Наконец впереди показалась огромная ледяная скала. Ее нельзя было не заметить, так как она заслоняла половину неба, пряча и без того тускло светящие звезды.
— Охренеть, это что такое? — вслух искренне удивился я.
— Это наша конечная. Чтоб переночевать в тепле осталось всего-то подняться несколько километров вверх по отвесной скале, — рассмеялся Кондитер.
Я понимал, что он пошутил, но вспоминая, как Танк быстро забрался на мой родной кластер, мне невольно захотелось испытать себя и в этом аспекте.
С неба, а точнее с вершины скалы ударил красный луч лазерного целеуказателя, мигнул лишь на секунду, а затем исчез. Хлыст вышел в эфир и продиктовал всем частоту канала этого стаба. Только Кондитер переключился, как там заговорили:
— Вы кто такие, мы вас не звали. Идите на…
Глава 17Мед Господен
День сорок третий
Поселение диких
Минус тридцать четыре градуса по Цельсию
— Вы кто такие, мы вас не звали. Идите на другую частоту. Это внутристабовая, — недружелюбно пробухтели на том конце.
— Принял, — отозвался Хлыст. — Цифры продиктуй, а то я в этих местах первый раз.
— А откуда частоту знаешь?
— У рейдеров взял.
— Понял, — говоривший продиктовал частоту, и все разом перескочили на этот канал. Там на связи был уже другой человек, говорил он с уверенностью хозяина замка, что глядит на нищих чумных крестьян, стучащих в ворота.
— Кто такие? Какого рожна на ночь глядя приперлись?
— Хлыст меня зовут. Караванщики мы. Едем на Ледокол. Просим ночлега.
— Расценки знаете?
— Примерно представляем.
— Ждите. К вам спустятся.
Прошло несколько минут, прежде чем на вершине скалы появилась крохотная светящаяся точка фонаря. Бац, и точка размазалась в линию, протянувшуюся к подножию. Моргнуть не успел, а внизу уже шарится тень, тычет себе под ноги лучом света словно слепец тростью.
Хлыст выпрыгнул из машины, тоже включил фонарь и пошел навстречу. Переговоры он провел быстро. Вернувшись, приказал сменить частоту, чтоб нас не подслушали, и тут же начал командовать.
— Так, бойцы, подъезжаем до упора — прячем транспорт, там покажут, где. Дежурные в машинах по графику. Остальные, бабки и жратву с собой. За товарами утром вернемся. И это… — командир замялся. — Языками особо не чешите, рты не разевайте, по сторонам пялиться не надо, и, самое главное, яйца в кулаке держите, мля. Если у кого с этим проблемы, сразу мне говорите, останетесь сторожить, потому что там из-за этого в конфликт вступать никак нельзя. Я серьезно, кастрирую нахер, без шуток.
— Что там такое, командир? — уловив обеспокоенность в голосе Хлыста, спросил Кондик.
— Пока ничего, но… Короче, доверьтесь, чувствую я что-то такое.
Колонна подъехала почти в упор к скале. Там нас жестом остановил человек. Затем он повернулся спиной, чуть завалился вперед, выставив ладони, и начал делать странные пасы руками. Стена льда треснула.
У Кондитера даже рука на коробку передач дернулась. У цельного основания скалы вдруг появились швы как у кирпичной кладки, и ледяные блоки начали с треском выходить и аккуратно складываться друг на друга.
— Че замерли? — рыкнул Хлыст. — Первый раз в Улье что ли, мать вашу. Газу! — машины снова затарахтели и заехали в образовавшийся проход. Блоки за нами встали на место, и мы оказались заперты внутри ледника. Свет фар причудливо отражался от гладких стен.
— Движки глушите, тут вентиляции нет, — снова подал голос командир.
Управляющий льдом человек оказался заперт вместе с нами. Хлыст о чем-то с ним переговорил. Мы переставили машины кучнее и повылазили все уже с пожитками. Я отыскал в толпе Варика.
— Был здесь? — почему-то шепотом спросил я.
— Нет, но слышал. Наверху, говорят, вообще красота. Только ветер, зараза.
Один из блоков снова покинул свой паз. Люди цепочкой потянулись наружу. Хлыст раздал последние указания дежурным и вышел вместе с остальными. Там нас уже ждал большой деревянный лифт на тросах. Конструкция доверия не внушала, но выбора у нас особо не было. Пришлось делить народ на две партии. Кабина заскрипела, затрещала и, покачиваясь, начала неспешно подниматься вверх.
Я оказался зажат в углу и мог сполна насладиться картинкой. Поднимались минут пятнадцать, не меньше. Наверху нас встретила целая делегация: несколько вооруженных бойцов, раскрасневшийся мужик, от которого шел пар в одном лишь полотенце, с прилипшим на плече березовым листом, и целых два священника в черных рясах.
Один худой, с диким взглядом и клочковатой бородой, второй, наоборот, высокий и плотный, глаза умные и добрые, а борода пышная и ухоженная. Похоже, не подвела командира чуйка. Интересное тут место.
За спинами людей возвышалась стена с воротами и башнями, слева от которой стояла длинная постройка.
Тот мужик, что был в одном полотенце, протянул руку Хлысту.
— Меня Пышма звать, я тут начальник гарнизона, — заявил мужик. — Оплата вперед. Внутрь стаба на ночь глядя не пустим. Бани и прочих удобств тоже не предлагаем. Только если завтра.
— Понятно, — сказал Хлыст и протянул Пышме кулек со споранами, тот передал его одному из стрелков, который и начал все пересчитывать.
— Пока заселяйтесь в гостевой дом. Места должно хватить, если кто не влезет, то так уж и быть, разместим в городе. Не на улице же им спать, ё-маё, — начальник местного гарнизона наклонился к Хлысту и что-то прошептал на ухо, тот кивнул.
— Давайте вон в тот дом, врубайте генераторы и печки затопляйте, — скомандовал Хлыст.
— Ну отдыхайте, — махнул рукой Пышма, — а завтра с утреца к вам человечек подскочит, всех желающих приглашаем на проповедь.
Все время, пока начальники переговаривались, меня не отпускало странное ощущение. Не сразу дошло, что это давление чужого взгляда. Я глянул на остальных местных и тут же наткнулся на колючий, острый взор худого священника. Он смотрел на меня даже не с холодом, с презрением. Первый раз, что ли, кваза видит?
Забив на придурковатого священнослужителя, я поплелся за остальными. Меня догнал Хлыст, придержал за рукав, наклонился и начал шептать:
— Завтра, когда за стены пойдем, не вздумай в одиночку шляться. И если на проповедь соберешься, то только в правую церковь.
— Охренеть, их там еще и две!
— Угу, и в левой тебе скорей всего башку отпилят.
— О времена, о нравы, — притворно вздохнул я, сделав зарубку в памяти.
Гостевой домик представлял из себя небольшой тамбурок или предбанник и один длинный зал, с низкими потолками и сразу с четырьмя печками. В каждом углу воткнули, что при такой кубатуре помещения немудрено. Попробуй его протопи.
Караванщики начали располагаться, кидали к стенам пожитки и расставляли на стол припасы.
— Че по алкашке, командир? — спросил кто-то из толпы.
— Две рюмки, и ни миллилитром больше, чтоб завтра не воняли перегаром. В трубку дышать просить не буду, но у кого стопор не работает, тем жалованье срежу.
Все понимающе закивали, и к глухому стуку тушенки о стол прибавилось радостное позвякивание бутылок. Дверь открылась, вошел Пышма. Березовый лист с плеча потерялся по дороге.
— О, уже расположились, ё-моё. Я тут по торговых делам списочек принёс, чтоб завтра время не терять. Сразу прикиньте, че к чему. Если вопросы есть, решим по рации, — сказав это, он отошел в сторону, и в помещение ввалилась вторая группа караванщиков.
Гомон усилился. Затрещали поленья в печках. Из-за этих звуков работу генератора в предбаннике почти не было слышно. Один из пассажиров вдруг достал гитару, и раздалось дружное: «О-о-о-о-о!». Зазвучал первый перебор. Народ тут же начал перебивать друг друга и накидывать варианты песен.
— Поэт, ты погоди минутку, я тост произнесу, а уже потом, начнешь — Хлыст встал, остальные поднялись за ним. Заскребли по полу отодвигаемые стулья. — Добрались, братцы. Сегодня ночуем в тепле, а это главное. Если получится, может, всё-таки выбью нам баньку, и отдохнём. Тяжелый переход получился. Так что давайте, чтоб доехали и без потерь.
Все начали чокаться. Даже я, сжимая в лапищах крошечную фляжку, аккуратно, чтоб не разбить рюмки и не помять емкости товарищей, сталкивал их тару со своей. Живец, словно бы увядший, потерявший во вкусе, провалился в пищевод.
— Тебе теперь вообще не напиться будет, — сказал вдруг Варик, увидевший выражение моего лица.
— Угу. Оно и к лучшему, и так эту дрянь в себя каждый день льём.
Гитара вдруг заиграла громче, и все поняли, что сейчас Поэт споёт.
— Че за песня? — крикнул Варик, чтобы музыкант на другом конце стола услышал.
— Моя собственная. Называется «Уголёк». Там рифмы пока нет, но вы послушайте. Это даже еще не песня, просто верлибр на мелодию.
— Хуибр, — тут же ответили ему.
— Пой давай, а мы уже оценим, нужна там рифма или нет.
В тоскливую мелодию вплелось что-то еще более печальное. До меня не сразу дошло, что слова эти и есть песня, что они не часть струнного звука, а могут жить и отдельно от него. Музыка погрузила всех в какой-то транс. Я не мог сфокусироваться и лишь ловил отдельные ранящие в самое сердце строчки.
'Глаза старика на молодом лице.
…
Заперт навечно среди опостылевших снегов.
…
Я давно забыл лицо матери и детей.
…
Умереть не страшно, ведь я всего лишь копия'.
День сорок четвертый
Поселение диких
Минус двадцать девять градусов по Цельсию
Спал я в двухместном спальнике, в обычном было тесновато. Свинцовые веки разлепил с натугой. Кто-то уже встал и зябко ежился, усаживаясь поближе к печке, остальные дрыхли мертвецким сном.
Я вышел на улицу, вдохнул свежайшего воздуха, умылся снегом, немного размялся, помахал часовым на стене. Решил поглядеть с обрыва. Дойдя до края скалы, уселся и свесил ноги.
Ветер здесь и правда сильный. Неквазу сидеть тут небезопасно, сдует нахер, и потом пойдут про тебя нехорошие истории. Мол, был такой-то рейдер и захотел он как-то раз поссать с обрыва. Именно так и подумают.