арагорн был молчалив и явно тревожился. Вскоре он отошёл от своих спутников, поднялся на вершину гряды и долго стоял там в тени дерева, посматривая то на юг, то на запад и к чему-то насторожённо прислушиваясь. Затем вернулся к краю лощины и устремил взгляд на остальных, словно бы удивляясь их весёлой беспечности.

— В чём дело, Бродяжник? — окликнул его Мерри. — Что ты там выглядываешь? Соскучился по восточному ветру?

— Пока ещё нет, — усмехнулся Арагорн, — Но кое-чего мне действительно не хватает. Я бывал в Остранне и зимой и летом. Здесь нет охотников, ибо нет жителей, поэтому всегда было много всякого зверья и в особенности птиц. Но всё живое молчит, кроме вас. Я чувствую это. Нигде ни звука на несколько миль окрест; лишь ваши голоса заставляют землю гудеть. Я не понимаю, в чём дело.

Гэндальф поднял на него глаза с внезапно вспыхнувшим интересом.

— И что тому причиной, по-твоему? — спросил он. — Разве не хватило бы появления здесь четырёх хоббитов, не говоря уж про всех остальных, чтобы распугать всю живность? Тут ведь и о людях обычно ни слуху, ни духу.

— Надеюсь, что так, — ответил Арагорн. — Но меня преследует ощущение тревоги и насторожённости, которое прежде здесь никогда не возникало.

— Значит, нам следует быть начеку, — сразу же посерьёзнев, заметил Гэндальф. — Если берёшь с собой следопыта, да не просто следопыта, а самого Арагорна, надобно верить его ощущениям. Давайте вести себя потише, ляжем отдыхать и выставим часового.

Первым стоять на часах выпало Сэму, но Арагорн присоединился к нему. Все остальные уснули. Едва разговоры путников прекратились, нависла тяжёлая, тревожная тишина — её почувствовал даже Сэм. Ясно слышалось дыхание спящих, свист хвоста пони, а когда он переступил с ноги на ногу, раздался поразительно громкий хруст. Стоило Сэму немного пошевелиться, и он слышал похрустывание собственных суставов. Его окружала мёртвая тишина, а сверху нависало ярко-синее небо, становившееся всё прозрачнее по мере того, как солнце медленно подползало к полудню. Далеко на юге появилось тёмное пятнышко, затем оно увеличилось и потянулось к северу, словно дым, летящий по ветру.

— Что это, Бродяжник? На облако, вроде, не похоже, — шёпотом сказал Сэм Арагорну.

Следопыт не ответил: он напряжённо всматривался в небо, но вскоре Сэм и сам понял, что именно к ним приближается. Стаи птиц, которые летели необычайно быстро и низко, но при этом вились и кружились над землёй, словно что-то высматривали.

— Ложись и молчи! — прошипел Арагорн, затаскивая Сэма под ветви падуба, потому что внезапно от основной стаи отделилась большая группа птиц и полетела прямо к лощине. Птицы были похожи на ворон, только очень больших. Когда они проносились над лощиной такой плотной стаей, что за ними по земле бежала чёрная тень, одна из птиц хрипло каркнула.

Арагорн лежал неподвижно, пока стая не скрылась на северо-западе и небо снова опустело, затем вскочил и разбудил Гэндальфа.

— Между горами и Сивочем кружат полчища чёрных ворон, — сказал он, — их стаи только что пролетели над Остранной. Это кребайны из Фангорна и Сирых равнин, здесь они не водятся. Не знаю, зачем они сюда пожаловали, возможно, их спугнула война на юге, но мне кажется, что они шпионят за здешними землями. А высоко в небе парит множество ястребов. По-моему, нам надо уходить отсюда, сегодня же. Задерживаться здесь вредно: за Остранной установлена слежка.

— Но в таком случае, — отозвался Гэндальф, — Багровые Ворота тоже под наблюдением, и как нам удастся пройти через них незамеченными, ума не приложу. Впрочем, подумаем об этом тогда, когда придётся. Что до остального, то, как это ни печально, ты прав: уходить придётся сразу же, как стемнеет.

— К счастью, наш костёр почти не дымил и успел прогореть до углей, когда появились кребайны, — сказал Арагорн. — Его необходимо окончательно потушить и больше не зажигать.

— Вот ведь наказание, — жаловался Пин, проснувшись под вечер и узнав, что спокойной ночёвки у них не будет и костра тоже. — И всё из-за кучки каких-то ворон! А я так надеялся, что сегодня мы наконец поедим как следует — чего-нибудь горяченького.

— Что ж, продолжай надеяться, — посоветовал ему Гэндальф. — Быть может, впереди тебя ждёт ещё не один пир. Я вот, например, мечтаю протянуть ноги к огню и спокойно выкурить трубку табаку. Но одно я могу пообещать тебе твёрдо: по мере продвижения к югу станет теплее.

— Боюсь, не стало бы нам даже жарко, — пробурчал Сэм, обращаясь к Фродо. — Только мне сдавалось, что уж пора бы увидать эту Огненную Гору и, так сказать, окончить Путь. Я даже сперва подумал, что вон тот Багровый Рог, или как его там, и есть та самая гора, пока Гимли не назвал нам его по-своему — Бариза… Бирази… сам Враг язык сломит! — Сэм совершенно не разбирался в географических картах, а все расстояния в этих краях казались ему такими громадными, что он уже окончательно в них запутался.

Весь день Отряд прятался в лощине. Несколько раз мимо них снова пролетали вороны, но на закате все их стаи исчезли на юге. В сумерках хранители отправились на юго-восток — туда, где в последних лучах опустившегося за горизонт солнца еще слабо тлела вершина Карадраса, Багрового Рога. В темнеющем небе одна за другой зажигались белые звёзды.

Арагорн вывел их на удобную тропу. Фродо подумалось, что это остатки какой-то древней дороги, некогда широкой и ухоженной, которая связывала Остранну с горным перевалом. Из-за гор выплыла успевшая стать полной луна, и в её бледном свете тени, отбрасываемые камнями, совсем почернели. А может быть, это были вовсе и не камни, а искусно вырубленные из них фигуры, хотя они теперь и лежали разрушенные и опрокинутые на голой чёрной земле.

Луна опустилась к горизонту, наступил холодный, знобкий час, предшествующий первым признакам рассвета. Фродо посмотрел на небо и внезапно увидел или, скорее, почувствовал, что там пронеслась какая-то тень, на мгновение стёршая с небосвода искорки звёзд. Он вздрогнул и спросил шёпотом у Гэндальфа, который шёл как раз перед ним:

— Ты сейчас ничего не заметил в небе?

— Заметить не заметил, но почувствовал, — ответил маг. — Наверное, ничего особенного: всего лишь тонкое облачко.

— В таком случае, оно двигалось быстро, — пробормотал Арагорн. — И не по ветру.

Этой ночью больше ничего не случилось. Наступившее утро было еще ярче и чище, чем накануне, но воздух снова захолодел: ветер опять потянул с востока. Они шли ещё две ночи; дорога вилась между холмами и забирала всё выше и выше, хотя и не так быстро, как вначале, а горная гряда подступала все ближе и ближе. На третье утро перед ними вырос Карадрас — громадный пик с посеребрённой снегом вершиной и отвесными голыми тускло-красными, словно окрашенными кровью, склонами.

Небо хмурилось, бледное пятно солнца едва просвечивало сквозь тучи, ветер дул с северо-востока. Гэндальф повернулся лицом к ветру, потянул носом и оглянулся.

— Зима догоняет нас, — тихо сказал он Арагорну. — Пики на севере побелели сильнее, чем раньше; их плечи укрыты снегом. Сегодня нам предстоит начать подъём к Багровым Воротам. На узкой тропе нас могут заметить соглядатаи или поджидать какая-нибудь беда, но самым коварным и опасным врагом, весьма вероятно, окажется погода. Так какой же путь ты выбрал бы теперь, Арагорн?

Фродо услышал эти слова, понял, что Гэндальф и Арагорн продолжают какой-то давно начатый спор и начал напряжённо прислушиваться.

— Ты прекрасно знаешь, Гэндальф, что я не жду ничего хорошего от любого пути, — ответил Арагорн. — И чем дальше, тем больше ведомых и неведомых опасностей нас ждёт. Но мы должны идти вперёд, так что не стоит откладывать перехода через горы. Южнее перевалов нет вплоть до Роханского ущелья. Я не доверяю этому пути после того, что ты рассказал о Сарумане. Кто знает, кому теперь служат маршалы повелителей коней?

— Действительно, кто? — сказал Гэндальф. — Но есть ещё один путь, и не через Карадрас: та тёмная, потайная дорога, о которой мы говорили.

— И, давай, больше не будем! По крайней мере, сейчас. Прошу, не говори ничего остальным, пока не станет ясно, что другого пути для нас нет.

— Нам надо решить, куда мы пойдём, сегодня, — напомнил Арагорну Гэндальф.

— Тогда давай обдумаем всё ещё раз, пока остальные отдыхают и спят, — сказал Арагорн.

Вечером, пока остальные доканчивали завтрак, Арагорн с Гэндальфом отошли в сторону и принялись о чём-то совещаться, посматривая на Карадрас. Сейчас его склоны казались тёмными и мрачными, а вершина терялась в тяжёлой серой туче. Очень неприветливо выглядел перевал! Однако когда Арагорн и Гэндальф объявили, вернувшись, что нынешней ночью надо начать восхождение, Фродо обрадовался. Он понятия не имел, про какой тёмный потайной путь говорил Гэндальф, но сдавалось, что одно упоминание о нём ужаснуло Арагорна, так что Фродо с облегчением узнал, что его отвергли.

— Судя по тому, что мы недавно видели, — сказал Гэндальф, — весьма вероятно, что за Багровыми Воротами наблюдают, да и погода внушает мне серьёзные опасения. Может пойти снег. Нам придётся идти как можно быстрее. Даже и тогда мы поднимемся к седловине не меньше, чем за два ночных перехода. Сегодня вечером рано стемнеет, поэтому пора сворачивать лагерь: мы едва-едва успеем собраться.

— Разрешите и мне кое-что добавить, — сказал обычно молчаливый Боромир. — Я рождён под тенью Белых гор и кое-что знаю о путешествиях на большой высоте. Прежде чем мы спустимся с другой стороны, нас ждёт лютый холод, если не хуже. Стоит ли ради соблюдения тайны подвергать себя риску замёрзнуть насмерть? Пока мы здесь, где ещё встречаются деревья и кусты, нужно чтобы каждый взял с собой столько хвороста, сколько сможет снести.

— А Билл прихватит даже пару вязанок, правда, дружок? — сказал Сэм.

Пони промолчал, но посмотрел на него довольно мрачно.

— Хорошая мысль, — сказал Гэндальф. — Однако разведем костёр лишь в самом крайнем случае, когда действительно окажемся перед выбором — погибнуть или отогреться у огня.

Сначала Отряд продвигался быстро, но вскоре склон стал круче, а петлявшая по нему дорожка во многих местах почти исчезла, загромождённая скатившимися на неё камнями. Ночное небо сплошь затянули тучи, и путников накрыла непроглядная тьма. Лица обжигал ледяной ветер, усиленный скалами. К полуночи они взобрались к самому подножию огромной горы. Узкая тропа вилась теперь под отвесным утёсом слева, над которым невидимые во мраке вздымались угрюмые бока Карадраса, а справа угадывалась чёрная пустота глубокой пропасти.

Хранители с трудом одолели крутой склон, остановились на минуту на его вершине, и тут что-то мягко коснулось лица Фродо. Он поднял руку и увидел, как на его рукав опускаются тусклые белые снежинки.

Отряд пошёл дальше, но вскоре снег повалил гуще, а затем началась настоящая метель. Снег кружил, забивался в ноздри и слепил глаза так, что согнутые фигуры Арагорна и Гэндальфа, шедших всего в паре шагов перед Фродо, едва угадывались в его мутной мгле.

— Ох, не нравится мне это, — пыхтел за спиной хозяина Сэм. — Одно дело, когда проснёшься — а за окном солнышко и снег, только я люблю лежать в постели, пока он падает. Вот бы всю эту метель — да в Хоббитон! То-то там бы обрадовались.

В Шире сильных снегопадов не бывает, разве что на вересковых равнинах в Северном уделе, — и если выпадает немножко снежку, хоббиты радуются ему, как дети. Никто из ныне живущих хоббитов (кроме Бильбо) не помнит уже жестокой Долгой Зимы 1311 года, когда в Хоббитанию вторглись белые волки, перешедшие по льду замёрзший Брендидуин.

Гэндальф остановился. Толстый слой снега покрывал его плечи и капюшон плаща, а на тропе его уже было по щиколотку.

— Именно этого я и опасался, — обратился маг к следопыту. — Что ты скажешь теперь, Арагорн?

— Что и я опасался, — ответил тот. — Правда, меньше, чем всего остального. Мне случалось попадать в метели, хотя они редко бывают так далеко к югу, разве что высоко в горах. Но мы ведь ещё не высоко, а напротив, почти у самого подножья, где дороги обычно остаются открытыми всю зиму.

— Не удивлюсь, если это хитроумная затея Врага, — сказал Боромир. — У нас говорят, что он может управлять бурями в Чёрных горах, что высятся на границе Мордора. Он повелевает странными силами, и у него много союзников.

— Длинная же у него рука, — заметил Гимли, — если он способен, находясь за три сотни лиг, перебросить метель с севера, чтобы помешать нам.

— Его рука длинна, — произнёс Гэндальф.

Пока они стояли, ветер утих, а через несколько минут почти прекратился и снегопад. Тогда они снова двинулись вперёд. Однако затишье оказалось обманчивым. Не успели они одолеть и фарлонга, как шторм обрушился на них с новой яростью. Ветер засвистел, завыл, а возобновившийся снегопад превратился в неистовый буран. Теперь даже Боромир шёл с трудом. Хоббиты, согнувшись почти пополам, плелись за спинами своих более высоких спутников, но было понятно, что если метель продолжится, дальше идти они не смогут. Фродо едва передвигал ноги. Позади него еле плёлся Пин. Даже Гимли, и тот ворчал на ходу, продираясь сквозь быстро растущие сугробы, а ведь гномы славятся своей выносливостью.

Внезапно отряд замер на месте, как будто путники сговорились остановиться, хотя никто не сказал ни слова. В окружавшей их тьме раздались жуткие звуки. Возможно это были просто завывания ветра в расщелинах скал, но среди свиста и воя угадывались резкие крики и раскаты дикого хохота. С горы посыпались камни. Они свистели над головами, с треском падали на тропу, подскакивали и валились в чёрную пропасть; временами раздавался тяжёлый грохот и сверху низвергались огромные валуны.

— Этой ночью дальше идти нельзя, — сказал Боромир. — Пусть кто хочет назовёт это ветром; но в воздухе звучат вражеские голоса, и эти камни нацелены на нас.

— Я назову это ветром, — отозвался Арагорн. — Но это не значит, что ты не прав. В мире много злых и враждебных существ, которые не питают любви к ходящим на двух ногах, но при этом не вступают в союз с Сауроном, а преследуют собственные цели. Многие из них древнее его.

— Карадрас был прозван Жестоким и пользовался дурной славой задолго до того, как в этих краях услышали о Сауроне, — вставил Гимли.

— Неважно, кто именно нам препятствует, — сказал Гэндальф. — Важно, что препятствие сейчас неодолимо.

— Так что же нам делать? — горестно воскликнул Пин. Он стоял, привалившись к Мерри и Фродо, и его сотрясала мелкая дрожь.

— Оставаться здесь или возвращаться, — ответил Гэндальф. — Пробиваться вперёд бессмысленно и опасно. Чуть выше, если я правильно помню, тропа отходит от утёса и тянется по мелкой лощине у подножия длинного крутого склона. Там не укроешься от камней, снега или новой напасти.

— И возвращаться в буран бессмысленно, — добавил Арагорн. — Мы не прошли мимо хоть сколько-нибудь сносного укрытия, кроме этой стены, под которой сейчас стоим.

— Укрытие! — проворчал Сэм. — Если это укрытие, то стена без крыши вполне может сойти и за дом, чего уж там.

Они постарались встать как можно плотнее к стене. Утёс смотрел на юг и у основания немного выдавался вперёд, поэтому путники надеялись найти под ним защиту от северного ветра и падающих сверху камней, но крутящиеся вихри задували со всех сторон, а снег валил всё гуще и гуще.

Хранители сгрудились вместе, прижимаясь спинами к камню. Пони Билл с самым унылым видом, но терпеливо стоял перед хоббитами, немного заслоняя их от ветра, однако вокруг него уже намело сугроб под брюхо, и если б не рослые спутники хоббитов, их очень скоро завалило бы с головой.

Фродо одолевала стылая дрёма; потом он пригрелся, и завывание ветра постепенно заглохло, сменившись гулом каминного пламени, а потом у камина появился Бильбо, но в его голосе прозвучало осуждение: "Я не слишком высокого мнения о твоём дневнике. Двенадцатое января, снежный буран. Не стоило возвращаться, чтобы сообщить об этом".

"Мне так хотелось спать, Бильбо" — с трудом пробормотал Фродо, и тут вдруг понял, что его кто-то трясёт, после чего окончательно проснулся. Оказывается, Боромир вытащил его из уютной снежной норы.

— …это смерть для невысокликов, Гэндальф, — осторожно ставя Фродо на поверхность сугроба, закончил фразу Боромир. — Нельзя просто сидеть здесь и ждать, пока снег занесёт нас всех с головой. Надо немедленно что-то предпринять!

— Дай им вот это! — сказал Гэндальф и, порывшись в своём мешке, достал из него кожаную флягу. — Пусть каждый отхлебнёт по глотку — и все остальные тоже. Это необычайно ценный живительный напиток из Имладриса, мирувор. Элронд дал мне его при расставании. Пусти флягу по кругу!

Глоток пряной, чуть терпкой жидкости не только согрел окоченевшего Фродо, но и влил в него новые силы. Остальные тоже оживились и приободрились. Однако ветер свирепствовал по-прежнему, а метель даже стала как будто сильней.

— Не разжечь ли костёр? — неожиданно спросил Боромир. — Похоже мы уже поставлены перед выбором — погибнуть или отогреться у огня. Разумеется, если нас похоронит под снегом, мы будем надёжно укрыты от враждебных глаз, только это нам уже не поможет.

— Что ж. попробуйте, — ответил Гэндальф. — Если здесь есть соглядатаи, способные выдержать такой шторм, они могут видеть нас и без огня.

Однако, хотя Хранители по совету Боромира прихватили с собой хворост и растопку, ни эльф, ни даже гном не сумели высечь искру, которая на таком ветру зажгла бы отсыревшие сучья. Наконец, хоть и неохотно, за дело взялся сам Гэндальф. Он поднял вязанку, подержал её несколько мгновений, а затем с приказом "наур ан едраит аммен!" прикоснулся к ней концом своего посоха. Мгновенно появился язык зеленовато-голубого пламени, хворост затрещал и вспыхнул.

— Если кто-нибудь на это смотрел, то меня-то уж распознал безошибочно, — с мрачной гордостью заметил маг. — Я просигналил "Гэндальф здесь" так понятно, что никто от Раздола до устья Андуина не ошибётся.

Но Хранители уже не думали про враждебные глаза и соглядатаев. Они, как дети, радовались огню. Разгоревшийся хворост весело потрескивал, и Хранители, не обращая внимания на хлещущий вокруг них снег и лужи талой воды под ногами, со всех сторон обступили костёр, с удовольствием протянув к нему руки. Они склонялись над небольшим, пляшущим под порывами ветра пламенем, и красные блики играли на их усталых, встревоженных лицах, а позади стеною вставала чёрная ночная мгла.

Однако хворост сгорал очень быстро, а метель всё не прекращалась.

Пламя приугасло, и в тускнеющий костёр бросили последнюю вязанку.

— Ночь на исходе, — сказал Арагорн. — Скоро начнётся рассвет.

— Да в такое ненастье и рассвета не заметишь, — проворчал Гимли.

Боромир немного отступил от костра и вгляделся в темноту.

— Снегопад уже не так густ, — сказал он, — да и ветер стихает.

Фродо утомлённо смотрел на снежинки, которые падали и падали из темноты, на мгновение вспыхивая белым и тут же исчезая над умирающим пламенем, и всё никак не мог заметить, чтобы их стало меньше. Он сонно прикрыл глаза, с трудом разлепил отяжелевшие веки — и вдруг понял, что ветер действительно стих, а снежинки стали крупнее и реже. Медленно, но неуклонно светало. Наконец, снег совсем прекратился.

Серый рассвет открыл глазам измученных путников немые, в саване снегов, горы. Узкий карниз, по которому они поднялись, был весь укрыт горбатыми сугробами и ровным, глубоким снежным пологом. Тропа, протоптанная ими в начале снегопада, исчезла. Вершины терялись в тяжёлой серой туче, грозившей новой метелью.

Гимли взглянул наверх и покачал головой.

— Карадрас не простил нас, — сказал он. — Если мы осмелимся идти вперёд, он снова обрушит на нас буран. Чем скорее мы отступим и спустимся, тем лучше.

С этим все согласились, однако повернуть назад теперь было очень непросто, если вообще возможно. Всего в паре шагов от угасшего теперь костра снег был такой высоты, что хоббиты утонули бы с головой, вдобавок ветер намёл у стены огромные сугробы.

— Если Гэндальф пойдёт впереди, он расчистит для вас путь своим огненным жезлом, — сказал Леголас. Буран ничуть не встревожил эльфа, и он, один из всего Отряда, сохранил до утра хорошее настроение.

— Если эльфы могут летать над горами, пусть пригласят солнце помочь нам, — парировал Гэндальф. — Я умею только разжигать, а снег, к сожалению, не горит.

— Не сумеет умный — осилит сильный, — вмешался Боромир, — так у нас говорят. Самый сильный из нас должен отправиться на разведку. Смотрите! Хотя сейчас всё под снегом, тропа, когда мы поднимались, огибала вон ту скалу внизу. Там и началась метель. Если удастся добраться до этого места, возможно, что дальше будет легче. Тут, полагаю, не больше фарлонга.

— Тогда проторим дорогу до скалы вместе, ты и я, — сказал Арагорн.

Арагорн был самым рослым в Отряде, Боромир — немного пониже, но шире в плечах и массивнее. Он пошёл впереди, Арагорн за ним. Они продвигались медленно и с большим трудом. Местами снег доходил им до самых плеч, и Боромир врезался в него, как плуг или как очень усталый пловец.

Леголас понаблюдал немного за этим с улыбкой на губах, потом повернулся к остальным и воскликнул:

— Разведать путь должен сильнейший? А по-моему, пусть пахарь пашет, но плавать поручите выдре, а бегать по траве, листьям или снегу — эльфу!

С этими словами он проворно устремился вперёд, и Фродо заметил — как бы впервые, хотя он знал об этом и раньше, — что у эльфа не было тяжёлых башмаков, а только лёгкие эльфийские туфли; его ноги почти не оставляли на снегу следов.

— До свидания! — крикнул он Гэндальфу. — Я постараюсь отыскать вам солнце! — Леголас помчался по снегу, как по твёрдому песку, быстро обогнал барахтающихся в нём людей, помахал им, звонко рассмеялся, добежал до скалы и исчез за поворотом.

Оставшиеся, сбившись в кучку, молча следили, как Боромир с Арагорном постепенно превращаются в чёрные точки на белом покрывале снега. Наконец и они скрылись за поворотом. Время тянулось очень медленно. Закрывавшие вершины тучи спустились ниже; вниз опять поплыли редкие снежинки.

Прошло, вероятно, около часа — хоббитам показалось, что гораздо больше, — и наконец они увидели, что Леголас возвращается. Потом из-за поворота вышли Боромир с Арагорном и начали медленно подниматься в гору.

— Мне не удалось заманить сюда солнце, — подмигнув хоббитам, сказал подбежавший Леголас. — Солнечная госпожа ублажает голубоватые поля юга, и её, как я понял, ничуть не беспокоит кучка снега на холмике под названием Багровый Рог. Но зато я вернул проблеск надежды тем, кто обречён ходить на ногах. Сразу за поворотом намело преогромный сугроб, и наши воители из Племени Сильных приготовились погибать перед этой преградой. Ну, пришлось мне объяснить им, что они отчаялись перед снежной крепостью шириной не больше десяти шагов, а дальше тропу припорошило снегом ровно настолько, чтобы остудить пальцы хоббитам.

— Так я и думал, — проворчал Гимли. — Это была не простая метель. Карадрас показал свой норов. Он не жалует гномов и эльфов и специально нагромоздил тот сугроб, чтобы отрезать нам путь к спасению.

— К счастью, Карадрас забыл, что с вами идут люди, — перебил гнома подошедший Боромир. — И люди, скажу без хвастовства, не слабые, хотя, конечно, толку от простых селян с лопатами было бы гораздо больше. Но мы всё же пробили ход через последний снежный завал — для тех, кто не столь лёгок на ногу, как эльфы.

— Но как нам туда спуститься, к этому вашему ходу? — спросил Пин, высказав общую тревогу хоббитов.

— Не беспокойся! — ответил ему Боромир. — Я устал. Но силы у меня ещё есть; у Арагорна — тоже. Невысокликов мы отнесём, а остальные пойдут следом за нами. И начну я, почтеннейший Перегрин, с тебя.

Пин вскарабкался ему на спину.

— Держись крепче! Я не могу занимать руки, — сказал Боромир и зашагал вниз по тропе. За ним отправился Арагорн с Мерри. Пин разглядывал проход, который гондорец проложил собственным телом, и поражался его силе. Даже сейчас, с хоббитом на закорках, он продолжал расширять проход, отбрасывая снег в стороны, чтобы остальным было легче идти.

Наконец они подошли к сугробу, который, словно гигантская стена вдвое выше человеческого роста, перегородил узкое ущелье. Конёк сугроба был плотным и острым. Да и весь сугроб казался монолитом, разрубленным посередине узким проходом, который напоминал горбатый мост. За сугробом Мерри с Пином и Леголас остались дожидаться всех других путников, а люди снова ушли наверх.

Через какое-то время Боромир вернулся — с Сэмом за спиной; следом шёл Гэндальф, ведя в поводу навьюченного пони; поверх вьюков примостился Гимли; а замыкал шествие Арагорн с Фродо.

Едва Арагорн миновал сугроб и спустил Фродо, как сверху с грохотом посыпались камни, взвихрившие облако снежной пыли; когда белая завеса рассеялась, Хранители увидели, что обвал окончательно заблокировал путь наверх.

— Довольно, хватит! — закричал Гимли. — Мы уже уходим! Оставь нас в покое!

Но гора, казалось, и сама успокоилась, как бы удовлетворённая тем, что пришельцы потерпели поражение и не осмелятся вернуться: сгустившиеся было тучи снова поднялись, в просветах между ними засквозило небо.

Как и говорил Леголас, слой снега под ногами становился всё тоньше, так что даже хоббитам было не слишком трудно идти. Скоро Отряд опять очутился на вершине того самого склона, где их застали первые снежинки.

Было уже позднее утро. С площадки, где стояли утомлённые Хранители, открывались широкие предгорные дали. Где-то внизу, у подножия горы, среди холмов и оврагов лежала та самая лощина, в которой они отдыхали накануне.

У Фродо отчаянно болели ноги, он продрог до костей и хотел есть, а при мысли о предстоящем долгом и мучительном спуске у него закружилась голова и перед глазами поплыли чёрные пятна. Фродо торопливо протёр глаза, но пятна не исчезли. Они кружились далеко внизу, но всё же выше предгорных холмов.

— Опять птицы, — сказал Арагорн, указывая вниз.

— Теперь уже с этим ничего не поделаешь, — глянув на птиц, отозвался Гэндальф. — Друзья они, враги или просто-напросто безобидные птахи, которым нет до нас никакого дела, нам придётся продолжать спуск. Нельзя, чтобы следующая ночь застала нас даже на коленях Карадраса!

Путники, спотыкаясь, побрели вниз; их подгонял ледяной ветер. Багровые Ворота оказались закрытыми.

Глава IV Чёрная бездна

Только под вечер, когда серые сумерки быстро переходили в ночь, остановились усталые путники на отдых. Таящие во мраке вершины дышали вниз холодом — дул порывистый ветер. Гэндальф опять пустил баклагу по кругу, и все Хранители сделали по глотку раздольского мирувора. После ужина они устроили совет.

— Сегодня ночью мы, разумеется, не в силах идти дальше, — объявил Гэндальф. — Атака на Багровые Ворота вымотала всех нас, так что придётся немного передохнуть.

— А куда мы пойдем потом? — спросил Фродо.

— Наша задача осталась неизменной, — ответил Гэндальф. — У нас нет иного выбора, как продолжать путь или же вернуться в Раздол.

Когда Гэндальф упомянул о возвращении, лицо Пина явственно просветлело, Мерри и Сэм тоже с надеждой посмотрели на мага. Но Арагорн и Боромир даже не пошевелились, Фродо же выглядел смущенным и встревоженным.

— Я с радостью очутился бы там, — сказал он. — Но такое возвращение было бы позорно, если только для нас действительно нет иного пути и мы уже окончательно побеждены.

— Ты совершенно прав, Фродо, — согласился с ним Гэндальф. — Вернуться — значит признать свое поражение, после чего останется дожидаться только полного разгрома. Если мы вернемся сейчас, Кольцо Всевластья неминуемо останется в Раздоле, поскольку уйти оттуда нам уже не дадут. В этом случае рано или поздно Раздол будет осажден и после короткого сопротивления разрушен. Призраки Кольца — страшные противники, но пока они лишь тень того ужаса и мощи, которыми будут обладать, когда Одно Кольцо снова окажется на руке их Властелина.

— Тогда, если есть возможность, нам нужно идти дальше, — со вздохом проговорил Фродо.

Физиономия Сэма снова омрачилась.

— Есть одна возможность, которую стоит попробовать, — сказал Гэндальф. — Я с самого начала предполагал, что нам придется пойти по этому пути. Но он не сулит ничего приятного, поэтому прежде я не упоминал о нем никому из Отряда. Арагорн был против этой дороги, по крайней мере, пока оставалась надежда одолеть перевал.

— Если она еще хуже Багровых Ворот, то это и правда не сулит ничего хорошего, — заметил Мерри. — Но все-таки расскажи нам о ней, чтобы мы сразу знали самое худшее.

— Дорога, о которой я говорю, проходит через Рудники Мории, — сказал Гэндальф.

Гном Гимли поднял голову, и глаза его вспыхнули. Остальные же, услышав предложение мага, содрогнулись: даже для хоббитов слово Мория было символом смутного страха.

— Дорога ведет к Мории, но можно ли надеяться, что она выводит оттуда? — мрачно проговорил Арагорн.

— И имя это служит дурным предзнаменованием, — добавил Боромир. — Не понимаю, зачем нам идти туда? Если нельзя перебраться через горы, можно продолжать двигаться к югу по этой стороне, пока не выйдем к Роханскому ущелью; ристанийцы — давние союзники моего народа, и на север я добирался через их земли. Или же можно перейти Скальток и спуститься Длиннобережьем в Лебению, чтобы выйти к Гондору через приморские земли.

— С тех пор, как ты отправился на север, ситуация изменилась, Боромир, — сказал Гэндальф. — Разве ты не слышал, что я говорил о Сарумане? Возможно, я еще сведу с ним счёты, прежде чем всё кончится. Но Кольцу нельзя приближаться к Скальбургу, — этого необходимо избежать любыми средствами. Так что Роханское ущелье закрыто для тех, кто идет вместе с Хранителем.

Что же касается более длинного, обходного пути, то у нас нет на него времени. Такое путешествие займёт не меньше года, причем идти придётся по пустым, незаселенным равнинам, где нет ни приюта, ни укрытия. А это небезопасно, поскольку за ними внимательно наблюдают и Саурон, и Саруман. Когда ты пробирался на север, Боромир, то был для Врага лишь одиноким путником, не стоящим внимания: его мысли были заняты погоней за Кольцом. Но сейчас ты возвращаешься в составе Отряда Хранителей, и, пока ты с нами, тебе угрожает опасность, причем опасность эта будет увеличиваться с каждой лигой, которую мы пройдем к югу под открытым небом.

И боюсь, что наше положение стало совершенно отчаянным с тех пор, как мы рискнули открыто штурмовать перевал. Признаться, я не вижу надежды, если не удастся на время исчезнуть из виду, да так, чтобы и следов не осталось. Именно поэтому я советую не переходить через горы и не обходить их, а пройти под ними. Во всяком случае, такого Враг ожидает от нас в последнюю очередь.

— Мы не знаем, что именно он ожидает, — возразил Гэндальфу Боромир. — Он может следить за всеми дорогами, как вероятными, так и не очень. И в этом случае войти в Морию — то же самое, как добровольно залезть в ловушку. С тем же успехом можно постучаться в ворота Чёрной Крепости! Мория тоже значит Чёрная, только не Крепость, а Бездна.

— Ты не знаешь, о чем говоришь, сравнивая Морию с твердыней Саурона, — сурово ответил ему Гэндальф. — Из всех вас один только я был однажды в подземных темницах Чёрного Властелина, и то лишь в его более древней и гораздо меньшей крепости — в Дол Гулдуре. Вступившие в ворота Барат-дура не возвращаются. А я не предлагал бы вам идти в Морию, если бы не было надежды выйти оттуда. Конечно, если там встретятся орки, нам будет плоховато. Но большая часть орков Мглистых гор была истреблена или рассеяна в Битве Пяти армий. Орлы сообщают, что орки снова стекаются к Мглистому, но есть надежда, что Мория пока свободна от них.

Зато, возможно, мы встретим там гномов. Ведь сохраняется надежда, что в одном из подземных залов, созданных его предками, отыщется Балин, сын Фундина. Впрочем, как бы там ни было, другого пути, кроме как через Морию, у нас нет.

— Я пойду с тобой, Гэндальф! — воскликнул Гимли. — Что бы там ни ждало, я хочу увидеть залы Дарина — если ты можешь отыскать закрытую дверь.

— Спасибо за поддержку, Гимли! — сказал Гэндальф. — Мы вместе поищем тайную дверь. И пройдем насквозь. Гном не так легко собьётся с пути в гномьих туннелях, как эльф, человек или хоббит. Хотя мне уже приходилось бывать в Мории. Я долго искал там пропавшего Траина, сына Трора. Тогда я прошёл Морию насквозь и, как видите, выбрался из нее живым!

— Я тоже однажды вошел в Морию со стороны Темнореченского Каскада, — спокойно проговорил Арагорн. — И хотя тоже вышел оттуда живым, сохранил об этом самые чёрные воспоминания. Второй раз я туда лезть не хочу.

— Я и первый-то раз не хочу, — сказал Пин.

— Я тоже, — пробормотал Сэм.

— Разумеется, нет! — согласился Гэндальф. — Да и кто бы захотел? Вопрос стоит по-другому: кто согласен последовать за мной, если я поведу вас туда?

— Я! — с готовностью воскликнул Гимли.

— Я пойду, — угрюмо проговорил Арагорн. — Ты последовал за мной, хотя мы едва не погибли в снегу, и не произнес ни слова упрека. Теперь я последую за тобой — если тебя не остановит это, последнее, предупреждение. Я сейчас имею в виду не Кольцо, не остальных, а тебя, Гэндальф. И я говорю тебе: если ты вступишь в ворота Мории, берегись!

— Я не пойду, — сказал Боромир, — во всяком случае, пока весь отряд не проголосует против меня. Что скажут Леголас и невысоклики? Мнение Хранителя Кольца, безусловно, тоже должно быть выслушано?

— Я против Мории, — сказал Леголас.

Хоббиты промолчали. Сэм смотрел на Фродо. После паузы тот наконец заговорил:

— Я не хочу идти. Но и совет Гэндальфа я не хочу отвергать. Давайте отложим решение до утра. Гэндальфу будет легче получить голоса в утреннем свете, чем в этом холодном мраке. Послушайте, как воет ветер!

Все замолчали. Ветер свистел меж камней и деревьев, но в свист этот посреди окружавшей их ночной черноты вплетался заунывный, с переливами вой.

Неожиданно Арагорн вскочил.

— Как воет ветер? — воскликнул он. — Он воет волчьими голосами. Варги перебрались на западную сторону гор!

— Так стоит ли теперь ждать утра? — сказал Гэндальф. — Всё, как я говорил. Охота началась! Если мы и доживём до рассвета, кто из вас захочет теперь пробираться по ночам к югу, преследуемый дикими волками?

— Как далеко отсюда до Мории? — спросил Боромир.

— Ворота находились к югу-востоку от Карадраса примерно в пятнадцати милях для вороны и около двадцати для волка, — мрачно ответил Гэндальф.

— Тогда по утру придется выйти сразу, как рассветёт… если сможем, — сказал Боромир. — Боишься дальнего орка, не уйдешь от близкого волка.

— Верно, — согласился Арагорн. — Но, с другой стороны, где волк, там и орк.

— Зря я не послушался Элронда, — шепнул Пин Сэму. — Все-таки, никуда я не гожусь. Маловато во мне от Брандобраса Бычьего Рыка: от этого воя прямо кровь стынет. В жизни ещё так не боялся!

— У меня, мистер Перегрин, душа тоже в пятки ушла, — шепнул Сэм в ответ. — Но нас пока не съели, да и народ в Отряде подобрался крепкий. Один Гэндальф чего стоит! Что бы там ни ждало его впереди, бьюсь об заклад, кончит он не в волчьем желудке!

Чтобы обезопасить себя на ночь Отряд поднялся на вершину невысокого холма, у подножия которого они укрывались. Вершина была увенчана кучкой старых кривых деревьев в круге из серых валунов. Очутившись под деревьями, хранители развели небольшой костер, прекрасно понимая, что ночная тьма не помешает рыскающим вокруг варгам найти их.

Путники сидели возле костра и все, кроме двух часовых, дремали, — это был не сон, а тревожное забытьё. Пони Билл трясся от страха; он взмок, словно только что пробежал миль двадцать. Вой теперь слышался со всех сторон, то ближе, то дальше, и сверкающие глаза то и дело заглядывали в чёрной ночной темноте через кромку холма. Некоторые их обладатели подходили едва ли не к самому каменному кругу. Внезапно в проходе между валунами возникла фигура огромного волка — он застыл в проёме и хрипло взвыл, словно капитан, который подал сигнал к атаке.

Гэндальф встал и, подняв свой жезл, шагнул навстречу зверю.

— Слушай, собака Саурона! — крикнул он. — Перед тобою Гэндальф! Прочь, если тебе дорога твоя вонючая шкура! Посмей только вступить в этот круг, и я освежую тебя от пасти до хвоста!

Волк зарычал и прыгнул вперёд. Мелодично прозвенела спущенная тетива, и, коротко взвыв, он рухнул на землю: эльфийская стрела пронзила ему горло. Следящие за хранителями глаза моментально исчезли. Гэндальф и Арагорн подошли к ограде: волков на склонах холма уже не было — стая отступила. Путников окружала безмолвная тьма, нарушаемая лишь вздохами ветра.

Миновала полночь, близился рассвет; на западе, почти у самой земли, то гасла, ныряя в драные тучи, то снова бледно вспыхивала убывающая луна. Внезапно громкий многоголосый вой вырвал Фродо из зыбкого забытья: варги, беззвучно окружившие холм, со всех сторон ринулись в атаку.

— Сушняка в костер! — крикнул Гэндальф хоббитам. — Мечи наголо! Стать спиной к спине!

В неверном свете разгорающегося костра Фродо видел, как серые тени перемахивают через валуны. Арагорн сделал молниеносный выпад — и огромный зверь, злобно скуля, рухнул на землю с пронзённым горлом; холодно блеснул меч Боромира — и у второго отлетела голова; рядом с ними, крепко упершись ногами в землю, вращал своим топором Гимли; пел лук Леголаса; однако всё новые серые тени волна за волной вплескивались в ограду.

Фродо с надеждой глянул на Гэндальфа. Фигура мага, как показалось хоббиту, неожиданно выросла. В пляшущих языках пламени она походила на статую древнего короля, высеченную из серого камня и водружённую на вершине холма. Вот эта грозная тень склонилась, как туча, подняла горящий сук и шагнула навстречу волкам. Те попятились. Гэндальф швырнул горящий сук высоко в воздух, и тот внезапно полыхнул слепящей молнией, а за вспышкой громом раскатилось произнесенное магом заклинание:

— Наур ан едраит аммен! Наур дан и нгаурот!

Раздался громкий гул и треск, и дерево над его головой превратилось в неистово полыхающий факел; огонь быстро побежал по вершинам, и над холмом, ярко осветив поле битвы, распустился гигантский огненный цветок. Мечи хранителей, разбрызгивая искры, крушили ошеломлённых зверей. Последняя стрела Леголаса вспыхнула в воздухе и пронзила сердце огромного варга — вожака стаи. Остальные обратились в бегство.

Огонь медленно угасал; к рассвету лишь искры пробегали по серому пеплу, да горький дым курился над обугленными стволами, а ветер сдувал его тёмные клубы с холма. Враги были разбиты и не вернулись.

— Ну, что я говорил? — сказал Сэм Пину, устало засовывая в ножны свой меч. — Старину Гэндальфа просто так не сожрёшь. Во даёт! Этак и без волос недолго остаться!

Когда совсем рассвело, от волков и следа не осталось: на склонах холма не было даже трупов! О разыгравшейся битве напоминали только остатки стволов да валявшиеся на земле стрелы Леголаса — все целые, кроме одной, от которой остался только наконечник.

— Этого я и опасался, — заметил Гэндальф. — На нас набрели вовсе не обычные волки, искавшие себе добычи. Давайте быстро позавтракаем — и в путь!

Погода в этот день опять изменилась, словно по приказу могущественной силы, которая больше не нуждалась в буране, потому что путники отступили от перевала, а, напротив, испытывала нужду в ясном небе, когда всё, что шевелится на пустошах, видно издалека. Ветер, сменившийся ночью с северного на северо-западный, утих. Тучи исчезли далеко на юге, и над путниками засинело высокое небо, а вершины гор озарили лучи бледного зимнего солнца.

— Мы должны добраться до ворот Мории до заката, — сказал Гэндальф, — иначе, боюсь, мы вообще до них не доберёмся. Расстояние небольшое, но Арагорн редко бывал в этих местах и не знает здешних дорог, да и я был у западной стены Мории всего один раз, причём очень давно, так что, возможно, нам придётся поплутать.

Ворота вон там, — продолжал маг, указывая жезлом на юго-восток, где склоны гор круто обрывались и терялись в тенях, лежащих у их подножия. Там смутно угадывалась линия отвесных утесов, центральный из которых, самый высокий, походил на огромную серую стену. — Когда мы спустились с перевала, я, как некоторые, безусловно, заметили, вывел вас значительно южнее исходной точки, и это оказалось весьма кстати, потому что теперь наш путь сократился на несколько миль, а нам надо спешить. Идёмте!

— Уж не знаю, на что надеяться, — мрачно заметил Боромир. — Гэндальф ли найдет то, что ищет, или, подойдя к стене, мы обнаружим, что ворот там больше нет. И то и другое не сулит добра, а самое вероятное из всего — что мы окажемся зажатыми между стеной и волками. Веди!

Гимли подгоняло пылкое нетерпение, и он шагал впереди, рядом с Гэндальфом, который вёл отряд назад, к горам. Когда-то у Ворот Мории бил родник, питающий небольшую речку Привратницу, или, как называли ее эльфы, Сираннону, и Гэндальф надеялся отыскать эту речку, чтобы выйти по древней приречной дороге — единственной дороге, которая вела из Остранны в Морию — к Воротам. Однако то ли Привратница пересохла, то ли маг взял неверное направление, но ему не удалось отыскать русло там, где он рассчитывал.

До полудня путники блуждали по каменистой равнине, иссечённой сетью извилистых трещин и усеянной россыпями бурых камней, но так и не смогли заметить блеска воды или услышать её журчание, — только бесплодная, иссохшая почва да красноватые камни. Вокруг ни души, в небе ни птицы. Путники обречённо шагали за Гэндальфом и старались не думать, что с ними будет, если ночь застигнет их посреди этой пустоши.

Неожиданно Гимли, ушедший немного вперёд, обернулся и подозвал их. Гном стоял на бугре и указывал вправо. Путники поспешили к нему и увидели у своих ног глубокое узкое русло пересохшей речки. По его дну едва сочилась тонкая струйка воды, то и дело пропадающая среди красно-бурых камней, но на ближнем к ним берегу ещё были заметны остатки некогда мощёной и огороженной стенками дороги.

— Ага, наконец-то! — воскликнул Гэндальф. — Вот она, Привратница, или, по-эльфийски, Сираннона. Раньше это была быстрая, звонкая речка; понятия не имею, что с ней стряслось, однако идёмте! Надо спешить. Мы припозднились.

Невзирая на боль в ногах, уставшие путники шли и шли по разбитой, извилистой дороге на протяжении многих миль. Полдень давно миновал, солнце начинало клониться к западу. Хранители сделали короткий привал, торопливо поели и отправились дальше. Перед ними маячили неприветливые горы, но дорога не поднималось из глубоко врезанной речной долины, поэтому они видели лишь плечи высоких хребтов и далёкие восточные пики.

Наконец отряд добрался до крутого поворота. Здесь дорога, до сих пор тянувшаяся на юг по извилистому берегу глубокого канала, резко забирала к востоку. Обогнув угол, они очутились перед невысокой — футов в тридцать — скалой с неровным, зазубренным краем, через который капал тонкий ручеёк, хотя некогда, судя по оставшейся промоине, здесь низвергался бурный водопад.

— Да, все изменилось! — сказал Гэндальф. — Но, вне всякого сомнения, место то самое. Вот и всё, что осталось от Приморийского Порога. Если я правильно помню, в скале должны быть вырублены ступеньки, а основная дорога сворачивает налево и, сделав несколько петель, поднимается вровень с Порогом и снова идёт вдоль русла Сиранноны. Сразу за этой скалой начинается неглубокая долина, которая ведёт к Морийской Стене. По ней-то и бежала раньше Сираннона. Давайте поднимемся и посмотрим, как обстоит дело сейчас!

Они без труда отыскали ступеньки, и Гимли тут же побежал по ним наверх; Гэндальф и Фродо последовали за ним. Добравшись до вершины скалы, они поняли, почему пересохла Сираннона: на месте долины чернело озеро. Заходящее солнце вызолотило небо за их спинами, но в матовой, неподвижной воде не отражались ни небо, ни закат. Сираннону, видимо, запрудил обвал, и она затопила долину. На противоположном конце зловещего озера вздымались отвесные утесы — их монолитные, неприступные стены хмуро серели в меркнущем свете. Фродо не смог разглядеть в них не то что ворот, но даже маленькой трещинки.

— Вот она, Морийская Стена, — сказал Гэндальф, указывая на утесы. — Когда-то в ней была дверь, которую называли Эльфийскими Воротами, потому что к ним подводила дорога из Остранны, по которой мы пришли. Но путь напрямик отрезан. Думаю, никому из Отряда не захочется плавать в этой мрачной воде на ночь глядя. У нее нездоровый вид.

— Нужно попробовать обогнуть это озеро с севера, — сказал Гимли. — Давайте поднимемся по основному тракту и посмотрим, куда он нас приведёт. Даже если бы здесь не было озера, мы не смогли бы поднять пони по лестнице в скале.

— Мы в любом случае не сможем взять несчастное животное в Морию, — заметил Гэндальф. — Дорога под горами идет в кромешной темноте, и там иногда встречаются такие узкие, крутые переходы, через которые ему никак не протиснуться.

— Бедный Билл! — пробормотал Фродо. — Я об этом как-то не подумал. И бедный Сэм! Что-то он на это скажет?

— Мне очень жаль, — сказал Гэндальф. — Старина Билл служил нам верой и правдой, и мне тяжело бросать его на произвол судьбы. Я ведь предлагал не брать вьючное животное, особенно Билла, который так дорог Сэму, а идти налегке, ибо с самого начала подозревал, что нам придётся воспользоваться этим путем.

Меркла, догорая, вечерняя заря, и в небе уже поблескивали звезды, когда спешившие изо всех сил путники преодолели последние склоны и вышли к берегу озера. В самой широкой точке его размер не превышал двух-трех фарлонгов. Как далеко оно простирается к югу, в сумерках было не разобрать, но его северный край находился всего в полумиле от них, и между водой и замыкающим долину каменистым хребтом тянулась узкая полоска земли. Хранители торопливо двинулись дальше, потому что до другого берега, куда вел их Гэндальф, оставалась ещё пара миль, а ведь им ещё предстояло найти дверь.

Добравшись до северной оконечности озера, они обнаружили, что путь им преграждает узкий залив. Вода в заливе была зелёная и затхлая, и весь он походил на слизистую руку, протянутую к скалам. Гимли отважно шагнул вперёд и обнаружил, что вода неглубока: у края она едва доходила ему до щиколоток. Вслед за гномом цепочкой двинулись и остальные путники, осторожно нащупывая дно, потому что под водорослями скрывались скользкие, предательские камни. Фродо невольно содрогнулся от омерзения, когда тёмная вонючая вода коснулась его ног.

Когда замыкавший шествие Сэм вывел на Билла на полоску земли с другой стороны залива, раздался приглушённый всплеск, как будто из воды вдруг выпрыгнула рыба и тотчас же шлёпнулась обратно. Все резко обернулись и увидели, что по озеру вкруговую расходятся волны — чёрные в сумеречном вечернем свете. Они начинались где-то далеко в озере. Потом раздалось прерывистое бульканье, и над озером снова сомкнулась тишина. Последние отблески вечерней зари скрылись за тучами; сумрак сгущался.

Гэндальф торопливо шагал вперёд; остальные поспевали за ним, как могли. Теперь они опять двигались по полоске суши между утёсом и озером; полоса была узкой — местами шириной всего в дюжину ярдов, кроме того, её сильно загромождали обломки скал и скатившиеся вниз камни, но пройти по ней было все-таки можно. Путники старались не отходить от Морийской Стены, даже придерживались за неё руками, чтобы тёмная вода подозрительного озера была от них как можно дальше. Когда они одолели около мили, перед ними неожиданно возникли падубы. На мелководье догнивали ветви и остовы почерневших стволов, которые когда-то образовывали заросли или живую изгородь вдоль дороги через затопленную теперь долину, но у самого утёса сохранились два живых дерева. Их громадные корни тянулись от скалы к воде. Фродо никогда не видел ничего подобного и даже не подозревал, что падубы могут быть такими высокими и могучими. Издали, с Порога, они казались кустарником, выросшим под отвесной стеной, но сейчас древние деревья возвышались над головами Хранителей неподвижные, тёмные, безмолвные, с глубокими тенями у подножья, словно сторожевые столбы в конце дороги.

— Наконец-то! — обрадовано сказал Гэндальф. — Здесь кончается Эльфийский тракт из Остранны. Гномы прорубили Западные Ворота, чтобы беспрепятственно торговать с эльфами, а эльфы посадили на границе своих владений падубы, поскольку падуб был символом Остранны. В те благословенные времена народы Средиземья нередко связывала тесная дружба, даже гномы и эльфы умели не ссориться.

— Эта дружба прервалась не по вине гномов, — вставил Гимли.

— Я ни разу не слышал, что она прервалась из-за эльфов, — тут же отозвался Леголас.

— Я не раз слышал и то, и другое, и сейчас не время решать, кто прав, — прекратил начинающуюся перепалку Гэндальф. — Леголас, Гимли, надеюсь, хоть вы-то двое останетесь друзьями. Мне очень нужна ваша помощь. Мы должны найти и открыть Ворота, пока совсем не стемнело.

А вы, — сказал он, повернувшись к остальным, — приготовьтесь без промедления вступить в Морию, как только мы отыщем и отворим Ворота. Боюсь, что здесь нам придётся расстаться с нашим замечательным пони, поэтому надо его разгрузить. Тёплую одежду можно не брать: в Мории она нам не понадобится, и потом, надеюсь, тоже, когда мы пройдём горы насквозь и продолжим путешествие на юг. А пищу и, главное, бурдюки с водой, которые тащил до сих пор пони, надо распределить между всеми Хранителями.

— А что же будет со стариной Биллом? — испуганно и негодующе воскликнул Сэм. — Да я без него с места не сдвинусь! Завели беднягу невесть куда, а теперь возьмём и бросим его, да?

— Мне очень жаль, Сэм, — сказал маг, — но тебе придётся выбирать между Биллом и твоим хозяином. Когда Ворота откроются, не думаю, что тебе удастся затащить пони в беспроглядную тьму Мории.

— Со мной он последует за мистером Фродо даже в драконье логово, — возразил Сэм. — Бросить его тут на растерзание волкам, это ж чистое убийство!

— Ну, до убийства-то, надеюсь, не дойдет, — проговорил Гэндальф. Он положил руку на голову пони и негромко произнёс: — Ступай, и да хранят и направляют тебя мои слова. Ты умное животное и многому научился в Раздоле. Иди туда, где сможешь найти траву, и потихоньку возвращайся к дому Элронда или туда, куда пожелаешь… Ну вот, Сэм! Теперь у него столько же шансов спастись от волков и вернуться домой, сколько у нас.

Угрюмо стоявший рядом с пони Сэм ничего не ответил. А Билл, словно поняв, что происходит, прижался мордой к его голове, сунул нос прямо в ухо и шумно вздохнул. Сэм захлебнулся слезами, взялся за ремни и принялся развьючивать пони, швыряя тюки наземь. Остальные путники сортировали поклажу, разбирая по своим мешкам то, что надо было взять с собой. Оставшееся просто свалили в кучу.

Покончив с поклажей, Хранители принялись следить за тем, что делает Гэндальф. Но он, казалось, ничего не делал — стоял между двумя падубами и пристально смотрел в стену, как будто хотел просверлить её взглядом. Леголас прижимался к скале, словно вслушивался в камень. Гимли бродил вдоль стены, постукивая по ней обухом топора.

— Ну вот, мы готовы, — сказал Мерри. — А где же Ворота? Я что-то ничего не вижу.

— Сделанные гномами ворота и нельзя увидеть, если они закрыты, — со сдержанной гордостью ответил Гимли. — Они невидимы, и даже сами гномы не в силах найти или открыть эти двери, если их секрет позабыт.

— Да, но Западные Ворота не были тайной, известной лишь гномам, — внезапно обернувшись, заметил Гэндальф. — И если в наше время их не переделали, тот, кто знает, что именно искать, может обнаружить их.

Гэндальф подошел к стене. Там, куда не достигала тень падубов, было гладкое пространство; маг провёл по нему руками, бормоча какие-то слова, потом отступил.

— Смотрите! — сказал он. — Теперь вы что-нибудь видите?

Серую поверхность скалы освещала взошедшая луна, но Хранители не заметили никаких изменений — сначала. А потом на стене, там, где её коснулся маг, медленно проступили тонкие линии, похожие на серебряные жилки в камне. Сначала они были не толще паутинки, прерывисто поблескивающей под лучами луны, но постепенно становились ярче, отчетливее, и вскоре глазам изумленных путников открылся искусно выполненный рисунок.

Вверху, так высоко, как Гэндальф мог дотянуться, аркой выгибалась надпись из прихотливо сплетённых эльфийских букв. Под надписью, хотя линии местами потускнели и стёрлись, угадывались очертания молота и наковальни, увенчанные короной с семью звёздами. Ниже шли два дерева с листьями в форме растущего месяца, а в центре двери ярко сияла звезда, окружённая ореолом расходящихся лучей.

— Эмблема Дарина! — воскликнул Гимли.

— И Дерево Высших эльфов! — сказал Леголас.

— И Звезда Дома Феанора, — добавил Гэндальф. — Они выполнены из итилдина, который отражает лишь лунный да звездный свет и просыпается при прикосновении того, кто произносит слова, давно забытые в Средиземье. Немало времени прошло с тех пор, как я слышал их, и долго пришлось мне размышлять, прежде чем удалось вызвать их в своей памяти.

— А что здесь написано? — спросил Фродо у Гэндальфа, безуспешно попытавшись разобрать надпись. — Мне казалось, что я знаю эльфийские руны, но эту надпись прочитать не могу.

— Она на языке эльфов, живших на западе Средиземья в эпоху Эльдар, — ответил Гэндальф. — Но ничего интересного для нас не содержит. Здесь сказано: "Ворота Дарина, Владыки Мории. Скажи, друг, и входи". А ниже мелкими буквами идёт: "Я, Нарви, сделал их. Келебримбор из Остранны начертал эти знаки".

— А что подразумевают слова "скажи, друг, и входи"? — поинтересовался Мерри.

— Это достаточно ясно, — ответил Гимли. — Если ты друг, скажи ключевое слово. Ворота откроются, и ты войдёшь.

— Да, — согласился Гэндальф. — Скорее всего, эти ворота управляются словами. Некоторые двери, сделанные гномами, открываются только в определённое время или перед определёнными посетителями, а некоторые снабжены замком, так что к ним нужен ключ, даже если известно подходящее для открытия время и слова. У этих дверей замка нет. В дни Дарина они не считались тайными. Обычно Западные ворота стояли открытыми, и привратники мирно сидели под деревьями. А если Ворота порой закрывали, то любой, кому было известно ключевое слово, мог произнести его и войти. Правильно я понял эту надпись, Гимли?

— Совершенно правильно, — подтвердил гном. — Но слово это, к несчастью, забыто, ибо род Нарви давно угас.

— Как, разве ты, Гэндальф, не знаешь ключевого слова? — ошарашено спросил Боромир.

— Нет, не знаю, — ответил Гэндальф.

Хранители с беспокойством переглянулись; лишь Арагорн, который хорошо знал Гэндальфа, остался невозмутим и не проронил ни слова.

— Тогда зачем было вести нас в это проклятое место? — воскликнул Боромир, с содроганием глянув через плечо на тёмную воду. — Ты говорил, что спускался в Морию, что прошёл её насквозь… и не знаешь, где вход?!

— Я знаю, где вход, и привел вас к нему, — бесстрастно ответил гондорцу Гэндальф, но глаза его блеснули под сдвинувшимися бровями. — Я не знаю ключевого слова — пока. Ты спрашиваешь, зачем мы сюда пришли? Отвечаю: чтобы нас не сожрали волки. Но ты задал мне ещё один вопрос. И в ответ мне придется спросить тебя: не усомнился ли ты в моих словах, Боромир? Или полностью утратил здравый смысл? — Боромир промолчал, и Гэндальф, смягчившись, добавил: — Я спускался в Морию с востока, из Темноречья, а не отсюда. Западные ворота открываются наружу; изнутри на них надо легонько нажать, и они откроются, как обычные двери; а тот, кто стоит перед ними здесь, должен произнести ключевое слово, иначе отсюда в Морию не проникнешь.

— Так что же ты собираешься делать? — спросил Пин, которого совершенно не испугали нахмуренные брови мага.

— Постучать в Ворота твоей головой, Перегрин Крол, — ответил Гэндальф. — Авось сломаются. А не поможет, попробую подобрать ключевые слова — если меня перестанут донимать дурацкими вопросами.

Было время, когда я знал все заговоры, когда-либо употреблявшиеся для этой цели, на всех наречиях эльфов, людей и орков. Да и сейчас без труда вспомню примерно с сотню. Думаю, что нескольких попыток будет достаточно, и мне не придется обращаться к Гимли за заветными заклинаниями на языке гномов, которые они хранят в тайне от всех. Ясно, что ключевые слова были эльфийскими, как и надпись на арке.

Гэндальф опять подошел к скале, легко коснулся своим посохом звезды Феанора и властно произнес:

Аннон эдхеллен, эдро хи аммен!

Феннас ноготрим, ласто бет ламмен!

Серебряные линии потухли, но стена осталась монолитной.

Маг повторил те же самые слова в других сочетаниях — и ничего не добился. Попробовал много иных заклинаний, говорил то негромко и медленно, нараспев, то громко и повелительно, тоном приказа, произносил отдельные эльфийские слова и длинные, странно звучавшие фразы — отвесные утёсы оставались неподвижными, и лишь тьма всё больше скрадывала их резкие очертания. От озера подувал промозглый ветер, в небе зажигались всё новые звёзды, а Ворота по-прежнему были закрыты.

Наконец Гэндальф вплотную подступил к стене, воздев руки, гневно скомандовал:

— Эдро, эдро! — и ударил утёс своим посохом.

Потом повторил это слово — Откройся! — на всех без исключения западных языках Средиземья, однако опять ничего не добился. Он швырнул свой посох на землю и молча сел на обломок скалы.

И тотчас же ветер донёс до напряженно прислушивающихся Хранителей волчий вой. Билл испуганно взбрыкнул, но Сэм кинулся к нему и зашептал что-то успокоительное на ухо.

— Не упусти его! — сказал Боромир. — Похоже, что он нам ещё понадобится, если, конечно, волки нас не найдут. Проклятая лужа! — Боромир нагнулся, поднял камень и изо всех сил запустил его в тёмную волу.

Камень исчез с тихим всплеском, и тут же опять что-то плюхнуло, булькнуло, и по воде поползли медленно расходящиеся круги. Только начинались они гораздо дальше, чем упал камень.

— Зачем, Боромир? — ахнул Фродо. — Мне тоже здесь не нравится, и мне страшно. Это гиблый пруд. Он страшней волков, страшней Мории, а ты его баламутишь!

— Бежать отсюда надо! — пробормотал Мерри.

— Что же Гэндальф копается? — дрожащим голосом спросил Пин.

А Гэндальф, казалось, не замечал своих спутников. Он сидел, поставив локти на колени и обхватив ладонями склонённую голову — то ли задумавшись, то ли отчаявшись. Опять послышался заунывный вой волков. Раскатившаяся по озеру круговая зыбь плеснула в берег.

Внезапно маг с хохотом вскочил, перепугав и без того напуганных путников.

— Ну конечно же! — весело воскликнул он. — Проще простого! Впрочем, любая разгаданная загадка кажется потом поразительно лёгкой!

Он поднял посох, встал перед скалой и звонким голосом произнес:

— Меллон!

Звезда вспыхнула и снова погасла. В стене, где прежде не было заметно ни щелки, на глазах изумлённых путников совершенно беззвучно обозначились створки Ворот, которые медленно, дюйм за дюймом раскрылись и замерли, прижавшись к скале. В проёме смутно угадывалась круто уводящая вверх лестница, но всё, кроме первых ступенек, тонуло в непроглядной тьме, более тёмной, чем самая черная ночь.

— Я все-таки ошибся, — сказал Гэндальф, — да и Гимли тоже, и только вопрос Мерри натолкнул меня на правильную мысль. Ключевое слово всё время было у нас прямо перед глазами! Надпись на арке следовало перевести так: "Скажи "друг" и входи". Когда я сказал по-эльфийски "друг" — "меллон", — Ворота сразу же открылись. Все просто. Слишком просто для сведущего в преданиях мудреца в наше напряжённое, исполненное подозрительности время. Блаженные дни всеобщего дружелюбия давно миновали. Однако Ворота открыты. Идёмте!

Маг шагнул вперёд и уже поставил ногу на нижнюю ступень, но тут, с неистовством лавины в горах, на путников обрушилось множество событий. Фродо кто-то ухватил за щиколотку, и он, вскрикнув, упал. Пони Билл пронзительно заржал, круто развернулся и в страхе помчался вдоль берега пруда, мгновенно растворившись в ночной тьме. Сэм бросился было за ним, но, услышав крик хозяина, ругаясь и плача побежал обратно. Остальные круто обернулись и увидели, что вода пруда яростно бурлит, словно с юга быстро плывут полчища разъярённых змей.

Одна змея — впрочем, нет, не змея, а змеистое, мокрое, фосфоресцирующее, бледно-зелёное щупальце с пальцами на конце уже выбралось на берег, схватило Фродо за ногу и теперь тащит его в воду. Сэм, стоя на коленях, изо всех сил рубит по нему своим мечом.

Пальцы разжались, и Сэм оттащил Фродо от воды, громко зовя на помощь. Из воды показалось ещё штук двадцать таких же щупалец. Тёмный пруд клокотал, в воздухе разнеслось удушливое зловоние.

— В Ворота! Вверх по лестнице! Быстро! — ринувшись обратно, прокричал Гэндальф.

Подгоняемые им Хранители очнулись от сковавшего их всех (кроме Сэма) ужаса и поспешили вперёд — как раз вовремя. Сэм с Фродо едва успели взбежать на несколько ступенек, а Гэндальф только начал подниматься, как извивающиеся щупальца переползли узкую полоску суши, отделявшую их от Ворот, и принялись ощупывать утёс. Одно, влажно поблескивающее в свете звёзд, просунулось внутрь дверного проёма. Гэндальф повернулся, однако если он мысленно подыскивал слово, которое закрыло бы Ворота изнутри, его вмешательства не потребовалось. Множество сплетённых щупалец уже ухватились за створки Ворот и с чудовищной силой повернули их. Ворота гулко захлопнулись. Хранители остались в полной темноте; сквозь каменную толщу слабо доносился треск и глухие удары.

Сэм, цеплявшийся за руку Фродо, всхлипнул и бессильно опустился на холодную ступеньку.

— Бедный Билл, — сдавленно пробормотал он. — Кто ж это выдержит: и волки, и змеи! Змеи оказались последней каплей. У меня не было другого выбора, мистер Фродо. Я должен был идти с вами.

Они услышали, как Гэндальф спустился по ступенькам и стукнул своим посохом о Ворота. Скала дрогнула, дрожь эта отозвалась в ступеньках, но двери не открылись.

— Так, так, — сказал маг. — Вход заблокирован, так что выйти мы теперь сможем только по ту сторону гор. Судя по звукам, эти щупальца вырвали последние падубы, бросили их поперек Ворот и завалили всё камнями. Жаль: деревья были очень красивые и стояли так долго…

— Едва вступив в эту мрачную воду, я почувствовал, что в ней таится нечто ужасное, и оно недалеко, — проговорил Фродо. — Что это было? Или их было много?

— Не знаю, — ответил Гэндальф, — но все эти щупальца направляла одна воля. Что-то выползло или было выгнано из самых глубинных подземных вод. В чёрных провалах мира обитают твари, гораздо древнее и страшнее орков.

Маг не стал говорить остальным, что кем бы ни была тварь, живущая в озере, охотилась она, по-видимому, именно за Фродо.

— В чёрных провалах мира… — пробормотал Боромир себе под нос, но гулкое эхо усилило звук настолько, что его услышали все. — И именно туда мы и направляемся, вопреки моей воле. Кто поведёт нас в этой гибельной мгле?

— Я, — отозвался Гэндальф. — И Гимли: он пойдёт со мной. Следуйте за моим посохом!

Маг начал подниматься по ступенькам, подняв вверх посох, на кончике которого засветился слабый огонек. Лестница была широкой и отлично сохранившейся. Путники насчитали двести удобных ступеней и очутились перед сводчатым коридором с ровным полом, который вёл дальше, во тьму.

— Давайте передохнём немного и перекусим, — предложил Фродо. — Вряд ли в Мории найдётся столовая, а здесь, на ступеньках, можно есть сидя.

Хоббит уже успел оправиться от ужаса, который испытал, когда его схватило скользкое щупальце, и внезапно почувствовал, что ужасно проголодался.

Предложение было охотно принято, и путники устроились на ступеньках: смутные фигуры во мраке. После еды Гэндальф дал каждому ещё по глотку мирувора, тоника из Раздола.

— Боюсь, надолго его не хватит, — сказал он, — но нам всем надо прийти в себя после испуга, пережитого у Ворот. И думаю, мы осушим его до капли прежде, чем выйдем с другой стороны! Разве что нам очень и очень повезёт. С водой тоже будьте поаккуратнее! В Мории много ручьёв и колодцев, но пить подземную воду нельзя. Вряд ли нам представиться возможность пополнить бурдюки и баклаги, пока мы не спустимся в Темноречье.

— А долго нам придётся идти? — спросил Фродо.

— Не могу сказать, — ответил Гэндальф. — Зависит от многого. Думаю, нам понадобится три или четыре перехода, если всё сложится удачно, с нами ничего не произойдёт и мы не заблудимся. По прямой от Западных ворот до Восточных никак не меньше сорока миль, но, возможно, придется немало попетлять.

После короткой передышки Хранители двинулись дальше. Всем хотелось побыстрее оказаться у Восточных ворот, и они были готовы идти ещё несколько часов, невзирая на крайнюю усталость. Гэндальф, как и прежде, возглавлял шествие. Левой рукой он высоко поднимал свой посох, дававший ровно столько света, чтобы осветить перед ним пол на шаг вперёд, а в правой держал Яррист. За магом шел Гимли; его глаза блестели в неярком свете, когда он поворачивал голову из стороны в сторону. За гномом шагал Фродо с обнажённым Разителем. Клинки Разителя и Ярриста не светились, и это немного успокаивало, ибо мечи, изготовленные эльфами в эпоху Эльдер, вспыхивали холодным светом, когда поблизости появлялись орки. Позади Фродо шел Сэм, Леголас, Мерри с Пином и Боромир, замыкал шествие, уже в полной темноте, молчаливый и мрачный Арагорн.

Коридор сделал несколько поворотов и пошёл под уклон. Это продолжалось довольно долго, но потом он опять выровнялся. Стало жарко и душно, хотя воздух не был затхлым, а иногда их лица овевало прохладой: тянуло из едва угадывавшихся проходов в стенах. Проходов было много. В бледном свете магического посоха Фродо видел арки, лестницы, какие-то другие переходы и туннели, то забирающие вверх, то круто ныряющие вниз, то просто чернеющие по бокам, и совершенно не понимал, как можно разобраться во всех этих хитросплетениях, а тем более запомнить их.

Гимли, если и помогал Гэндальфу, то главным образом непоколебимой отвагой. По крайней мере, его, в отличие от остальных, не смущала непроглядная тьма. Маг часто советовался с ним, когда выбор пути представлялся сомнительным, однако последнее слово оставалось не за гномом. Шахты Мории были столь велики и запутаны, что даже Гимли, сын Глоина, не мог представить себе ничего подобного, хоть и принадлежал к племени горных гномов. Да и Гэндальфу вряд ли могли помочь воспоминания о прежнем путешествии по Мории, однако, несмотря на мрак и бесчисленные повороты, маг твёрдо знал, куда хотел прийти, и безошибочно выбирал путь, ведущий к цели.

— Не бойтесь! — сказал Арагорн. Гэндальф, стоя у развилки коридора, дольше обычного совещался с Гимли, и столпившихся позади них Хранителей охватила тревога. — Не бойтесь! Я путешествую с ним не впервые, хоть никогда наш путь не был столь темён; а в Раздоле мне доводилось слышать о его деяниях куда более опасных и серьёзных, чем те, которые я видел собственными глазами. Если дорога есть, он никогда не потеряет её. Он повёл нас сюда вопреки нашим страхам, и он выведет нас обратно, чего бы ему это ни стоило. В умении возвратиться домой даже в самую глухую ночь он не уступит кошкам королевы Берутиэль.

Такой проводник был спасением для Отряда. У Хранителей не было ничего, что годилось бы для факелов — во время свалки у Ворот никто об этом, разумеется, не подумал, а без света они не ушли бы далеко. Во-первых, коридор постоянно разветвлялся; во-вторых, на пути им попадались ямы, ловушки и глубокие колодцы, откликавшиеся гулким эхом на звук их шагов. Пол и стены пересекали щели и трещины, то и дело прямо под ногами открывались глубокие расселины. Через одну из них, шириной шага в три, со дна которой доносились звуки бурлящей воды, словно где-то очень глубоко под ними работало мельничное колесо, Пина едва уговорили перепрыгнуть.

— Верёвка! — бормотал Сэм. — Так и знал, что она понадобится, если её не будет!

Идти становилось всё труднее, и они продвигались удручающе медленно. Спуску, казалось, не будет конца. От усталости у них подкашивались ноги, однако отдыхать никто не хотел. Фродо опять стало не по себе. Сначала, после спасения от щупалец и глотка тоника, он как будто совсем успокоился, а теперь его снова одолевал страх. Хотя он полностью вылечился от раны, нанесенной ему Черным Всадником у Заверти, ранение не прошло для него бесследно. Он начал отчетливей воспринимать мир: ему нередко открывалось то, чего другие не замечали. И прежде всего, он видел во тьме лучше спутников, возможно, за исключением Гэндальфа. Кроме того, Фродо был Хранителем Кольца: оно висело на его груди и временами наливалось холодной тяжестью. Сейчас он с уверенностью ощущал, что зло ждет их впереди и зло крадётся следом за ними, однако ничего не говорил, только крепче сжимал рукоять своего меча и упрямо шагал дальше.

Хранители почти не разговаривали друг с другом, а если и обменивались короткими фразами, то понижали голос до глухого шёпота. Тишину нарушал лишь шорох шагов: глухой стук башмаков гнома, тяжелая поступь Боромира, легкие шаги Леголаса, тихий, едва слышный топоток хоббитов, а позади — размеренный, неторопливый звук широких твёрдых шагов Арагорна. Когда Гэндальф выбирал дорогу и путники поневоле стояли на месте, в чёрном безмолвии слышалось только журчание воды или падение тяжёлых капель. Но с некоторых пор Фродо стал улавливать — или ему это только казалось? — какой-то едва различимый звук, напоминавший осторожное шлёпанье босых подошв. Когда Хранители останавливались, шлёпанье обрывалось — однако не сразу и слышалось дольше, чем звучало бы эхо.

Отряд вступил в Морию в начале ночи. Они шли с небольшими перерывами уже несколько часов, когда Гэндальф впервые серьезно задумался. Перед ним возвышалась тёмная широкая арка, за которой открывалось сразу три коридора. Все они были попутными, ибо вели, в общем-то, на восток, но левый круто опускался, правый не менее круто поднимался, а средний тянулся вдаль горизонтально, но был очень узок.

— Решительно не помню этого места! — признался маг, неуверенно останавливаясь под аркой. Он поднял вверх посох в надежде обнаружить какую-нибудь надпись или другие указатели, которые помогли бы ему сделать выбор, но никаких знаков на стенах не было.

— Видимо, я слишком устал, чтоб решить сейчас, куда нам идти, — сказал он, покачав головой. — Да и вы, я думаю, устали не меньше, если не больше. Лучше будет провести остаток ночи здесь. Я, разумеется, о той ночи, что снаружи. Здесь всегда темно, но над горами луна уже клонится к западу и полночь давно миновала.

— Бедный Билл! — пробормотал Сэм. — Где-то он сейчас? Надеюсь, волки его ещё не съели.

Слева от арки путники заметили каменную дверь. Она была едва приоткрыта, но легко распахнулась от легкого нажима. За дверью оказалась просторная комната, вырубленная в скале.

— Назад! — рявкнул маг, когда Мерри и Пин рванулись было вперед, довольные, что наконец-то нашлось местечко поукромнее, чем голый пол бесконечного коридора. — Тихо! Мы еще не знаем, что там внутри. Я войду первый.

Гэндальф осторожно вступил в комнату, остальные гуськом потянулись за ним.

— Вот! — сказал он, осветив посохом пол в центре. Прямо у ног мага чернела круглая дыра, похожая на колодец. Рядом с ней валялась ржавая цепь, конец которой свешивался в дыру, и осколки каменной крышки.

— Кто-нибудь из вас вполне мог ухнуть вниз и, может быть, еще и сейчас гадал бы, когда ему суждено долететь до дна, — сказал Арагорн Мерри. — Если у вас есть проводник, незачем соваться вперед.

— Это помещение похоже на караульню для охраны тех трёх коридоров, — высказал свое мнение Гимли. — А дыра — это колодец, пробитый для стражников. Раньше его прикрывала каменная крышка, но сейчас она разбита, так что в темноте нам всем стоит быть поосторожнее.

Колодец словно бы притягивал Пина. Пока Хранители расстилали одеяла поближе к стенам и как можно дальше от чёрной дыры, Пин подполз к краю колодца и заглянул внутрь. Из незримых глубин веяло прохладой. Он непроизвольно нашарил мелкий камушек, разжал руку над отверстием и долго прислушивался к стуку собственного сердца, пока до его ушей донёсся отдаленный всплеск, многократно повторенный колодезным эхом.

— Что это? — воскликнул Гэндальф. Пришлось Пину во всём признаться, и тут-то ему довелось увидеть, как сверкают глаза разгневанного мага.

— Идиот! — сердито проворчал он. — Мы тут не на прогулке для развлечения юных Кролов. Когда опять соскучишься, прыгни туда сам, чтобы избавить Отряд от бестолкового неслуха. А сейчас угомонись и посиди молча.

Несколько минут всё было тихо, но вдруг из темной глубины колодца донеслось слабое постукивание: так-тук, так-тук. Потом оборвалось и, когда эхо смолкло, зазвучало опять: так-так, так-тук, тук-тук, так. Донельзя подозрительное и странное постукивание — как будто кто-то подавал сигналы; но вскоре оно стихло и больше не повторялось.

— Мы слышали молот, или я в этом ничего не смыслю, — объявил Гимли.

— Да, — согласился Гэндальф, — и мне это совсем не нравится. Возможно, что камень Пина тут ни при чём, но все же что-то явно было потревожено, и это что-то лучше было бы оставить в покое. Пожалуйста, не делайте больше ничего подобного! Будем надеяться, что нам удастся немного отдохнуть без прочих неприятностей. А тебе, Пин, в награду достается первая вахта, — ворчливо закончил он, заворачиваясь в одеяло.

Несчастный Пин в кромешной тьме сидел у двери, но постоянно оборачивался, опасаясь, что из колодца вот-вот выползет незнамо что. Ему ужасно хотелось прикрыть дырку, хотя бы одеялом, но теперь он даже шевельнуться не смел, а не то что подойти к ней, хотя Гэндальф, по-видимому, крепко спал.

На самом деле Гэндальф не спал, а просто неподвижно лежал, мучительно вспоминая своё прежнее путешествие и пытаясь решить, куда им идти, поскольку неверно выбранный путь теперь мог закончиться гибелью Отряда. Через час он встал и подошёл к Пину.

— Иди в уголок, малыш, и отдохни, — ласково сказал он. — Тебе наверняка хочется спать. Я всё равно глаз не могу сомкнуть, так что заодно и покараулю.

Я знаю, почему мне так трудно думать, — усевшись у двери, пробормотал маг. — Все дело в том, что я давно не курил. Ну да, я выкурил последнюю трубку накануне штурма Багровых Ворот.

Последнее, что видел, засыпая, Пин, был маг, прятавший в ладонях трубку. Её огонек высветил на мгновение узловатые пальцы и крючковатый нос.

Утром Хранителей разбудил Гэндальф. Он так и просидел у дверей весь остаток ночи, часов шесть; зато его спутники прекрасно выспались.

— Я решил, куда мы пойдём, — сказал маг. — Мне не нравится средний коридор и не нравится запах, идущий из левого коридора: там плохой воздух, или я вовсе не гожусь в проводники. Я поведу вас правым коридором. Нам пора снова начать подниматься.

Они шли восемь долгих часов, не считая двух коротких привалов, но не встретили ничего опасного, ничего не больше не слышали и видели только слабый магический огонёк на верхушке посоха, который прыгал перед ними, как шарик на палочке. Выбранный ими коридор, насколько они могли судить, неуклонно поднимался длинным серпентином в толще горы, постепенно становясь шире и выше. Он нигде не разветвлялся, проходы в стенах, ведущие в другие коридоры или туннели исчезли, пол стал ровным и гладким, без ям и расселин. Было очевидно, что хранители попали на важный тракт, и шли они теперь гораздо быстрее, чем вчера.

По прямой они продвинулись, как считал Гэндальф, миль на пятнадцать, хотя на деле преодолели около двадцати миль, а то и больше. Когда дорога пошла вверх, настроение Фродо тоже постепенно стало подниматься; однако он все ещё был угнетен и временами слышал — или думал, что слышит, — приглушённое шлепанье босых подошв, которое не было эхом.

Хранители упорно двигались вперёд, пока у хоббитов не кончились силы; все уже начали подумывать о ночлеге, когда неожиданно стены и справа и слева исчезли, и путники оказались в чёрной пустоте. Они даже не заметили, как вышли из коридора. Оттуда тянуло теплом, но воздух впереди был прохладным и на диво свежим. Хранители взволнованно сгрудились за спиной Гэндальфа.

— Я выбрал верную дорогу, — обрадовано сказал тот. — Мы наконец-то вышли к жилым помещениям и, надо полагать, уже недалеко от Восточных ворот в Темноречье. Но пока, если только я не ошибаюсь, мы гораздо выше их. Судя по воздуху, мы стоим в большом зале. Думаю, можно оглядеться при свете.

Он поднял свой посох, и окружающую черноту озарила ослепительная вспышка. Метнулись громадные тени, и на мгновение путники увидели высоко над собой сводчатый потолок, поддерживаемый могучими каменными колоннами. Они действительно стояли в огромном зале с полированными зеркально-чёрными стенами и четырьмя широкими стрельчатыми арками, за которыми угадывались четыре коридора — один позади (из которого путники вышли), один впереди, ведущий на восток, и два по бокам. Но тут свет погас.

— На большее я сейчас не рискну, — сказал Гэндальф, притушив свой посох. — В склонах гор были прорублены окна и световые колодцы, проводившие свет к верхним ярусам шахт, но снаружи сейчас ночь, так что прав ли я, выяснится только утром. Возможно, что нам не придётся вставать в темноте. Сегодня дальше идти не стоит. Давайте отдохнём, пока есть возможность восстановить силы. До сих пор нам неизменно сопутствовала удача, и большая часть пути уже пройдена, однако мы ещё не покинули Морию, а Восточные ворота — далеко внизу.

Хранители устроились на ночь в уголке у стены и лежали, тесно прижимаясь друг к другу, чтобы защититься от холодного сквозняка, тянувшего из восточного коридора. Их окружала глухая тьма, целый океан тьмы, и путники чувствовали себя заброшенными и потерянными в бесконечном лабиринте гулких залов, лестниц и пустых коридоров. Самые мрачные легенды, когда-либо достигавшие ушей хоббитов, об ужасе и чудесах Мории, оказались страшно далеки от действительности.

— Ай да гномы! — пробормотал Сэм. — Это ж надо — продолбить такую Чёрную Бездну, да еще по большей части в твёрдой породе! И трудилась тут, наверно, прорва работников лет с полсотни, причём каждый вкалывал, как бобр! А зачем? Ведь не жили же они в этих мрачных дырах?

— Это не дыры, — обиделся Гимли. — Это столица великого Подгорного царства. И в древности здесь вовсе не было мрачно, ибо Мория была залита светом огней и светом славы — так говорится в наших преданиях.

Гимли встал и запел в темноте под аккомпанемент гулкого эха:

Был свет ещё не пробуждён,

Когда, стряхнув последний сон,

Великий Дарин, первый гном,

Легко шагнул за окоём

Высоких колыбельных скал,

И в лунной тьме ему предстал

Неназванною новизной

Новорождённый мир земной.

Дарил он землям имена,

И оживала тишина

В названьях рек, равнин и гор,

Болот, ущелий и озёр;

Но вот, как видят вещий сон,

Зеркальное увидел он

И, отражённый в бездне вод —

Короной звёздной — небосвод.

На царство первая заря

Венчала юного царя

У вод Зеркального. Но трон

Был в Морию перенесён,

И золочёный Тронный Зал

Огнями вечными сиял —

Ни тьма ночей, ни злая мгла

Сюда проникнуть не могла.

Искристый свет крыла простёр

Под лёгким сводом юных гор,

Чертоги светлые всегда

Звенели музыкой труда —

Не зная страхов и забот,

Трудился даринский народ.

А в копях донных добывал

Сапфиры, лалы и металл.

Дремал в глубинах грозный Рок,

Но этого народ не знал —

Ковал оружие он впрок

И песни пел под кровлей скал.

Недвижный мрак крыла простёр

Под грузным сводом древних гор,

И в их тени давным-давно

Зеркальное черным-черно;

Но опрокинут в бездну вод —

Короной звёздной — небосвод,

Как будто ждёт он, словно встарь,

Когда проснётся первый царь.

— Здорово! — восхищенно воскликнул Сэм. — Надо мне выучить ваше сказание. Но после него здешняя темнота кажется еще чернее. А интересно, драгоценные камни тут так и лежат?

Гимли промолчал. Окончив песнь, он не захотел участвовать в разговоре.

— Драгоценные камни? — переспросил Гэндальф. — Нет. Орки не раз грабили Морию, так что в верхних залах ничего не осталось. Но никто, даже орки, с тех пор, как гномы бежали, не смел разыскивать сокровища в нижних ярусах: они затоплены… если не водой, то страхом.

— Тогда зачем же гномы захотели сюда вернуться? — спросил мага дотошный Сэм.

— За легендарным мифрилом, — ответил Гэндальф. — Богатство Мории было не в золоте и драгоценных камнях — игрушках гномов, и не в железе— их подручном материале. Всё это здесь есть, особенно железо, но им не было нужды рыть глубокие шахты, чтобы добыть их: ведь всё необходимое им гномы могли получить с помощью торговли. Однако лишь здесь, в единственном месте во всём мире, обнаружилось месторождение истинного, или морийского, серебра, которое эльфы называли мифрилом. А как называют его гномы, неведомо никому, ибо они хранят это в тайне. В те времена морийское серебро стоило раз в десять дороже золота, а сейчас оно стало поистине бесценным, поскольку орки не добывают его, и мифрила практически не осталось. Рудные жилы морийского серебра залегают на самых глубинных ярусах, уходят к Карадрасу и там ныряют в недоступные бездны. Предания гномов молчат, однако именно несказанно обогативший гномов мифрил стал причиной их гибели, ибо, охотясь за этим металлом, они жадно вгрызались в земные недра, пока не потревожили то, перед чем бежали: Проклятие Дарина. Тот мифрил, который они успели добыть, почти весь перешёл в руки орков, а орки заплатили им дань своему владыке, Саурону.

Мифрил! Мечта народов Средиземья. Ковкий, как медь, прочный, как закалённая сталь, сияющий после полировки, как зеркало, никогда не тускнеющий и удивительно лёгкий. Эльфы очень ценили мифрил; помимо прочих вещей они изготовляли из него итилдин, что отражает лишь лунный и звёздный свет. Вы видели его на воротах. Между прочим, Торин подарил Бильбо мифрильную кольчугу. Интересно, что с ней сталось? Наверно, всё еще пылится среди прочего брахла в Михелевых Норках.

— Что?! — изумлённо вскричал Гимли. — Мифрильную кольчугу?! Вот уж воистину королевский дар!

— Ты прав, — спокойно подтвердил Гэндальф. — Я ему не говорил, но кольчуга эта стоит дороже, чем весь Шир со всем, что в нём найдётся.

Фродо просунул руку под рубашку и погладил прохладные колечки кольчуги, однако сдержался и ничего не сказал своим спутникам. Слова Гэндальфа его ошеломили. Чтобы заплатить за его кольчугу не хватило бы всех богатств Хоббитании?! Знал ли об этом Бильбо? Наверняка! Да, он преподнес ему королевский дар. Но, вспомнив Бильбо и далекий Шир, Фродо припомнил то давнее время, когда он жил себе в Торбе-на-Круче и знать не знал, ведать не ведал про Морию, про мифрил, а главное — про Кольцо. Как ему хотелось повернуть время вспять!..

Вскоре путники уснули, и Фродо остался один на один с чёрной тишиной — он был часовым. Ему стало жутко. Сквозь невидимые арки из глубин Мории сквозняком просачивался страх. Руки хоббита похолодели, на лбу выступил пот. Два часа своего дежурства, которые показались ему годами, он напряжённо вслушивался в мёртвую тишину, однако решительно ничего не слышал, даже воображаемого эха шагов.

Его вахта почти подходила к концу, когда ему вдруг почудилось, что там, где по идее должна быть западная арка, вспыхнули две точки, похожие на два светящихся глаза. Фродо вздрогнул, потряс головой — огоньки исчезли. "Позор, — укоризненно сказал он себе. — Наверно, я просто заснул на посту". Он встал, протёр глаза и больше уже не садился, пока его не сменил Леголас.

Добравшись до одеяла, он мгновенно уснул, и на него навалился всё тот же сон: ему чудился шёпот и два светящиеся глаза, которые медленно, ужасно медленно приближаются… Он в ужасе проснулся — на его лицо падал сероватый свет, а его спутники негромко переговаривались друг с другом. Высоко над восточной аркой через потолочную щель пробивался бледный луч; далёкий слабый отсвет виднелся и через северную арку. Фродо сел.

— Доброе утро! — сказал ему Гэндальф. — Ибо над миром разгорается утро. Как видите, я был прав. Мы действительно находимся в верхних ярусах с восточной стороны Мории и ещё до вечера, пожалуй, выйдем к Великим воротам и увидим воды Зеркального в долине Темноречья.

— Да, хорошо бы, — пробормотал Гимли. — Я поглядел на Морию. Она действительно велика, но ужасна своей темнотой. И нигде ни следа моих родичей. Сомневаюсь, что Балину удалось проникнуть сюда.

После завтрака Гэндальф решил немедленно двигаться дальше.

— Мы все устали, но отдыхать полезнее на свежем воздухе, — сказал он. — Полагаю, никому из нас не хочется провести в Мории ещё одну ночь.

— Разумеется, нет! — подтвердил Боромир. — Куда нам идти? По восточному коридору?

— Возможно, — ответил Гэндальф. — Но я ещё точно не знаю, где мы. Если только я не заплутал, сейчас мы должны быть выше и севернее Великих ворот, так что отыскать к ним путь может оказаться непросто. Весьма вероятно, что восточный проход ведет в нужном направлении, но, чтобы решить, куда идти, следует оглядеться. Давайте заглянем в северный коридор. Если мы сможем добраться до окна, это здорово поможет, но боюсь, что свет падает из щели, расположенной высоко вверху.

Хранители быстро свернули лагерь, и Гэндальф повел их в северный коридор. Он был широк, и вскоре выяснилось, что свет попадает в него справа из-за полуоткрытой каменной двери. За дверью обнаружилась просторная квадратная комната. Освещена она была тускло, но путники, привыкшие к полной темноте, невольно зажмурились, когда переступили порог.

Под ногами похрупывали какие-то осколки, покрытые толстым ковром чёрно-серой пыли. В восточной стене была пробита наискось узкая шахта, заканчивающаяся почти под потолком маленьким квадратиком окна, через которое синел кусочек неба. Свет падал точно на стол в центре комнаты: прямоугольный плоский камень около двух футов высотой, прикрытый белой мраморной плитой.

— Уж не могилу ли мы нашли? — пробормотал Фродо и со скверным предчувствием склонился над плитой. К нему быстро подошёл Гэндальф. На плите были высечены руны:

— Это руны Даэрона, которыми в древности писали в Мории, — посмотрев на плиту, проговорил маг. — Здесь выбито на языках гномов и людей:

БАЛИН,СЫН ФУНДИНА,

ГОСУДАРЬ МОРИИ.

— Значит, Балин погиб, — сказал Фродо с грустью. — Я боялся, что так оно и окажется.

Гимли надвинул свой капюшон на глаза.

Глава V Мост Казад-дума

Хранители Кольца молча стояли у могилы Балина. Фродо печально вспоминал многолетнюю дружбу гнома с Бильбо и его давний приезд в Хоббитанию. Отсюда, из пыльной комнаты в глубине горы, мирная жизнь тех далёких времен казалась полузабытой волшебной сказкой.

Наконец, преодолев унылое оцепенение, путники принялись отыскивать какие-нибудь следы, которые пояснили бы участь Балина или судьбу его поданных. Под окном, напротив двери в коридор, они обнаружили ещё одну дверь. Теперь, привыкнув к дневному свету, они разглядели, что хрупкие осколки, хрустевшие у них под ногами, были костями убитых воинов; а среди костей в чёрно-бурой пыли валялись боевые топоры гномов, разбитые шлемы, треснувшие щиты и кривые мечи с воронёными клинками — излюбленное оружие горных орков.

У стен в глубоких и вместительных нишах стояли взломанные деревянные сундуки, окованные железными полосами; возле одного из них, рядом с разбитой крышкой, валялась разорванная книга. Она частично обгорела, была истыкана мечами или стрелами и так заляпана чёрными и бурыми пятнами, похожими на кровь, что почти не поддавалась прочтению. Гэндальф бережно поднял книгу и осторожно положил её на мраморную плиту. Фродо и Гимли стояли рядом с ним и следили, как он перелистывает потрескивающие, ломкие страницы, плотно исписанные разными почерками рунами Мории, Дола, а иногда и эльфийской вязью. Наконец Гэндальф поднял глаза.

— Насколько я понимаю, — проговорил он, — это летопись Балинского похода. Начата она тридцать лет назад со вступления дружины Балина в Темноречье. Страницы нумеровались по годам. На верхней проставлены цифры один — три, стало быть, недостаёт по меньшей мере двух первых страниц. Слушайте!

"Мы вытеснили орков из больших ворот и кар…" Дальше страница залита кровью и обожжена, но думаю, "..караульной на яркий солнечный свет и многих…", видимо, "уничтожили. Флои сразил вожака, но был убит стрелой." Далее пятно, после которого идёт "…Флои под травой у Зеркального озера". Две следующие строчки я прочитать не сумел. Дальше говорится: "Мы устроились в Двадцать первом чертоге в Северном крыле. Здесь…" Опять непонятно, но упоминается слово "шахта". Далее "Балин установил свой трон в Мазарбуле".

— В Летописном чертоге, — перевёл Гимли. — Полагаю, эта комната и есть Летописный чертог.

— Дальше я вообще ничего не могу разобрать, — продолжил Гэндальф, — за исключением слов "золото", "топор Дарина" и какой-то "шлем". Потом "…Балин теперь государь Мории". Тут кончается первая запись. После трёх звездочек идет уже другая рука. Я разобрал "…мы нашли истинное серебро", потом слово "искусно выкованный", а потом что-то такое… а! "мифрил". Последние две строчки гласят: "Оин…", очевидно, "отправился на поиски верхних оружейных на Третьем глубинном ярусе…", потом "…на запад", пятно, "…к воротам Остранны".

Гэндальф замолчал и перевернул ещё несколько страниц.

— Здесь примерно то же самое, — сказал он. — Записи сделаны второпях, страницы сильно повреждены, так что при этом освещении я почти ничего не могу разобрать. Некоторые вообще отсутствуют, потому что следующие помечены цифрой пять — полагаю, пятый год колонизации Мории. Ну-ка, посмотрим! Нет, они тоже слишком повреждены и запятнаны, сейчас не прочесть. Попробуем сделать это при дневном свете. Хотя… подождите! Тут идёт крупный, разборчивый почерк, записано эльфийскими рунами.

Гимли придвинулся к надгробью вплотную и через руку Гэндальфа заглянул в летопись.

— Это почерк Ори, — объявил он. — Он писал бегло, чётко и часто пользовался эльфийской вязью.

— Боюсь, что этим прекрасным почерком записаны печальные вести, — сказал маг, вглядываясь в летопись. — Первое ясное слово тут "скорбь", но конец строчки утрачен, последние буквы здесь "…чера". По-видимому, "вчера". Да, так и есть: "вчера, десятого ноября в Темноречье пал Балин, государь Мории. Он отправился в одиночестве заглянуть в Зеркальное, и прятавшийся за скалой орк застрелил его. Мы убили орка, но множество других…", пятно, "…с востока по Серебрянке". Остаток страницы так запятнан, что больше я ничего не могу разобрать, кроме "…закрыли ворота", потом "…смогли удерживать их долго, если бы…", потом, кажется, "чудовищный" и "потеря". Бедный Балин! Его царствование не продлилось и пяти лет. Интересно, что было потом, но нам сейчас некогда расшифровывать оставшиеся страницы. Вот последняя.

Гэндальф помолчал, вглядываясь в лист, вздохнул и продолжил:

— Это очень мрачная летопись. Слушайте! "Нам не выбраться. Не выбраться!. Они взяли Мост и Второй чертог. Там пали Фрар, Лони и Нали". Дальше четыре строчки так испорчены, что я разобрал только "…ушёл 5 дней назад". Последняя строка гласит; "Вода у Западных ворот поднялась до самой стены. Глубинный Страж утащил Оина. Нам не выбраться. Скоро всё будет кончено…", а потом "рок, рок в глубине". Интересно, что бы это значило? Потом торопливый росчерк эльфийскими рунами "они приближаются", и всё.

Маг снова замолчал и о чем-то глубоко задумался.

Хранители вдруг отчетливо осознали, что они стоят в комнате, где проходила последняя схватка. Всем стало не по себе.

— "Нам не выбраться", — пробормотал Гимли. — Нам ещё повезло, что вода немного отступила, а Страж спал на южной стороне пруда.

Гэндальф поднял голову и обвёл глазами Летописный чертог.

— Они обороняли разом обе двери, — сказал он, — но к тому моменту их уцелело совсем немного. Так закончилась попытка вернуть Морию! Героическая попытка, но безрассудная, ибо время для этого ещё не пришло. А теперь, боюсь, мы должны попрощаться с Балином, сыном Фундина. Пусть спит спокойно в чертогах своих отцов. Мы возьмем эту летопись, книгу Мазарбула, и попробуем разобрать её позднее. Лучше, если она будет у тебя, Гимли. Если сможешь, передай её Даину. Эта летопись заинтересует его, хотя, конечно, глубоко опечалит… Ладно, идёмте! Утро уже на исходе.

— Куда пойдём? — спросил Боромир.

— Обратно в зал, — ответил Гэндальф. — Но мы не напрасно потратили время. Теперь я знаю, где мы находимся. Это, должно быть, как и сказал Гимли, Мазарбул, Летописный чертог, то есть, Двадцать первый чертог в Северном крыле. Следовательно, из зала нам нужно идти по восточному коридору, затем свернуть на юг и спуститься вниз. Двадцать первый чертог, по идее, располагается на Седьмом уровне, то есть, шестью лестницами выше Ворот. Идёмте! Возвращаемся в зал!

Едва Гэндальф успел произнести эти слова, как в гулких глубинах Мории глухо зарокотало — Р-Р-Р-Р-О-К — и каменный пол под ногами путников содрогнулся. Они, не сговариваясь, ринулись к двери.

Р-Р-Р-Р-О-К — волна грохочущего рокота снова прокатилась по пещерам, и потом ещё раз, и ещё, и ещё — Р-Р-Р-Р-О-К, Р-Р-Р-Р-О-К, Р-Р-Р-Р-О-К, Р-Р-Р-Р-О-К, — как будто кто-то превратил недра необъятной Мории в громадный барабан. И, словно в ответ громоподобному рокоту, неподалеку резко протрубил рог, ему ответили другие рога и хриплые вопли, а потом Хранители услышали тяжелый топот.

— Они приближаются! — вскричал Леголас.

— Нам не выбраться, — пробормотал Гимли.

— Ловушка! — воскликнул Гэндальф. — Зачем я замешкался?! Мы попались, как некогда гномы. Но тогда с ними не было меня! Посмотрим…

Р-Р-Р-Р-О-К, Р-Р-Р-Р-О-К — гремела Мория, и стены комнаты явственно содрогались.

— Закройте двери и попытайтесь заклинить их! — крикнул Арагорн. — И не снимайте с себя заплечных мешков, пока в силах их держать. Нам ещё может представиться шанс прорубить себе дорогу!

— Нет! — остановил Арагорна Гэндальф. — Нам незачем запираться здесь. Оставь восточную дверь открытой! Мы отступим в эту сторону, если получится.

Снова хрипло взревел рог и раздались пронзительные вопли. Слитый топот ног быстро приближался. В ответ послышался лязг — Хранители выхватили мечи. Яррист полыхал бледным светом, и тем же светом сверкали края Разителя. Боромир навалился плечом на западную дверь.

— Подожди! Не закрывай пока! — сказал Гэндальф, шагнул к Боромиру, выпрямился во весь рост и громко выкрикнул: — Кто нарушает покой Балина, государя Мории?

Ответом ему был взрыв грубого хохота, прорезанный резкими словами команды. Р-Р-Р-Р-О-К, Р-Р-Р-Р-О-К — гремело из глубины.

Гэндальф мгновенно очутился против узкой щели и просунул в неё свой посох. Ослепительная вспышка озарила летописный чертог и коридор снаружи. Маг быстро выглянул и отпрянул обратно прежде, чем засвистели стрелы.

— Орки, — сказал он. — Целая толпа. И среди них черные урхи из Мордора, они крупнее орков и более свирепые, хотя пока держатся позади. Но за ними был кто-то ещё. По-моему, гигантский пещерный тролль, а может, и несколько, я не разглядел. Обратно в зал нам не пробиться.

— И вообще отсюда не выбраться, если они подойдут и к другой двери, — угрюмо добавил Боромир.

— С этой стороны пока тихо, — заметил Арагорн, который тем временем подошёл к восточной двери и напряженно прислушивался. — Коридор за дверью кончается лестницей, ведущей вниз. Так что в зал мы в любом случае не попадём. Но по-моему, отступать не зная куда, с погоней за плечами, очень опасно. Мы не сможем запереть эту дверь: ключа нет, запор сломан, да и открывается она внутрь. Сначала надо остановить врагов. Мы научим их бояться Мазарбула! — добавил он мрачно, пробуя остроту Андрила.

Топот раздавался уже совсем близко. Боромир налёг плечом на дверь, и тяжёлая створка захлопнулась до упора. Затем он торопливо подсунул под дверь несколько сломанных мечей и забил их, как клинья, валявшейся рядом доской. Хранители отступили к противоположной стене, но уйти пока не было возможности. Дверь сотряс тяжёлый удар, и она начала со скрипом отворяться — клинки-клинья, отъезжая назад, прочертили в полу глубокие борозды. В щель протиснулась по плечо огромная рука, покрытая зеленовато-чёрной чешуей, потом плоская беспалая ступня, такая же громадная. Снаружи царила мертвая тишина.

Боромир прыгнул вперёд и со всей силы рубанул по руке мечом, но меч со звоном отскочил вверх и, едва не вывернув гондорцу кисть, отлетел под ноги оцепеневшему Фродо. На клинке осталась зазубрина.

А Фродо неожиданно для самого себя неистово крикнул: "Шир!" — рванулся к двери и со всего размаха вонзил Разитель в безобразную ступню. Раздался громкий рёв, и ступня быстро отдернулась, — Фродо едва удержал Разитель. Стекая с клинка, на каменный пол шлёпнулось несколько чёрных капель. Боромир снова захлопнул дверь и вогнал в щель выскочившие клинья.

— Ай да Шир! — воскликнул Арагорн. — Хоббиты разят без пощады! У тебя превосходный клинок, Фродо, сын Дрого!

На дверь градом посыпались удары — по ней молотили не то молотами, не то несколькими таранами. Она затрещала, опять подалась, затем щель неожиданно раздалась, и в воздухе засвистели стрелы; однако дверь была открыта не полностью, и стрелы, не находя цели, ударялись о северную стену и бессильно валились на пол. Снова протрубил рог, и в комнату начали протискиваться орки.

Хранители не успели сосчитать врагов — бой был жаркий и яростный, но короткий. Орки, не ожидавшие такого отпора, мешая друг другу, топтались на месте. Леголас уложил двоих из лука, послав стрелы точно в горло. Орку, вспрыгнувшему на могилу Балина, перерубил ноги подоспевший Гимли; десяток прикончили Арагорн с Боромиром. Орки дрогнули и с визгом выскочили обратно за дверь. Защитники практически не пострадали, только Сэм получил легкую царапину: орк целил ему в голову, но хоббит успел вовремя пригнуться и, сделав глубокий выпад, заколол своего противника мечом из Могильника. В карих, сузившихся глазах Сэма полыхал суровый бойцовский огонь, — увидь его сейчас Тед Пескунс, он удрал бы без оглядки.

— Сейчас! — крикнул Гэндальф. — Уходим, пока не вернулся тролль!

Однако Хранители не успели отступить: только было Мерри с Пином выскочили на лестницу, как в комнату протиснулся огромный, почти в рост человека, закованный с ног до головы в чёрную кольчугу предводитель орков. Остальные сгрудились у щели за его спиной. Широкое, плоское лицо орка было смугло почти до черноты, глаза горели, как угли, из пасти свисал красный язык; в руке он держал громадное копье. Ударом столь же громадного кожаного щита он отразил меч Боромира и сбил с ног самого гондорца, с ловкостью атакующей змеи поднырнул под меч Арагорна и со страшной силой метнул копьё прямо в Фродо. Удар пришёлся в правый бок; он отшвырнул хоббита назад и пригвоздил к стене. Сэм, вскрикнув, рубанул по древку, и оно сломалось. Орк выхватил чёрный ятаган, но в это мгновение тяжёлый Андрил, сверкнув, обрушился на шлем врага, и он упал с разрубленной головой. Боромир и Арагорн рванулись к двери, но остальные орки с воем бежали.

Р-Р-Р-Р-О-К — тяжко вздохнула Мория.

— Скорей! — властно скомандовал Гэндальф. — Все на лестницу! Не то будет поздно!

Арагорн подхватил упавшего Фродо и бросился к лестнице, гоня перед собой Мерри и Пина. Следом выскочили остальные Хранители. Последним выбрался на лестницу Леголас, таща за собой упирающегося Гимли: гном, вопреки опасности, застыл у могилы Балина со склонённой головой. Боромир что есть силы потянул дверь за кольцо, и она медленно, со скрипом закрылась, но, хотя парное к дверному кольцо на косяке уцелело, запереть дверь было нечем.

— Я не ранен, — выдохнул Фродо. — Могу идти. Спусти меня!

От неожиданности Арагорн чуть не выронил хоббита из рук.

— Я думал, ты мёртв! — изумленно вскричал он.

— Нет ещё! — буркнул Гэндальф. — Но нам некогда удивляться. Все прочь отсюда! Спускайтесь! Подождите меня внизу пару минут, но если я вскоре не появлюсь — уходите! Быстро уходите по коридорам, ведущим направо и вниз.

— Мы не можем оставить тебя удерживать дверь в одиночку! — возразил Арагорн.

— Делай, как сказано! — прикрикнул Гэндальф. — Мечи здесь больше не помогут. Спускайся!

На лестнице не было оконных шахт, и они спускались в полной темноте. Кое-как добравшись до конца длинного лестничного марша, Хранители оглянулись, но ничего не увидели, только далеко вверху слабо поблескивал огонёк на вершине магического посоха. Похоже, маг всё ещё охранял закрытую дверь. Фродо с трудом перевел дыхание — ему было больно вздохнуть глубоко; он обессилено прислонился к Сэму, и тот обнял его за плечи. Хранители, не шевелясь, вглядывались в темноту. Фродо показалось, что эхо, отражаясь от покатого потолка лестничного марша, доносит до них голос Гэндальфа. Что именно бормотал маг, он не разобрал. Стены дрожали, а глубинный гром так и продолжал отбивать редко и размеренно: Р-Р-Р-Р-О-К, Р-Р-Р-Р-О-К.

Внезапно вершина лестницы озарилась ослепительно-белой вспышкой. Что-то глухо зарокотало и тяжело ухнуло. Оглушительно громыхнуло: Р-Р-Р-Р-О-К — и всё стихло. По лестнице кубарем скатился Гэндальф и растянулся на полу посреди Отряда.

— Уф, кажется, пронесло! — сказал он, тяжело поднимаясь на ноги. — Я сделал всё, что мог, но мне повстречался равный по силам противник, который чуть меня не прикончил. Нечего тут торчать! Идёмте! Пока вам придётся обойтись без света: у меня нет сил. Давайте, шевелитесь! Гимли, где ты? Пойдешь со мной впереди. Авы все не отставайте ни на шаг!

Ничего не поняв из объяснений Гэндальфа — а расспрашивать его никто не решился, — Хранители послушно двинулись за ним. Р-Р-Р-Р-О-К, Р-Р-Р-Р-О-К — снова загремело вдали. Громыхание казалось теперь приглушённым, однако оно доносилось не снизу, а как бы кралось вслед за беглецами. Никаких иных признаков преследования: торопливого топота, громких воплей или резких команд — путники не слышали. Гэндальф шагал, никуда не сворачивая, хотя им встречались поперечные галереи: коридор, по которому они сейчас шли, вёл в нужную ему сторону. Порой им попадались крутые лестницы, каждая ступеней в пятьдесят, а то и больше, позволявшие спуститься на очередной уровень. Сейчас это была главная опасность, потому что они не могли разглядеть очередного пролёта, пока он не открывался прямо под ногами, и маг, чтобы не свалиться вниз, нащупывал дорогу посохом, как слепой, — зажечь на нём огонёк он всё ещё не мог.

За час они одолели чуть больше мили и несколько раз спускались по лестницам. Погони все ещё не было слышно, и с каждым шагом в них крепла надежда на спасение. После седьмой, самой длинной лестницы, Гэндальф устало остановился.

— Становится жарко! — тяжело дыша, сказал он. — Мы должны были выйти наконец на Первый ярус. Он на уровне ворот. Пора сворачивать налево, к востоку. Надеюсь, теперь уже недалеко. Я очень устал. Мне нужен отдых. Иначе я просто не дотащусь до Ворот.

Гимли подставил ему плечо, и маг тяжело опустился на ступеньку.

— Что случилось там, у двери? — спросил его Гимли. — Ты встретил того, который тут грохочет?

— Не знаю, — ответил Гэндальф. — Я внезапно очутился перед чем-то таким, с чем мне ещё не доводилось сталкиваться. Мне не оставалось ничего другого, как запереть дверь заклинанием. Я знаю много запирающих наговоров, да чтобы правильно наложить их, требуется время, и дверь не становится от этого прочнее: открыть её нельзя, а выломать — можно.

За дверью раздавались голоса орков, и я ждал, что они её вот-вот выломают. Что они говорили, я не разобрал: их отвратительный язык очень труден для понимания. Я уловил только слово гхаш, что значит огонь. А потом в комнате появилось нечто — я ощутил это через дверь — нечто такое, чего испугались сами орки и тут же замолчали. Это нечто взялось за кольцо, и тут почуяло меня и мои чары.

Кто или что это было, я понять не сумел, но мне ещё никогда не приходилось так туго. Контрзаклинание было ужасным. Оно едва не сломило меня. Дверь мгновенно вышла из-под моего контроля и начала отворяться! Мне пришлось произнести Запретительное Заклятье, но дверь под напором противоборствующих сил разлетелась вдребезги. В комнате клубилось что-то тёмное, словно облако, и меня — к счастью! — отшвырнуло вниз, а стены комнаты, надо полагать, вместе с потолком, с грохотом рухнули.

Боюсь, что могила Балина засыпана навсегда. Надеюсь, что моего противника тоже завалило, хотя уверенности у меня нет. Но, по крайней мере, проход за нами блокирован наглухо. Ох, и вымотал меня этот поединок! Впрочем, мне уже лучше… Да, так что же с тобой, Фродо? Я, признаться, ушам своим не поверил, когда ты вдруг заговорил. В жизни ещё не чувствовал большего облегчения. Я ведь боялся, что в руках у Арагорна поразительно храбрый, но мёртвый хоббит.

— Со мной-то? Да ничего, — отозвался Фродо. — Я жив и, по-моему, невредим. Наверное, синяк остался, потому что больно, но это ещё не самое скверное.

— Что ж, — заметил Арагорн. — Могу только сказать, что хоббиты сделаны из столь твердого материала, что равного ему мне встречать просто не доводилось. Знай я это прежде, вёл бы себя в пригорянском трактире повежливее! Этот удар проткнул бы насквозь и дикого кабана!

— Ну, рад сообщить, что меня он проткнуть не сумел, — проговорил Фродо, потирая грудь. — Правда, мне почудилось, что я оказался между молотом и наковальней.

Больше хоббит ничего не сказал: ему и в самом деле было трудно дышать.

— Ты прямо как Бильбо, — сказал Гэндальф. — Как я сказал ему когда-то, ты не так прост, как кажется на первый взгляд.

Фродо так и не смог решить, был ли в этом замечании мага скрытый смысл, или нет.

Путники снова шагали по коридору. Неожиданно Гимли, отлично видевший в темноте, проговорил:

— Мне кажется, я вижу впереди свет. Только это не дневной свет. Он красный. Что бы это могло быть?

— Гхаш! — пробормотал маг. — Не значило ли это, что нижние ярусы в огне? Но деваться нам некуда, надо идти дальше.

Гимли не ошибся: вскоре уже все отчетливо различали красное свечение, трепещущее на стенах. Коридор круто пошёл под уклон, и путники увидели низкую арку. Свет бил из неё. В коридоре стало очень жарко.

Гэндальф подал им знак остановиться, вошёл под арку и на мгновение замер, — на его лице играли красные всполохи.

— Нам приготовили пышную встречу, — сказал он, поспешно отступив обратно. — Но теперь я знаю, где мы находимся. Мы достигли Первого глубинного яруса, который начинается на одну лестницу ниже Ворот. Это Второй чертог Старой Мории. Ворота совсем рядом — отсюда налево. До них не более четверти мили. К восточной стороне зала, через Мост, вверх по широкой лестнице, затем по просторной галерее в Первый чертог и наружу! А сейчас посмотрите, как нам везёт!

Путники выглянули из арки. Перед ними был ещё один просторный зал, гораздо выше и длиннее, чем тот, в котором они спали. Они находились недалеко от его восточного конца, западная сторона терялась в темноте. Посредине двумя рядами тянулись колонны, похожие на могучие каменные деревья, поддерживающие своими переплетающимися ветвями теряющийся в сумраке сводчатый потолок. На их гладких чёрных стволах плясали красные блики. Справа от арки зал рассекала широкая трещина, в которой буйно полыхало пламя. Его языки жадно лизали края и обвивали основания колонн. В горячем воздухе висели узкие полосы тёмного дыма.

— Если бы мы спустились из верхних залов по основной галерее, нас перебили бы у этой трещины, — покачав головой, заметил маг. — Будем надеяться, что нам повезло и она задержит наших преследователей. Однако времени терять нельзя. Идёмте!

Но не успел Гэндальф договорить, как их ушей снова достиг грозный рокот: Р-Р-Р-Р-О-К, Р-Р-Р-Р-О-К, Р-Р-Р-Р-О-К. Из мглы, скрывавшей западный конец зала, послышались крики и звуки рога. Р-Р-Р-Р-О-К, Р-Р-Р-Р-О-К; от накатывавшего волнами рокота трепетали языки пламени и содрогались каменные колонны.

— А теперь последний рывок! — крикнул Гэндальф. — Если снаружи светит солнце, мы спасены! За мной!

Он выскочил из арки и помчался по гладкому полу на восток. Зал оказался длиннее, чем казалось. Хранители бежали, а позади гулко разносился топот многочисленных преследователей, потом раздался многоголосый пронзительный вопль — их заметили. Забренчала сталь. Над головой Фродо просвистела стрела. Боромир глянул назад и расхохотался:

— Ишь, рассвирепели! — прокричал он. — А вот не устраивай другим ловушек!

— Смотри вперёд! — оборвал его маг. — Мост рядом! Он опасен и узок.

Внезапно Фродо увидел перед собой чёрную пропасть. Зал упирался в бездонный провал. До выхода можно было добраться только по узкой арке каменного моста без всяких перил длиной в пятьдесят-шестьдесят шагов — последний рубеж обороны гномов, если враг захватит Первый чертог и внешние коридоры. Пересечь его можно было лишь гуськом. Подбежав к мосту, Гэндальф остановился, и его окружили запыхавшиеся Хранители.

— Гимли — первый, — приказал маг. — Пин и Мерри следующие. Через мост и вверх по лестнице!

На отряд посыпались стрелы. Одна клюнула Фродо и, со звоном отскочив, упала на землю. Другая проткнула шляпу мага и теперь торчала из неё, как чёрное перо. Фродо оглянулся. За расселиной сгрудились, как роящиеся пчелы, чёрные фигуры орков — их было несколько сотен. Они размахивали длинными копьями и чёрными ятаганами, отсвечивающими красным в багровых бликах огня. Глубинный гром рокотал всё громче: Р-Р-Р-Р-О-К, Р-Р-Р-Р-О-К, Р-Р-Р-Р-О-К, Р-Р-Р-Р-О-К.

Леголас повернулся, наложил стрелу на тетиву, хотя расстояние было великовато для его маленького лука, прицелился, и вдруг стрела выпала из его разжавшейся руки. Эльф испустил вопль отчаяния. У расселины появились два громадных тролля, которые бросили поперек неё длинные каменные плиты, чтобы соорудить переход. Однако ужаснули эльфа вовсе не они. Ряды орков раздались, в страхе попятились, и за ними показалась исполинская тень, в центре которой угадывалась тёмная форма, быть может, человеческая, только гораздо выше, излучавшая свирепую мощь и распространявшая вокруг себя ужас.

У края расселины тень на мгновение замерла, и пламя приникло, словно придушенное нависшей тучей. А потом чудовищный союзник орков легко перемахнул через расселину, и огненные языки с приветственным рёвом прянули навстречу, обвили его, и в воздух поднялись клубы чёрного дыма. Черная грива человекоподобного существа, взметнувшаяся за его спиной, вспыхнула, в его правой руке блеснул клинок пламени, в левой оказалась плётка или хлыст с многочисленными хвостами.

— Ой, ой! — вопил Леголас. — Балрог! Балрог идет!

Глаза гнома остекленил ужас.

— Проклятие Дарина! — вскрикнул он и, уронив топор, закрыл лицо обеими руками.

— Балрог, — пробормотал Гэндальф. — Теперь я понимаю. — Он пошатнулся и тяжело оперся о посох. — Как неудачно! А я уже почти без сил…

Лучащаяся огнём чёрная фигура стремительно приближалась. Орки завопили и хлынули по наведенному троллями переходу. Боромир поднял рог и громко протрубил. Звук, усиленный эхом, раскатился под сводами, словно дружный клич войска. Орки дрогнули; даже Балрог на мгновение задержался. Но отзвуки эха заглохли так же внезапно, как умирает огонь свечи под порывом ветра, и враги снова двинулись вперед.

— На ту сторону! — скомандовал Гэндальф, собрав силы. — Бегите! Этот враг не по зубам никому из вас. Я должен встретить его на Мосту. Бегите!

Хранители по одному перешли мост и остановились у двери в конце зала, не в силах бросить Гэндальфа. Арагорн и Боромир, словно не слышав приказа, застыли плечом к плечу позади мага на краю пропасти.

Балрог достиг Моста. Гэндальф стоял в середине каменной арки, опираясь на посох и устало ссутулившись. В его правой руке холодно сверкал Яррист. Балрог опять замер, окружавшая его тень раздалась в стороны, как два огромных крыла. Он поднял хлыст, с треском щёлкнув всеми хвостами. Из его ноздрей вырвался огонь. Но Гэндальф не дрогнул.

— Ты не пройдёшь, — негромко проговорил он. Орки молчали; чертог затопила мертвая тишина. — Я служитель Тайного Огня, носитель пламени Анора. Ты не пройдёшь. Темный огонь не поможет тебе, пламя Удана. Возвращайся в Тень! Ты не пройдёшь.

Балрог не ответил. Огонь в нём словно потух, но тьма сгустилась. Он медленно шагнул на мост и внезапно вырос до гигантских размеров; его черные крыла, распростершиеся от стены до стены, почти закрыли светлую фигурку мага, склонившегося, как старое горное дерево под напором бури.

Из черноты сверкнул огненный меч.

Белым светом полыхнул Яррист.

Раздался резкий звон, взметнулся столб белого пламени. Балрог подался назад, выронив свой меч, рассыпавшийся багровыми каплями. Маг покачнулся, отступил на шаг и опять застыл.

— Ты не пройдёшь, — повторил он.

В один прыжок Балрог очутился на мосту. Засвистел и оглушительно хлопнул хлыст.

— Ему не выстоять одному! — внезапно воскликнул Арагорн и побежал обратно по мосту к магу. — Элендил! Я с тобой, Гэндальф!

— Гондор! — грозно бросил свой клич Боромир и прыгнул следом.

А Гэндальф поднял посох и, громко выкрикнув что-то, резко опустил его на мост. Вверх ударила ослепительная вспышка пламени. Посох разлетелся пополам и выпал из дрожащей руки мага. Мост треснул. Разлом прошёл прямо у ног Балрога, и камень, на котором он стоял, полетел в пропасть, а уцелевшая часть зависла над нею как узкий, подрагивающий язык.

С ужасным воем Балрог прянул вперед, но не дотянулся: его тень провалилась вниз и исчезла, однако, уже падая, он взмахнул хлыстом, и его длинные языки обвились вокруг колен мага, потащив к краю. Гэндальф пошатнулся, тщетно попытался ухватиться за камни и с криком — "Бегите, олухи!" — исчез в бездне.

Огни потухли, упала угольно-чёрная тьма. Парализованные ужасом путники застыли, не в силах оторвать глаз от провала. Первыми опомнились Арагорн с Боромиром. Едва они успели отступить к двери, как остатки моста с треском рухнули в пропасть. Мёртвую тишину нарушил Арагорн.

— Идёмте! — окликнул он спутников. — Теперь я поведу вас! Мы обязаны исполнить его последнюю волю. За мной!

Спотыкаясь на крутой неосвещенной лестнице, которая начиналась сразу за дверью, путники поспешно бросились за Арагорном вверх; Боромир замыкал колонну беглецов. Лестница вывела их в широкий гулкий переход. Они кинулись по нему. Фродо слышал, как всхлипывает рядом с ним Сэм, да и сам он плакал на бегу. Снизу наплывал глухой, постепенно замирающий рокот: Р-Р-Р-Р-О-К, Р-Р-Р-О-К, Р-Р-О-К … Р-О-К…

Хранители бежали. Впереди показался свет: крышу пронизывали длинные световые колодцы. Хранители побежали ещё быстрее. Они попали в светлый зал с высокими окнами на восточной стене, пересекли его, выскочили из громадного дверного проема с выбитой дверью, и внезапно увидели перед собой Великие Ворота: огромную, ослепительно сияющую арку.

В тенях за колоннами, обрамляющими арку, притаились охранявшие Ворота орки. Самих ворот давно не было. Капитан попробовал было заступить путь, но тут же упал, сражённый Арагорном; остальные орки в ужасе бежали. Хранители, не обращая на них внимания, выбежали из Ворот и запрыгали вниз по огромным, растрескавшимся от древности ступеням: порогу Мории.

Страшное путешествие завершилось. Вопреки всему они вновь очутились под открытым небом и почувствовали, как ветер обдувает их лица.

Отряд остановился только тогда, когда отошёл от Ворот на расстояние, превышающее выстрел из лука. Перед путниками открылась долина Темноречья. Мглистые горы заслоняли солнце, но впереди долина приветливо золотилась, а вверху синело просторное небо с лёгкими барашками белых облаков. Совсем недавно перевалило за полдень.

Хранители оглянулись назад. В прозрачной тени Мглистого хребта угрюмо зияла тёмная арка Ворот, из неё тянулись тонкие струи чёрного дыма. Больше ничего: долина пуста. Где-то глубоко-глубоко под землёй чуть слышно ворочался умирающий рокот: Р-Р-Р-О-К, Р-Р-О-К… Р-Р-О-К… Р-О-К…

И тут, не в силах преодолеть скорбь, Хранители дали волю слезам. Одни стояли и плакали молча, другие, рыдая, повалились на землю. Ещё раз чуть слышно вздохнули глубины — РОК — и в долине воцарилась тишина.

Глава VI Лотлориэн

— Увы, но нам пора уходить, — сказал Арагорн. Он взглянул на горы, поднял Андрил и воскликнул: — Прощай, Гэндальф! Не говорил ли я: "Если вступишь в ворота Мории — берегись"? Горе, что я оказался прав! Есть ли надежда для нас без тебя? — Повернувшись к спутникам, Арагорн добавил: — Но мы и без надежды пойдём вперёд. Быть может, за нас будет кому отомстить. Препояшьтесь, друзья, и не лейте больше слез! Идём! Нам предстоит долгий путь и многое нужно ещё сделать.

Путники вытерли слезы и огляделись. На севере долина переходила в узкое тенистое ущелье между двумя высокими хребтами, над которым сверкали три белые пика: Келебдил, Фануидхол, Карадрас. По ущелью шнурком протянулся бесконечной лестницей небольших водопадов белый поток, прыгающий с уступа на уступ, и пена туманом окутывала подножия горных хребтов.

— Видите? Это Темнореченский Каскад, — показал на уступчатое ущелье Арагорн. — Именно оттуда мы спустились бы в Темноречье, если бы нам улыбнулась удача.

— Или Карадрас оказался менее жесток, — буркнул Гимли. — Вон он, проклятый, стоит себе и ухмыляется!

Гном погрозил дальней из трёх заснеженных вершин кулаком и отвернулся.

На востоке, где продолговатое плечо гор резко обрывалось, открывались подёрнутые дымкой дали. Основной хребет Мглистых гор бесконечной полосой, покуда хватало взгляда, уходил к югу. Примерно в миле, немного ниже места, где стояли Хранители, не успевшие ещё спуститься с западного борта долины, лежало узкое овальное озеро, похожее на головку копья, всаженную глубоко в недра северного ущелья. Южный край озера освещало солнце, но его спокойные, без ряби, воды были темны той глубокой синевой, каким видится ясное вечернее небо из освещённой лампой комнаты. Иссиня-лазоревый овал озера обрамляли ярко-зелёные луга.

— Это Зеркальное, глубокий Келед-зарам, — грустно проговорил Гимли. — Помните, он сказал тогда: "Пусть его вид доставит тебе радость! Однако мы не сможем остаться в этой долине"? И вот, я увидел Зеркальное, но чувствую, что нескоро вновь сумею обрадоваться чему-нибудь… потому что это мне придётся пройти мимо, а он обречён остаться здесь навсегда.

Хранители шагали по древней дороге, мощёной растрескавшимися, местами сдвинувшимися плитами; трещины в плитах и стыки между ними поросли вереском и колючим утесником, так что временами дорога сужалась до узкой тропки, но все ещё было заметно, что некогда это был основной тракт, ведший от Ворот к низинным землям Гномьего царства. Возле дороги то справа, то слева, виднелись разрушенные каменные сооружения и поросшие травой курганы, увенчанные тонкими берёзами или вздыхающими под ветром елями. Вскоре дорога круто свернула на восток, подведя Хранителей прямо к зелёному берегу Зеркального, там, где стояла одинокая колонна. Вершина её была разрушена.

— Это Даринский Столп! — воскликнул Гимли. — Я не могу пройти мимо, так и не взглянув на него!

— Тогда поспеши! — сказал Арагорн, оглядываясь на Ворота. — Солнце скроется рано. Возможно орки и не выйдут из пещер до глубоких сумерек, но к ночи нам надо быть уже далеко. Месяц совсем постарел, так что сегодня будет темно.

— Пойдём со мной, Фродо! — крикнул гном, спрыгивая с дороги. — Ты обязательно должен увидеть Келед-зарам.

И Гимли побежал по длинному, поросшему короткой травой склону, к озеру. Фродо побрёл за ним: несмотря на боль от раны и усталость: синяя неподвижная вода манила его. Следом за хозяином пошёл и Сэм.

Возле колонны Гимли задержался и, когда подошли хоббиты, сказал:

— Этот столп отмечает место, откуда Дарин впервые заглянул в Зеркальное.

На растрескавшейся, выветрелой колонне виднелись руны, но время заровняло надпись так, что она уже не поддавалась прочтению.

— Давайте заглянем в озеро и мы! — предложил Гимли.

Они склонились над тёмной водой. Сначала совсем ничего не было видно, потом в глубокой синеве медленно проступили отражения окружавших долину гор с возвышающимися над ними, как белые плюмажи, пиками, а выше них — небо с мерцающими блёстками звёзд, словно на дно озера просыпали горсть драгоценных камней, — хотя солнце ещё ярко светило над головами путников. Своих отражений они так и не разглядели.

— О, прекрасный и дивный Келед-зарам, — благоговеенно проговорил Гимли. — Здесь лежит Корона Дарина и ждет его пробуждения. Прощай!

Гном поклонился, отвернулся от озера и пошёл вместе с хоббитами обратно к дороге.

— Что ты там видел? — спросил Пин Сэма.

Но глубоко задумавшийся Сэм ничего не ответил.

Дорога свернула к югу и, быстро спускаясь, вывела путников из сжатой отрогами долины. Оказавшись немного ниже озера, они подошли к глубокому источнику, чистому, как хрусталь, через каменный край которого переливался поток и бежал, сверкая и бурля, по скалистому руслу с отвесными стенками.

— Это родник, дающий начало Серебрянке, — сказал Гимли. — Не пейте из него! Ключ холоден, как лед.

— Скоро он вбирает в себя воды других горных ручьёв и становится быстрой речкой, — добавил Арагорн. — Наш путь будет идти вдоль неё много миль, ибо я поведу вас дорогой, которую наметил Гэндальф. И для начала я надеюсь достигнуть вон тех лесов, где Серебрянка впадает в Великую Реку.

Хранители посмотрели в указанном направлении и увидели перед собой поток, который устремлялся вниз по долине и бежал по подгорной равнине все вперёд и дальше, пока не терялся в золотистой дымке.

— Там лежат леса Лотлориэна! — с радостным волнением подхватил Леголас. — Это самое прекрасное место из всех, где живёт мой народ. Нигде нет деревьев, подобных тем, что растут здесь, ибо осенью их листья не опадают, но становятся золотыми. И лишь весной, когда лопаются почки, опадают они, а на ветвях, одновременно с новыми листьями, распускаются золотисто-жёлтые цветы, и тогда пол лесных чертогов устлан золотом, и золотом крыты их своды, и серебряные колонны поддерживают их, ибо стволы покрыты гладкой серебристой корой. Так поют у нас в Лихолесье. Я был бы сердечно рад оказаться под сводами этого леса весной!

— Я буду сердечно рад оказаться под ними даже зимой, — сказал Арагорн. — Но до Золотых Лесов еще идти и идти. Поспешим!

Арагорн размашисто шагал вперед, и Сэм с Фродо начали отставать. Они ничего не ели с раннего утра. У Сэма от ссадины, оставленной ятаганом, поднялся жар и кружилась голова; а вместе с тем после жаркой Мории его прохватывала на ветру дрожь, даром что в небе сияло солнце. Фродо хрипло и часто дышал, каждый шаг давался ему всё с большим трудом.

Через полчаса, посмотрев назад и увидев, что хоббиты очень отстали, Леголас тревожно окликнул Арагорна. Тот обернулся и побежал к отставшим, позвав с собой Боромира. Остальные Хранители сразу остановились.

— Прости, Фродо! — сокрушённо воскликнул Арагорн. — Сегодня так много всего произошло и я так спешил увести вас от Мории, что совсем забыл, что ты ранен, и Сэм тоже. Ты должен был напомнить! Конечно же, мы просто обязаны были первым делом задержаться и перевязать ваши раны, даже если бы нас преследовали все орки Мории! Ну а теперь потерпите ещё немного. Впереди есть удобное для привала место, и там я сделаю всё, что смогу… Помоги, Боромир! Мы понесём их.

Вскоре путники увидели другой ручей, текущий с запада и со звонким журчанием впадавший в быструю Серебрянку. А потом они вместе с плеском переливались через обомшелый порог и ныряли в укромную лощину, которую обступили невысокие ели с опущенными лапами; её крутые склоны сплошь поросли душистым папоротником и черникой, а по ровному дну весело прыгали по блестящим голышам воды разросшегося потока. Здесь и устроили привал. Было уже три часа пополудни, а Хранители отошли от Ворот всего на несколько миль. Солнце начинало клониться к западу.

Пока Гимли с двумя молодыми хоббитами собирали сушняк, разводили костер и кипятили воду, Арагорн осматривал раны Сэма и Фродо. Ссадина Сэма была неглубокой, но выглядела скверно, и Арагорн с беспокойством склонился над ним. Однако осмотр его явно обрадовал:

— Тебе повезло! — сказал он Сэму. — Многие расплачивались гораздо серьёзней за своего первого убитого орка. Ты был ранен чистым клинком, а орки нередко мажут свои ятаганы очень сильными ядами. Эту-то ранку я быстро залечу. — Арагорн порылся в своей сумке и достал несколько засохших листьев. — Это листья ацеласа, которые я нарвал неподалёку от Заверти, — пояснил он. — Сухие, они действуют слабее, чем свежие, но твою-то ссадину, думаю, исцелят. Положи их в кипяток, а когда он остынет, промой рану, а я потом перевяжу. Ну, теперь твоя очередь, Фродо!

— Я в порядке, — объявил хоббит, не давая Арагорну снять с него плащ. — Я просто устал и очень проголодался. Отдых и еда меня полностью вылечат.

— Нет уж! — возразил Арагорн. — Оказаться между молотом и наковальней — не шутка. Надо же посмотреть на результаты! Я до сих пор дивлюсь, что ты вообще жив остался.

Он бережно снял с Фродо жакет, рубашку… ахнул от изумления, а потом рассмеялся. Кольчуга мерцала, как Серебрянка под солнцем. Арагорн осторожно снял её, слегка встряхнул — и драгоценные камни радужно сверкнули, а шорох тонких кольчужных колец напомнил ему шум летнего дождичка.

— Взгляните, друзья! — воскликнул он. — Шкурка хоббита сгодится принцу эльфов нарядиться! Если бы средиземские охотники знали, что у хоббитов такая редкостная шкурка, они бы толпами стекались в Хоббитанию.

— И стрелы искуснейших охотников Средиземья не причинили бы хоббитам ни малейшего вреда, — изумлённо разглядывая кольчугу, заметил Гимли. — Это же кольчуга из мифрила! Мифрила!!! А такой великолепной работы я, признаться, ни разу не видел — даже и не знал, что такое возможно. Не об этой ли кольчуге говорил Гэндальф? Тогда он, по-моему, её недооценил. Но она была подарена очень кстати!

— То-то я думал, — вмешался Мерри, — чем это вы с Бильбо безвылазно занимаетесь? А он, оказывается, собирал тебя в путь. Какой замечательный старикан! Надеюсь, нам ещё выпадет случай рассказать, что его подарок спас Фродо от смерти.

Там, где о кольчугу ударилось копьё, мифрильные кольца, продавив подкольчужник — рубашку из тонкой эластичной кожи — впились в тело. Вся правая сторона груди потемнела от удара, а на боку вздулся огромный синяк. Левый бок тоже пострадал, когда Фродо с силой бросило на стену. Пока остальные готовили еду, Арагорн промыл хоббиту все его синяки и кровоподтёки взваром из ацеласа. Над укрытой от леса поляной повис острый аромат, и вскоре Хранители с радостью ощутили, что их усталость быстро проходит. Фродо почувствовал, что ему стало легче дышать; однако синяки от удара копьём долго не рассасывались и болели много дней, мешая свободно двигаться. Арагорн сделал ему мягкую перевязку.

— Кольчуга поразительно лёгкая, — сказал он хоббиту. — Одень её снова, если можешь. Я рад, что у тебя оказалась такая рубашка. Не снимай её даже на ночь… разве только попадёшь туда, где временно будешь в безопасности. Но таких случаев до самого конца твоего пути выпадет немного.

Подкрепившись, Хранители затушили костёр и постарались скрыть все следы своего краткого привала. Потом они выбрались из лощины и снова зашагали по дороге. Они не успели отойти далеко, как солнце скрылось за западными хребтами, и по склонам гор поползли длинные тени. У их подножья сгустились сумерки, а ложбины затянуло поднявшимся туманом. И лишь на востоке бледный вечерний свет еще робко озарял серую равнину впереди и щёточку далекого леса. Теперь, когда Сэм и Фродо приободрились, Отряд мог двигаться довольно быстро, и путники шли ещё часа три, сделав лишь одну короткую передышку.

Долину окутала ночная тьма. В небе ясно поблёскивали звёзды, однако постаревший месяц ещё не взошёл. Фродо и Гимли, чутко прислушиваясь к ночи, шагали последними. Всё было тихо. Наконец Гимли нарушил тишину.

— Только ветер шумит, — сказал он. — Поблизости ни одного гоблина, или я глух, как пень. Может быть, орки просто хотели выгнать нас из Мории и только, а про наш поход — про Кольцо — они и знать не знают, да и знать не желают? Правда, когда они хотят отомстить за убитого капитана, то спускаются с гор и преследуют врагов многие лиги.

Фродо не ответил. Он посмотрел на Разитель — клинок не светился. Но ведь он определённо что-то слышал, или ему показалось? С тех пор, как путников накрыла ночь, он снова услышал позади быстрое шлёпанье босых подошв. Вот и сейчас слышит! Хоббит быстро обернулся, и ему почудилось, что над дорогой плывут две светящиеся точки. Но в то же мгновение эти точки скользнули в сторону и исчезли.

— Что случилось? — насторожился гном.

— Не знаю, — ответил Фродо. — Мне показалось, что я слышал шаги, а сейчас вот видел какие-то светящиеся точки, очень похожие на два горящих глаза. С тех пор, как мы вступили в Морию, мне уже не в первый раз это кажется.

Гимли остановился и приник ухом к земле.

— Я ничего не слышу, кроме ночной беседы травы и камней, — сказал он Фродо. — Пойдём! А то мы и так отстали.

В лица путников дул холодный ветер, ночные тени впереди уплотнились, и они услышали непрерывный шёпот листвы.

— Лотлориэн! — возликовал Леголас. — Это Лотлориэн! Мы вступили под своды Золотого Леса. Как жаль, что сейчас зима!

Перед путниками вздымались на фоне ночи высокие деревья, затеняющие своими раскидистыми ветвями дорогу и бегущую сбоку от неё речку. В неярком свете звёзд их стволы казались серыми, а шелестящая листва отливала рыжеватым золотом.

— Лотлориэн! — радостно подхватил Арагорн. — Как же я рад вновь слышать шёпот ветра в его ветвях! Мы сейчас всего в пяти лигах от Ворот, но можем не идти дальше. Будем надеяться, что этой ночью силы эльфов защитят нас от преследующей опасности.

— Если только эльфы ещё живут здесь, а не покинули этот тускнеющий мир, — буркнул Гимли.

— Прошло много времени с тех пор, как мой народ навещал эти леса, оставленные нами давным-давно, — сказал Леголас. — Но я слышал, что Лориэн еще не покинут, ибо в нём заключена тайная сила, отвращающая зло от здешнего края. Однако его обитатели показываются редко, и, быть может, живут ныне глубоко в чащах, далёких от северных границ.

— Да, они живут глубоко в лесу, — подтвердил Арагорн и глубоко вздохнул, словно вспомнив о чём-то. — Этой ночью нам придется рассчитывать лишь на себя. Давайте пройдем немного вперёд, а потом свернем в лес и поищем подходящее для ночлега место.

Он повернулся и зашагал было по дороге, однако Боромир, стоявший в нерешительности, не тронулся с места.

— А другого пути здесь нет? — спросил он.

— Может ли быть путь прекрасней? — удивился Арагорн.

— Да, обычный путь, даже если он ведёт через частокол мечей, — отрывисто бросил Боромир. — До сих пор этот Отряд следовал лишь неведомыми тропами, и пока ни к чему хорошему это не привело. Вопреки моей воле вошли мы в тень Мории, и потеряли того, кто нас вёл. Так теперь и тебе не терпится сгинуть? Войти в Золотой Лес нелегко, а выбраться из него невредимым — невозможно, — вот что говорят у нас в Гондоре.

— Скажи лучше не невредимым, а неизменным, — тогда, быть может, ты и окажешься прав, — ответил Арагорн. — Однако сильно же, Боромир, угасла былая мудрость Гондора, если в этом городе начали плохо отзываться о Лотлориэне! Как бы то ни было, для нас нет иного пути — если ты не хочешь возвращаться в Морию, подниматься без дороги в горы или плыть в одиночку по Великой Реке.

— Тогда веди, — сказал Боромир. — Но помни: Лес тоже опасен!

— Опасен, — согласился Арагорн. — Прекрасен, но опасен — для зла. И для тех, кто несёт зло в себе. Следуйте за мной!

Они углубились в Лес всего на милю, как вышли к другому потоку, который быстро сбегал с лесистых западных склонов предгорий. Справа от них среди теней послышался плеск его порогов. Тёмные быстрые воды текли поперек дороги и мутным водоворотиком, над которым нависали древесные корни, сливались с Серебрянкой.

— Это Нимродель! — воскликнул Леголас. — Немало песен сложено о ней в давние времена Лесными эльфами, и мы, живущие на севере, до сих пор поём их, не в силах забыть радугу над её водопадами и золотые цветы, плывущие в её пене. Сейчас темно, и Мост Нимродели разрушен. Подождите, я спущусь к воде, ибо говорят, что эта река исцеляет грусть и снимает усталость. — Эльф спустился по крутому берегу, вошёл в воду и крикнул спутникам: — Здесь неглубоко! Спускайтесь и вы! Давайте переправимся на другой берег. Там мы сможем отдохнуть и, быть может, под говор водопада нам всем удастся спокойно уснуть, забыв о горе.

Путники гуськом спустились вслед за Леголасом и тоже вошли в реку. Фродо немного постоял у берега, не мешая воде омывать его усталые ноги. Она была холодной и удивительно чистой. Он пошёл вперед и, когда вода поднялась до колен, ощутил вдруг, что с него смыта не только дорожная пыль, но и все тяготы долгого пути.

Перейдя речку, Хранители расположились на отдых и немного подкрепились, а Леголас рассказал им несколько преданий лихолесских эльфов о Лотлориэне, о свете солнца и звёзд над полянами у берегов Великой Реки, когда мир еще не знал Тени.

Когда он умолк, в ночной тишине послышался музыкальный шум водопада, и постепенно Фродо стало казаться, что он различает в нём голос, поющий под журчание воды какую-то песню.

— Слышите голос Нимродели? — спросил Леголас. — Я спою вам песнь о деве Нимродель, которая носила то же имя, что эта река, и когда-то, очень давно, жила на её берегах. Прекрасно звучит эта песнь на нашем лесном наречии, но в Раздоле я слышал, как её пели и на всеобщем языке.

Тихим, едва слышным среди шёпота листвы над их головами голосом, он начал:

Эльфийская дева когда-то жила,

Прекрасней лучистой звезды.

Ведь звёздам днём не сиять никогда,

Не знать её белизны.

На лбу её сверкал талисман,

А кудри блистали ярче

Мерцанья лучей в Лаурендориан,

Бледного золота жарче.

Струились кудри её по плечам,

А поступь была так легка,

Как ветра полёт по цветущим лугам,

Как танец мотылька.

У перекатов реки Нимродель

Песня её звучала,

И серебристых звуков капель

В рябящую воду стекала.

Где ныне она, не знает никто…

Какая её скрыла тень?

В горах, от мест родных далеко,

Потеряла своих Нимродель.

У причала серый эльфийский корабль

Под прикрытьем холодных скал,

Поднимаясь и падая вместе с водой,

Много дней её ждал.

Но северный ветер грозно взревел

Ненастной ночною порой,

От берега серый корабль оторвал

И с отливом повлёк за собой.

Когда рассвета лучи замерцали,

Земля была далеко.

Седые валы горизонт закрывали,

Гривы взметнув высоко.

Амрот взглянул на берег, исчезший

Среди бескрайних зыбей,

И проклял неверный корабль, решивший

Нести его от Нимродель.

В древности был он эльфом державным,

Господином чащоб и лощин,

Где листва золотая пологом вечным

Украшала Лаурелин.

С кормы он в море чайкой метнулся

Быстрей, чем стрела с тетивы,

И в бурлящую пену глубоко окунулся,

И грозно взревели валы.

Как лебедь, плыл он среди зыбей,

В волосах его ветер пел,

И пена кипела вкруг мощных плечей,

А ветер навстречу летел.

Слов не знает вода морей,

Средиземья же берега

Не доносили до эльфов вестей

Об Амроте никогда.

Тут голос Леголаса задрожал.

— Я не могу петь дальше, — сказал он. — Это только небольшой отрывок, я многое забыл. Песнь очень длинная и печальная, ибо повествует, как Лотлориэн, Лориэн Цветущий, постигло горе, когда гномы разбудили в горах зло…

— Гномы не совершали никакого зла! — перебив Леголаса, воскликнул Гимли.

— Я и не сказал — совершили, — печально откликнулся эльф, — но зло пришло. И тогда многие эльфы из рода Нимродели покинули свои жилища и ушли к Морю, а она заблудилась далеко на юге, в Белых горах, и не пришла на корабль, где ждал её Амрот — её возлюбленный. Но весной, когда ветер шелестит молодой листвой, эхо её голоса и поныне звучит у водопадов, которые носят её имя. А с южным ветром от Моря доносится голос Амрота, потому что Нимродель впадает в Серебрянку, которую эльфы зовут Келебрант, а она — в Андуин Великий, а Андуин течёт к югу и вливается в залив Дивногорье, откуда отплыли эльфы Лориэна. Но ни Амрот, ни Нимродель никогда не вернулись.

Говорят, — помолчав, продолжил Леголас, — что Нимродель жила неподалёку от водопадов на ветвях дерева, ибо таков был, а может быть, и сейчас есть, обычай эльфов Лориэна. Поэтому их называют галадрим, Древесный народ. В глубине их лесов растут редкостно могучие деревья. До того, как пришла Тень, Лесной народ весь ни жил под землёй, как гномы, ни строил каменных крепостей…

— Должен признаться, — подал голос Гимли, что даже в эти грозные дни я чувствовал бы себя спокойней на дереве. — Он покосился в сторону Темноречья, а затем глянул в крышу тёмных сучьев над головой.

— Гимли прав, — сказал Арагорн. — Построить крепость мы не можем, так что попробуем, как народ галадрим, забраться на дерево. Мы и так сидели у самой дороги дольше, чем стоило.

Хранители не стали возвращаться на дорогу, а углубились в лесные тени, пройдя вдоль берега горной речки на запад, прочь от Серебрянки. Недалеко от перекатов Нимродели у группы особенно мощных деревьев, чьи нижние сучья простирались на всю ширину потока, а высота вообще не угадывалась, Леголас остановился и предложил своим спутникам:

— Подождите, я сейчас заберусь и посмотрю, не удастся ли скоротать здесь ночь. Клянусь корнями и сучьями, в лесу я как дома, хотя такие деревья вижу впервые и слышал о них разве что в песнях. Это мэллорны, те самые, что расцветают золотисто-жёлтыми цветами. Но мне еще ни разу не доводилось влезать на них. Сейчас посмотрим, какова у них крона.

— Не знаю, как ты, — отозвался Пин, — а я не умею спать на деревьях, даже таких, о которых поётся в песнях. Я ведь не птица!

— Тогда вырой нору, — предложил ему Леголас, — как принято у твоего народа. Только, если хочешь спрятаться от орков, не теряй времени и зарывайся поглубже!

Эльф подпрыгнул, ухватился за сук… но, тотчас отпустив его, соскочил на землю. Ибо сверху, из золотистой тьмы, раздался повелительный оклик:

— Даро!

— Не шевелитесь! — шепнул Хранителям Леголас, прижимаясь к стволу. — Молчите!

Вверху послышался мелодичный смех, а потом другой, негромкий, но звонкий голос произнёс несколько эльфийских фраз. Фродо почти ничего не понял, ибо язык Лесного народа к востоку от гор, на котором они общаются друг с другом, не похож на наречие Запада. Леголас взглянул вверх и ответил на том же языке.

— Кто они и что они говорят? — спросил Мерри.

— Эльфы! — мгновенно догадался Сэм. — Ты что, не слышишь, какие у них голоса?

— Да, это эльфы, — подтвердил Леголас. — По их словам, ты так громко пыхтишь, что тебя и зажмурившись можно подстрелить. — Сэм поспешно зажал себе рот ладонью. — А ещё они говорят, что бояться нечего. Они уже давно наблюдают за нами. Они услышали мой голос за Нимроделью и узнали во мне их северного сородича, поэтому позволили нам перейти реку, а потом слышали мою песню. Они просят меня подняться вместе с Фродо — похоже, кое-что знают о нём и о нашем походе. Остальных просят пока подождать внизу, у ствола, и покараулить, пока они решат, что делать дальше.

С дерева спустили верёвочную лестницу. Серебристо-серая, мерцающая в темноте, сделанная из тонкого шпагата, она, как вскоре убедились Хранители, была вместе с тем необычайно прочной. Леголас проворно взбежал по лестнице; Фродо поднимался осторожно и медленно; за хозяином взбирался преданный Сэм, стараясь дышать как можно тише. Нижние ветви мэллорна расходились от ствола в стороны и вверх, а потом, подобно гигантскому цветку, разветвлялся вкруговую сам главный ствол; среди этих ветвей была сооружена платформа из досок — или, как говорили в те дни, пол; эльфы называли ее талан — с отверстием посередине для верёвочной лестницы.

Добравшись до платформы, Фродо и Сэм увидели, что Леголас сидит с тремя лориэнскими эльфами, неожиданно вынырнувшими из теней, ибо когда они сохраняли неподвижность, серые эльфийские плащи превращали их в невидимок. Эльфы встали, и один из них открыл маленький фонарик, давший тонкий серебряный луч. Он поднял его, разглядывая лица Фродо и Сэма, затем снова прикрыл свет и произнес по-эльфийски слова приветствия. Фродо с запинкой ответил.

— Добро пожаловать, — снова заговорил эльф уже на всеобщем языке, но довольно медленно. — Мы живём ныне в самой глубине Леса и редко принимаем у себя гостей, потому почти забыли всеобщий язык. Даже наши северные сородичи, и те теперь отделены от нас. Помнят всеобщий язык только наши разведчики, которые часто покидают Лес, чтобы следить за врагами и узнавать последние новости. Я разведчик. Меня зовут Халдир. А мои братья, Рамил и Орофин, почти не знают всеобщего языка.

Эльфы, услышав свои имена, учтиво, но молча, поклонились хоббитам.

— Но мы слышали о вашем приходе, — продолжил Халдир, — ибо посланцы Элронда, возвращаясь по Темнореченскому Каскаду, прошли у границ Лориэна. Мы не слышали о… хоббитах, или невысокликах, много долгих лет и даже не знали, что кто-то из них ещё живет в Средиземье. Вы не кажетесь опасными! И, поскольку вы пришли с эльфом из нашего рода, мы готовы дружески принять вас, как просил Элронд, хотя и не в нашем обычае пропускать чужаков через наши земли. Но сегодняшнюю ночь вам придётся провести здесь. Сколько вас?

— Восемь, — ответил Леголас. — Я, четверо хоббитов и два человека, один из которых Арагорн, друг эльфов из рода нуменорцев.

— Имя Арагорна, сына Арахорна, известно в Лориэне, — подтвердил Халдир. — Ему дарована благосклонность нашей Владычицы. Это всё прекрасно. Но ты назвал мне только семерых.

— Восьмой — гном, — сказал Леголас.

— Гном! — нахмурился Халдир. — Это плохо. Мы не имеем дела с гномами с начала Тёмных дней. Им запрещён вход в нашу страну. Я не могу пропустить его.

— Но он ведь из Одинокой Горы, подданный Даина и в дружбе с Элрондом, — сказал Фродо. — И Элронд сам избрал его в члены Отряда. Он доблестен и не знает, что такое вероломство.

Халдир принялся совещаться с братьями, изредка спрашивая о чём-то Леголаса; тот отвечал им на лесном наречии, и Фродо не понял, про что они говорят. Наконец Халдир повернулся к хоббитам.

— Ладно, мы нарушим наши обычаи ради него, хоть и неохотно, — сказал он. — Если Арагорн и Леголас поручатся за гнома и будут внимательно за ним следить, мы пропустим его в Лотлориэн. Но ему придётся идти с завязанными глазами. Однако разговаривать больше некогда. Вашим нельзя оставаться на земле. Вдоль реки уже давно расставлены наши посты — с тех пор, как мы заметили огромные отряды орков, двигавшихся вдоль края гор к Мории с юга. А у лесных границ воют волки. Если вы действительно вырвались с боем из Мории, значит опасность рядом. Завтра рано утором вы пойдёте дальше. А пока хоббиты будут ночевать здесь — мы не боимся их! На соседнем дереве есть ещё один талан. Там разместятся остальные. Ты отвечаешь за них, Леголас! Если что, зови нас. И приглядывай за этим гномом!

Леголас тут же спустился вниз, чтобы передать слова Халдира. Вскоре послышалось громкое сопение, и Мерри с Пином вылезли на платформу. Обоим было явно не по себе.

— Мы захватили ваши одеяла, — немного отдышавшись, проговорил Мерри. — Остальной багаж Бродяжник припрятал в груде листьев.

— Зря вы тащили их сюда, — сказал Халдир. — На вершине дерева зимой холодно, хотя сегодня ветер с юга, но наше угощение прогонит озноб, и кроме того найдутся запасные шкуры и плащи.

Хоббиты, конечно, не отказались и от второго (гораздо более вкусного!) ужина; а поев, завернулись не только в подбитые мехом плащи эльфов, но и в собственные одеяла, и попытались уснуть, да не тут-то было! Хоббиты не любят забираться высоко и никогда не устраивают спален наверху, потому что в их, как правило, одноэтажных домах, попросту нет никакого "верха". А у "пола" в кроне мэллорна мало того, что не было стен, — не было даже перил по краям, только переносной плетень из прутьев, который защищал часовых от ветра. Вот и попробуй усни в такой спальне!

— Не проснуться бы на земле, — пробормотал Пин.

— Если я засну, — откликнулся Сэм, — то не проснусь, даже если грохнусь о землю. Да разве на такой высотище уснёшь? — добавил он сонно и тут же начал похрапывать.

Некоторое время Фродо лежал и смотрел, как мерцают сквозь бледную крышу дрожащей листвы звёзды. Рядом спокойно посапывал Сэм. В темноте угадывались фигуры двух эльфов, которые неподвижно сидели, обхватив руками колени, и о чём-то перешёптывались. Третий спустился с "пола", чтобы нести свою вахту на одном из нижних сучьев. Наконец, убаюканный шелестом веток над головой и ласковым журчанием Нимродели, Фродо закрыл глаза и уснул, и грезилась ему песня Леголаса.

Проснулся он поздней ночью. Остальные хоббиты крепко спали. Ни одного эльфа на талане не было. Сквозь листья тускло просвечивал рогатый месяц. Ветер стих. Где-то неподалеку слышались хриплые голоса, мерный топот и звон металла. Постепенно звуки отдалились, некоторое время ещё доносились откуда-то с юга, потом окончательно потерялись в глубине леса.

Внезапно над центральным отверстием талана показалась чья-то голова. Фродо рывком сел и увидел, что это эльф в сером капюшоне. Он смотрел на хоббитов.

— Что случилось? — шёпотом спросил Фродо.

— Ирч! — коротко шепнул в ответ эльф и забросил на платформу свёрнутую лестницу.

— Орки! — повторил Фродо. — Что они делают?

Но эльф уже исчез.

Хоббит больше ничего не слышал. Теперь даже ветер не шуршал листвой, и водопад словно замолчал. Фродо сидел, зябко закутавшись в одеяла. Он был рад, что орки не застигли их на земле, но ведь и дерево — не такая уж хорошая защита, разве что листвой укрывает. Ведь говорят, что нюх у орков, как у собак, только они, в отличие от последних, еще и лазать умеют. Хоббит вытащил из ножен Разитель — клинок светился голубоватым светом, но постепенно тускнел и вскоре окончательно померк. И все же Фродо не покидала тревога, мало этого — она росла. Он встал и, подкравшись к отверстию для лестницы, осторожно заглянул в чёрную дыру. Ему не удалось ничего разглядеть, но он был почти уверен, что слышит, как кто-то тихо шевелится у основания ствола.

Не эльф, поскольку лесной народ движется практически бесшумно. Потом до него донеслось тихое сопение и шорох, словно кто-то карабкается вверх по стволу. Фродо, затаив дыхание, пристально вглядывался во тьму.

Кто-то действительно приближался; его дыхание с тихим свистом вырывалось сквозь стиснутые зубы. А затем у самого ствола, Фродо разглядел два слабо светящиеся глаза. Они замерли на месте и, не мигая, уставились на хоббита. А потом вдруг отвернулись, вкруг ствола скользнула еле различимая тень и исчезла.

А из тьмы вдруг вынырнул лориэнец Халдир. Легко, почти не касаясь ветвей, он вскарабкался вверх и удивлённо сказал:

— К вам тут наведался странный пришелец. Не орк. Он удрал, стоило мне только коснуться ствола. Похоже, что очень осторожный, и уж больно ловок лазать, — не будь этого, я подумал бы, что это кто-то из вас, хоббитов.

Я не решился его пристрелить, ибо он мог перед смертью вскрикнуть, а мы не можем рисковать. Совсем рядом прошёл большой отряд орков. Они переправились через Нимродель — проклятие их поганым ногам в её чистых водах! — и двинулись вдоль неё по старой дороге. Наверное, что-то учуяли, поскольку долго рыскали у места, где вы сидели. Мы втроём не в силах противостоять сотне, поэтому отправились вперёд и. подражая вашим голосам, заманили их поглубже в лес.

Орофин поспешил к нашим за подмогой. Ни один орк не выйдет из Лориэна. А завтра, ещё до вечерней зари, у северных границ будут дежурить сильные отряды. Вас же отправим к югу сразу, как рассветёт.

На востоке забрезжил день. Лучи зимнего солнца, золотясь в листве мэллорна, напомнили хоббитам прохладную летнюю зарю в их далекой Хоббитании. В просветы между колышущимися ветвями проглядывало бледно-голубое небо. Глядя в проём между сучьями с южной стороны платформы, Фродо видел всю долину Серебрянки, похожую на тихо волнуемое свежим ветром девственно золотистое море.

Хранители быстро собрались в путь и двинулись по холодку раннего утра вслед за Халдиром и Рамилом.

— Прощай, Нимродель! — воскликнул Леголас.

— Прощай! — повторил это слова и Фродо, оглянувшись на пенистую воду среди серебристых стволов и подумав, что вряд ли ему доведётся снова увидеть столь прекрасную речку и услышать её немолчный мелодичный говор.

Они вернулись на прежнюю дорогу, что вела вдоль западного берега Серебрянки, и некоторое время шли по ней к югу. Земля была истоптана орками. Но вскоре Халдир свернул в деревья и остановился в их тени на речном берегу.

— С той стороны один из наших, — сказал он, — хотя вы его и не видите.

Эльф тихо свистнул по-птичьи, и из зарослей молодых деревьев выступил часовой в сером плаще, но с откинутым капюшоном. Под лучами утреннего солнца его волосы отливали золотом. Халдир искусно перебросил через реку свёрнутый в бухту серебристый канат. Эльф поймал его и привязал к дереву.

— Воды Келебранта в этом месте очень холодны, глубоки и быстры, — сказал Халдир. — Так далеко к северу мы стараемся не заходить в них. Но в нынешние тревожные дни опасно строить постоянные мосты. Смотрите, как мы переходим реку! — Он туго натянул канат, крепко привязал его к дереву, а потом спокойно, словно по дороге, прошёлся над речкой туда и обратно.

— Я с лёгкостью пройдусь по верёвке, — сказал Леголас. — Но как быть тем, кто не обладает подобным умением? Неужели им придётся переправляться вплавь?

— Нет! — ответил Халдир. — У нас есть ещё две веревки. Мы натянем их на уровне плеч и пояса над первой, и, держась за них, наши гости спокойно переправятся.

Когда этот шаткий мост был сделан, хранители перешли на восточный берег — одни медленно, с большим трудом, другие немного быстрей и свободней. У хоббитов лучшим канатоходцем оказался Пин: он уверенно шагал вперёд, держась только одной рукой, только старался не отрывать глаз от противоположного берега и не смотреть вниз. А Сэм шёл медленно, мелкими шажками, крепко ухватившись за канат обеими руками и не отрывая глаз от белёсой, бурлящей водоворотами воды, будто это горная бездна. На берегу он с облегчением вздохнул и воскликнул:

— Век живи — век учись, как говаривал обычно мой старик! Правда, он всю жизнь копается в земле и никогда не помышлял гнездиться на дереве, как птица, или ползать, ровно паук, по паутинкам. Таких фокусов даже мой дядя Энди не выкидывал!

Когда наконец все Хранители собрались на восточном берегу Серебрянки, эльфы отвязали и свернули канаты. Рамил, который остался на другом берегу, перетащил к себе последний конец, повесил бухту на плечо, прощально помахал Хранителям рукой и зашагал обратно к Нимродели на свой пост.

— Итак, друзья, — сказал Халдир, — вы вступили в Наит Лориэна, или, на вашем языке, Клин, ибо этот край подобен острию копья между руками Серебрянки и Андуина Великого. Чужакам не дозволено проникать в секреты Наита. И очень немногие получали разрешение ступить на этот берег. — Халдир помолчал и буднично закончил: — А теперь, как было решено, я завяжу глаза гному Гимли. Остальные, пока мы не приблизимся к Эгладилу близ Острия между водами, могут идти с открытыми глазами.

— Решение принято без меня, — мрачно нахмурившись, проговорил Гимли. — Я не пойду с завязанными глазами, словно нищий или пленник. Я не шпион. Мой народ никогда не вступал ни в какие сделки со слугами Врага. И мы никогда не причиняли вреда эльфам. Я не больше предатель, чем Леголас или любой из нас.

— Не сомневаюсь, — ответил Халдир, — но таков наш закон. Я не могу преступить его, а тем более изменить. Я и так зашёл слишком далеко, позволив тебе перейти через Келебрант.

Гимли расставил ноги положил руку на топор.

— Я пойду вперед с открытыми глазами, — непреклонно заявил он, — или пойду назад и попытаюсь, даже если и сгину в одиночку в глуши, вернуться в Подгорное царство, где никто не назовёт меня предателем.

— Перейдя реку, ты отрезал себе дорогу назад, — сурово сказал Халдир. — Теперь ты должен предстать перед Владыками, и только они решат, отпустить тебя или задержать. Если ты попробуешь вернуться вплавь, тебя пристрелит первый же часовой.

Гимли выхватил из-за пояса топор. Халдир и второй эльф мгновенно натянули луки.

— Чума на всех упрямых гномов! — досадливо воскликнул Леголас.

— Стоп! — вмешался Арагорн. — Отряд веду я — вы должны меня слушаться. Гимли будет несправедливо унижен, если завяжут глаза лишь ему. Мы все пойдём с завязанными глазами, даже Леголас. Так будет лучше, хотя это очень замедлит и затруднит путешествие.

Гимли внезапно расхохотался.

— Хорошо же мы будем выглядеть! — воскликнул он. — Точь-в-точь вереница слепых бродяг с Халдиром во главе вместо собаки-поводыря! Я готов разыграть из себя слепца вдвоём с Леголасом. Остальные могут остаться зрителями!

— Я эльф! — возмутился уже Леголас. — И, кстати…

— Чума на всех упрямых эльфов! — перебил его Арагорн. — Нет, поступим по справедливости. Завяжи мне глаза! — обратился он к Халдиру.

— Помни, ты ответишь мне за все сбитые пальцы и каждый синяк, если ты поведёшь нас плохо, и я буду спотыкаться или упаду, — буркнул Халдиру гном, ощупывая туго затянутую повязку.

— Тебе не придётся жаловаться, — уверенно сказал ему Халдир. — Я поведу вас аккуратно, и у нас в Лориэне превосходные тропы.

— Увы, что за глупые времена! — недовольно проговорил Леголас. — Мы все враги одного Врага, и при этом я должен идти вслепую, оказавшись в гостях у своих же сородичей, да ещё когда солнце так весело сверкает сквозь золотую листву!

— Да, это выглядит глупым, — согласился Халдир. — Поистине, ни в чём так ясно не проявляется могущество Черного Властелина, как в отчуждении друг от друга тех, кто еще противостоит ему. Но нас, лориэнцев, столько раз предавали, что мы теперь почти никому не доверяем — кроме, может быть, раздольских сородичей, — и наше поселение превратилось в остров, со всех сторон окружённый врагами, и руки наши привыкли ныне больше к лукам, чем к арфам. Реки долго защищали нас, но теперь и они перестали быть надёжной защитой, ибо Тень проползла далеко к северу и окружила нас. Некоторые поговаривают об уходе, но похоже, что время упущено. Горы на западе всё более подвластны злу, восточные земли превращены в пустыню и кишат тварями Саурона, а недавно пронёсся слух, что и дорога к югу, через Рохан, более небезопасна, дельту же Великой Реки караулит Враг. Даже если мы и прорвёмся к берегам моря, мы не найдём там ныне ни одного укрытия. Говорят, что ещё существуют гавани Высших эльфов, но они далеко на северо-западе, за страной невысокликов, и где это, знают лишь Владыки, но не я.

— Мог бы разрешить свои сомнения, раз уж повстречался с нами, — перебил его Мерри. — К западу от Шира, в котором живём мы, хоббиты, действительно есть эльфийские гавани.

— Счастливцы хоббиты, живущие неподалёку от морских берегов! — воскликнул Халдир. — Никто из моего народа не видел моря с незапамятных времен, хотя мы постоянно вспоминаем его в песнях. Пока мы идём, расскажи мне о Гаванях, — попросил он хоббита.

— Не могу, — признался Мерри. — Я никогда в них не был. Раньше-то мне не случалось путешествовать. И если б я знал, что творится в мире, то вряд ли бы решился уйти из Хоббитании.

— Даже для того, чтобы увидеть прекрасный Лотлориэн? — спросил Халдир. — Мир действительно полон опасностей, и в нём немало тёмных мест, но в нём осталось и немало прекрасного, а любовь, хоть ныне она повсеместно смешана с печалью, становится от этого лишь сильнее. — Эльф помолчал и грустно закончил. — Некоторые среди нас поют, что завеса Тьмы раздвинется, и снова вернутся мирные времена. Но я не верю, что мир вокруг нас снова станет таким, каким был прежде, а Солнце столь же ясным, как встарь. Быть может, настанет короткое просветление и мы, эльфы, сможем беспрепятственно достигнуть Моря и покинуть Средиземье навеки. Увы, покинуть Лотлориэн, который я так люблю! Как печально будет жить там, где не растут мэллорны. Но никому не неведомо, есть ли мэллоны там, за Великим Морем.

Слушая Халдира, Хранители гуськом брели следом за ним по тропе, второй эльф замыкал шествие. Тропа была ровной и мягкой, и вскоре путники зашагали уверенней, уже не опасаясь споткнуться или упасть. Наверно из-за того, что они шли вслепую, их слух и прочие чувства очень обострились. Фродо чувствовал запах деревьев и мнущейся под их ногами травы, слышал шорох листвы над головой, журчание реки откуда-то справа и тонкий посвист птиц в небе, а когда отряд пересекал поляны, ощущал на щеках и руках солнечный свет.

Еще над Серебрянкой ему вдруг почудилось, что он уходит из сегодняшнего мира, как будто шаткий канатный мостик уводил к минувшим Древним дням, в эпоху Эльдер. В Наите это странное ощущение усилилось. Фродо казалось, что вокруг него оживает Прошлое. В Раздоле всё напоминало о Прошлом, в Лориэне оно было живым и реальным. Здесь знали о зле, знали о печали, эльфы боялись враждебного мира снаружи и не доверяли ему, у лесных границ выли волки, но на самом Лориэне не было тени: он жил так, будто зло ещё не родилось.

Хранители без отдыха шагали за Халдиром, пока заметно посвежевший ветер не принёс им весть о наступлении вечера. Они поели и, завернувшись в одеяла, спокойно уснули прямо на земле: провожатые не разрешили им снять повязки, так что на дерево они влезть не могли. Наутро они снова пустились в неспешный путь, а в полдень сделали привал, и Фродо отметил, что они снова вышли на солнце. Внезапно вокруг них зазвучало множество голосов.

Это беззвучно подошёл крупный отряд эльфов: они двигались к северным границам, чтобы отразить нападение орков, если они снова сунутся в Лориэн. Некоторые вести, принесённые воинами, Халдир кратко пересказал Хранителям. Большая часть орков, попытавшихся их настичь, была уничтожена; остальные бежали на запад к горам, их преследуют. Эльфы видели странное существо, похожее на зверя, но вроде бы двуногое; поймать его не удалось, а стрелять в него не хотели — вдруг это просто безобидный зверёныш? — и пришелец удрал вдоль Серебрянки к югу.

— Мне передали также приказ Владык, — продолжил Халдир. — Владыки Лориэна разрешили вам всем, даже гному Гимли, идти с открытыми глазами. Похоже, что Владычице точно известно, сколько вас и кто именно входит в ваш Отряд. Вероятно, от Элронда прибыл новый гонец.

Гимли он снял повязку первому и, глубоко поклонившись, воскликнул:

— Прости! И взгляни на нас теперь глазами друга! Смотри и радуйся, ибо ты первый гном с дней Дарина, который узрел деревья Наита!

Когда дошла очередь до Фродо, он поднял глаза, и у него перехватило дыхание. Они стояли на огромном лугу. Слева возвышался большой курган, покрытый короткой травой — зелёной, как сама весна Предначальной эпохи. Курган венчала двойная диадема, образованная двумя кругами деревьев — внешним, из стройных стволов с белой корой, лишённых листьев, но прекрасных в своей прозрачной наготе, и внутренним, из огромных мэллорнов, сохранивших свой бледно-золотой наряд. И над их кронами вздымалось поистине гигантское древо с белым таланом в золотистой листве. Трава под деревьями и на склонах кургана пестрела золотыми звёздочками каких-то небольших цветов, среди которых кивали на тонких стеблях другие, зеленовато-белые цветы, сливаясь в тонкую дымку над сочной травой. А над курганом в бездонной синеве неба сияло ясное послеполуденное солнце, и деревья отбрасывали длинные тёмно-зелёные тени.

— Узрите! Перед вами Керин Амрот, — проговорил Халдир. — Здесь сердце древнего королевства, каким оно было в незапамятные времена, и курган Амрота на месте, где стоял его дом в прежние счастливые дни. Здесь, в неувядаемой траве, вечно цветут зимние цветы — жёлтые эланор и бледные нифредил. Мы отдохнём здесь немного, а вечером дойдём до города галадрим, Древесного народа.

Усталые Хранители прилегли на благоухающую траву, но Фродо ошеломлённо озирался по сторонам, не в силах лечь или даже пошевелиться. Он смотрел на канувший в Прошлое мир, освещённый навеки исчезнувшим светом, и этот поразительно древний мир, открываясь его изумлённому взгляду, как бы на его же глазах и рождался. Он видел лишь знакомые ему цвета: белый, жёлтый, зелёный и синий, — но они были такими свежими и яркими, словно явились ему здесь впервые, а он, разглядев их, дал им новые, дивные названия. Тут нельзя было летом сожалеть о весне или мечтать зимою о лете. На всём, что росло здесь, не было ни малейшего изъяна, ни признака болезни или увядания. На благословенной земле Лориэна не было пятен.

Неожиданно Фродо заметил Сэма, стоявшего рядом с ним. Он ошарашенно озирался и протирал глаза, будто не верил тому, что видит.

— Надо же, белый день, да и солнце тоже! — озадаченно проговорил он. — Я-то думал, что эльфам только луна да звёзды подходят. А тут уж совсем как в сказке, я даже и не слышал такой. Будто прямо в песне оказался, если вы понимаете, про что я толкую.

Халдир посмотрел на них и улыбнулся, словно понял не только неуклюжие слова Сэма, но и самую суть его мыслей.

— Вы почувствовали могущество Владычицы Лориэна, — сказал он. — Хотите подняться со мной на Керин Амрот?

Фродо поднимался следом за легко шагающим Халдиром, дышал, ощущал на лице ветерок, — словом, жил, — и, однако, отчётливо чувствовал, что попал в извечно неизменный мир и что когда ему придётся отсюда уйти, всё же он, Фродо, странник из далёкой Хоббитании, так и будет идти здесь, по траве, среди эланор и нифредил, в прекрасном Лотлориэне.

Они вступили в круг белых деревьев. И тотчас же над Керин Амротом повеял ветер с юга, и в шелесте ветвей застывший на месте Фродо слышал, как в далёкой бухте накатывают волны на давно смытый ими берег, и кричат морские птицы, которых больше нет в Средиземье.

Халдир успел уйти вперёд и уже поднимался на высокую платформу. Готовясь последовать за ним, Фродо опёрся рукой о кору рядом с веревочной лестницей, — никогда ещё ему не открывалась столь полно живая жизнь, пульсирующая в дереве. Он ощущал бархатистую кожу-кору и могучую, но беззащитную древесную плоть не как лесничий, столяр или плотник, а так, словно стал побратимом мэллорна.

Когда он наконец вскарабкался на платформу, Халдир взял его за руку и, повернув к югу, серьёзно сказал:

— Прежде всего посмотри туда!

Фродо послушно поглядел на юг и увидел в отдалении не то холм, поросший могучими деревьями, не то город, застроенный зелёными башнями. Ему внезапно захотелось вспорхнуть, как птице, и перелететь к этому холму, чтобы спокойно отдохнуть в зелёном городе. Потом он глянул на восток — перед ним расстилался весь Золотой Лес, сбегающий к бледному мерцанию Андуина, Великой Реки. Фродо перевёл глаза на другой берег, и свет померк, — там был мир, который он знал. За рекой тянулась плоская, пустая, бесформенная, подёрнутая смутной пеленой равнина, которая лишь у горизонта вздымалась вдруг тёмной, наводящей уныние стеной. Солнце, золотящееся над Лотлориэном, было бессильно рассеять тень над той далёкой, тусклой высотой.

— Там находится твердыня Южного Лихолесья, — сказал Халдир. — Она окружена темными елями, которые, продираясь к свету, безжалостно душат своих же сородичей, а у земли, в душном и сыром сумраке, гниют их нижние ветви. Там, на самой вершине сурового утёса, стоит Дол Гулдур, где долго скрывался Враг. Мы боимся, что ныне он опять занят, причём семикратными по сравнению с прежними силами. Над ним часто клубится тёмное облако. С этого места ты видишь две силы, противостоящие друг другу, которые ведут сейчас непрерывное мысленное сражение, но хотя свет пронзает самое сердце тьмы, его собственные секреты остаются нераскрытыми. Пока ещё нераскрытыми. — Халдир умолк и быстро спустился вниз. Фродо с Сэмом последовали за эльфом.

У подножия кургана Фродо нашёл Арагорна, молчаливого и неподвижного, как мэллорн Амрота; в руке он держал золотистую звёздочку эланор, а глаза его светились памятью о счастье. Фродо понял, что следопыт переживает какое-то светлое мгновение, вечно длящееся в неизменности Лориэна. Ибо суровое лицо Арагорна было сейчас молодым и прекрасным, а его выцветший походный плащ казался в солнечных лучах блистающей белой мантией. Перед Фродо стоял молодой и прекрасный рыцарь. "Арвен ванимельда, намариё!" — услышал он. Арагорн пошевелился — и увидел Фродо.

— Сюда неизменно стремится моё сердце, — грустно улыбнувшись, сказал Арагорн, — и здесь же оно упокоится навеки, если только тёмный путь, предназначенный нам, тебе и мне, не выведет к свету. Пойдём со мной!

И, взяв Фродо за руку, он спустился с Керин Амрота, и в этой жизни никогда больше здесь не был.

Глава VII Зеркало Галадриэли

Когда Халдир повёл Хранителей дальше, солнце уже опускалось за горы, и лесные тени сгущались. Тропинка нырнула в заросли, где сумрак был уже почти ночным. Ночь кралась за ними попятам, и эльфы снова открыли свои серебряные лампы.

Внезапно они снова вышли из-под полога леса и увидели над собой бледное вечернее небо в крапинках ранних звёзд. Перед ними была просторная поляна, расходящаяся полумесяцем и упирающаяся в глубокий ров, который терялся в мягких тенях, но трава по его бортам была зелена, словно её ещё освещало зашедшее солнце. Позади рва вздымалась высокая зелёная стена, окружающая покрытый лесом холм, где теснились такие громадные мэллорны, каких они в Лориэне ещё не встречали. Высоту их определить было невозможно, но они стояли в сумерках, будто живые крепостные башни. Среди вечно шелестящей листвы густых крон гигантов мерцали бесчисленные огоньки — зелёные, золотые, серебристые. Халдир повернулся к Хранителям и сказал:

— Добро пожаловать в Карас Галадон! Это город галадрим, где живут Владыки Лориэна Келеборн и Галадриэль! Но отсюда в Карас Галадон войти невозможно, поскольку на севере ворот нет. Нам придётся обойти его, чтобы попасть на южную сторону, и путь не близок — город велик.

Вдоль внешнего края рва тянулась дорога, мощённая белыми плитами. Хранители зашагали по ней на запад. Слева от них высился, как зелёная туча, город; чем глубже сгущались сумерки, тем больше огоньков зажигалось в ветвях, так что под конец весь холм заиграл и заискрился, как звёздное небо. Наконец путники добрались до белокаменного моста, перешли через него и очутились перед входом в город. Концы окружающей город стены здесь заходили друг за друга, образуя коридор, который подводил к высоким и крепким воротам, обращённым на юго-запад. Арка ворот была украшена множеством фонариков.

Халдир постучал, произнёс несколько слов, и ворота бесшумно распахнулись, но ни одного стражника Фродо не заметил. Путники прошли, и ворота снова закрылись. Они оказались всё в том же глубоком коридоре между стенами, быстро миновали его и вступили в Древесный Город. Его обитателей видно не было, не доносилось и звука шагов, но повсюду, вокруг и над головами, звучали голоса, а откуда-то издалека, с вершины холма, лилась мелодичная, как мягко стучащий по листве дождик, песня.

Хранители поднимались довольно долго по многочисленным тропам и лестницам, пока взошли на вершину холма и увидели на широкой лужайке сверкающий фонтан, подсвеченный свисающими с веток серебряными лампами. Его тугая струя поднималась и рассыпаясь брызгами, падала в серебряный бассейн. За фонтаном, с южной стороны лужайки, высилось самое могучее из всех деревьев: его гладкий, невероятно огромный ствол, покрытый матово-серебристой бархатной корой, шёл вверх и вверх, пока где-то далеко над головой не раскрывались тенистым облаком листвы первые мощные сучья. К стволу была прикреплена широкая белая лестница, у подножия которой сидели три эльфа в серых кольчугах и длинных белых плащах. Увидев путников, они встали.

— Здесь живут Келеборн и Галадриэль, — сказал Хранителям Халдир. — Согласно их воле, вы должны подняться и предстать перед ними.

Один из эльфов-стражников звонко протрубил в маленький рог, и вверху прозвучал троекратный отзыв.

— Я пойду первым, — объявил Халдир. — За мной пусть поднимутся Фродо и Леголас. Остальные следом, в любом порядке. Тем, кто не привык к таким лестницам, подъём покажется долгим, но по дороге можно передохнуть.

Неспешно поднимаясь вверх, Фродо миновал много платформ: то на одной стороне, то на другой, то прямо у ствола, так что лестница вела сквозь них. Наконец, на огромной высоте от земли, показался, словно днище большого корабля, широкий белый талан. Фродо вылез на него и увидел дом, такой просторный, что мог бы послужить дворцом любому земному владыке. Халдир вошёл первым, хоббит последовал за ним.

Глазам Фродо открылся овальный зал, посреди которого широкой колонной по-прежнему уходил вверх ствол гигантского мэллорна. Зал с серебристо-зелёными стенами и золотой крышей заливал мягкий свет. В центре зала у ствола на тронах под балдахином живых ветвей сидели рядом Келеборн и Галадриэль, окружённые многочисленной свитой эльфов. Они встали, чтобы приветствовать гостей, как поступают у эльфов даже самые великие властители, — одинаково высокие, строгие и красивые. Владыки были с ног до головы облачены в белое, на их плечи ниспадали длинные волосы: золотые у Галадриэли и серебряные у Келеборна. Возраст по лицам Владык не угадывался, и только глаза, глубокие, словно Море, но острые, как лучи Вечерней Звезды, говорили об их глубочайшей памяти и опыте древнейших мудрецов Средиземья.

Халдир подвёл хоббита к Владыкам. Галадриэль молча и пристально посмотрела ему в лицо, а Келеборн сказал на всеобщем языке:

— Добро пожаловать, Фродо из Шира! Сядь рядом с нами. Мы поговорим, когда придут остальные.

По мере того, как Хранители появлялись в зале, он вежливо приветствовал их, обращаясь к каждому по имени:

— Добро пожаловать, Арагорн, сын Арахорна! С тех пор, как ты последний раз был здесь, во внешнем мире минуло тридцать и еще восемь лет, которые тяжело легли на твои плечи. Но, к добру или худу, конец близок. А пока — забудь о своих заботах: в Лориэне ты сможешь спокойно отдохнуть.

— Добро пожаловать, сын Трандуила! Увы, мы не избалованы визитами наших северных родичей.

— Добро пожаловать, Гимли, сын Глоина! Поистине немало времени прошло с тех пор, как мы видели того, кто принадлежит к народу Дарина, в Карас Галадоне. Но сегодня мы нарушили наш древний закон. Да послужит эта встреча знаком того, что, несмотря на тьму, сгущающуюся над миром, близки лучшие дни и да поможет восстановить нашу былую дружбу.

Гимли низко поклонился Владыкам.

Когда все Хранители уселись в кресла перед его троном, Келеборн обвёл их вопросительным взглядом.

— Вас восемь, — сказал он. — Однако, согласно сообщениям, избрано девять Хранителей. Но, возможно, впоследствии было принято иное решение, о котором мы не слышали. Элронд далеко, и мгла пролегла между нами, и за последний год тени выросли.

— Нет, решение не было изменено, — впервые прозвучал звонкий и мелодичный, но довольно низкий для женщины голос Галадриэли. — Гэндальф Серый вышел вместе с Отрядом, но границ этой страны он не переступал. Скажите нам, где он? Ибо мне очень хотелось снова поговорить с ним. Но я не могу увидеть его издали, если только он не идёт по чащам Лотлориэна: вокруг него серый туман, и пути его, как и мысли, скрыты от меня.

— Увы! — проговорил Арагорн. — Гэндальфа Серого поглотила тьма. Ему не удалось вырваться из Мории, и он остался в ней навеки.

При этих словах все эльфы громко вскрикнули от горя и изумления.

— Это поистине зловещая новость, — в наступившем молчании сказал Келеборн, — более зловещая, чем всё, что звучало здесь в течение долгих лет, полных прискорбнейших деяний. — Он перевёл взгляд на Халдира и спросил по-эльфийски: — Почему мне не сообщили об этом раньше?

— Мы не говорили Халдиру о наших делах или целях, — ответил на всеобщем языке Леголас. — Сначала нам мешала усталость и близкая опасность, а потом красота и покой Лориэна приглушили на время горечь утраты, и нам не хотелось об этом вспоминать.

— Приглушил, но не вылечил, — добавил Фродо. — Ибо наша утрата невосполнима, а горе… горе никогда не забудется. Гэндальф сумел вывести нас из Мории и погиб в битве за наше спасение.

— Расскажите всё по порядку! — велел Келеборн.

И Арагорн поведал Владыке Лориэна о буране на Карадрасе, об отступлении в Морию и Глубинном Страже, о Балине и его книге, о битве в Летописном чертоге, об огненной расселине, об узком мосте через бездонную пропасть и о появлении ужасного противника.

— Это было зло Древнего мира, с подобным которому я не сталкивался прежде, — заключил Арагорн, — одновременно пламя и тьма, чудовищный и могучий враг.

— Это был Балрог Моргота, — добавил с подавленным испугом Леголас. — Самый заклятый враг эльфов, если не считать Того, кто сидит в Чёрной Крепости.

— Несомненно, я видел на мосту то, что преследует нас в самых страшных кошмарах. Я видел Проклятие Дарина, — тихо проговорил Гимли, не скрывая своего страха.

— Увы! — воскликнул Келеборн и, посмотрев на Гимли, добавил — Мы давно подозревали, что под Карадрасом спит некий ужас. Но знай я, что гномы опять растревожили это зло в Мории, я запретил бы тебе пересекать северную границу. Тебе, и всем, кто с тобою пришёл. А Гэндальфа следовало бы назвать безумцем — ибо добровольно войти в тенёта Мории мог только безумец! — но он был Мудрым, и не мне судить, обуяло ли его напоследок безумие.

— Воистину поспешным было бы такое суждение, — серьёзно сказала Галадриэль. — Ибо Гэндальф никогда не совершал напрасных, а тем более безумных поступков. Тем, кого он вёл через Морию, были неизвестны все его мысли, и уж во всяком случае, за поступки Гэндальфа можно винить лишь Гэндальфа! Не жалей о приёме, оказанном тобой гному. Если бы наш народ был в древности изгнан из Лориэна, скажи, кто из галадрим, даже Келеборн Мудрый, смог бы спокойно пройти мимо своего прежнего дома, не заглянув в него, даже если он превратился в обиталище драконов? "Непроглядно темна вода Келед-зарама, и холодны, как лёд, ключи Кибил-налы. И прекрасны в Дни Эльдер были многоколонные чертоги Казад-дума, пока царивших в них королей не скрыл камень".

Владычица с улыбкой посмотрела на гнома, и гневный, угрюмо нахмурившийся Гимли вдруг увидел в её глазах, глазах своего мнимого врага, дружеское сочувствие и участливую любовь. Он растерянно, — а потом благодарно — улыбнулся, встал и, неуклюже поклонившись на манер гномов, ответил:

— Однако Золотые леса Лориэна прекрасней чертогов Мории, а сверкающие сокровища Морийского царства меркнут перед красотой Лориэнской Владычицы!

Эльфы и Хранители долго молчали. Наконец Келеборн заговорил снова:

— Пусть Гимли забудет мои резкие слова: они рождены горечью. Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы помочь вам — каждому из вас, в соответствии с его желаниями и нуждами, — но в особенности тому из невысокликов, кто взял на себя бремя.

— Цель твоего похода известна нам, — добавила Галадриэль, посмотрев на Фродо. — Но здесь мы не будем говорить об этом более открыто. Однако, не напрасным, быть может, окажется твой приход в этот край в поисках помощи, как, очевидно, намеревался поступить и сам Гэндальф. Ибо Владыка Лориэна слывёт мудрейшим среди эльфов Средиземья, и дары его превыше тех, что властны раздавать короли. Он живёт на Западе с Предначальных дней, и я вместе с ним — бессчётные годы, ибо я перешла через горы ещё до падения Нарготронда или Гондолина, и с тех пор мы вместе на протяжении веков обречённо, без надежды на победу, однако не отступая, сдерживаем Зло.

Это я собрала первый Совет Светлых Сил, и если б тогда, как я предлагала, Верховным Мудрецом Совета стал Гэндальф, жизнь, возможно, пошла бы иначе. Но даже сейчас для Средиземья ещё не всё потеряно. Я не дам тебе совета, что делать, ибо не в действии, не в планах и не в выборе пути могу оказать я помощь, а лишь знанием того, что было, что есть и отчасти того, что будет. А пока я скажу тебе, что путь твой — это путь над пропастью по лезвию ножа: дрогни только — и падение, а с ним и всеобщий крах, неизбежны. Надежда лишь во взаимной верности Хранителей.

С этими словами Владычица медленно обвела их проницательным взглядом. Лишь Леголас и Арагорн смогли долго выдержать его. А вот Сэм моментально покраснел и потупился.

Наконец Галадриэль опустила глаза и улыбнулась.

— Не смущайтесь, — сказала она. — Этой ночью вы уснёте спокойно.

Хранители перевели дух и почувствовали внезапную усталость, будто их долго и дотошно расспрашивали, хотя вслух не было сказано ни слова.

— Ступайте! — произнёс Келеборн. — Вы измучены горем и тяжкой дорогой. Даже если бы Путь, предназначенный вам, и не затрагивал нас непосредственно, вы всё равно нашли бы убежище в этом Городе, чтобы залечить раны и набраться сил перед дальнейшей дорогой. Однако не будем пока говорить о том, что предстоит. Отдыхайте.

На этот раз, к радости четвёрки хоббитов, Хранителям не пришлось забираться на дерево. Эльфы разбили близ фонтана под сенью мэллорнов шатёр, приготовили для гостей удобные постели и, пожелав им спокойного сна, удалились. Оставшись одни, путники обсудили позапрошлую ночёвку на талане, вспомнили курган Амрота, поговорили о нынешних Владыках Лориэна, но ни словом не обмолвились о событиях в Мории — на это у них пока не было сил.

— Скажи, а почему ты покраснел у Владычицы? — вдруг спросил Сэма любопытный Пин. — Ты быстро опустил глаза. Любой бы подумал, что у тебя нечиста совесть. Надеюсь, её не отягощает нечто худшее, чем гнусный замысел стянуть одно из моих одеял?

— Больно нужно, — пробормотал Сэм, не расположенный шутить. — Если хочешь знать, под её взглядом я прямо голым себя почувствовал. Разве приятно? Она ж мне прямо в душу заглянула! Глядит и спрашивает: а что, мол, ты сделаешь, если дам тебе возможность удрать обратно в Хоббитанию в уютную норку, да ещё… да, ещё и с собственным садиком, вот.

— Забавно, — вмешался Мерри. — Точь-в-точь, что и мне померещилось. Только… ну… пожалуй, не буду рассказывать, что именно.

Оказалось, что каждому участнику похода, как поняли, глядя друг на друга Хранители, был предложен ясный, но безжалостный выбор между верностью и самой заветной мечтой: переложи смертельно опасную борьбу с Сауроном на чужие плечи, сверни с тёмного и страшного пути — и мечта сбудется.

— Да уж, рассказывать, пожалуй, не стоит, — пробормотал Гимли и тоже умолк.

— И всё же это чрезвычайно странно, — заметил Боромир. — Быть может, Владычица просто хотела нас испытать с неведомой нам, но благой целью. Однако зачем она нас искушала? Зачем столь искусно внушила нам веру, что может исполнить свои обещания? Излишне говорить, что я отказался её слушать. Люди Минас Тирита верны своему слову.

Однако что именно пообещала ему Владычица, Боромир не сказал.

Что касается Фродо, он тоже предпочёл отмолчаться, хотя Боромир долго приставал к нему с расспросами.

— Она долго удерживала твой взгляд, Хранитель Кольца, — заметил он.

— Да, — согласился Фродо. — Однако мысли, которые пришли мне в голову, я предпочту оставить при себе.

— Но будь начеку! — сказал Боромир. — Неизвестно, какие намерения у этой Владычицы эльфов.

— Не смей говорить дурно о Владычице Галадриэли! — сурово прервал Боромира Арагорн. — Ты не знаешь, о чём говоришь. Ни в ней, ни в этой земле нет зла, если только человек не приносит его сюда с собой. Но коли принёс — пусть остережётся! Однако сегодня я усну спокойно… впервые с тех пор, как покинул Раздол. И пусть сон мой будет глубок и позволит забыть на время о моём горе! Я устал и телом, и духом.

Арагорн бросился на ложе и мгновенно впал в продолжительное забытьё.

Остальные вскоре последовали его примеру, и их сон не тревожили ни звуки, ни сновидения. Когда, проснувшись, они вышли из шатра, лужайка была залита дневным светом и весело блестела на солнце бившая в небо прозрачная струя фонтана.

Спокойно-светлые, словно капли росы, искрились над Карас Галадоном ясные дни, и вскоре Хранители потеряли им счёт; иногда на небо набегали лёгкие тучки, просеивались мелким дождём и, освежив траву и листву, уплывали прочь. Воздух был прохладен и свеж, точно ранней весной, однако повсюду ощущался глубокий покой зимы. Хранители гуляли в лесах, плотно ели и много спали, но их житьё не казалось им скучным — видимо, они очень вымотались в пути.

Владыки больше не призывали гостей, а из других эльфов, живших в Городе, мало кто знал или хотел пользоваться всеобщим языком. Халдир, распрощавшись с Хранителями, снова отправился на северную границу — теперь там стояла сильная дружина. Леголас постоянно пропадал у сородичей, после первой ночи он даже не ночевал в шатре и только обедать приходил к Хранителям. И очень часто брал с собой Гимли, — остальные только диву давались такой перемене.

Теперь, гуляя или сидя вместе, Хранители могли говорить о Гэндальфе, припоминая с болезненной отчётливостью всё, что знали о нём. Когда они исцелились от ран и усталости, горечь утраты стала более пронзительной. В мелодичных эльфийских песнях им часто слышалось имя сгинувшего друга — лориэнцы тоже оплакивали гибель мага.

— Митрандир, Митрандир, — пели эльфы. Они, как сказал Хранителям Леголас, называли Гэндальфа Серым Странником. Но перевести песню эльф отказался, объяснив, что ему не хватит мастерства, да и горе для него ещё так близко, что вызывает слёзы, а не желание петь.

Из Хранителей Фродо первым попытался выразить свою скорбь в корявых, заплетающихся строчках. Он редко сочинял что-нибудь; даже в Раздоле хоббит предпочитал слушать, а не петь, хотя хранил в памяти много сочинённых другими песен. Но сейчас, сидя у лориэнского фонтана и слыша окружающие его голоса эльфов, он как будто смог найти форму для песни, которая показалась ему красивой. Однако когда Фродо попытался повторить её вслух Сэму, осталась только тень, обрывки, ломающиеся, как увядшая листва в горсти:

В сумерках серых из норки моей

Шаги его слышал я у дверей.

Едва лишь заря начинала мерцать,

Молча в свой путь уходил он опять.

От севера взгорий до южных гор,

Средь тёмных лесов и драконьих нор,

От степей Глухоманья до Западных стран

Путь его добровольный лежал.

Бессмертных и смертных он понимал,

Вести от птиц и зверей получал,

Хоббит иль эльф, человек или гном

Говорить с ним могли на наречьи родном.

Карающий меч, милосердья рука,

Под грузом забот согнулась спина,

Глаза как угли, голос громче трубы,

Скиталец усталый на долгом пути.

Мудрец на троне среди Мудрецов,

Вспыльчив, но вмиг рассмеяться готов,

В поношенной шляпе и старом плаще

Старик, держащий посох в руке.

На мосту Казад-дума стоял он один,

Багровая Тьма была перед ним.

Но камень жезл волшебный сломал…

Мудрец в пещерах Мории пал.

— Ой, вы почти что побили мистера Бильбо! — воскликнул Сэм.

— Боюсь, что нет, — вздохнув, ответил Фродо. — Но на лучшее я не способен.

— Что ж, мистер Фродо, если вы не против ещё одного куплета, то вам надо бы ещё упомянуть о его фейерверках, — сказал Сэм. — Ну, примерно вот так:

Ракет прекрасней не делал никто,

Рой огней разноцветных взлетал высоко,

Гром грохотал и дождь золотой

Цветами вспыхивал над головой…

— Хотя это, конечно, не подходит к теме долгого пути, — закончил Сэм.

— Нет, Сэм, — сказал Фродо. — О его фейерверках сочинишь ты. Или, быть может, Бильбо. Но… нет! Я не могу больше об этом! Я просто не в состоянии вынести мысль, что мне придётся принести к нему такую весть.

Фродо и Сэма одолевало беспокойство. Они решили прогуляться по лесу, но в спокойных, ласково прохладных сумерках обоим казалось, что исполинские мэллорны шелестят им про скорое расставание с Лориэном.

— Так что ты думаешь об эльфах теперь, Сэм — спросил Фродо. — Я уже как-то задал тебе этот вопрос… как же давно это было! Но с тех пор ты успел познакомиться с ними поближе.

— Это точно, сударь! — согласился Сэм. — Только я так сужу, что бывают эльфы и эльфы. Все они, конечно, так сказать, эльфийским духом пропитаны, а всё же разные. Вот взять хоть здешних: они ведь не бездомные скитальцы, а вроде как мы — привязаны к своим лесам больше, чем хоббиты к Хоббитании. Они ли уж переделали по себе свою землю, или она их к себе приспособила, этого я вам сказать не могу, а только их край как раз им под стать. Здесь словно никогда ничего не происходит, да никто и не хочет, чтобы происходило, понимаете? Просто поразительное спокойствие и тишина. Если в этом и скрыто какое волшебство, то уж больно глубоко, так что, так сказать, и не докопаешься.

— Да ведь его ощущаешь здесь на каждом шагу! — возразил Фродо.

— Ощущать-то ощущаешь, а видеть не видишь, — упрямо возразил Сэм. — Не чета Гэндальфу. Тот был и правда маг. Помните, какие он нам засвечивал огни? Жаль, что Владыки нас больше не зовут. Потому что я думаю, уж Владычица-то, если б захотела, могла бы показать настоящее волшебство. Мне, мистер Фродо, ужасно хочется посмотреть на эльфийскую магию!

— А мне нет, — сказал Фродо. — Мне и так хорошо. А что до Гэндальфа, то мне не хватает не его фейерверков, а его густых бровей, его голоса и даже его вспыльчивости.

— Конечно, — согласился Сэм. — И не подумайте, что я выискиваю какие-нибудь недостатки. Просто мне хочется увидеть настоящее волшебство — как в древних сказках, хотя о таком чудесном краю я даже и в сказках не слыхал. Тут ведь живёшь — вроде ты и дома, а вроде как приехал в гости на праздник, если вы понимаете, про что я толкую. Мне ужасно не хочется уходить отсюда. Но, с другой стороны, если уж нам надо довести всё до конца, так чем быстрее мы пойдём дальше, тем лучше. Потому, как говаривает мой старик, сидя сиднем, дела не сделаешь. И сдаётся мне, что здешний народ вряд ли чем ещё может нам помочь, с волшебством там или без. Мы ещё наплачемся в пути без Гэндальфа, помяните моё слово!

— Боюсь, Сэм, что ты абсолютно прав, — со вздохом откликнулся Фродо. — И всё же я очень надеюсь, что перед уходом мы ещё раз увидим Владычицу.

Не успел он договорить, как, словно в ответ на его слова, навстречу им вышла Владычица Лориэна — высокая, стройная, спокойная и прекрасная. Она безмолвно поманила хоббитов за собой и, свернув в сторону, повела их к южному склону холма Карас Галадона. Пройдя сквозь проход в высокой зелёной живой изгороди, она очутилась в замкнутом саду. Здесь не росло деревьев, и ничто не закрывало неба. Над западными лесами сияла белым огнём взошедшая Вечерняя Звезда. Владычица спустилась по пологой лестнице в глубокую лощину, по которой бежал, журча, серебристый ручей, начало которому давал фонтан на холме. На самом дне лощины на низком постаменте в форме ветвистого дерева стояла серебряная чаша, широкая и мелкая, а рядом — кувшин, тоже серебряный.

Владычица нагнулась, взяла кувшин и наполнила чашу до краёв водой из ручья. Потом легонько дохнула на воду, подождала, пока рябь успокоится, и сказала:

— Перед вами Зеркало Галадриэли. Я привела вас сюда для того, чтобы вы могли заглянуть в него, если захотите.

В неподвижном воздухе тёмной лощины высокая и стройная фигура Галадриэли излучала, как почудилось взволнованным хоббитам, бледно-опаловое сияние.

— Зачем нам заглядывать в него и что мы увидим? — благоговеенно спросил Фродо.

— По моей воле Зеркало способно явить многое, — ответила хоббиту Владычица Лориэна, — а некоторым я могу показать то, что они желают увидеть. Но гораздо интересней, а главное, полезней, не отдавать Зеркалу никаких приказаний. Я не знаю, что вы увидите, если оно будет работать свободно, ибо оно показывает то, что было, то, что есть, и то, что может случиться в будущем. Однако какие события открываются в нём — прошлые, настоящие или грядущие, не всегда под силу понять даже мудрейшим из мудрых. Так хочешь ли ты заглянуть в него?

Фродо промолчал.

— А ты? — обратилась Владычица к Сэму. — Ибо, как я полагаю, именно такие вещи принято у вас называть волшебством; хотя я не совсем понимаю, что значит это слово, ведь им называют и хитрости Врага. Тем не менее, если желаешь, таково волшебство Галадриэли. Разве ты не говорил, что хочешь увидеть эльфийскую магию?

— Говорил, — сказал Сэм, которого слегка поколачивало от страха и любопытства. — Если позволите, госпожа, я бы глянул одним глазком. — И, обернувшись к Фродо, со вздохом добавил — Хорошо бы хоть мимоходом посмотреть, как оно дома. Я ведь ужас сколько времени там не был! Да как бы не так. Небось увижу одни звёзды или вообще не пойми что.

— Небось, — тихо рассмеялась Галадриэль. — Но подойди и посмотри на всё, что сможешь увидеть. Только не касайся воды руками.

Сэм вскарабкался на подножие постамента и опасливо заглянул в серебряную чашу. Тёмная неподвижная вода отражала лишь звёзды.

— Сплошные звёзды, как я и думал, — начал было Сэм, и вдруг охнул от изумления.

Звёзды исчезли, будто кто-то отодвинул тёмную завесу. Зеркало сперва посерело, а потом прояснилось. Ярко светило солнце, размашисто раскачивались на ветру ветви деревьев. Однако понять, что ему привиделось, хоббит не успел, ибо свет померк, и в неясной мгле он заметил Фродо — тот лежал в глубоком сне под высоким тёмным утёсом, и лицо у него было мёртвенно-бледное. Затем видение опять изменилось, и Сэм увидел самого себя. Он брёл по тусклому коридору, взбирался по бесконечной спиральной лестнице, стараясь кого-то разыскать — но кого?.. Точно в причудливом обрывочном сне перед ним уже снова появились деревья, но теперь они были гораздо дальше, и хоббит увидел, что происходит: они вовсе не размахивали ветвями на ветру, а с треском валились наземь под ударами топора.

— Эй! — зло вскричал Сэм. — Это же Тед Пескунс! Это ж он деревья валит! Да кто ему позволил-то? Их же нельзя трогать! Это ж специально посаженные деревья, которые затеняют дорогу от Мельницы до Приречья! Эх, очутиться бы сейчас там — он бы живо полетел у меня вверх тормашками!

Но тут Сэм заметил, что Старая Мельница исчезла, на её месте быстро возводится уродливый кирпичный дом, а рядом со стройкой вздымается к небу закопчённая краснокирпичная труба. Клубы дыма, быстро сгущаясь, чёрной завесой затягивали Зеркало.

— А в Шире-то неладно, — пробормотал Сэм. — Видно, Элронд, недаром собирался отправить господина Мерри домой… — Тут он вдруг громко вскрикнул, соскочил с пьедестала и, ошарашенно озираясь, сказал — Я не могу здесь больше оставаться. Мне надо домой. Они разворотили Исторбинку и выгнали на улицу моего старика. Я видел: ковыляет он, горемыка, вниз по Круче и катит в тачке всё своё брахлишко. Мне надо домой!

— Ты не можешь вернуться домой один, — спокойно напомнила Сэму Галадриэль. — Еще до того, как ты заглянул в Зеркало, ты не захотел уйти домой без своего хозяина, хотя понимал, что зло может заглянуть и в Шир. Не забывай, что Зеркало часто открывает события, для которых время ещё не настало, а может и никогда не настать — если тот, кому оно их открыло, не свернёт с выбранной им однажды дороги, чтобы предотвратить возможное будущее. Волшебное Зеркало — опасный советник.

Сэм сел на землю и опустил голову на руки.

— Зря я сюда пришёл, и не нужно мне больше никакого волшебства, — пробормотал он. Потом замолчал и после паузы глухо выговорил, будто сквозь слёзы: — Нет, я вернусь домой долгим путём вместе с господином Фродо или не вернусь вовсе. Только надеюсь, что всё же вернусь. И тогда, если всё окажется, как в Зеркале, кое-кому очень не поздоровится!

— А тебе теперь хочется заглянуть в Зеркало, Фродо? — спросила Галадриэль. — Ведь ты не хотел смотреть на эльфийскую магию, сказав, что тебе и так хорошо.

— Ты советуешь мне посмотреть? — спросил в ответ Фродо.

— Нет, — сказала она. — Я не даю советов ни в какой форме. Решай сам. Да и видения Зеркала не принимай за советы, ибо никогда неведомо, пойдёт ли на пользу то, что ты видел, будь оно дурным или хорошим. Случайные знания опасны. Но, по-моему, ты достаточно мудр и отважен, чтобы рискнуть, иначе я не привела бы тебя сюда. Поступай, как хочешь!

— Я посмотрю, — решился Фродо и, взобравшись на пьедестал, склонился нал тёмной водой.

Зеркало мгновенно посветлело — взгляду хоббита открылась сумеречная равнина. Вдали, на фоне бледного неба маячили горы. По равнине тянулась, петляя, серая полоска дороги, уходящая за горизонт. По дороге двигалась крохотная фигурка, становясь по мере приближения больше и отчётливее. Внезапно Фродо понял, что она напоминает ему Гэндальфа. Он чуть было не окликнул мага, но тут же различил, что фигурка эта одета не в серое, а в белое — она слабо светилась в окружающем сумраке, и в руке у неё был белый посох. Лица Фродо не разглядел — голова была склонена. Затем белый путник ушёл по дороге налево, за пределы Зеркала, и в душу Фродо закралось сомнение: видел ли он Гэндальфа в одном из его долгих былых странствий или Сарумана?

Видение переменилось. На несколько мгновений, но очень отчётливо, Фродо увидел Бильбо, беспокойно расхаживающего по своей комнате. Стол был завален грудой исписанных листков, в окно барабанили капли дождя. Но тут поверхность Зеркала заволокло туманом, и комната исчезла.

Когда волшебное Зеркало опять прояснилось, Фродо по внезапному озарению осознал, что перед ним чередой разрозненных видений мелькают вехи великой истории, в которую его вовлекла судьба. Туман прояснился, и ему открылось штормовое море — он сразу понял, что именно штормовое, хотя до этого никогда моря не видел, — вздыбленное сизыми громадами волн. Небо почернело. На фоне кроваво-красного солнца, опускающегося в разорванные облака, возник чёрный силуэт высокого корабля с потрёпанными парусами, который ветер гнал с запада. Потом мелькнула широкая река, текущая через многолюдный город. Потом белая крепость с семью башнями. А затем снова корабль с чёрными парусами, но теперь было утро, и солнце играло на воде и ярко освещало знамя, на котором было вышито белое дерево. И всё опять потонуло в дымном зареве, как от пожара, и багровое солнце опустилось в серый туман, а потом в этом тумане промелькнул, мигающий огоньками, серебристый кораблик. Он исчез, и Фродо, вздохнув, уже приготовился слезть…

Как вдруг зеркальная чаша опять почернела — словно чёрная дыра открылась в бесконечную пустоту. И из этой бездонной пропасти медленно всплыл огромный Глаз, постепенно заполнив собой всё Зеркало. Обрамлённый багровыми ресницами пламени, глянцево блестящий кошачьей желтизной, был он, однако, напряжённо живым, а его вертикальный зрачок — скважина в ничто — постоянно пульсировал, то сужаясь, то расширяясь. Фродо окаменел от ужаса, не в силах вскрикнуть или пошевелиться.

Глаз медленно ворочался в тесной глазнице Зеркала, словно разыскивая что-то, и Фродо, скованный леденящим ужасом, отчётливо понимал, что чудовищный Глаз, обшаривая мир, силится разглядеть именно его, но, пока у него есть воля к сопротивлению, пока он сам не захочет открыться, Глаз бессилен его обнаружить. Кольцо, ставшее неимоверно тяжёлым, тянуло голову вниз, словно мельничный жёрнов, вода в Зеркале вскипела, закурилась паром. Хоббит неудержимо соскальзывал в чашу.

— Не коснись воды! — мягко произнесла Галадриэль.

Видение исчезло, и Фродо обнаружил, что смотрит на холодно мерцающие в серебряной чаше звёзды. Он торопливо отпрянул и, все ещё дрожа с головы до ног, перевёл взгляд на Владычицу.

— Мне знакомо твоё последнее видение, — проговорила она, — ибо оно присутствует и в моих мыслях. Не надо пугаться! Но знай: не песни среди деревьев и даже не тонкие стрелы эльфийских луков ограждают Лотлориэн от Врага. Ибо даже сейчас, разговаривая с тобой, Фродо, мне открыты мысли Чёрного Властелина, точнее, все его мысли, касающиеся эльфов. А он вечно пытается проникнуть в мои. Но дверь пока закрыта!

Владычица вскинула белые руки, обратив их ладонями к востоку в жесте отрицания, как бы отстраняя что-то. Эрендил, Вечерняя Звезда, любимица эльфов, светила над её головой столь ярко, что фигура Владычицы отбрасывала чуть заметную тень. В звёздных лучах на её пальце блеснуло кольцо. Оно играло, как бледное полированное золото, отливающее серебром, а в центре мерцал белый камень, словно сама Вечерняя Звезда сошла отдохнуть на палец Галадриэли. Фродо благоговеенно взирал на него, ибо внезапно он понял — или так ему показалось.

— Да, — спокойно подтвердила Владычица, хотя он не произнёс ни слова. — Об этом запрещено говорить, и Элронд не мог преступить запрета. Но его невозможно укрыть от Хранителя Кольца и того, кто видел Глаз. Истинно, что одно из Трёх нашло пристанище в Лориэне на пальце Галадриэли. Это Нения, Кольцо Адаманта, и я его хранительница.

Он подозревает это, но Он ещё не знает — пока ещё нет. Понимаешь теперь, почему твой приход сюда прозвучал как поступь Рока? Ибо если ты погибнешь, мы окажемся беззащитны перед Врагом, а если добьёшься успеха — наше могущество исчезнет, и завянет Лотлориэн, и волны Времени смоют его прочь. Нам придётся уйти на Запад или, постепенно вырождаясь, превратиться в неотёсанных жителей лесистых долин и пещер, которых медленно забывают и под конец забудут навсегда.

Фродо поник головой.

— А каково твоё желание? — спросил он после долгого молчания.

— Будь что будет, — печально ответила ему Владычица. — Любовь эльфов к их стране и творениям их рук глубже морских глубин, — печаль их будет вечной и никогда не найдёт себе утоления. Но мы готовы пожертвовать всем, лишь бы не подчиниться Саурону, ибо знаем его ныне. Ты не в ответе за судьбу Лотлориэна, — на твоих плечах лишь данный тобой же обет. Но, будь у меня выбор, я желала бы, чтоб Одно Кольцо никогда не было сделано или было потеряно навеки.

— Ты, госпожа Галадриэль, мудра, бесстрашна и справедлива, — сказал Фродо. — Я отдам тебе Кольцо Всевластия, если ты попросишь об этом. Его могущество — не по моим силам.

Неожиданно Владычица звонко рассмеялась.

— Быть может, госпожа Галадриэль мудра, — сказала она, — однако в учтивости она встретила себе пару. Когда ты предстал передо мною впервые, я позволила себе заглянуть в твоё сердце — и тебе удалось очень вежливо отомстить мне за это. Ты становишься поразительно прозорливым. Зачем скрывать, сердце моё жаждет последовать твоему предложению. Ибо на протяжении многих лет я размышляла, как поступить, если Великое Кольцо волею случая попадёт мне в руки — и вот оно принесено прямо ко мне! Сотворённое в древности зло действует многими путями вне зависимости от того, возвышается Саурон или терпит поражение. Так не будет ли благородным поступком забрать его Кольцо, отняв с помощью силы или страха у моего гостя?

И вот этот миг настал. Ты добровольно отдаёшь мне Кольцо! На место Чёрного Властелина ты хочешь посадить Властительницу! И при этом я не сделаюсь Чёрной Властительницей! Я буду грозной, как внезапная буря, прекрасной, как утро, и устрашающей, как ночь; влекущей и безжалостной, как море, ослепительной, как солнце в засуху и снег на горных вершинах; могучей и необоримой, как корни земли! Все будут любить меня и гибнуть от отчаяния!

Она подняла руку, и камень на кольце вдруг ярко вспыхнул, осветив её одну, а всё остальное погрузив во мрак. Она стояла перед Фродо неизмеримо высокая, невыносимо прекрасная, внушающая благоговейный трепет и устрашающе грозная. Хоббит невольно отшатнулся, но Галадриэль опять мелодично рассмеялась, уронила руку, камень померк, и Владычица словно бы сжалась: перед Фродо стояла стройная эльфийская дева в белых одеждах с мягким и печальным голосом.

— Я прошла испытание, — сказала она. — Я утрачу могущество, уйду за Море и останусь Галадриэлью.

Они долго молчали. Наконец Владычица произнесла:

— Пойдёмте! Завтра вы покинете Лориэн, ибо выбор сделан и течения судеб определены.

— Но сначала ответь мне, — попросил её Фродо, — на вопрос, который я не задал Гэндальфу: хотел спросить его в Раздоле, да всё не решался. Мне доверено главное из Великих Колец, почему же я не вижу других Хранителей и не знаю их тайных помыслов?

— Ты ведь не пытался увидеть и узнать, — ответила Владычица. — Лишь трижды надевал ты Кольцо на палец с тех пор, как узнал, чем обладаешь. Так не пытайся! Оно уничтожит тебя. Разве Гэндальф не говорил тебе, что это кольцо наделяет могуществом, соразмерным тому, кто им в данный момент владеет? Прежде, чем ты сумеешь воспользоваться его мощью, тебе придётся стать гораздо сильнее и научиться подчинять своей воле других. Но даже будучи просто Хранителем и тем, кто надевал его на палец и видел скрытое, ты стал удивительно прозорливым. Ты понял мои тайные мысли яснее, чем многие из тех, кто считается мудрым. Ты видел Глаз того, кто владеет Семью и Девятью. И разве ты не увидел и не узнал кольца на моём пальце? Скажи, ты заметил моё кольцо? — спросила Владычица, повернувшись к Сэму.

— Нет, госпожа, — ответил тот. — Сказать правду, так я вообще не понимаю, о чём вы тут с хозяином толкуете. Я видел звезду, сверкнувшую у тебя между пальцев. Но раз уж ты дозволила мне говорить, то прошу вместе с хозяином: возьми ты у него это Вражье Кольцо! Тогда ты могла бы разом привести всё в порядок. Никто бы не посмел тогда разорять норку моего старика и выгонять его на улицу. Ты заставила бы кое-кого заплатить за свои грязные делишки!

— Да, заставила бы, — сказала Галадриэль. — С этого всегда начинается. Однако — увы! — никогда этим не ограничивается. Но довольно. Идёмте!

Глава VIII Прощание с Лориэном

Этим вечером Хранителей снова призвали к Владыкам. После приветствий Келеборн сказал:

— Отряду Хранителей пора выступать. Перед вами снова открывается выбор. Те, кто решится продолжить поход, должны собраться с духом и завтра покинуть Лотлориэн. Те же, кто не хочет идти с Хранителем, вольны пока остаться здесь. Но уйдёте или останетесь, — вы не обретёте покоя, ибо мы подошли к роковой грани. Желающие могут подождать здесь до тех пор, пока не откроются вновь все дороги мира или пока мы не призовём их к последней защите Лориэна. Тогда они либо смогут вернуться в родные края, либо отправятся в вечную обитель павших в битве.

Воцарилось молчание.

— Они решили идти дальше, — глянув гостям в глаза, сказала Галадриэль.

— Что касается меня, — заявил Боромир, — то мой дом впереди, а не позади.

— Верно, — согласился Келеборн. — Но весь ли Отряд идёт с тобой в Минас Тирит?

— Мы ещё не решили, — ответил Владыке Арагорн. — Я не знаю, что собирался делать Гэндальф после Лориэна. По-моему, даже у него не было определённых планов на этот счёт.

— Возможно, — сказал Келеборн. — Но, когда вы покинете эту страну, вам неизбежно придётся решать, что делать с Великой Рекой. Как хорошо известно некоторым из вас, между Лориэном и Гондором пересечь Андуин, не потеряв поклажи, можно только на лодках. И разве мосты Осгилиата не разрушены и все причалы не захвачены Врагом?

По какому берегу вы пойдёте? Дорога в Минас Тирит лежит на этой, западной стороне, но для Хранителей прямой путь — по восточному, затемнённому берегу. Так какую сторону вы выбираете?

— Я бы посоветовал идти по западному берегу к Минас Тириту, — сказал Боромир. — Но Отряд веду не я.

Остальные промолчали. Арагорн явно колебался.

— Я вижу, вам ещё не ясен ваш путь, — сказал Келеборн. — И не мне его выбирать. Я помогу вам иначе. Среди вас есть те, кто умеет управляться с лодками — Леголас, чей народ привык к быстрой Лесной реке, Боромир из Гондора и следопыт Арагорн.

— И один из хоббитов! — воскликнул Мерри. — Не все из нас смотрят на лодки, как на необъезженных лошадей. Мой народ живёт у берегов Брендидуина.

— Прекрасно, — сказал Келеборн. — Я могу снабдить Отряд лориэнскими лодками. Они должны быть небольшими и лёгкими, поскольку, если вы спуститесь далеко по течению, то встретите места, где вам придётся нести их. Вас ждут пороги Сарн Гебира и, быть может, великий водопад Рэрос, где Река с рёвом низвергается с Нен Хитоэль; есть и другие опасности. Лодки на некоторое время облегчат ваш путь, однако не помогут вам выбрать направление. В конце концов вам придётся оставить Реку и свернуть на запад — или на восток.

Арагорн просто не знал, как благодарить Владыку Лориэна: он очень обрадовался лодкам, и не в последнюю очередь потому, что они позволяли на некоторое время отложить выбор пути. Остальные Хранители тоже приободрились. Какие бы опасности ни ждали их впереди, плыть навстречу им было всё-таки веселее, чем тащиться пешком, сгибаясь под ношей. Всеобщей радости не разделял лишь Сэм: он был уверен, что речные лодки гораздо хуже необъезженных лошадей, и пересматривать своё мнение у него не было никаких оснований, особенно если учесть, что им вообще довелось уже пережить за время пути.

— Мы приготовим лодки и походное снаряжение в гавани к завтрашнему полдню, — пообещал Келеборн. — Мои подданные помогут вам утром собраться. А пока доброй вам ночи и приятных снов.

— Доброй ночи, друзья! — сказала Галадриэль. — Спите спокойно! И не смущайте сегодня сердца мыслями о предстоящей дороге. Быть может, каждый из вас уже начал, не заметив этого, тот единственный путь, который предназначен ему судьбой. Доброй ночи!

Хранители вернулись в свой шатёр у фонтана — Леголас, поскольку это была последняя ночь в Лотлориэне, вместе с ними, — чтобы, несмотря на слова Галадриэли, устроить совет.

Долго и бурно обсуждали путники, что им делать и как лучше добираться с Кольцом до Роковой горы, но к окончательному решению так и не пришли. Было ясно, что большинству хотелось бы для начала зайти в Минас Тирит, чтобы хоть на время отложить ужасную необходимость встречи с Врагом. Впрочем, они без колебаний переправились бы через Реку и вошли в тени Мордора, но Фродо молчал, а Арагорн всё ещё утопал в сомнениях.

Пока Гэндальф был с ними, он намеревался уйти вместе с Боромиром, чтобы послужить своим мечом Гондору, поскольку не сомневался в том, что пророческие сны, виденные Боромиром и его братом, призывают его, наследника Элендила, выйти на битву с Сауроном. Но Гэндальф сгинул, и ноша его легла на плечи Арагорна: он понимал, что не имеет права забыть о Кольце, если Фродо всё-таки откажется под конец идти с Боромиром. Но, с другой стороны, чем он или любой из Отряда помогут хоббиту, слепо нырнув под завесу Тьмы?

— Я иду в Минас Тирит; если придётся, то один, ибо это мой долг, — заключил Боромир и надолго замолчал, не сводя пристального взгляда с Фродо, словно пытался прочесть его мысли. Потом опустил глаза и раздумчиво, словно бы рассуждал сам с собой, продолжил: — Если вы хотите всего лишь уничтожить Кольцо, то битвы и оружие бесполезны, и люди Минас Тирита ничем не смогут помочь. Но если вы хотите сокрушить военную мощь Чёрного Властелина, то глупо соваться без войска в его владения и глупо жертвовать… — Боромир запнулся, словно вдруг понял, что говорит вслух, и закончил —…жертвовать жизнью. Это же выбор между надёжной защитой и путешествием прямо в руки смерти! Во всяком случае, таково моё мнение.

Фродо уловил во взгляде Боромира что-то новое и странное и в упор посмотрел на него. Ясно, что мысль Боромира не соответствовала его заключительным словам. Глупо жертвовать… чем? Кольцом Всевластия? Нечто подобное он уже говорил на Совете, но тогда выслушал разъяснение Элронда и согласился с ним. Фродо перевёл взгляд на Арагорна, но тот, погружённый в собственные мысли, видимо, просто не обратил внимания на слова Боромира. На этом их совещание и кончилось. Мерри с Пином давно уже спали; Сэм сонно кивал головой; в воздухе ощущался покой глубокой ночи. Фродо забрался под одеяло и уснул.

Утром, когда Хранители принялись собирать свои скудные пожитки, к их шатру пришли эльфы, знающие всеобщий язык, и принесли изрядные запасы продовольствия и одежду. Дорожные припасы были в основном в форме очень тонких лепёшек из пресного теста, снаружи золотисто-коричневых, а на изломе кремовых. Гимли взял одну лепёшку и с сомнением повертел её в пальцах.

— Галеты, — пробормотал он, отломил кусочек, положил в рот… Выражение его лица немедленно изменилось, и гном в одно мгновение сжевал всю лепёшку.

— Хватит, хватит! — со смехом закричали эльфы. — Ты и так съел достаточно, чтобы шагать день напролёт до самого вечера!

— А я думал, что это просто галеты, типа сухарника, который пекут жители Дола для путешествий в глуши, — удивлённо заметил Гимли.

— Так оно и есть, — ответили эльфы. — Но мы называем их лембас, или дорожным хлебом. Они гораздо лучше поддерживают силы, чем любая еда, изготовленная людьми, и уж во всяком случае, вкуснее сухарника.

— Кто бы спорил! — согласился гном. — Да они гораздо вкуснее даже медовых кексов беорнингов, а это говорит о многом, потому что пекарей, лучше беорнингов, пожалуй, и не найти. Но в наши дни они не очень-то охотно снабжают путников своими изделиями. Вы очень радушные хозяева!

— Тем не менее, обращайтесь с лембас поэкономнее, — посоветовали эльфы. — Ешьте их понемногу и только в крайней нужде, ибо они даны вам на чёрный день. Если их не ломать и не вынимать из листвяных обёрток, в которых мы принесли их, они останутся свежими даже через месяцы пути. Одной лепёшки достаточно, чтобы сохранить силы путнику в течение целого дня тяжёлой дороги, даже если этот путник — высокий человек из Минас Тирита.

Затем эльфы развернули и вручили каждому Хранителю по плащу и капюшону, сшитому точно по их мерке из лёгкой, но тёплой шелковистой ткани. Трудно было сказать, какого она цвета: серая, как прозрачные сумерки под деревьями, при малейшем движении и смене освещения она переливалась разными оттенками: то зеленела, как густая листва, то темнела, как травы осенних полей под ночным небом, то тускло серебрилась, как вода под звёздами. Плащи застёгивались на шее брошью в форме зелёного листа с серебряными жилками.

— А эти плащи — волшебные? — спросил Пин, восхищённо разглядывая свой.

— Мы не понимаем, что значит "волшебные", — ответил хоббиту один из эльфов. — Они красивы, да и ткань хороша, поскольку соткана в Лориэне. Во всяком случае, они совершенно точно эльфийские, если ты имел в виду именно это. Вода и воздух, земля и камни, деревья и травы Благословенного Края отдали им переливчатые краски, мягкость и красоту, прочность и вековечность, ибо всё, что окружает эльфов, оживает в изделиях их мастеров. Плащи — одежда воинов и разведчиков, но именно одежда, а не доспехи: от стрел или копий они не спасут. Зато защитят от холода и дождя, прикроют в жару от палящего солнца и скроют в походе от вражеских глаз. Вы удостоились особой милости Владычицы, ибо ткут эту ткань она сама и её девушки, и доселе ни один чужестранец не получал в подарок лориэнской одежды.

После завтрака Хранители простились с лужайкой у фонтана, с шатром и с самим фонтаном. На сердце у них было тяжело, потому что они успели привыкнуть к этому месту, как к дому, — хотя не сумели бы вспомнить, сколько дней и ночей им довелось тут прожить. Постояв у фонтана и полюбовавшись напоследок на его белопенную струю, они отвернулись и увидели Халдира, который шёл к ним по зелёной траве лужайки. Фродо очень обрадовался знакомцу.

— Я вернулся с северной границы, — сказал эльф, — потому что меня опять назначили вашим проводником. Долина Темноречья застлана парами и клубами дыма, горы тяжело содрогаются, а земные недра гудят. Если кто-нибудь из вас думал уйти домой к северу, он не смог бы этого сделать. Но сейчас ваш путь лежит на юг. Идёмте!

Зелёные тропинки Карас Галадона были пусты, но кроны деревьев звенели голосами эльфов. Путники молча спустились вслед за Халдиром по южным склонам холма, миновали украшенные фонариками главные ворота, белый мост и навеки оставили эльфийский город. Затем они свернули с мощёной дороги на тропу, петлявшую сквозь густые мэллорновые заросли, и пошли под пышными колышущимися кронами меж серебристых стволов под уклон, к юго-востоку, к берегам Великой Реки.

Путники прошли около десяти миль, и утро уже близилось к полудню, когда показалась высокая зелёная стена. Выйдя из прохода в ней, Отряд внезапно очутился на открытом пространстве. Впереди лежал луг с изумрудной травой, усеянной золотыми звёздочками эланор, которые словно лучились под солнцем. Луг узкой косой сбегал к месту встречи двух потоков: справа, с запада, мерцала на бегу Серебрянка, слева, с востока, мощно катил свои глубокие и тёмные воды Андуин. На противоположных берегах обеих рек тоже были леса, уходившие за южный горизонт, но все деревья там были тёмными и голыми. Ни один мэллорн не вздымал своих увенчанных золотом сучьев за пределами Благословенного Края.

На берегу Серебрянки, неподалёку от её устья, была низкая белокаменная пристань; у причала теснились многочисленные лодки и плоты. Некоторые из них были ярко расписаны, отливали серебром, золотом и малахитом, но большинство — просто белые или светло-серые. Для путников приготовили три небольшие серые лодочки, их-то эльфы и загрузили припасами, а среди всего прочего добавили бухты верёвок. По три в каждую лодку. Верёвки выглядели тонкими, но прочными, серыми, точно эльфийские плащи, а на ощупь шелковистыми.

— Что это? — спросил Сэм, потрогав бухту, которая ещё лежала на траве.

— Верёвка, конечно! — ответил ему эльф, стоявший в лодке. — Никогда не пускайся в путешествие без верёвки — длинной, прочной и лёгкой, как эти. Они не единожды вам пригодятся.

— А то я не знаю! — воскликнул Сэм. — Мы вот ушли из Раздола без верёвки, так я клял себя до самого Лориэна. Мне просто интересно, из чего они сделаны. Я ведь немного понимаю в верёвках: это у нас, так сказать, фамильное.

— Они сделаны из хислэйна, — сказал эльф, — но сейчас некогда наставлять тебя в искусстве их плетения. Знай мы раньше, что это занятие доставляет тебе удовольствие, мы обучили бы тебя многому. А теперь, увы! Если только ты не вернёшься сюда когда-нибудь вновь, придётся тебе обойтись готовыми. Пусть они хорошо послужат тебе!

— Всё готово! — объявил Халдир. — Можете отчаливать. Только не торопитесь выходить в Великую Реку. Сначала вам надо освоиться с лодками!

— Да-да, будьте осторожны, друзья, — поддержали Халдира другие эльфы. — Это лёгкие, своенравные лодочки, совсем непохожие на лодки, изготовленные другими народами. Они не утонут, как их ни нагружай, но при неумелом обращении могут и перевернуться. Прежде чем отплывать, поучитесь заходить в них и выходить обратно у причала!

Хранители расселись по лодкам — в одну Арагорн, Фродо и Сэм, в другую Боромир, Мерри и Пин, а в третью Леголас и Гимли; к ним погрузили большую часть багажа.

На дне лодочек лежали вёсла с лопастями в форме широкого листа. Арагорн оттолкнулся веслом от причала и пошёл для пробы вверх по реке; за ним поплыли остальные. Течение было быстрым, и лодки продвигались довольно медленно. Сэм устроился на передней банке и, вцепившись обеими руками в борта, с тоской смотрел на берег. Серебрянка ослепительно искрилась под солнцем, порой мимо лодки проплывал к Андуину чуть-чуть притонувший золотой лист. Вскоре путники миновали косу, и над ними сомкнулся полог листвы; воздух был неподвижен, но удивительно свеж и прохладен; тишину нарушала лишь доносящаяся откуда-то издалека песня жаворонка.

Река сделала крутой поворот, и вдруг навстречу Хранителям стремительно выплыл громадный лебедь с гордо изогнутой белоснежной шеей, янтарными глазами, сверкающим золотым клювом и слегка приподнятыми крыльями. Над водой поплыла мелодичная музыка, и, когда невиданная птица приблизилась, путники поняли, что это лодка, с изумительным искусством сработанная эльфами, — издали лебедь казался живым, хотя и был неестественно огромным. Два гребца в белом слаженно работали чёрными вёслами. В лодке сидел Владыка Лориэна, а за ним стояла Галадриэль, высокая и стройная, в белоснежных одеждах и венком из золотых звёздочек эланор в волосах, и пела, негромко аккомпанируя себе на арфе. Печально и мелодично разносился её голос в свежем прозрачном воздухе:

О листве я пела, листве золотой, и росла листва золотая;

О ветре я пела, и ветер слетал, тихо кроны качая.

Дальше Солнца и дальше Луны пенилось вечное Море,

У берега светлого Илмарин Древо росло Золотое.

У стен Тириона сияло оно в ночи Эльдамара ясной,

Под звёздами Эльдамара цвело, в эльфов стране прекрасной.

Здесь, под покровом листвы золотой, бессчётные годы ветвятся,

От Светозарных морей далеко слёзы эльфов струятся.

О Лориэн! Приходит Зима, день, похожий на Ночь,

И листва облетит прямо в быстрый поток, и Река унесёт её прочь.

О Лориэн! Слишком долго жила я на брегах Средиземья

И нестойкими звёздочками эланор венка украшала плетенье.

Но если спою я о корабле, какой корабль приплывёт?

Какой корабль через Море меня навеки назад унесёт?

Лодка Владык подошла к лодке Арагорна, и тот остановился. Владычица окончила песню и приветствовала Хранителей.

— Мы приплыли, чтобы пожелать вам удачи на вашем опасном и трудном пути, — сказала Галадриэль.

— Вы долго гостили у нас, — добавил Келеборн, — но так уж случилось, что мы ни разу не разделили трапезы, потому мы приглашаем вас на прощальный пир здесь, на берегу двух потоков, что унесут вас далеко от Лориэна.

Лебедь медленно подошёл к причалу. Хранители развернули свои лодки и последовали за ним. И вот, на краю Эгладила, что на всеобщем языке значит Язык, в конце узкой косы, покрытой изумрудной травой, они последний раз пообедали в Благословенном Краю, но Фродо почти не притронулся к еде. Он смотрел лишь на Владычицу эльфов, слушал её голос. Теперь Галадриэль не казалась могущественной и грозной, исполненной тайной силы. Она неожиданно представилась хоббиту (как и всем, кто сталкивается с эльфами сейчас) прекрасной, но отстранённой, живым видением того, что уже навеки унесено в прошлое безостановочным потоком Времени.

После того, как они поели, сидя на траве, Келеборн снова заговорил о предстоящем путешествии.

— Спустившись по течению, — сказал он, указав рукой на юг, — вы увидите, что лес кончился, и дальше поплывёте мимо голых берегов. Многие лиги Река течёт в каменистой долине средь вересковых пустошей вплоть до высокого скалистого острова Тиндрок, который мы называем Тол Брандиром. Об его отвесный утёс разбивается она на два рукава, срываясь затем разъярённым водопадом Рэрос в низины Ниндальф, которые на вашем языке зовутся Мокропоймьем. Там она разбивается на извилистые русла меж болотистых топей и в виде столь же многочисленных потоков принимает в себя течение Энтрицы, начало которой даёт Лес Фангорна на западе. За Энтрицей по западному берегу Великой Реки лежит Рохан, а на противоположном берегу высится тёмное взгорье Эмин Муил. Ветер всегда дует там с востока, потому что оно смотрит через Гиблые Болота и Ничейные земли на Гирит Горгор и чёрные ворота Мордора.

Боромиру и тем, кто пойдёт с ним в Минас Тирит, лучше распрощаться с Великой Рекой до Рэроса и перейти Энтрицу выше болот. Но не заходите слишком далеко вверх по течению, не рискуйте вступить в Лес Фангорна, ибо это странный край, почти неведомый ныне. Впрочем, ни Боромир, ни Арагорн, несомненно, не нуждаются в этом предостережении.

— Мы в Минас Тирите, разумеется, слышали о Фангорне, — вставил Боромир. — Но то, что я знаю, кажется мне по большей части бабушкиными сказками, наподобие тех, какие мы рассказываем детям. Всё, что лежит к северу от Рохана, так далеко от нас в эти дни, что фантазии позволено гулять там беспрепятственно. В древности Фангорн лежал у границ нашего королевства, но уже много поколений людей ни один гондорец там не был, чтобы подтвердить или опровергнуть легенды, дошедшие к нам из глубины веков.

Мне доводилось бывать в Рохане, но я никогда не пересекал его в северном направлении. Отправившись в качестве гонца, я прошёл через Ущелье у края Белых Гор, переправился через Скальток, а дальше к северу — Сивоч. Это был долгий и утомительный путь в четыре сотни лиг, который занял у меня не один месяц, потому что я потерял своего коня у Тарбада при переправе через Сивоч. После такого путешествия и того пути, что я проделал с Отрядом, не сомневаюсь, что я найду дорогу через Рохан, и Фангорн тоже, если понадобится.

— Тогда мне не нужно ничего добавлять, — сказал Келеборн. — Но не отмахивайся от знаний, что дошли из глубин веков, ибо часто бабушки хранят в памяти такое, без чего некогда было непросто обойтись даже мудрецам.

Взяв из рук одной из своих дев чашу, Галадриэль встала, наполнила её белым мёдом, протянула Келеборну и торжественно произнесла:

— Пришло время для прощальной чары. Пей, Владыка Лориэна! И не печалься, хоть за полднем неизбежно следует ночь и наш вечер уже близок.

Затем со словами прощания она подала чашу каждому из Отряда. Но, когда они отпили, Владычица велела Хранителям снова сесть на траву. А для Владык принесли стулья.

Некоторое время Галадриэль, окружённая своими девами, молча смотрела на гостей, потом заговорила:

— Мы распили прощальную чашу, и между нами уже легла тень разлуки. Но прежде чем вы покинете Лориэн, примите прощальные подарки его Владык.

Вот дар Келеборна и Галадриэли предводителю Отряда Хранителей, — сказала она Арагорну и подала ему ножны, изготовленные для меча Элендила. По ним бежал узор золотых и серебряных цветов и листьев и вязь эльфийских рун, самоцветными вспышками образующих имя Андрил и рассказывающих историю меча.

— Клинок, извлечённый из этих ножен, — продолжила Галадриэль, — не может сломаться или затупиться даже в час поражения. Но есть ли ещё что-нибудь, что ты желал бы получить от меня на прощание? Ибо скоро завеса тьмы ляжет между нами и, быть может, мы не встретимся вновь под этим солнцем, а только на дальнем пути, что не имеет возврата.

И Арагорн ответил:

— Владычица, вам известны мои чаяния, и долго хранили вы то единственное сокровище, о котором я мечтаю. Но не в вашей власти вручить его мне, и к исполнению моего желания приведёт меня лишь мой собственный путь, путь сквозь тьму.

— Однако быть может, тебя обрадует вот этот дар, — сказала Галадриэль. — Ибо он был вверен мне, чтобы вручить тебе, когда твой путь ляжет через эту страну.

И она подняла с колен большой прозрачно-зелёный камень в форме броши, оправленной в серебро: орёл с распростёртыми крыльями. Владычица протянула брошь Арагорну, и камень вспыхнул, как солнце, просвечивающее сквозь молодую листву.

— Этот камень я дала Келебрайне, своей дочери, а та — своей, но отныне он переходит тебе, как символ надежды. Прими же в этот час имя, предначертанное тебе: Элессар, Эльфийский Камень из колена Элендила!

И Арагорн поклонился, и принял брошь, и приколол на грудь; и все вдруг заметили его поистине королевский облик: он сбросил с плеч, как почудилось Фродо, тяжёлый груз многолетних скитаний.

— Благодарю тебя за этот бесценный дар, — сказал он, — о, Владычица Лориэна, давшая жизнь Келебрайне и Арвен Андомиэль. Какую хвалу я мог бы произнести, выше этой?

В ответ Владычица молча склонила голову. Затем она обратилась к Боромиру и вручила ему золотой пояс; Мерри и Пину — маленькие серебряные пояса с пряжками в форме золотого цветка; Леголас получил лориэнский лук, более упругий и мощный, чем лихолесские, с тетивой из волос эльфов, и колчан со стрелами.

— А для тебя, мой милый садовник и любитель деревьев, — ласково сказала Владычица Сэму, — у меня приготовлен лишь скромный подарок. — Она протянула хоббиту светло-серую деревянную коробочку с единственной серебряной руной, выгравированной на крышке. — Это руна "Г", то есть, Галадриэль, — объяснила Владычица, — а в коробочку я положила немного земли из моего сада с тем благословением, какое ещё в силах дать. Она не убережёт тебя в пути, не защитит от опасностей, но если ты сохранишь её и когда-нибудь снова увидишь свой дом, то рассыпь эту землю в своём саду — пусть даже давно разорённом и опустошённом — и он расцветёт пышнее многих самых ухоженных садов Средиземья. Тогда, быть может, тебе вспомнятся Галадриэль и далёкий Лориэн, который ты видел лишь зимой, ибо наши весна и лето давно миновали.

Сэм покраснел до кончиков ушей и, бормоча неуклюжие слова благодарности, низко поклонился Владычице эльфов.

— Осталось узнать, — сказала Галадриэль, — какой подарок в память об эльфах было бы приятно получить гному.

— Никакого, Владычица, — отозвался Гимли. — Мне довольно того, что я видел собственными глазами Владычицу Лориэна и слышал её милостивые слова.

— Слушайте вы, эльфы! — воскликнула Галадриэль, обращаясь к своей свите. — Пусть никто отныне не говорит, что гномы — угрюмые корыстолюбцы! Неужели нет ничего, что ты хотел бы получить от меня Гимли, сын Глоина? Назови это, я приказываю! Мы не отпустим тебя без подарка.

— Я ничего не прошу, Владычица, — поклонившись, ответил ей гном, ненадолго замялся, но потом набрался храбрости и докончил. — Но если мне будет дозволено попросить… нет! лишь назвать прядь твоих волос, которая столь же превосходит золото, как блеск звёзд превосходит драгоценные камни, добытые в шахте. Я не прошу о подобном даре. Но ты приказала мне назвать его.

Послышалось возбуждённое перешёптывание эльфов, а Келеборн в изумлении уставился на гнома, но Владычица улыбнулась:

— Говорят, что мастерство гномов таится в их руках, не в языках. Однако по отношении к Гимли это неверно. Ибо ещё никто не обращался ко мне с просьбой одновременно столь дерзостной и столь учтивой. Как могу я отказать, если сама велела ему говорить? Но что же ты сделал бы с этим подарком?

— Хранил бы его, как великую драгоценность, — не задумавшись, ответил Владычице гном, — в память о твоих словах в нашу первую встречу. А если я когда-нибудь вернусь домой к своей наковальне, то положу её в чистейший алмаз и сделаю фамильным наследием моего рода и залогом дружбы между Горой и Лесом до скончания дней.

И Владычица расплела одну из своих прядей, отрезала три золотых волоска и, вложив их в руку Гимли, сказала:

— Я ничего не хочу предрекать, ибо на одной чаше весов лежит тьма, а на другой лишь надежда. Но если надежда не окажется тщетной, вот что скажу я тебе, Гимли, сын Глоина: твои руки будут полны золотом, однако ты никогда не попадёшь под его власть.

— А тебя, Хранитель Кольца, — продолжила Галадриэль, обратившись к Фродо, — я одариваю последним, хоть ты и не последний в моих мыслях. Для тебя я приготовила вот это. — Она протянула хоббиту небольшой хрустальный сосуд, блеснувший в её руке белым светом. — В этом фиале, — объяснила она, — вода из моего фонтана, пронизанная лучами звезды Эрендила. Он будет сиять тем ярче, чем чернее вокруг тебя ночь. Да будет он светом для тебя там, где гаснут все другие огни. Вспомни тогда Галадриэль и её Зеркало!

Фродо принял фиал, и на тот миг, пока он сиял между ними, Владычица снова предстала перед ним в облике королевы, величавой и прекрасной, но уже не грозной. Он поклонился, но ничего не сказал: нужных слов ему в голову не пришло.

Галадриэль встала, и Хранители последовали вслед за Келеборном к причалу. На зелёных лугах Эгладила лежал золотой полдень, вода отливала серебром. Всё было готово. Путники разделились, как в первый раз, когда решили испробовать лодки; эльфы оттолкнули их шестами от берега, и покрытые рябью воды медленно понесли их прочь. Хранители сидели молча и неподвижно. На изумрудном берегу на самой оконечности косы молча стояла Владычица Лориэна, и Хранители смотрели, как она медленно уплывает от них вдаль. Ибо им казалось, что это Лориэн, как могучий златопарусный корабль, уносится от них к забытым берегам, тогда как они сами беспомощно сидят на краю серого и безжизненного мира.

За косой величественно хмурый Андуин принял прозрачные струи Серебрянки; лодки развернуло и быстро понесло к югу. Вскоре светлая фигурка Галадриэли стала маленькой и чуть заметной чёрточкой, светящейся искоркой в ладонях рек, словно окошко, горящее в лучах заходящего солнца на дальнем холме или озеро, увиденное с горной вершины. Фродо почудилось, что искра вдруг вспыхнула — это Галадриэль вскинула руки в последнем прощании, — а потом попутный ветер донёс до них песню, едва различимую, и всё-таки звонкую. Но теперь Владычица пела на древнем языке заморских Эльфов, и Фродо не понял слов. Мелодия была прекрасной, но разбередившей душу хоббита. Незнакомые слова словно впечатались в его память, и, спустя много времени, он попытался хотя бы примерно перевести их (наречие было эльфийско-былинным, да и речь шла о вещах, мало известных в Средиземье):

Аи! Лауриё лантар ласси сариннен,

йени анотимё ве рамар алдарон!

йен иве линтё юлдар аваньер

ми оромарди лиссе-мируворева

Анданё пелла, Варда теллумар

ну льюни яссен тинтилар и елени

омарйо айретари-лиринен.

Си ман и юлма нин энквантува?

Ан си Тинталлё Варда ойолоссёо

ве фаньяр марьят Элентари ортанё,

ар ильё тиер ундуларвё лумбулё;

ар синданориелло каёта мормиё

и фабналиннар имбё мет, ар хисиё

унтапа Калакирьо мири ойалё.

Си ванва на, Ромелло ванва, Валимар!

Намариё! Наи хирувалиё Валимар.

На и элиё хирува. Намариё!

"О! Облетает листва, как дождь золотой, дождём под ветром слетает! И бессчётны, как крылья деревьев, годы. Годы летят, подобно глоткам ароматного светлого мёда в залах за Запада краем, где Варды свод голубеет, где голос её королевский в песне священной звёзды дрожать заставляет. Но кто же, кто наполнит мне кубок сегодня? Ибо Горящая, Варда, Звёзд Королева, ныне руки свои, облака, с Вечнобелой горы поднимает, и покрыла тень все пути, все дороги. Тьма из Чёрной страны лежит на пенных валах, что меж нами, и мглою сокрыты алмазы Калакирии навеки. О Валимар! Ты утрачен, утрачен для тех, кто с Востока, сегодня. Так прощай же! Прощай! Ты Валимар отыщешь, быть может. Может быть, именно ты отыщешь его. Так прощай же!"

Варда — имя Владычицы, которую эльфы Средиземья, страны изгнания, зовут Элберет.

Неожиданно Андуин свернул к востоку, и высокий, поросший деревьями берег скрыл от Фродо Благословенный Край. Больше он там никогда не был.

Передышка оборвалась, как дивный сон. Путешественники плыли на юго-восток. Отражающееся в реке солнце слепило их наполненные слезами глаза. Гимли плакал, ничуть не таясь.

— Я кинул последний взгляд на самое прекрасное в мире, — печально сказал он сидевшему за ним Леголасу. — Теперь я уже ничто не назову прекрасным, кроме её дара.

С этими словами он прижал руку к груди.

— Скажи мне, Леголас, ну зачем я решился на этот поход? — вытирая слёзы, заговорил гном снова. — Ведь про главную-то опасность я, оказывается, не знал! Прав был Элронд, сказав, что никому не известно, какие испытания встретятся нам на пути. Я боялся мучений во Тьме, но этот страх меня не остановил. Но если б я знал, какая опасность таится в свете и радости, то ещё из Раздола ушёл бы домой. Потому что, поймай меня завтра же Враг, муки горше, чем сегодняшнее прощание, ему не придумать. Горе Гимли, сыну Глоина!

— Нет! — возразил Леголас. — Горе всем нам! И всем, кто бродит по миру в эти последние дни. Ибо каждый из нас обречён находить и терять, как плывущие в лодке без вёсел по течению. Но тебе ещё повезло, Гимли, сын Глоина, ибо ты добровольно согласился потерять то, что теряешь, хотя мог решить и иначе. Однако ты не покинул товарищей, и наименьшей наградой за твой выбор послужит тебе немеркнущая память о Лотлориэне, которая навсегда останется в твоём сердце чистой и незапятнанной.

— Память? — с сомнением переспросил Гимли. — Спасибо тебе за добрые слова, но память — слишком холодное утешение. Ведь память — лишь зеркало ушедшей жизни, будь даже оно чисто, как Келед-зарам. Во всяком случае, так говорит сердце гнома Гимли. Возможно, эльфы смотрят на это несколько иначе. Я слышал, что для вас воспоминания — как живая жизнь. У гномов не так, ибо для нас они не более, чем сон.

Впрочем, хватит себя травить. Разговорами горю не поможешь… и ледяной ванной, между прочим, тоже. Лодка и так перегружена, а нас вон вынесло на самую стремнину. — Гном сел поудобнее, взялся за вёсла и начал выгребать к западному берегу — туда, где виднелась лодка Арагорна.

Могучие, тёмные воды Андуина быстро уносили Хранителей. Здесь безраздельно властвовала зима. По берегам теснились голые деревья, заслоняя от путников приречные земли. Тёплый ветер из Лориэна утих, и Андуин окутала стылая тишина. Не было слышно даже щебета птиц. Солнце подёрнулось туманной дымкой, которая всё густела и густела, пока оно не начало просвечивать через неё, как бледная жемчужина, а потом и вовсе село за лесом, и на реку пали промозглые сумерки, сменившиеся вскоре беззвёздной ночью. Путники плыли у левого берега; голые деревья, словно серые призраки, жадно тянули узловатые корни к чёрной, глухо плещущейся воде. Мрачно, холодно. Фродо сидел и слушал тихий плеск и бормотание средь корней и прибрежного топляка речных вод, затем устало закрыл глаза, и его сморила неспокойная дрёма.

Глава IX Великая река

Разбудил его Сэм. Проснулся Фродо тепло укутанным под высоким деревом с серой корой в укромном уголке лесной поляны на западном берегу Великой Реки, Андуина. Он проспал всю ночь напролёт: меж голых сучьев уже занималось холодное серое утро. Неподалёку Гимли разводил костерок.

Прежде чем окончательно рассвело, они уже тронулись в путь; однако грести никому не хотелось, и лодки спокойно плыли по течению. Впереди, куда бы они ни свернули, путников ждали великие опасности; они были рады, что Тиндрок и Рэрос далеко, и отнюдь не спешили до них добраться. Зато они совсем не тратили сил, и Арагорн решил, что не будет их торопить. Он лишь следил, чтобы они плыли весь день, с раннего утра до позднего вечера, ибо чувствовал, что время не терпит, и опасался, что Чёрный Властелин не сидел, сложа руки, пока они отдыхали в Лориэне.

Как бы там ни было, но в этот день о врагах не было ни слуху, ни духу, на следующий — тоже. Монотонно тянулись унылые серые часы. На третий день берега стали меняться. Леса постепенно редели, а потом и вовсе исчезли. Восточный берег взбугрился холмами, которые простирались до самого горизонта — бесформенные, бурые и совершенно безжизненные, словно по ним прошёлся огонь, не оставив после себя ни одной живой травинки, ни обугленного пенька, ни даже скалы, чтоб отдохнуть глазу. Путники приплыли к Бурым равнинам, тянувшимся вдоль Андуина от Южного Лихолесья до Эмин Муила. Какая чума, война или иное злодеяние Врага опалило так эти земли, не знал даже Арагорн.

Пологий западный берег, тоже безлесный, закрывали густые заросли камыша — его фиолетово-чёрные метёлки шелестели на ветру печально и глухо, а маленькие лодочки с шорохом скользили вдоль колеблющихся стеблей. Когда стена камыша обрывалась, Фродо видел просторные луга, покрытые густой и высокой травой, упиравшиеся где-то далеко в освещённые закатным солнцем холмы, а совсем на горизонте — едва различимую тёмную полоску: южные отроги Мглистых гор.

В камышах слышались птичьи голоса; пару раз до ушей путников доносилось напряжённое хлопанье лебединых крыльев, а однажды над ними пронёсся большой косяк.

— Лебеди! — воскликнул Сэм. — Ну и здоровущие!

— Да, — подтвердил Арагорн, — это чёрные лебеди.

— До чего же пустынный и угрюмый край, — сказал Фродо. — Я всегда думал, что чем дальше к югу, тем теплее и веселее становится вокруг, пока в один прекрасный момент зима вообще навсегда остаётся позади.

— Но мы пока ещё не на юге, — ответил ему Арагорн. — До моря далеко, и сейчас зима. До весны — кстати, она здесь очень дружная — тепла ждать нечего. А в это время здесь даже снег может выпасть. Быть может, в заливе Дивногорья, куда впадает Андуин, сейчас тепло и весело, или было бы весело, если бы не Враг. Но мы-то пока не более чем на шестьдесят лиг южнее Шира, точнее, его Южного удела, который остался в сотнях миль к западу. Ты видишь сейчас северные равнины Ристании, или Рохана, герцогства Повелителей лошадей. Вскоре мы достигнем устья Кристалимки, текущей от Фангорна к Великой Реке. По ней проходит северная граница Рохана, и в древности все земли между Кристалимкой и Белыми горами принадлежали рохирримцам. Это удобный, плодородный край с несравненными травами, но в наше трудное время никто не рискует селиться рядом с Великой Рекой или появляться часто на её берегах. Андуин широк, но орки посылают свои стрелы даже с того берега, а в последнее время, говорят, обнаглели настолько, что переправляются через реку и угоняют табуны и домашний скот.

Сэм с беспокойством огляделся по сторонам. Раньше, когда они плыли через лес, ему казалось, что за деревьями постоянно таится опасность; ну а теперь, на открытых просторах, в маленькой лодочке посреди реки, разделяющий враждующие стороны, он чувствовал себя совсем беззащитным.

За следующий день или два, пока они неуклонно плыли к югу, это чувство неуверенности передалось всем Хранителям. Они взялись наконец за вёсла и поспешили вперёд. Берега неслись мимо. Вскоре русло Андуина расширилось и обмелело; у восточного берега появились протяжённые, усыпанные галькой отмели; у западного берега они тоже то и дело встречались, так что грести приходилось осторожно. Холмы Бурых равнин поднялись, слилившись в ровное чёрное нагорье, с которого постоянно тянул пронзительный восточный ветер. Западный берег превратился в кочковатую заболоченную низину, поросшую пучками жёсткой травы.

Во всех трёх лодках воцарилось молчание, не нарушаемое ни разговорами, ни смехом. Путники почти не общались друг с другом — каждый был погружён в собственные мысли. Фродо, зябко ёжась, вспоминал лужайки, фонтаны, ясное солнце и освежающие дождики Лотлориэна. Леголас мысленно перенёсся на север: ему представлялись лесные поляны, буки и летние звёзды над Лихолесьем. Гимли прикидывал, достойно ли золото служить временным вместилищем для дара Владычицы, пока не найдётся подходящий алмаз. Мерри с Пином в средней лодке изнывали от безделья и пытались понять, какие заботы одолевают их спутника, — Боромир грыз ногти, что-то бормотал, а иногда подгребался к лодке Арагорна и вглядывался в Фродо, и тогда Пин, сидевший на носу лицом к корме, замечал в его глазах странный блеск. Сэм думал, что лодки, по счастью, оказались не такими опасными, как ему внушали с детства, но удобства им это нисколько не прибавляет. Скрюченный и несчастный, он сидел и таращился то на воду, то на уныло-однообразные берега, — Арагорн даже вёсел ему не доверял.

Заканчивался четвёртый день их плавания. Наползали серые сумерки. Сэм, как обычно, сидел на носу, устало сгорбившись и поглядывая через склонённые головы Фродо и Арагорна на плывущие сзади лодки. Ему не терпелось выбраться на сушу, чтобы ощутить под ногами твёрдую землю. Внезапно он выпрямился, протёр глаза и уставился на большое бревно, которое медленно плыло за лодками. Потом его взгляд скользнул по берегу, и он опять дремотно притих.

В эту ночь они остановились на островке неподалёку от западного берега Реки. После ужина, уютно закутавшись в одеяло, Сэм сказал Фродо:

— Сегодня, часа этак за два до привала, мне пригрезился забавный сон. А может, и не сон. Но что забавный, так точно.

— Ну, и какой же? — отозвался Фродо, зная, что Сэм всё равно не угомонится, пока не расскажет свою историю до конца. — Признаться, с тех пор, как мы покинули Лориэн, мне не встретилось и не вспомнилось ничего такого, что заставило бы меня улыбнуться.

— Да не в том смысле забавный, мистер Фродо, а скорее чудной. А если не сон, так и вовсе подозрительное что-то. Вы лучше сами послушайте. Короче говоря, увидел я бревно, да не просто бревно, а бревно с глазами!

— Ну, бревно, это ладно, — сказал Фродо. — Брёвен в Реке много. Но насчёт глаз — это ты брось. Брёвен с глазами не бывает.

— Ан, бывает, — упёрся Сэм. — Глаза-то меня как раз, так сказать, и встряхнули. Я тоже сначала думал: бревно себе и бревно, плывёт спокойно за Гимлиной лодкой. Да ещё и сумерки тут, особо не видно. Я на него и не глядел почти. А оно вдруг принялось медленно нас нагонять. Ну, это уже было странно: мы же, вроде, тоже скользили по течению. Тогда-то я и увидел глаза: два таких бледных светящихся пятнышка на бугорке у самого комля. А потом смотрю — это и не бревно вовсе, потому как лапы у него, как у лебедя, только больше, и оно этими лапами гребёт. Ну, я выпрямился, да глаза стал тереть: думаю, если не примерещилось, так кричать пора. Потому как это не пойми что так разогналось, что вот-вот в Гимлину лодку стукнется. Но то ли глаза заметили, как я пошевелился, то ли я проснулся, — чего не скажу, того не скажу. Правда, я, кажется, уловил краем глаза, как на берег метнулось что-то тёмное. А глаз как не бывало. Ну, я и говорю себе, мол, спи дальше, Сэм Скромби, и не дёргайся. Это тогда; а сейчас вот подумал, а вдруг это не сон? Ну, что скажете, мистер Фродо?

— Я бы сказал, что это просто бревно, сумерки и дремота, Сэм, — задумчиво проговорил Фродо, — если бы похожие глаза не появлялись раньше. Я видел их в Мории, и по дороге к Лориэну, а потом существо с такими же глазами карабкалось к нам на мэллорн. Халдир его тоже видел. А помнишь, что говорили эльфы, которые преследовали орков?

— То-то и оно, что помню, — ответил Сэм. — И ещё кое-что помню. Рассказы мистера Бильбо, например. Так что я тут прикидывал-прикидывал, да и решил, что, знаю, пожалуй, кто нас преследует. Уж не Горлум ли?

— Боюсь, что ты прав, — сказал Фродо. — Я понял это с той ночи на древе. Прятался, наверное, в Мории, там и напал на наш след. Только я надеялся, что, пока мы жили в Лориэне, он опять его потерял. Этот несчастный, должно быть, так и сидел в лесу на другом берегу Серебрянки и ждал, пока мы покажемся!

— Стало быть, так, — деловито заявил Сэм. — Надо нам поостеречься, чтобы однажды ночью не почувствовать у себя на горле его мерзкие пальцы, если только после этого вообще удастся проснуться. Так я к чему веду-то: не стоит сегодня тревожить Бродяжника и остальных. Я покараулю. Я ведь и днём могу прекрасно выспаться, потому как в лодке толку от меня не больше, чем от мешка.

— Мешка с глазами, — усмехнулся Фродо. — Ладно, карауль. Но только обещай, что разбудишь меня в середине ночи — если ничего не стрясётся раньше.

Среди ночи Фродо проснулся от того, что Сэм трясёт его за плечо.

— Жалко будить вас, сударь, — шепнул он, — да вы сами велели. Рассказать особо нечего. Вроде что-то плеснуло в реке недавно, да засопело ещё, но ночью на реке слышится много странных звуков.

Потом Сэм лёг, а Фродо сел, позёвывая и кутаясь в одеяло. Минуты тянулись медленно, как часы, но ничего не происходило. Фродо уже поддался было искушению улечься обратно, как вдруг у одной из причаленных лодок беззвучно всплыло что-то тёмное, едва различимое. Из воды высунулась длинная бледная рука и ухватилась за борт; блеснули холодным светом два бледно светящихся глаза, заглянули в лодку, потом поднялись и уставились на Фродо, сидящего на островке. Глаза были от него всего в паре ярдов, и хоббит услышал, как существо со свистом втянуло в себя воздух. Он вскочил, выхватил из ножен меч… Но светящиеся глаза мгновенно погасли. Снова послышался шип, потом всплеск, вниз по течению пронеслось что-то, похожее на бревно, и исчезло в ночи. Арагорн вздрогнул во сне, перевернулся и сел.

— Что случилось? — шёпотом спросил он, вскочив и подойдя к Фродо. — Я почувствовал что-то сквозь сон. Почему ты обнажил меч?

— Горлум, — ответил Фродо. — По крайней мере, я так думаю.

— О! — удивился Арагорн. — Так ты знаешь об этом разбойнике? Он шлёпал за нами через всю Морию и до самой Нимродели. А когда мы сели в лодке, приладился плыть за нами на бревне, гребя руками и ногами. Я пару раз пытался изловить его ночью, но он хитёр, как лиса, и скользок, как угорь. Я надеялся, что путешествие по воде его остановит, но больно уж он искусный пловец.

Придётся завтра грести побыстрее. Ты ложись, я до утра покараулю. Хотелось бы мне поймать этого негодника. Он мог бы пригодиться. А если не получится, попробуем всё-таки уплыть от него. Он очень опасен. И сам способен исподтишка убить, и врагов может на наш след навести.

Ночь прошла, но Горлум так и не показался, даже мельком. Отныне Хранители были постоянно настороже, однако больше его не видели. Если он и продолжал следовать за Отрядом, то очень ловко и осторожно. По распоряжению Арагорна они теперь подолгу сидели на вёслах, так что берега быстро проносились мимо; но разглядывать их было уже некогда, потому что плыли они в основном ночью и в сумерках, а днём отдыхали, стараясь выбрать местечко поукромней. Так продолжалось без дальнейших происшествий ещё трое суток, вплоть до седьмого дня.

Всё это время погода оставалась холодной и пасмурной, ветер устойчиво дул с востока, но к ночи небо на западе прояснилось, серые края туч озарило слабое, зеленовато-жёлтое свечение, и в разрывах между ними то и дело проглядывал тонкий белый серп молодого месяца. Сэм смотрел на него и недоумённо хмурился.

На следующий день приречные земли опять стали быстро меняться. Берега поднялись, сделались каменистыми. Вскоре крутые обрывы, густо поросшие колючим терновником, ежевикой и всякими ползучими растениями, сжали русло с обеих сторон, за ними вставали невысокие крошащиеся утёсы из белёсого камня в промоинах, укрытых тёмным плющом. Еще дальше вздымались настоящие хребты, увенчанные истерзанными ветром корявыми пихтами. Путники приближались к серому взгорью Эмин Муил, южной границе Глухоманья.

На скалах и в расселинах гнездилось множество птиц; их стаи весь день кружили высоко в небе, чернея на фоне блёклого облачного покрова. Арагорн с сомнением посматривал на них, прикидывая, не успел ли Горлум наделать неприятностей и не разносится ли сейчас весть об их походе по всему Глухоманью. Под вечер, когда Хранители уже сворачивали лагерь и готовились рассаживаться по лодкам, он заметил на фоне закатного неба чёрную точку. Это была громадная птица, которая неторопливо летела к югу, то и дело описывая в вышине плавные круги.

— Послушай, Леголас, — окликнул он эльфа, — как по-твоему, это не орёл?

— Орёл, — подтвердил эльф. — Охотящийся орёл. Интересно, что это предвещает? Ведь горы далеко.

— До наступления темноты отчаливать не будем, — решительно объявил Арагорн.

К восьмой ночи восточный ветер утих. Тонкий серп молодого месяца закатился ещё до того, как отгорел закат, но небо расчистилось, и, хотя над южным горизонтом громоздилась стена туч, ещё подсвеченная последними лучами скрывшегося солнца, на западе ярко сверкали звёзды.

— Пора! — сказал Арагорн. — Попробуем сделать ещё один ночной переход. Дальше я русла Реки не знаю, потому что никогда прежде не спускался здесь по воде, во всяком случае, отсюда до порогов Сарн Гебир. Но, если я не ошибся в расчётах, до них ещё много миль. Впрочем, и здесь попадаются опасные места: одиночные скалы в русле и каменистые отмели. Смотрите внимательнее и не пытайтесь быстро грести.

Сэма назначили вперёдсмотрящим, и он, лёжа на носу лодки, внимательно вглядывался в темноту. Тьма сгущалась, но звёзды светили удивительно ярко, и на поверхности Реки играли блики. Хранители почти не трогали вёсел, предпочитая просто скользить по течению; близилась полночь. Неожиданно Сэм предостерегающе крикнул. Всего в нескольких ярдах впереди послышался плеск бурлящей воды, и прямо по курсу замаячило что-то тёмное. Течение круто свернуло, увлекая лодки к восточному берегу, где русло реки было чистым. Проносясь мимо, путники увидели совсем рядом с собой белую пену, хлещущую об острую, похожую на зубья пилы, гряду скал, перегородившую Реку чуть ли не до середины. Лодки прижало друг к другу.

— Эй, Арагорн! — крикнул Боромир, когда его лодка ударилась о переднюю. — Это безумие! Ночью нам Перекатов не пройти! Да и днём тоже! Ещё ни одна лодка не уцелела в Сарн Гебире!

— Назад! Назад! — прокричал в ответ Арагорн. — Поворачивай, если можешь!

Он можно налегал на вёсла, стараясь удержать лодку и развернуться.

— Я ошибся в расчётах, — сказал он Фродо. — Не знал, что мы продвинулись так далеко: Андуин течёт быстрей, чем я думал. Сарн Гебир уже рядом.

Путники с трудом выгребались против течения. Лодки медленно ползли вперёд, но их неуклонно отжимало к восточному берегу. Зловещий и чёрный, он всё яснее прорисовывался в ночи.

— Гребите все вместе! — прокричал Боромир. — Гребите! Или нас прижмёт к отмели!

Не успел он договорить, как Фродо почувствовал, что днище лодки царапает о камни. И тут же запели луки и в путников полетели стрелы. Большая часть просвистела у них над головой, но одна клюнула Фродо между лопатками, и он, вскрикнув, качнулся вперёд, выпустив весло. Однако стрела не смогла пробить скрытой под одеждой мифрильной кольчуги и, отскочив от неё, упала в лодку. Ещё одна стрела пробила капюшон Арагорна, третья воткнулась в планшир второй лодки рядом с рукой Мерри. Сэму казалось, что он видит стрелков — чёрные силуэты, мечущиеся взад-вперёд по пологой галечной отмели у подножья отвесного восточного берега. Они были очень близко.

— Ирч! — по-эльфийски вскричал Леголас.

— Орки! — тревожно воскликнул Гимли.

— Горлумова работа, ручаюсь, — пробормотал Сэм, обращаясь к Фродо. — И ведь место-то как ловко выбрано! Река сама тащит нас прямо им в лапы!

Хранители дружно налегли на вёсла — грёб даже Сэм, — ожидая в любой момент укуса стрелы с чёрным оперением. Стрелы то свистели над их головами, то с глухим всплеском вспарывали воду, однако попаданий больше не было. Было темно, однако не настолько, чтобы помешать отлично видящим в ночи оркам, которым вполне хватало света звёзд, чтобы выбрать себе подходящую мишень. Но возможно, что серые плащи Лориэна и серое дерево эльфийских лодок отвели глаза лучникам Мордора.

С каждым ударом вёсел лодки медленно продвигались вперёд, хотя в темноте казалось, что они просто стоят на месте, однако постепенно напор течения слабел, и тень восточного берега растворилась в ночи. Наконец, насколько они могли судить, Хранителям удалось выгрести на середину реки. Они ещё некоторое время вели лодки против течения, стараясь подальше отойти от предательской гряды скал, потом забрали левее и что было сил устремились к западному берегу. Остановились они, чтобы отдышаться, только под прикрытием склонявшихся над водой прибрежных кустов.

Леголас отложил весло, схватил полученный в Лориэне лук, выпрыгнул на берег, вскарабкался повыше, натянул тетиву и принялся вглядываться в тьму, скрывшую противоположный берег. Оттуда доносились пронзительные вопли, но ничего не было видно.

Фродо снизу смотрел на высокого эльфа, старательно выискивавшего глазами мишень, но видел лишь силуэт его головы, увенчанной звёздами, которые густой белой россыпью сверкали в чёрном омуте неба. А с юга уже наплывала, поднимаясь с каждой минутой, тяжёлая туча, и бежавшие перед ней тёмные вестники, слизывали звёзды с небесных полей. Внезапно путников охватил страх.

— Элберет Гилтониэль! — выдохнул Леголас, посмотрев наверх.

Из черноты, залившей южный край неба, к Хранителям приближалась тёмная тень, похожая на облако, но не облако, поскольку неслась гораздо быстрее облаков, хотя так же стирала на своём пути звёзды. Вскоре стало видно, что это огромная крылатая тварь, чёрная, как дыра в ночи. За Андуином грянули приветственные вопли. По телу Фродо пробежал озноб, сердце сжалось от леденящего холода, живо напомнившего ему о былой ране в плечо. Он съёжился, словно пытаясь спрятаться.

Внезапно звонко пропела тетива лориэнского лука и сорвавшаяся с неё стрела с пронзительным свистом ушла в небо. Фродо взглянул наверх: крылатая тень конвульсивно дёрнулась, издала хриплый, напоминающий карканье вопль, и свалилась где-то за Андуином, растворившись во мраке восточного берега. Небо над головой очистилось. За рекой взметнулись вопли и проклятия, но быстро стихли. Больше ночную тишину не нарушали ни крики, ни свист стрел.

Переждав немного, Арагорн повёл лодки вверх по течению. Некоторое время они буквально ощупью пробирались вдоль края берега, пока не наткнулись на небольшой мелкий залив. У воды росло несколько низких деревьев, за ними вздымался крутой скалистый берег. Хранители решили остановиться здесь и ждать рассвета, поскольку было бессмысленно пытаться двигаться дальше этой ночью. Разбивать лагерь и разводить костёр не стали, а улеглись прямо в лодках, тесно прижимаясь друг к другу.

— Будь благословен лук Галадриэли и верная рука Леголаса! — проговорил Гимли, дожевав лепёшку лембас. — Учитывая темноту, это был просто замечательный выстрел, мой друг!

— Но кто может сказать, во что он попал? — ответил Леголас.

— Только не я, — сказал Гимли, — Признаюсь, я рад, что эта тень не подобралась к нам поближе. Что-то она мне совсем не понравилась. Слишком уж похожа на ту, что в Мории, — тут гном запнулся, а потом докончил шёпотом, — тень Балрога.

— Это был не Балрог, — возразил Фродо, которого ещё поколачивал озноб. — Это нечто гораздо более холодное. Мне кажется… — хоббит тоже запнулся и не стал продолжать.

— Что? — настойчиво поинтересовался Боромир. Он даже перегнулся через борт лодки, словно пытаясь разобрать выражение лица Фродо.

— Мне показалось… нет, не будем об этом. Что бы это ни было, его падение привело в смятение наших врагов.

— Похоже на то, — согласился Арагорн. — Однако мы не знаем, где они, сколько их и что они собираются предпринять дальше. Так что эту ночь нам спать не придётся! Сейчас мы укрыты тьмой, но кто скажет, что выяснится на рассвете? Держите оружие под рукой!

Сэм сидел, постукивая по рукояти меча, словно считая на пальцах, и смотрел на небо.

— Очень странно, — пробормотал он. — Луна-то, вроде, одна, что в Шире, что в Глухоманье, по крайности, так должно быть. Но то ли она перестала ходить, как полагается, то ли я совсем сбился со счёту. Помните, мистер Фродо? Луна старела, когда мы лежали на платформе той ночью на дереве, и жить ей было не больше недели. А прошлой ночью сравнялась ровно неделя, как мы в пути, и тут, на тебе, выскакивает новая луна — тоненькая, прямо как обрезок ногтя; словно мы и не гостили у эльфов.

Да, но я точно помню целых три ночи, которые мы провели у них, да и несколько других тоже вроде как припоминаю, но мог бы поклясться, что их никак не набирается на целый месяц! Словно в том краю и вовсе не было времени!

— Может, так оно и было, — отозвался Фродо. — Может быть, мы жили в том краю во времени, которое повсюду давно уже кончилось. И только когда Серебрянка вынесла нас в Андуин, мы вернулись в то время, которое течёт сквозь смертные страны к Великому Морю. В Карас Галадоне я вообще не помню луны, ни молодой, ни старой, — только солнце днём да звёзды ночью.

Леголас шевельнулся в своей лодке.

— Нет, время нельзя задержать, — сказал он, — но перемены и рост не одинаковы везде и повсюду. Ибо и для эльфов мир движется, но движется одновременно и очень быстро, и очень медленно. Быстро, потому что сами они меняются мало, тогда как всё остальное летит мимо, — и это для них горе. Медленно, потому что они не считают бегущих лет, даже своих. Сменяющие друг друга времена года — лишь вечно повторяющаяся рябь на долгом, долгом потоке. Однако под солнцем все вещи должны стареть и под конец исчезать.

— Но старение это медленно в Лориэне, — проговорил Фродо. — Он защищён силой Владычицы. Богаты все часы, хоть краткими кажутся они, в Карас Галадоне, где Галадриэль владеет Эльфийским Кольцом.

— Это не должно произноситься вне Лориэна, даже в разговоре со мной! — одёрнул хоббита Арагорн. — Молчи об этом! Но так оно и есть, Сэм: в том краю ты сбился со счёта. Здесь время бежит быстро и для нас, и для эльфов. Пока мы медлили в Благословенном Краю, в мире снаружи старая луна успела умереть, и новая луна народилась и тоже угасла, а вчера снова выглянул молодой месяц. Зима подходит к концу. Время течёт к весне последней надежды.

Немо тянулись ночные часы. С противоположного берега больше не доносилось ни криков, ни возгласов. Вскоре жмущиеся друг к другу в лодках путники почувствовали, что погода меняется. Тяжёлые тучи, принесённые с юга, опустились на Андуин, словно волглое одеяло. Безветренный мрак был тёплым и влажным. Мерно и звучно шумели оставшиеся позади Перекаты. С веток капало.

Когда на востоке разгорелся рассвет, серое, процеженное сквозь тучи утро открыло глазам утомлённых путников печальный и странно смягчившийся мир — ни резких контуров, ни тёмных теней, лишь полупрозрачная белёсая мгла. Восточного берега не было видно.

— Терпеть не могу туман, — сказал Сэм. — А глядишь, и туман пригодился. Может, теперь проклятые гоблины нас не заметят?

— Может, и так, — отозвался Арагорн. — Но будет трудно отыскать тропу, если туман немного погодя не поднимется. А мы должны отыскать её, если хотим пройти мимо Сарн Гебира и добраться до Эмин Муила.

— Не понимаю, зачем нам преодолевать Перекаты и вообще плыть по Реке дальше, — вмешался Боромир. — Если впереди Эмин Муил, мы можем спокойно бросить эти скорлупки, пройти немного к западу, а потом на юг, чтобы переправиться через Энтрицу и идти прямиком в Гондор.

— Можем, если мы все идём в Минас Тирит, — сказал Арагорн. — Но это ещё не решено. Кроме того, подобный маршрут гораздо сложнее, чем кажется. Плоские берега Энтрицы сплошь заболочены, и туман представляет смертельную опасность для любого, кто пробирается по ним пешком, да ещё с грузом. Я бы не бросал лодок до последнего. По крайней мере, на Реке не заблудишься.

— Да, но восточный берег в руках Врага, — возразил Боромир. — И даже если ты пройдёшь целым и невредимым Ворота Аргоната и окажешься у Тиндрока, что дальше? Нырнёшь в Водопад, чтобы приземлиться в Болотах?

— Нет! — ответил Арагорн. — Скажи лучше, что мы снесём лодки по древней дороге к подножию Рэроса и снова поплывём. Тебе не ведомо, Боромир, или ты предпочёл забыть о Северной Лестнице и троне на вершине Амон Хена, сделанных в дни великих королей? Если не ты, то я, во всяком случае, собирался снова встать на той вершине, прежде чем выбирать дальнейший путь. Возможно оттуда мы увидим нечто такое, что поможет нам сделать это.

Боромир долго спорил с Арагорном, однако убедившись, что Фродо пойдёт за следопытом, куда бы тот ни свернул, уступил.

— В Минас Тирите не принято покидать друзей в беде, — сказал он, — а вам понадобится моя сила, коли Отряду вообще суждено добраться до Тиндрока. Я дойду с вами до этого высокого острова, но не дальше. Но потом сразу же поверну к своему дому — один, если я недостоин попутчиков.

Понизу туман слегка развеялся. Было решено, что Арагорн с Леголасом немедленно отправятся на разведку вдоль берега, а прочие останутся в лодках. Арагорн надеялся отыскать волок, по которому они могли бы пронести лодки и груз мимо порогов.

— Быть может, лодки эльфов и не утонут, — сказал он, — но это ещё не значит, что мы пройдём Сарн Гебир живыми. До сих пор это никому не удавалось. Гондорцы не прокладывали здесь дорог, ибо даже в дни расцвета их королевство не включало земель вверх по Андуину за Эмин Муилом, но где-то на западном берегу должен быть удобный путь, если я смогу отыскать его. Он не мог окончательно исчезнуть, потому что небольшие суда ходили из Глухоманья к Осгилиату ещё несколько лет назад, пока не расплодились мордорские орки.

— За всю мою жизнь едва ли хоть одна лодка пришла с севера, а по восточному берегу рыщут орки, — возразил Боромир. — Пусть ты даже отыщешь путь, но, если вы пойдёте вперёд, опасность будет возрастать с каждой милей.

— Опасность ждёт на любой дороге, ведущей на юг, — спокойно ответил ему Арагорн. — Ждите нас сутки. Если к этому сроку мы не вернёмся, знайте, что нас постигла беда. Тогда выбирайте нового предводителя и следуйте за ним, как сумеете.

С тяжёлым сердцем смотрел Фродо, как Арагорн и Леголас карабкаются по крутому склону и скрываются в тумане. Однако его тревога оказалась напрасной. Прошло не более двух-трёх часов и утро ещё не приблизилось к полудню, как разведчики вернулись.

— Всё в порядке, — спустившись, объявил Арагорн. — Здесь действительно есть тропа, которая выводит к вполне пригодной для использования гавани. Расстояние небольшое: Перекаты начинаются всего в полумиле от нас и тянутся ещё примерно с милю. А ниже русло Реки снова становится чистым и гладким, хотя течение быстрое. Труднее всего будет поднять лодки и багаж на старый волок. Мы нашли его, но он тянется под прикрытием скалы довольно далеко отсюда: приблизительно в фарлонге от воды. Северную пристань мы так и не нашли. Если она ещё сохранилась, то мы, должно быть, проплыли мимо неё вчерашней ночью и теперь тоже можем пропустить её в тумане, даже если будем долго грести против течения. Боюсь, что придётся выбираться на дорогу отсюда.

— Это будет нелегко, — проворчал Боромир. — Было бы нелегко, будь мы даже все людьми.

— Но мы всё же попробуем, — сказал Арагорн.

— Конечно! — поддержал его Гимли. — Люди будут плестись по ухабистой дороге там, где гном легко побежит вперёд с ношей вдвое больше его веса, господин Боромир!

Задача действительно оказалась сложной, но в конце концов путники с ней справились. Сначала из лодок выгрузили всю поклажу и сложили её на берегу, потом взялись за сами лодки. Они оказались вовсе не такими уж тяжёлыми. Из какого дерева они изготовлены, Леголас не знал, но древесина была плотной и удивительно лёгкой. Даже Мерри и Пин могли спокойно нести свою лодку по ровному месту. Однако понадобилась сила двух людей, чтобы дотащить лодки до тропы. Крутой склон представлял собой сплошную массу серых известковых глыб и ям между ними, скрытых кустами и густой травой, зарослей ежевики, промоин с отвесными стенками и вязких луж, подпитываемых водами, которые сочились с верхних террас.

Арагорн с Боромиром по очереди поднимали лодки, а остальные с грузом на плечах карабкались за ними, как могли. Наконец всё было перенесено и сложено на тропе. По ней можно было двигаться уже всем вместе почти без дальнейших препятствий, если не считать цепкого вереска да скатившихся на волок камней. Туман густой вуалью стекал с растрескавшейся скалы, у подножия которой тянулся волок, и непроглядным пологом окутывал оставшуюся слева Реку. Хранители слышали, как она клокочет и бьётся, процеживаясь через острые зубы Сарн Гебира, но не видели её. Им удалось переправить всё к южной пристани в два приёма.

Здесь тропа снова поворачивала к воде и полого спускалась к естественной бухточке, врытой в речной берег крутящимися потоками, которые, срываясь с Сарн Гебира, разбивались о низкую скалу. Эта скала выдавалась в русло, наподобие мола. За бухточкой берег снова круто поднимался и упирался в отвесный утёс. Пешего пути дальше не было.

Между тем уже начало смеркаться; путники устало опустились на землю у воды, слушая, как рычат в тумане Перекаты. Всем отчаянно хотелось спать, а настроение у них было столь же мрачным, как угасающий в тумане день.

— Ну вот, мы на месте, и здесь же нам придётся провести ещё одну ночь, — сказал Боромир. — Нам нужно выспаться. Даже если Арагорн думал пройти Ворота Аргоната ночью, мы все слишком измотаны для этого — за исключением, разумеется, нашего стойкого гнома.

Гимли не ответил: он задремал сразу, как сел.

— Давайте сейчас отдохнём, пока есть такая возможность, — согласился с гондорцем Арагорн. — Завтра нам придётся снова плыть при дневном свете. Если погода опять не переменится и не предаст нас, у нас неплохой шанс проскользнуть незамеченными мимо врагов на восточном берегу. Однако сегодня будем дежурить по двое: три часа сна и один час на посту.

За ночь никаких происшествий не случилось, лишь брызнул под утро небольшой дождичек. На рассвете Хранители отправились в путь. Пелена тумана уже слегка поредела. Путники жались к западному берегу; его низкие утёсы, проступающие сквозь тусклую мглу, поднимались всё выше: тенистые стены с подножием в быстрой реке. Часа через три тяжёлые тучи опустились ещё ниже и хлынул дождь. Чтобы лодки не затопило, их прикрыли кожаными фартуками, но плыть продолжали — почти что вслепую средь серой пелены дождя.

Однако ливень продолжался недолго. Небо постепенно светлело, потом тучи внезапно разошлись, и их лохматые обрывки уползли к северу, вверх по Реке. Туман исчез. Перед путниками открылось широкое русло, стеснённое с обеих сторон скалистыми берегами, за трещины и уступы которых цеплялись редкие кривые деревца. Канал становился всё уже, а течение всё быстрее. Теперь их несло с такой скоростью, что они при всём желании уже не смогли бы остановить или развернуть лодки. Над ними узкой полосой виднелось бледно-голубое небо, вокруг — тёмная, стиснутая скалами Река, впереди — чёрная, загораживающая солнце стена Эмин Муила, в которой не было видно ни одного прохода.

Напряжённо вглядывающийся вперёд Фродо заметил два огромных утёса, похожих на гигантские шпили или колонны. Они возвышались по сторонам потока высокие, отвесные и зловещие. Потом между ними показался узкий проход, и Река потащила лодки прямо к нему.

— Вот Аргонат, Королевские Столпы! — воскликнул Арагорн. — Вскоре мы пройдём между ними. Все лодки в линию и как можно дальше друг от друга! Держитесь на стремнине!

Огромные колонны всё надвигались. Теперь они казались Фродо гигантскими башнями, громадными серыми фигурами, молчаливыми, но угрожающими. Потом он заметил, что это действительно фигуры, пронёсшие сквозь жару и бури бессчётных лет могучий облик, приданный им в древности с поразительным искусством и терпением их создателями. На массивных пьедесталах, погружённых в глубокие воды, стояли два высоких каменных короля, которые по-прежнему сурово смотрели полустёршимися глазами из-под насупленных, но растрескавшихся бровей на север. Их левые руки были подняты ладонью вперёд в жесте предостережения, в правой руке у каждого был топор, на голове — начавший крошиться шлем, увенчанный короной. Они по-прежнему излучали силу и величие, эти безмолвные стражи давно исчезнувшего королевства. Фродо объял благоговеенный страх, и он скорчился на дне лодки, не смея поднять на гигантов глаза, когда тень их накрыла путников. Даже Боромир склонил голову, проплывая в отчаянно пляшущей, хрупкой и лёгкой, словно листок, лодочке мимо вечных часовых Нуменора. Так они вошли в чёрную расщелину Ворот.

С обеих сторон проносились отвесные утёсы, вздымающиеся до чудовищной, неизмеримой высоты. Над ними смутно бледнела тусклая полоска неба. Чёрная вода ревела, скалы вторили ей грохочущим эхом, в уши пронзительно свистел ветер. Сжавшийся в комок Фродо слышал, как подвывает впереди Сэм: "Что за место! Что за ужасное место! Только бы выбраться из этой лодки! Я больше никогда, ни за что… к луже не подойду, не то что на реку не гляну!

— Не бойтесь! — раздался вдруг позади него странный голос. Фродо повернулся и увидел Бродяжника, — и в то же время не Бродяжника, ибо не было больше здесь усталого следопыта. На корме гордо и прямо сидел Арагорн, сын Арахорна, и направлял лодку искусными взмахами весла. Его капюшон был откинут назад, и ветер развевал тёмные волосы, глаза сияли: король, возвращающийся из изгнания в своё королевство.

— Не бойтесь! — сказал он. — Долго мечтал я увидеть образы Исилдура и Анариона, моих праотцев. Под их сенью Элессару, Эльфийскому Камню, сыну Арахорна их колена Валандила, сына Исилдура, наследника Элендила, нечего страшиться!

Затем свет потух в его глазах, и он пробормотал себе под нос: "Если бы с нами был Гэндальф! Я всей душой стремлюсь к Минас Анору, стенам моего города! Но теперь… куда я должен идти?"

Ущелье было длинным, тёмным и гулким; шум ветра и рёв потока, сплетаясь между собой, многократно отражались от его каменных стен. Оно слегка сворачивало к западу, так что впереди тени совсем сгущались. Но вскоре Фродо увидел перед собой тонкую полосу света. Она быстро приближалась, росла, а потом стены неожиданно расступились, и лодки выбросило из темноты на яркий простор.

Над ними раскинулось широкое, выстуженное ветрами небо; солнце стояло довольно низко. Вырвавшись из теснины, вода разлилась в длинное овальное озеро, тусклый Нен Хитоэль в рамке серых холмов с одетыми лесом крутыми склонами и лысыми макушками, холодно поблёскивающими в косых лучах. Вдали, у южной оконечности озера, поднимались три самых высоких вершины; среднюю, стоявшую несколько впереди прочих, с двух сторон обнимала своими вечно бегущими, мерцающими руками Река. И оттуда же, со стороны поднимающегося из вод острова, доносился до путников с ветром низкий, непрерывный гул, словно раскаты далёкого грома.

— Вот Тол Брандир! — сказал Арагорн, указывая на средний пик. — Слева от него Амон Ло, а справа Амон Хен, Гора Слуха и Гора Зрения. В дни великих королей на их вершинах были устроены сидения и там всегда дежурили часовые, чтобы слышать и наблюдать. Но говорят, что берегов Тол Брандира никогда не касался ни человек, ни зверь. Мы подойдём к этим вершинам ещё до темноты. Я слышу бесконечный зов Рэроса.

Хранители немного передохнули, увлекаемые к югу медленным течением, которое несло их по самой середине озера. Потом они поели и снова взялись за вёсла. Западные склоны холмов оделись вечерними тенями, низкое солнце совсем покраснело, превратившись в неяркий багровый круг; сквозь подёрнувшую небо дымку проглянули первые звёзды. В меркнувшем свете перед путниками вставали громады трёх замыкавших озеро вершин, оглушительно ревел Рэрос, но только когда на воды Реки опустилась ночь, вошли они наконец в тень холмов.

Кончился десятый день их путешествия по Великой Реке. Глухоманье осталось позади. Им предстояла завершающая стадия Похода. Утром они должны были свернуть на запад или на восток.

Глава X Разброд

Арагорн повёл лодки по правому рукаву реки. Здесь, на западном берегу, закрытом тенью Тол Брандира, от подножия Амон Хена сбегал к воде зелёный лужок. За ним поднимались первые мягкие склоны холма, одетые лесом, и тот же лес тянулся к западу вдоль округлой кромки озера. К воде сбегал, увлажняя траву, маленький родничок.

— Тут мы и переночуем, — сказал Арагорн. — Этот луг носит название Парт Гален: издревле славился он красотой и уютом в летние дни. Будем надеяться, что и доныне ничто злое не проникло сюда.

Хранители вытащили лодки на поросший травой берег и устроились рядом с ними на ночь, как обычно, выставив часовых. Но никакие враги не показывались. Если Горлум и продолжал преследовать их, то таился где-то невидимый и неслышимый. Тем не менее, чем старше становилась ночь, тем хуже спалось Арагорну: он метался, ворочался, часто просыпался. Под утро он встал и подошёл к Фродо, который только что заступил на свою вахту.

— Почему ты не спишь? — спросил хоббит. — Это ведь не твоё дежурство.

— Сам не знаю, — ответил Арагорн. — Тень и угроза смутили мой сон. Было бы неплохо глянуть на твой меч.

— Зачем? — удивился Фродо. — Разве враги близко?

— Давай посмотрим, что покажет Разитель, — сказал Арагорн.

Фродо вынул из ножен эльфийский клинок. Его края чуть заметно светились в темноте.

— Орки! — с беспокойством пробормотал хоббит. — Не очень близко, и всё же, кажется, чересчур близко.

— Этого я и опасался, — озабоченно проговорил Арагорн. — Но, быть может, они не на этом берегу Реки. Вполне вероятно, что это слабое свечение указывает всего лишь на шпионов Мордора, бродящих по склонам Амон Ло. Мне ещё не приходилось слышать, чтобы орки появлялись на Амон Хене. Впрочем, кто знает, что может произойти в эти злые дни, когда Минас Тирит больше не охраняет переправы через Андуин. Завтра нам надо будет идти с оглядкой.

Утренняя заря напоминала зарево далёкого пожара. Космами тёмного дыма клубились на востоке тяжёлые тучи, освещённые снизу тускло алеющим солнцем; но вскоре солнце выплыло в чистое небо, позолотив острую макушку Тол Брандира. Фродо с любопытством разглядывал остров. Стеною отвесных утёсов поднимался он из поблескивающей мелкой рябью протоки; по крутым склонам его, выше опорных утёсов, карабкались деревья, а сама вершина — громадный скалистый шпиль — была совершенно бесплодной и голой. Над островом кружились птицы, но никаких следов присутствия зверей или других живых существ Фродо не заметил.

После завтрака Арагорн сказал своим спутникам:

— Пришло время сделать окончательный выбор, который мы столь долго откладывали. Сегодня мы должны решить дальнейшую судьбу нашего Отряда. Свернём мы с Боромиром на запад, чтобы драться вместе с Гондором, или на восток, навстречу Страху и Тьме, или же разойдёмся, чтобы каждый мог отныне последовать своим путём? Но, что бы мы ни решили, это должно быть сделано быстро. Задерживаться здесь нельзя. Нам известно, что враг на восточном берегу, но я опасаюсь, что орки переправились уже и на этот берег.

Арагорн умолк. Но никто из Хранителей не нарушил тишины, никто не пошевелился. Тогда Арагорн заговорил снова:

— Видимо, Фродо, бремя выбора ляжет на твои плечи. Мы зовёмся Хранителями, ибо сопровождаем тебя, но за судьбу Кольца отвечаешь ты один. Тебе оно доверено Советом, и лишь ты можешь определять собственный путь. У меня нет права давать тебе советы. Я не Гэндальф и хотя заменял его, как мог, не знаю, какой план или какую надежду хранил он на этот час, если они у него, конечно, были. Но мне кажется, что и Гэндальф оставил бы выбор за тобой. Таков уж твой жребий.

— Я знаю, что нужно спешить, — медленно и далеко не сразу проговорил Фродо. — Но я не могу пока выбрать. Это тяжёлое бремя. Дай мне ещё один час, и тогда я скажу своё слово. Позволь мне побыть одному!

— Что ж, подумай в одиночестве, Фродо, сын Дрого, — согласился Арагорн, окинув хоббита добрым и сочувственным взглядом. — Час мы подождём тебя здесь. Только не уходи далеко, не дальше, чем на оклик.

Сколько-то времени Фродо сидел, понурившись. Сэм, внимательно наблюдавший за хозяином, покачал головой и пробормотал себе под нос:

— Я-то, конечно, помолчу. А только чего тут думать, когда и так всё ясно?

Словно бы в ответ на бормотание Сэма, Фродо поднялся и ушёл. Чтобы не глядеть ему в спину, Хранители отвернулись. И только Боромир, как заметил Сэм, пристально следил за хоббитом, пока его не заслонили деревья, росшие у подножия Амон Хена.

Без всякой цели бродя по лесу, Фродо незаметно для себя добрался до склонов холма и случайно вышел на остатки заброшенной дороги. Там, где подъём становился круче, в горе были высечены каменные ступени, теперь истёртые, растрескавшиеся, расколотые во многих местах корнями деревьев. Фродо машинально пошёл вверх и вскоре оказался на лужайке, окружённой с трёх сторон старыми рябинами. В центре лужайки лежал широкий плоский камень. С восточной стороны она была открыта, и поэтому вся залита утренним солнцем. Фродо задержался здесь, глядя на Реку глубоко под собой, Тол Брандир и птиц, кружащихся в воздушной пропасти, которая отделяла его от нехоженых склонов острова. В немолчном зове Рэроса рёв потока смешивался с тяжёлой пульсацией падающей воды.

Фродо сел на камень и, подперев подбородок ладонями, притих, слепо уставившись на восток. Перед его мысленным взором мелькали один за другим события, случившиеся после ухода Бильбо из Хоббитании, и он старательно припоминал всё, что когда-либо говорил ему Гэндальф. Время шло, а решение ускользало.

Внезапно ему стало не по себе: чей-то недружелюбный взгляд в спину оборвал, скомкал его раздумья. Он торопливо вскочил, оглянулся — и с невольным облегчением увидел Боромира. На лице гондорца застыла чуть напряжённая, но добрая улыбка.

— Я беспокоился за тебя, Фродо, — сказал он, выходя на лужайку. — Если Арагорн прав и орки близко, то никому из нас не следует бродить в одиночку, и особенно тебе: ведь от тебя зависит столь многое. У меня тоже тяжело на душе. Раз уж я тебя отыскал, можно мне посидеть тут с тобой? Я был бы рад этому. Когда собираются многие, каждое слово вызывает бесконечные споры. Но двоим, быть может, удастся отыскать мудрое решение.

— Спасибо тебе, Боромир, — отозвался Фродо, — да только разговорами тут делу не поможешь. Потому что я знаю, как мне надо поступить, но боюсь. Просто боюсь.

Боромир молча стоял на краю лужайки. К ровному гулу Рэроса примешивался шёпот ветра в голых ветвях деревьев. Фродо дрожал.

Внезапно Боромир подошёл к хоббиту и сел рядом с ним на камень.

— А ты уверен, что мучаешься не впустую? — мягко спросил он. — Зачем заранее отвергать всякую помощь? Я же вижу, что тебе нужен совет. Выслушай меня, Фродо!

— В том-то и дело, что я догадываюсь, какой совет ты мне дашь, Боромир, — сказал Фродо. — Он кажется мудрым… но сердце предостерегает меня.

— Предостерегает? Против чего? — резко спросил Боромир.

— Против отсрочки, — ответил Фродо. — Против лёгкого пути. Против желания сбросить с плеч тяжёлое бремя. Против… извини, но это должно быть сказано: против слепой веры в силу и надёжность людей.

— Однако эта сила, пусть издалека, долго защищала вас в вашей маленькой стране, хоть вы и не знали об этом.

— Я нисколько не сомневаюсь в доблести гондорцев. Но мир меняется. Стены Минас Тирита крепки, но всё же они недостаточно крепки. Если они падут, что тогда?

— Мы встретим смерть, как подобает воинам. Да и есть ведь ещё надежда, что они не падут.

— Нет такой надежды, пока существует Кольцо, — отрезал Фродо.

— А! Кольцо! — подхватил Боромир, и глаза его вспыхнули. — Кольцо! Не странно ли, что нам всем доставляет столько тревог и переживаний крохотное колечко? Такой пустяк! А я ведь и видел-то его всего лишь мельком в Доме Элронда. Нельзя ли взглянуть на это колечко ещё раз?

Подняв голову, Фродо заметил странный блеск в глазах Боромира. И хотя лицо гондорца было по-прежнему дружелюбным, хоббит почувствовал холодную отчуждённость.

— Его лучше не вынимать, — коротко сказал он.

— Как хочешь, мне всё равно, — пожал плечами Боромир. — Но говорить-то о нём, надеюсь, можно? Ты, кажется, всё время думаешь только о его силе в руках Врага, то есть, когда оно будет употреблено во зло, а не на добро. Мир меняется, говоришь ты. Минас Тирит падёт, поскольку существует Кольцо. Но почему? Да, так всё и произойдёт, если оно окажется в руках Врага. Но что, если оно будет у нас?

— Разве ты не был на Совете? — ответил Фродо. — Мы не можем использовать его, и всё сделанное с его помощью служит лишь злу и обращается ко злу.

— Да не пой ты с чужого голоса! — вскричал Боромир. Он встал и принялся беспокойно ходить по лужайке. — А впрочем, может, они и правы — Гэндальф, Элронд, все эти эльфы, полуэльфы и маги — для самих себя. Быть может, они действительно плохо кончат, если Кольцо попадёт к ним. Хотя я часто спрашивал себя, мудрые они или просто робкие. Однако, каждому своё. Но нас, чистосердечных людей Минас Тирита, не совратить. Это доказано долгими годами испытаний. Нам не нужно могущество магов, но лишь сила, чтобы защитить себя, сила для справедливой борьбы. И смотри! В нашей горчайшей нужде благодаря простой случайности Кольцо Всевластия вновь выходит на свет! Это дар, говорю я, дар всем врагам Мордора. И безумно не воспользоваться им, не обратить мощь Врага против него самого! Чего не сделает в подобный час истинный воин и вождь? Чего не сделает Арагорн? А если он откажется, то почему бы не Боромир? Кольцо даст мне силу Приказа. И тогда я смету и погоню перед собой войска Мордора, и все люди стекутся под мои знамёна!

Боромир, казалось, позабыл про Фродо. Он возбуждённо метался по лужайке, толкуя про защиту Минас Тирита и наступательные бои, про могучие союзы людей и будущие победы. Его голос гремел всё громче, а уверенность в окончательной победе над Врагом стремительно росла. И вот уже Мордор ниспровергнут, а он, Боромир, стал великим королём, могучим и милосердным, справедливым и мудрым…

Внезапно гондорец замер перед понуро сидящем на камне хоббитом.

— Так нет же, они хотят лишиться Кольца! — воскликнул он. — Именно лишиться, а не уничтожить. Последнее ещё не так неплохо, если бы была хоть какая-то надежда на это. Но её нет. Единственный предложенный нам план, — вслепую послать невысоклика в Мордор, чтобы Врагу было его там легче сцапать. Глупость!.. Надеюсь, ты сам понимаешь это, мой друг? — спросил он, неожиданно снова переключившись на Фродо. — Ты сказал, что боишься. Это поймёт и самый бесстрашный. Но ты уверен, что в тебе говорит страх, а не здравый смысл?

— Нет, я боюсь, — возразил Фродо. — Просто боюсь. Но я рад, что ты высказался так откровенно. Теперь мне гораздо понятнее, что делать.

— Значит, ты идёшь в Минас Тирит? — с горячей надеждой воскликнул Боромир. Глаза гондорца сияли.

— Ты неправильно меня понял, — возразил Фродо.

— Но ты хотя бы заглянешь туда? — продолжал настаивать Боромир. — Мой город уже близко, и оттуда до Мордора немногим дальше, чем отсюда. Мы долго пробыли в глуши, и тебе необходимо узнать последние сведения о действиях Врага, прежде чем двигаться дальше. Пойдём со мной, Фродо, — закончил Боромир, дружески положив руку ему на плечо. — Тебе нужно отдохнуть перед своей рискованной попыткой, если уж она неизбежна.

Но рука гондорца мелко дрожала, выдавая скрытое возбуждение. Фродо быстро встал и, с беспокойством оглядев Боромира, отступил — человек был вдвое выше хоббита и намного сильнее.

— Почему ты так неприязненно относишься ко мне? — спросил Боромир. — Я честный человек, не вор и не разбойник. — Да, мне нужно твоё Кольцо, теперь ты это знаешь, но клянусь честью, что я не собираюсь оставить его у себя навсегда. Дай мне хотя бы попробовать осуществить свой план! Одолжи мне Кольцо!

— Нет, нет! — воскликнул Фродо. — Совет доверил его мне!

— Враг одолеет нас лишь из-за твоей глупости! — прорычал Боромир. — Как же это меня бесит! Идиот! Упрямый дурак! Добровольно стремиться в объятия смерти, чтобы погубить всё! Если кто из смертных и может претендовать на Одно Кольцо, то это люди Нуменора, а вовсе не невысоклики! Оно досталось вам по несчастной случайности. Оно могло быть моим. Оно должно быть моим. Отдай его мне!

Фродо, не отвечая, попятился, чтобы отгородиться от громадного гондорца хотя бы камнем.

— Тише, тише, мой друг! — немного спокойнее сказал Боромир. — Почему бы тебе не избавиться от него? Освободиться от всяческих сомнений и страхов? Если хочешь, можешь возложить всю вину на меня. Скажи, что я гораздо сильнее тебя и отнял его силой. Потому что я гораздо сильнее тебя, невысоклик! — воскликнул он, неожиданно перескочив через камень и бросаясь на Фродо. Его красивое, мужественное лицо отвратительно исказилось, глаза полыхнули алчным огнём.

Увернувшись, Фродо опять спрятался за камень. Ему оставалось только одно, и хоббит, вынув дрожащей рукой Кольцо, быстро надел его на палец как раз тогда, когда Боромир снова прыгнул к нему. Ошеломлённый гондорец на мгновение замер с открытым ртом, а потом слепо заметался по лужайке, ища Фродо между камней и деревьев.

— Жалкий штукарь! — яростно орал он. — Попадись мне только! Теперь я знаю, что у тебя на уме! Ты только и ждёшь, чтоб сбежать и предать нас всех! Будь ты проклят! Будь проклят ты и все невысоклики, прокляты на вечную тьму и смертный мрак! — в слепом неистовстве гондорец споткнулся о камень, рухнул ничком и мёртво застыл, словно его сразило собственное проклятие; а потом вдруг начал бессильно всхлипывать.

Потом медленно поднялся и провёл рукой по глазам, стирая слёзы.

— Что я тут нагородил? Что натворил?.. Фродо! Фродо! — со страхом закричал он. — Фродо, вернись! У меня помутился разум, но это уже прошло! Фродо!..

Однако Фродо был уже далеко: не слыша последних выкриков Боромира, не разбирая дороги, бежал он вверх. Жалость и ужас терзали хоббита, когда ему вспоминался озверевший гондорец с искажённым лицом и горящими глазами, в которых светилась безумная алчность.

Вскоре он выбрался на вершину Амон Хена, перевел дыхание и огляделся. Ему открылся, но как бы в тумане, широкий круг, вымощенный большими плоскими плитами и окружённый осыпавшейся местами зубчатой оградой, а в центре круга — высокое сидение на четырёх резных опорах, к которому вела многоступенчатая лестница. Фродо поднялся по лестнице и сел на древнее кресло, чувствуя себя заблудившимся ребёнком на троне горного короля.

Сначала он почти ничего не увидел, кроме тумана и теней в нём: Кольцо так и оставалось у него на пальце. Потом туман то тут, то там словно раздвинулся, и хоббиту открылись целые картины: яркие, но мелкие, как панорамы, выставленные перед ним на стол, только они были далеко. И ни звука: одни движущиеся изображения. Мир сжался и затих. Фродо сидел на Троне Зрения, на вершине Амон Хена, горы, которая носила название Глаз Нуменорцев. Он смотрел на восток и видел просторы неведомых земель, безымянные равнины и неизвестные леса. Смотрел на север, и видел под собой ленту Великой Реки и маленькие Мглистые горы, торчащие, как сломанные зубы. Смотрел на запад, и видел широкие пастбища Рохана и Ортханк, остроконечную башенку Скальбурга, похожую на чёрный гвоздь. Смотрел на юг, и Великая Река у самых его ног низвергалась падающей волной в яму Рэроса, и дрожащая радуга вставала над его пеной. И он видел могучую дельту Реки, Этир Андуин, и мириады чаек, кружащихся, как белая пыль под солнцем, а под ними зелёное море в серебристых барашках волн.

Но куда бы он ни смотрел, повсюду он видел признаки войны. На Мглистых горах, как муравьи, копошились орки, вылезая из сотен и тысяч дыр. Под сучьями Лихолесья насмерть дрались эльфы, люди и лютые звери. Земли беорнингов были в огне, клубящееся облако висело над Морией и дымом затянуло границы Лориэна.

Вооружённые всадники мчались галопом по травам Рохана; Скальбург выбрасывал из себя стаи волков; из гаваней Харада выходили боевые корабли, а с востока тянулся бесконечный поток мечников, копейщиков, лучников на лошадях, колесниц вождей и тяжело гружёных обозов. Все силы Чёрного Властелина пришли в движение. Тогда он снова посмотрел на юг и узрел Минас Тирит — далёкий и прекрасный, белостенный, многобашенный, гордо и светло вздымающийся на плече горы; сталь блестела за зубцами его стен и башни были украшены яркими флагами. Надежда вспыхнула в его сердце. Но против Минас Тирита стояла другая крепость, более сильная и обширная, и туда, к востоку, невольно обратился его взгляд. Он скользнул по разрушенным мостам Осгилиата, по оскалу ворот Минас Моргула, по горам, ставшим обителью призраков, и остановился на Горгороте, долине ужаса в Мордоре. Тьма лежала там даже под солнцем. Сквозь клубы дыма просвечивал огонь. Это пылала и коптила Роковая Гора. Взгляд хоббита скользнул чуть дальше. И вот, стена над стеной, зубцы над зубцами, чёрный, неизмеримо мощный, как железная гора, как стальные ворота, как крепость из адаманта, перед ним предстал Барат-дур, Крепость Саурона. И вся надежда оставила хоббита.

А потом он внезапно ощутил Глаз. Глаз в Чёрной Крепости, который никогда не спит. Он знал, что Глаз тоже почувствовал его присутствие и устремился к нему с яростным вожделением. Как цепкий палец, обшаривал он Средиземье, силясь обнаружить его, и очень скоро прижмёт, придавит, как насекомое. Вот он уже коснулся Амон Ло, скользнул по Тол Брандиру… Фродо спрыгнул с кресла, скорчился на земле, натянул на голову серый капюшон.

Он слышал собственные восклицания: "Никогда! Никогда!" Или было это: "Иду, иду к тебе"? Он не знал. А потом, словно где-то полыхнула другая сила, в голове у него прозвенело: "Сними его! Сними его! Сними его, олух! Сними Кольцо!"

В нём противоборствовали две могучие силы. На мгновение они уравновесились, и его тело мучительно скорчило. А потом Глаз и Голос исчезли, он внезапно снова почувствовал себя собой, Фродо, у него опять была свободная воля и всего миг, чтобы выбрать. Он сорвал с пальца Кольцо. Оказалось, что он стоит на коленях перед креслом на залитой солнечным светом площадке. Над головой пронеслась тёмная тень, промахнулась мимо Амон Хена, ощупью потянулась на запад и исчезла. Небо снова стало голубым и чистым; в деревьях звенели птичьи голоса.

Фродо поднялся на ноги. Он чувствовал слабость, как после болезни, но на сердце у него стало легче, а воля окончательно окрепла.

— Теперь я сделаю то, что должен, — вслух произнёс он. — Одно ясно наверняка: злая сила Кольца подействовала даже на наш Отряд, и нужно унести его прежде, чем оно наделает ещё больше вреда. Я пойду один. Некоторым я больше не могу верить, а те, кому доверяю, слишком дороги мне: бедняга Сэм, Мерри, Пин, и Бродяжник тоже, — его сердце рвётся в Минас Тирит, и он им нужен вдвойне с тех пор, как Боромир поддался злу. Я иду один. Немедленно.

Он сбежал по своим следам вниз, к той самой лужайке, где его нашёл Боромир, остановился и прислушался. Ему показалось, что из прибрежного леса доносятся крики.

— Они ищут меня, — сказал он себе. — Интересно, сколько меня не было? Наверное, несколько часов. — Фродо заколебался. — Как же быть? — пробормотал он негромко. — Я должен уйти сейчас, иначе вообще не уйду. Другого шанса у меня не будет. Ужасно не хочется бросать их вот так, без всяких объяснений. Но они поймут. Сэм поймёт. А что ещё мне остаётся?

Он медленно достал Кольцо и снова надел его на палец.

Там, где только что стоял хоббит, медленно поднималась примятая трава. А вниз по склону прошуршали шаги — лёгкие, как шелест ветерка.

Остальные Хранители долго ждали на берегу реки. Сначала они молча и бесцельно бродили по лужайке, потом уселись кружком и принялись беседовать, безуспешно пытаясь говорить о чём-нибудь постороннем: обсуждали свой длинный путь и многочисленные приключения, расспрашивали Арагорна о королевстве Гондор и его древней истории, и о том, что можно увидеть ныне из творений гондорцев здесь, на этой странной приграничной территории под названием Эмин Муил — каменных королях, креслах на Ло и Хене и огромной Лестнице рядом с Рэросом. Но мысли их снова и снова обращались к Фродо и Кольцу. Что решит Фродо? Почему он колеблется?

— Я думаю, что он взвешивает, какой путь сулит хоть какую-то надежду… при полной и очевидной безнадёжности любого. Путь к востоку для Отряда практически отрезан с тех пор, как нас выследил Горлум: тайна нашего похода, скорее всего, раскрыта. А с другой стороны, Минас Тирит ничуть не ближе к Огню и конечной цели, — задумчиво сказал Арагорн. Потом помолчал и продолжил:

— На время нам, быть может, удастся укрепиться там и мужественно обороняться, но Правитель Денетор со всеми своими людьми не сможет, не имеет ни малейшей надежды сделать то, что не под силу, по его собственному признанию, даже Элронду: ни сохранить Бремя Хранителя в секрете, ни отбиться от полной мощи Врага, когда тот придёт взять его. Окажись любой из нас на месте Фродо, какой путь выбрал бы он? Я не знаю. Вот теперь нам особенно не хватает Гэндальфа…

— Тяжела наша потеря, — молвил Леголас, — однако, нам придётся принять решение без его помощи. Давайте выберем что-нибудь сами и так поможем Фродо. Почему бы не позвать его и не проголосовать? Лично я голосовал бы за Минас Тирит.

— Я тоже, — сказал Гимли. — Конечно, нас послали только для того, чтобы помочь Хранителю в пути, и мы не обязаны идти дальше, чем захотим. Ведь никто из нас не давал клятвы и никого не посылали искать Роковую Гору. Тяжко далось мне прощание с Лориэном. Однако я зашёл с Фродо далеко и говорю теперь: я не могу отступить и сейчас, при этом окончательном выборе, не могу оставить Фродо. Лично я выбрал бы Минас Тирит, но, если он против, то я последую за ним.

— И я тоже, — подхватил Леголас. — Бросить его сейчас было бы бесчестно. Это предательство.

— Предательство, если мы все покинем его, — сказал Арагорн. — Но если он выберет путь на восток, то, по-моему, не следует всем членам Отряда идти за ним. Путь этот безнадёжен и иным не станет, пойдут ли по нему восемь, трое, двое или один. Если вы предоставите мне право выбора, то я рекомендовал бы троих: Сэма, поскольку иного он просто не перенесёт, Гимли и себя. Боромир вернётся в свой город: его отец и народ нуждаются в нём, — и с ним пусть пойдут все остальные… Или, по крайней мере, Мериардок и Перегрин, — если Леголас не согласен оставить нас.

— Да ни в коем случае! — воскликнул Мерри. — Мы не можем бросить Фродо! Мы с Пином с самого начала решили идти за ним, куда бы он ни свернул, и не переменили своего решения. Но раньше мы не понимали, что это значит. Из Шира или Раздола всё выглядело совсем иначе. Отпустить Фродо в Мордор — это жестоко! И безумно! Почему нам не остановить его?

— Мы обязаны остановить его, — согласился Пин. — И я уверен, это-то его больше всего и беспокоит. Он знает, что мы не согласимся отпустить его на восток. И ему, бедняге, совсем не хочется просить, чтобы кто-нибудь пошёл вместе с ним. Только представьте: идти в Мордор одному! — Пин содрогнулся. — Бедный, глупый старина Фродо… Он должен бы сообразить, что ему не придётся просить. Он должен понимать, что, если мы не сможем остановить его, то ни в коем случае не бросим.

— Прошу вашего прощения, — вмешался Сэм, — только, по-моему, вы совсем не понимаете моего хозяина. Он вовсе не думает о том, какой дорогой идти. Разумеется, нет! Ну что хорошего в Минас Тирите? Для него, разумеется. Прошу вашего прощения, господин Боромир, — добавил он, оборачиваясь. Только тут все заметили, что Боромир, который сначала молча сидел поотдаль от кружка, куда-то делся.

— Ну, а он-то куда? — озабоченно воскликнул Сэм. — Что-то он последнее время держится странновато. Ну, впрочем, это всё его не касается. Он уходит домой, как всегда говорил, и, стало быть, так ему и положено. А что до мистера Фродо, так он знает, что он должен отыскать эти, как их, Роковые Щели, если получится. Но он боится. Ясное дело, как дошло до последнего-то, так его ужас и охватил. Вот он и мучается. Он — да и мы все, — так сказать, поднатаскались, конечно, с тех пор, как ушли из дому, раз уж он от страха не выкинул это Кольцо в Реку и не удрал, куда глаза глядят. Но ему всё-таки просто слишком страшно, чтобы сразу взять — и пойти. А насчёт нас, в смысле, пойдём мы с ним или нет, он тоже не беспокоится. Он знает, что мы пойдём. Это-то его и тревожит. Если уж он заставит себя идти, так захочет идти один, помяните моё слово! Мы ещё намаемся с ним, когда он вернётся. Потому что заставить себя, он заставит. И это так же точно, как то, что его фамилия Торбинс.

— Полагаю, Сэм, что ты высказался мудрее всех нас, — заметил Арагорн. — Так что мы будем делать, если ты окажешься прав?

— Остановим его! Ни за что не отпустим! — вскричал Пин.

— Думаешь? — сказал Арагорн. — Он Хранитель, на которого возложено Бремя. Вряд ли у нас есть право указывать ему, каким путём идти. И не думаю, что нам это удастся, даже если мы попытаемся. Здесь участвуют иные силы, гораздо более мощные.

— Ну, тогда хоть бы Фродо поскорее "заставил себя", вернулся, и будь что будет! — жалобно сказал Пин. — Ждать дольше просто ужасно! Пора бы ему уже, а?

— Да, — подтвердил Арагорн. — Час давно прошёл. Утро кончается. Мы должны позвать его.

В это мгновение из-за деревьев вышел Боромир — растерянный и угрюмый. Он приостановился, словно пересчитывая присутствующих, и молча, не поднимая глаз, сел на траву немного поотдаль от них.

— Где ты был, Боромир? — спросил его Арагорн. — Ты не видел Фродо?

— И да, и нет, — чуть помедлив, ответил гондорец. — Да, я нашёл его на склоне холма и говорил с ним. Я уговаривал его пойти в Минас Тирит и не ходить на восток. Под конец я начал горячиться, и он оставил меня. Исчез. Я никогда не видел ничего подобного, разве что в сказках слышал. Наверное, он надел Кольцо. Мне не удалось его отыскать после этого. Я думал, что он вернулся к вам.

— И больше тебе нечего сказать? — мрачно нахмурившись, спросил Арагорн.

— Да, — сказал Боромир. — Пока нечего.

— Это плохо! — воскликнул, вскакивая, Сэм. — Да что же натворил этот человек, если мистеру Фродо пришлось надеть Кольцо?! Его же нельзя надевать! Из-за этого же одному Врагу известно, что может стрястись!

— Но он его, наверно, сразу и снял, — рассудительно сказал Мерри. — Как Бильбо, когда ему надо было уклониться от неприятной встречи.

— А куда он пошёл? Где он? — вскричал Пин. — Его ведь уже целую вечность нету!

— Когда ты его видел последний раз, Боромир? — спросил Арагорн.

— Полчаса, может быть, час назад, — неуверенно ответил гондорец. — Я долго искал. Я не знаю! Не знаю! — Боромир в отчаянии обхватил голову руками и умолк.

— Целый час?! — заорал Сэм. — Нужно его немедленно отыскать! Идёмте!

— Подождите! — воскликнул Арагорн. — Мы должны разбиться на пары и договориться… Эй! Стойте! Подождите!

Но тщетно. Никто его не слушал. Сэм уже мчался куда-то, сломя голову. Мерри с Пином последовали его примеру и уже почти исчезли между деревьями прибрежного леса. "Фродо! Фродо!" — кричали они, и гулкое эхо далеко разносило их звонкие голоса. Леголас и Гимли тоже понеслись прочь. Будто внезапная паника или безумие обрушилось на Отряд.

— Мы так все попропадаем! — простонал Арагорн. — Боромир! Не знаю, какую роль ты сыграл в этой беде, но сейчас помоги! Беги за двумя молодыми хоббитами и охраняй хотя бы их, если не сможете отыскать Фродо. Если найдёте его или какие-нибудь оставленные им следы, возвращайтесь сюда. Я тоже скоро вернусь.

Арагорн быстро побежал следом за Сэмом и вскоре нагнал его у лужайки среди рябин. Хоббит, спотыкаясь и задыхаясь, бежал вверх по склону, то и дело выкрикивая: "Фродо!"

— Пойдём со мной, Сэм! — сказал ему Арагорн. — Никто из нас не должен бродить здесь в одиночку. Того и гляди грянет какая-нибудь беда. Я её чувствую. Я собираюсь подняться на вершину, к креслу Амон Хена, и оглядеться. И смотри! Я угадал правильно: Фродо тоже прошёл здесь. Так что не отставай и гляди в оба!

С этими словами Арагорн поспешил вверх по тропе. Сэм старался, как мог, но при всём желании был не в силах угнаться за следопытом. Очень скоро он окончательно отстал, потерял его из виду и, тяжело отдуваясь, остановился. Потом вдруг хлопнул себя рукой по лбу.

— Эй, Сэм Скромби! Не можешь работать ногами, работай головой! — посоветовал он себе вслух. — Так, посмотрим. Боромир не солгал, это не в его обычае, но и всего он тоже не сказал. Что-то перепугало хозяина, и его сразу вдруг как стукнуло — уходить. А куда? На восток, конечно. Но не без Сэма же? То-то и оно, что даже без Сэма. Это жестоко, очень жестоко!

Сэм провёл рукой по глазам, смахивая набежавшие слёзы, но тут же одёрнул себя:

— Тихо, Скромби! Думай, если можешь! Он не мог перелететь через реку, перепрыгнуть через водопад — тоже. И припасов у него никаких нет. Стало быть, он должен вернуться к лодкам. К лодкам! Дуй к лодкам, Сэм! Мигом!

Хоббит развернулся и помчался вниз по тропе. Упал, ободрал колени, но тут же вскочил и побежал дальше. Он выскочил обратно на лужок рядом с местом, где лежали вытащенные на траву лодки. Никого. Из лесу за его спиной вроде бы слышались крики, но Сэм не обратил на них внимания. Он на мгновение застыл, открыв рот и тараща глаза, потому что одна из лодок вдруг заскользила к воде сама по себе. С громким воплем Сэм помчался по направлению к ней. Лодка плюхнулась в воду.

— Иду, мистер Фродо! Иду! — закричал Сэм и прыгнул ей вслед, пытаясь уцепиться за корму. Он промахнулся примерно на ярд, вскрикнул, плюхнулся в глубокую быструю воду и камнем пошёл на дно, пуская пузыри. Вода тут же сомкнулась над его курчавой головой.

Из пустой лодки донеслось испуганное восклицание, вёсла заработали сами по себе, лодка развернулась. Фродо успел как раз вовремя, чтобы схватить Сэма за волосы, когда он снова всплыл, беспорядочно молотя по воде руками и ногами и задыхаясь. Его круглые карие глаза застыли от ужаса.

— Ничего, Сэм, держись! — проговорил Фродо. — А теперь хватай меня за руку!

— Спасите меня, мистер Фродо! — выдохнул Сэм. — Я тону! Я не вижу руки-то!

— Вот она. Не щиплись, парень. Я тебя не выпущу. Бей по воде ногами и перестань барахтаться, а то опрокинешь лодку. Ну вот, так, теперь держись за борт и дай мне взяться за вёсла!

Несколькими ударами Фродо подвёл лодку к берегу, и Сэм смог выбраться на него, мокрый, как водяная крыса. Фродо снял Кольцо и вышел из лодки.

— Одни неприятности от тебя, репей ты несчастный! — сказал он.

— О, мистер Фродо, это жестоко! — укоризненно воскликнул дрожащий Сэм. — Это жестоко, сэр, взять вот так, и уйти, даже без меня. Если б я не поспел, что бы вы делали-то?

— Спокойно шёл бы своей дорогой.

— Спокойно! Совсем один, и без меня, чтобы помочь вам? Я бы этого не перенёс, просто не пережил бы!

— Вот дороги со мной ты точно не переживёшь, Сэм, — сказал Фродо. — И этого не перенесу уже я.

— Ну, насчёт дороги, это ещё не так наверняка, как если вы меня бросите.

— Но ведь я иду в Мордор, Сэм. В Мордор.

— Я знаю, сударь. А то куда же? И я вместе с вами.

— Послушай, Сэм, — сделал ещё одну попытку Фродо. — Не мешай мне! С минуты на минуту вернутся остальные, и, если застанут меня здесь, то начнутся бесконечные споры и объяснения, и тогда мне уже не представится шанса убраться отсюда. Да и духу не хватит. Но я должен уйти. Немедленно. Это единственный путь!

— Конечно, — согласился Сэм. — Только не в одиночку. Я тоже иду, или никто из нас никуда не пойдёт. Да я сейчас все лодки продырявлю!

На сердце у Фродо неожиданно потеплело, и он благодарно и весело рассмеялся.

— Одну-то оставь! — сказал он Сэму. — Она нам понадобится. Но ты же не можешь отправляться вот так, без пожитков, припасов и всего прочего.

— Одну минуточку, я сейчас! — радостно откликнулся Сэм. — Всё уже готово. Я же знал, что мы сегодня и отправимся.

Он бросился на место стоянки, выудил свой мешок из кучи, которую Фродо навалил, освобождая лодку от вещей спутников, прихватил пару запасных одеял и дополнительных тюков с едой и побежал назад.

— Итак, весь мой прекрасный план испорчен! — сказал Фродо. — От тебя никак не отделаться. Но я рад, Сэм. Просто несказанно рад. Идём! Видно, так уж нам суждено — быть вместе до самого конца. Будем надеяться, что наши спутники сумеют отыскать безопасный путь! Бродяжник о них позаботится. Не думаю, что мы когда-нибудь увидим их снова.

— Но мы можем, мистер Фродо. Мы можем, — возразил ему Сэм.

Так Фродо и Сэм вступили на завершающую стадию своего Похода. Фродо усердно грёб прочь от берега, и Река быстро несла их сначала по западному рукаву, потом мимо хмурых утёсов Тол Брандира. Рёв великого водопада приближался. Сэм старательно помогал хозяину, но всё же медленно, очень медленно и с большим трудом удалось им пройти мимо южной оконечности острова и направить лодку к восточному берегу.

В конце концов они причалили у южных склонов Амон Ло, вытащили лодку из воды, подняли её на высокий берег и, как могли, спрятали за большим валуном. Затем вскинули на плечи вещевые мешки и стали отыскивать тропу, которая позволила бы им перебраться через серые холмы Эмин Муила и спуститься в земли под Тенью.

КНИГА III