– Дилейни Уэллс?
Дилейни повернулась и обнаружила прямо перед собой мужчину слегка за сорок, с гладко выбритой головой и большими карими глазами, казавшимися еще больше из-за очков без оправы. Воротник его черной рубашки на молнии был поднят, ноги облегали узкие зеленые джинсы.
– Дэн? – уточнила она.
После пандемии к рукопожатиям стали относиться настороженно, но никакого заменяющего их приветственного ритуала пока не придумали. Дэн предпочел коснуться воображаемой шляпы, а Дилейни просто коротко кивнула.
– Прогуляемся? – спросил он и проскользнул мимо нее в ворота, направляясь не в кампус, а на береговой променад.
Дилейни пошла за ним. Она уже слышала, что так проходит большинство первых собеседований в компании. “Вместе” не хотела пропускать в кампус ничего и никого непроверенного, не прошедшего тщательный отбор, представляющего риск заражения – ни небиоразлагаемые игрушки, ни людей. Каждый новый человек мог быть источником той или иной угрозы для безопасности, а поскольку соискатели, подобные Дилейни, не имели допуска и не прошли настоящую проверку – лишь с десяток быстрых скринингов с помощью ИИ, – собеседования предпочитали проводить за пределами кампуса. Но Дэн ни словом об этом не обмолвился.
– Мне надо наверстывать шаги, – сказал он, показывая на свой медицинский браслет, созданный компанией, способный отслеживать сотни показателей. Все страховые компании и большинство правительств требовали его обязательного ношения.
– Мне тоже. – Дилейни кивнула на свой браслет, который она люто ненавидела, но носила ради маскировки.
Дэн Фарадей улыбнулся. Каждый соискатель, полагала Дилейни, носит с собой и на себе все возможные продукты “Вместе”. И это не форма лояльности. Это обязательный первый взнос, который надо внести перед началом игры. Дэн жестом поманил Дилейни через улицу, и они вышли на общественный променад.
“Простите меня, – подумала Дилейни. – С этого момента все – ложь”.
2Как произвести на него впечатление
Первоочередная задача состояла в том, чтобы очаровать Дэна Фарадея так, чтобы он порекомендовал Дилейни для второго, более придирчивого интервью. А потом предстояло еще как минимум три. Она слышала, что некоторые претенденты на вакансии в компании проходили по дюжине собеседований за полгода, прежде чем их нанимали.
– Тут можно и поговорить, и видом насладиться, – сказал Дэн, дружелюбно и внимательно глядя на нее. – Если захочешь поесть или выпить, можем где-нибудь посидеть.
Вереница частных лавочек, вытянувшаяся вдоль променада рядом с кампусом “Вместе”, производила впечатление поспешно возведенных киношных декораций. Здесь была тускло освещенная и совершенно пустая внутри архитектурная фирма, ярко украшенные, но тоже безлюдные магазинчики сладостей и кафе с веганским мороженым. Прохожих на улице тоже было немного, а попадавшиеся Дилейни и Дэну парочки выглядели в точности как они сами: сотрудник “Вместе” (совместный), беседующий с соискателем (отдельный).
Дилейни редко нервничала, но сейчас ее буквально трясло. Она годами тщательно выстраивала свой профиль, свою цифровую личность, но все равно не представляла, что они про нее знают и чего не знают. А больше всего она переживала из-за того, что по пути в кампус ее “застыжили”. На платформе метро она уронила бумажку, и, прежде чем успела поднять, пожилая дама с телефоном наготове зафиксировала преступление. Разработка и стремительное распространение “Стража”, одного из стандартных для вместе-фонов приложений, а также большинства других новаций происходили под флагом безобидного утопизма, помноженного на почти тоталитарную тягу подчинить всех единым нормам. Около миллиона “стыжей” – ублюдочный уродец, которого породили “страж” и “стыд”, – публиковались каждый день, сообщая всему миру о неаккуратных водителях, любителях громко поговорить в фитнес-зале, наглецах, пытающихся прорваться в Лувр без очереди, приверженцах одноразовой посуды и распущенных родителях, позволяющих детям плакать в общественных местах. “Стыж” сам по себе не был проблемой. Проблемы начинались, если ваша личность была идентифицирована и помечена, если видео активно расшаривалось, комментировалось и поднимало ваш Общий Уровень Отклонений до опасного значения. Тогда последствия единственного мелкого проступка могли преследовать вас всю жизнь.
– Во-первых, поздравляю с тем, что ты здесь, – сказал Дэн. – Только три процента соискателей доходят до этой стадии. Ты же понимаешь, ИИ-проверка очень жесткая.
– Абсолютно, – кивнула Дилейни и поморщилась. Абсолютно?
– Твое резюме произвело на меня впечатление. Лично для меня очень ценно, что у тебя диплом по гумнаукам.
Гумнауки. Такое ощущение, что Дэн то ли сам изобрел это словцо, то ли пытается его популяризировать. Будто не зная, что говорить дальше, он подергал молнию на рубашке.
– Ты, наверное, в курсе, что мы нанимаем не меньше гуманитариев, чем инженеров. Все, что может потребоваться для продвижения новых идей. – Он отпустил застежку. Манипуляции с молнией словно заменяли ему задержку дыхания. Пока он формулировал и проговаривал фразу, он держался за язычок молнии, а если фраза получалась складная, расслаблялся и отпускал.
Дилейни знала о возможностях, которые “Вместе” предоставляет не-инженерам, и рассчитывала на это. Тем не менее ей пришлось пройти долгий путь, чтобы показать себя исключительно привлекательной в категории невежд от математики.
Два года назад Дилейни переехала в Калифорнию и пошла работать в стартап под названием “Фактор 4”, который хотел добавить видеоиграм четвертое измерение – запахи. Их наиболее успешный продукт, “Вонь войны!”, наполнял дома, в которых обитали тинейджеры, смесью запахов дизеля, пыли и разлагающейся плоти. Дилейни предполагала, что основатели “Фактора 4” изначально рассчитывали на поглощение компанией “Вместе”, и оказалась права. Сделка была заключена через полтора года после того, как она пришла в компанию. Основателей, Виджея и Мартина, “Вместе” поглотила вместе с их фирмой, при этом не возложив на них никаких обязанностей. Дилейни, как относительно новый работник, такой чести не удостоилась, но Виджей и Мартин решили добиться собеседования во “Вместе” для всех своих бывших сотрудников, если те пожелают.
– На самом деле мы как раз ищем кого-то с твоим опытом и взглядом, – сказал Дэн. – Ты своенравна, и мы тоже хотим быть такими.
Слово “своенравный” недавно вошло в моду, заменив слово “бунтарь”, которое заменило слово “мятежный”, а оно, в свою очередь, – слово “подрывной”. Дэн опять затеребил молнию. Казалось, он хочет расстегнуть ее до конца и вырваться из рубашки, как ребенок, мечтающий высвободиться из колючего свитера. Сказанная фраза удовлетворила его внутреннего цензора, и он оставил застежку в покое.
Они миновали магазин, который должен был продавать хозтовары и был полон этих хозтоваров, красиво разложенных на полках, но ни покупателей, ни продавцов за витриной видно не было.
– Меня всегда восхищало это во “Вместе”, – сказала Дилейни. – Вы водружаете свой флаг на Титане, пока остальные разглядывают Луну.
Дэн взглянул на нее, и она поняла, что попала в точку. В его глазах заискрились интерес и симпатия, однако он тут же прищурился, явно намереваясь перейти к более серьезным вопросам.
– Мы изучили твою дипломную работу.
Дилейни слегка покраснела. Несмотря на то что диплом был ее главным козырем и, как она полагала, основной причиной того, что ее допустили к собеседованию, она не ожидала, что разговор об этом зайдет так скоро. Она надеялась, что первое интервью сведется лишь к общей проверке ее лояльности.
Она писала свой диплом в разгар антитрастовых претензий к “Сфере”, и основной тезис заключался в том, что неважно, является компания монополией или нет, если людей все устраивает. Она даже придумала формулировку “благонамеренное владение рынком”, что якобы означало гармоничные отношения между компанией и клиентом – идеальное состояние бытия потребителя, при котором все его желания исполняются эффективно и по минимальной цене. Бороться с таким сбалансированным состоянием – значит идти против воли людей, а разве законодательство не должно поощрять то, что людям нужно? Если компании известно все, если ей лучше знать, почему бы не позволить ей беспрепятственно совершенствовать нашу жизнь? Дилейни постаралась сделать так, чтобы текст ее дипломной работы разошелся по Сети. Позже она узнала, что ее имя упоминали во внутренних блогах сотрудники “Вместе” и, более того, на нее ссылался – коротко, но что с того – один из редких европейских законов, поддерживающих курс компании.
– Мы много обсуждали те идеи, о которых ты там пишешь, – сказал Дэн, останавливаясь.
Дилейни в этот момент могла думать только о том, как скоро ее подмышки превратятся в два чавкающих болотца.
– Безусловно, мы и сами понимали, что все так и есть, но не могли донести это до широкой общественности.
Дилейни улыбнулась. “Вместе” была мировым лидером по части распространения идей – в текстовой форме, аудио, видео, посредством мемов, – но при этом компания не представляла, как донести их до правительств, законодателей и критиков. Руководство “Сферы”, а затем и “Вместе”, особенно после вынужденной полуотставки Эймона Бейли, в прошлом их главного пропагандиста и проповедника, страдало неспособностью чувствовать нюансы, спесивостью и временами откровенной грубостью в общении с оппонентами. Верхи “Сферы” никогда не испытывали раскаяния в случае нарушения законов или использования их продуктов в неприглядных целях. “Сфера” сеяла ненависть миллион раз на дню, стала причиной неописуемого множества страданий и смертей, внесла огромный вклад в разрушение демократии во всем мире. В ответ на общественное возмущение в компании сформировали комитеты для обсуждения проблемы. В итоге некоторые алгоритмы были изменены, несколько подстрекателей с высоким рейтингом забанены, а в Бангладеш появились работающие за минимальную зарплату модераторы.