Нотка отчуждения в ее голосе заставила Джеральда разжать руки, — она вырвалась, вылезла из постели и зажгла свечу. Это окончательно поставило точку.
Джеральд тоже поднялся — теплый со сна, полный жизни и желания. Одеваясь при свече в присутствии Гудрун, он испытал чувство стыда и унижения. Ведь он был открыт и беззащитен перед ней сейчас, когда она пошла ему наперекор. Все это было трудно понять. Оделся он быстро — не пристегивал воротничок и не завязывал галстук. Он по-прежнему чувствовал себя цельным, свободным, совершенным. Гудрун тоже считала унизительным для себя, что при ней одевается мужчина — эти нелепые рубашки, нелепые брюки на подтяжках. Но, как обычно, ей помогло воображение.
— Вот так рабочий собирается на работу. А я — как жена этого рабочего. — Но боль, сходная с отвращением, пронзила ее — отвращением к Джеральду.
Он сунул воротничок и галстук в карман пальто. Затем сел и стал надевать ботинки — промокшие, как носки и манжеты брюк. Но сам он был разгоряченный и активный.
— Наверное, ботинки лучше надеть внизу, — посоветовала Гудрун.
Джеральд сразу, без лишних слов, стянул ботинки и встал, держа их в руках. Гудрун сунула ноги в тапочки и завернулась в плед. Она была готова. Джеральд стоял перед ней в ожидании — черное пальто застегнуто до подбородка, кепка надвинута на лоб, в руках ботинки. На мгновение его обаяние вновь пронзило ее, это была страсть, смешанная с ненавистью. Ничего не закончилось. Лицо его тоже выражало страсть, глаза были широко раскрыты, в них светилось новое выражение, оно было прекрасным. Гудрун почувствовала себя старой, очень старой. Она медленно подошла к нему за поцелуем. Он не заставил себя ждать. Как она хотела, чтоб его опасная, бесстрастная красота не действовала на нее таким роковым образом, не подчиняла себе, не порабощала! Эта зависимость тяжелым грузом лежала у нее на сердце, она возмущалась, но ничего не могла поделать. Глядя на его прямые мужские брови, на небольшой, правильной формы нос, голубые бесстрастные глаза, она понимала, что ее страсть не утолена и, возможно, никогда утолена не будет. Просто сейчас она очень устала, и ее преследует боль, сходная с тошнотой. Хотелось, чтобы он поскорее ушел.
Они быстро и, казалось, довольно шумно спустились вниз. Гудрун, закутанная в ярко-зеленый плед, шла со свечой впереди, Джеральд следовал за ней. Она безумно боялась разбудить кого-нибудь из домашних. Ему же было все равно. Теперь его не волновало, будет кто-то знать о его визите или нет. Гудрун ненавидела эту черту в нем. Нужно проявлять осторожность. Нужно беречь себя.
Она прошла на кухню — чистую, аккуратно прибранную, какой ее оставили. Джеральд взглянул на часы — двадцать минут шестого! Он сел на стул, чтобы надеть ботинки. Гудрун ждала, следя за каждым его движением. Ей хотелось, чтобы все поскорее закончилось, — слишком велико было нервное напряжение.
Джеральд встал — она сняла засов с двери черного хода и выглянула наружу. Холодная сырая ночь. Рассвет еще не наступил, на посветлевшем небе смутно белела луна. Гудрун порадовалась, что ей не надо никуда идти.
— Ну, прощай, — пробормотал Джеральд.
— Я провожу тебя до ворот, — сказала Гудрун.
Опять она торопливо пошла впереди, чтобы он не споткнулся на ступенях. На ступеньке у ворот она задержалась — теперь Джеральд стоял ниже.
— Прощай, — прошептала она.
Он почтительно ее поцеловал и пошел прочь.
С мукой в сердце вслушивалась Гудрун в звонкий, печатный шаг по дороге. Какая бесчувственность отражалась в этой твердой, решительной походке!
Гудрун закрыла ворота, бесшумно и быстро прокралась в свою комнату. Только закрыв за собой дверь и убедившись, что приключение сошло ей с рук, она свободно вздохнула — тяжелый груз упал с плеч. Она уютно устроилась в постели — в еще теплом углублении, оставленном его телом. Вскоре, взволнованная, измученная и все же довольная, она впала в тяжелый, глубокий сон.
Несмотря на сырость и темноту, Джеральд быстро спускался по склону. Он никого не встретил. Дух его был безмятежен и спокоен, подобно зеркальной поверхности пруда, тело полно силы и энергии. Он быстро шел к Шортлендзу, испытывая приятное ощущение независимости.
Глава двадцать пятаяБыть ли браку
Семейство Брэнгуэн готовилось к отъезду из Бельдовера. Отцу надо было в город.
Беркин получил разрешение на вступление в брак, но Урсула постоянно откладывала дату свадьбы. Она никак не решалась назвать точный день — все еще колебалась. Пошла третья неделя ее последнего месяца в школе. Приближалось Рождество.
Джеральд с нетерпением ждал свадьбы Урсулы и Беркина. Для него она была чем-то вроде ключевого момента.
— Не сыграть ли нам двойную свадьбу? — озадачил он Беркина.
— А кто вторая пара? — спросил Беркин.
— Мы с Гудрун, — ответил Джеральд, в его глазах плясали лукавые огоньки.
Беркин внимательно посмотрел на друга — слова Джеральда его озадачили.
— Ты серьезно — или шутишь?
— Совершенно серьезно. Ну как? Стоит нам с Гудрун последовать вашему примеру?
— Конечно, — ответил Беркин. — Не знал, что у вас так далеко зашло.
— Как далеко? — спросил, смеясь, Джеральд и сам же ответил: — Дальше не бывает.
— Тогда остается придать вашим отношениям прочную социальную основу и достичь высокой нравственной цели, — сказал Беркин.
— То есть расти в длину, высоту и ширину, — отозвался, смеясь, Джеральд.
— Могу только сказать, что это замечательный шаг.
Джеральд внимательно посмотрел на друга.
— Не вижу в тебе энтузиазма, — упрекнул он Беркина. — А я думал, ты помешан на брачных союзах.
Беркин пожал плечами.
— Помешаться можно на чем угодно — хоть на носах. Ведь носы бывают всякие — снобистски вздернутые и прочие…
Джеральд рассмеялся.
— И браки бывают разные — в том числе и снобистские, — сказал он.
— Согласен.
— Ты думаешь, если я женюсь, мой брак будет именно таким? — спросил насмешливо Джеральд, склонив голову набок.
Беркин не удержался от смеха.
— Откуда мне знать? — сказал он. — Не надо шантажировать меня моими же собственными сравнениями.
Джеральд задумался.
— Но я на самом деле хочу знать твое мнение, — заявил он.
— Конкретно о твоем браке или о браке вообще? Зачем тебе мое мнение? Да у меня его и нет. Законные браки меня вообще не интересуют. Тут скорее вопрос удобства.
Но Джеральд по-прежнему внимательно смотрел на друга.
— Думаю, нечто большее, чем простое удобство, — возразил он. — Возможно, тебе претит этика брака, но каждый конкретный случай бракосочетания — это жизненно важный, решающий момент…
— Ты видишь нечто судьбоносное в походе с женщиной к регистратору актов гражданского состояния?
— Если ты не только пойдешь с ней, но и вернешься, то, пожалуй, вижу, — ответил Джеральд. — В каком-то смысле это неотменяемо.
— Тут я с тобой согласен, — сказал Беркин.
— Неважно, как ты относишься к законному браку, но переход в это новое состояние для каждого человека момент критический.
— До какой-то степени я с этим согласен, — отозвался Беркин.
— Так вернемся к моему вопросу: жениться ли мне? — продолжал Джеральд.
Беркин пристально посмотрел на него, глаза его смеялись.
— Ты как лорд Бэкон[108], — сказал он. — Рассуждаешь в духе юриста или Гамлета — «быть или не быть». На твоем месте я бы не женился, но тебе лучше поговорить не со мной, а с Гудрун. Ведь ты женишься не на мне, так?
Джеральд пропустил мимо ушей его последние слова.
— Да, все надо хладнокровно взвесить. Это опасный момент. Приходит время, когда надо сделать решительный шаг в одном из направлений. И женитьба — одно направление…
— А другое? — поспешил спросить Беркин.
Джеральд поднял на него горящие глаза, в них было странное выражение, которое другой мужчина не смог понять.
— Не знаю. Если б знать, какова… — Он не закончил фразу, смущенно переминаясь с ноги на ногу.
— Ты хочешь сказать: если б знать, какова альтернатива? — спросил Беркин. — А так как тебе это неизвестно, женитьба — pis aller[109].
Джеральд бросил на Беркина все тот же горящий, непонятный взгляд.
— Каждый склонен думать, что женитьба — pis aller, — заметил он.
— Тогда не женись, — посоветовал Беркин. — Повторю то, что говорил тебе раньше: брак в традиционном смысле этого понятия вызывает у меня отвращение. Egoïsm à deux[110] — пустяк по сравнению с тем, что есть. В мире происходит молчаливое объединение людей по парам — каждая пара в своем домике, блюдет свои ничтожные интересы, варится в собственном котле — гнуснее этого ничего не придумаешь.
— Совершенно согласен, — сказал Джеральд. — В этом есть нечто недостойное. Но, как уже говорилось, есть ли альтернатива?
— Нужно избегать домашнего инстинкта. Даже не инстинкта, а просто трусливой привычки. Нельзя иметь дом.
— Согласен. Но альтернативы нет, — упорствовал Джеральд.
— Нужно ее найти. Я верю в пожизненный союз между мужчиной и женщиной. Кратковременные связи истощают. Но постоянный союз между мужчиной и женщиной еще не последнее слово — конечно, не последнее.
— О да! — поддержал Джеральд.
— Из-за того, что отношения между мужчиной и женщиной принято считать высшими, исключительными отношениями, — продолжал Беркин, — в них возникает напряженность, подлость и неудовлетворенность.
— Да, я согласен с тобой, — сказал Джеральд.
— Нужно снять с пьедестала любовно-брачный идеал. Нам нужно что-то более совершенное. Я верю в возможность еще одних безупречных отношений, помимо супружеских, отношений между двумя мужчинами.
— Не представляю, как одно может заменить другое, — недоверчиво произнес Джеральд.
— Не заменит, нет, но может быть таким же важным, таким же творческим и, если хочешь, таким же священным.