– Современные фишки. Иную перспективу развития. Взгляд со стороны.
– Ты можешь нанять для этого кого угодно.
– Мне не нужен кто угодно. Мне нужна ты. – Отец непримиримо пожимает плечами. – Мы – представители старой школы. Год за годом делаем одно и то же. Я могу сколько угодно привлекать новых сотрудников, но, похоже, они лишь вязнут в рамках того, чем мы были раньше. Нужно все переосмыслить. Нашу гоночную команду так никто до сих пор и не приметил. Мы просто существуем, без азарта, без искры. Я хочу поднять ажиотаж, пускай это не приведет к победе, но люди должны следить за каждым нашим шагом. Это привлечет больше спонсоров, а значит – больше денег. А отсюда и до рывка в турнирной таблице недалеко.
– Рисковая гипотеза.
– Вовсе нет. Именно это необходимо сейчас компании. Ей необходима ты.
– Новый взгляд на вещи и ребрендинг не гарантируют успеха.
– Возможно. Но сотрудники будут знать тебя. Знать твою трудовую этику и доверять ей. Таким образом, к тому времени, когда все станет заметно, – говорит отец, подразумевая болезнь Паркинсона, которая медленно пытается взять верх над его телом, – коллектив сблизится с тобой и не будет беспокоиться о том, что именно ты получишь руководящую должность.
Я смотрю на отца и качаю головой. С языка срывается вопрос, который мы обсуждали не один раз:
– Я все еще не понимаю, почему ты держишь диагноз в секрете. Наверное, это чертовски утомляет.
– Так и есть, но дай мне приберечь остатки гордости, Кэм, – мягким голосом говорит он, а затем сдержанно улыбается. – Я не хочу чувствовать себя обезьяной в зоопарке, за которой наблюдают и ждут, когда болезнь проявит себя в полной мере. Не хочу, чтобы со мной нянчились. И не хочу, чтобы мне делали поблажки. Я непременно стану темой статей, и кто-нибудь использует болезнь, чтобы влепить «Формуле‐1» статус инклюзивности. Я просто хочу оставаться самим собой так долго, как смогу.
Слезы обжигают мне горло, но я борюсь с ними. Отец впервые говорил со мной так откровенно.
Я в первый раз осознаю все причины, стоящие за этой скрытностью.
– Хорошо, – тихо говорю я. – А трость зачем?
– Проблемы с бедром. Врач настоял. – Он пожимает плечами со снисходительной ухмылкой. – Я редко ею пользуюсь, потому оправдываться особо не приходится. Она пригождается, только когда я в стрессе, он усугубляет симптомы. Еще одна причина, по которой ты должна быть рядом. Даже просто понимание того, что ты здесь, добросовестно и целеустремленно руководишь компанией, прямо как каждый член семьи до тебя, поможет мне справиться со всеми недугами.
– А что насчет моей текущей работы? Я не могу просто взять и уйти.
– Конечно, можешь. В этом и заключается вся прелесть работы в семейной корпорации, – говорит он и с вызовом вздергивает бровь.
– Ты учил меня все доводить до конца. Я всегда занималась бизнесом в Италии и почти ничего не делала для бизнеса здесь.
– А еще я учил тебя не упускать возможности, которые преподносит жизнь.
Святые угодники. У отца на все ответ найдется.
– Кроме того, – продолжает он, – если я правильно помню, несколько недель назад ты обмолвилась, что тебя одолевает чувство стагнации. Я же предлагаю выход из этого состояния. Займешься чем-то новым, проверишь себя на прочность. В мире всего десять команд «Формулы‐1», и мы в их числе. Думаю, новая деятельность заинтересует тебя, поскольку ты из тех людей, кто видит цель, но не видит препятствий.
– Это просто… слишком. – я со смешком выплевываю последнее слово.
Все это – слишком. Просьба. Ее внезапность. Предстоящий переворот в моей жизни. Диагноз.
Семья Моретти основала свою империю в конце 1800-х годов, сначала выращивая оливки, а затем перерабатывая их в оливковое масло. Именно там я видела свое место. В поддержании на плаву этого гиганта, а не в занятии гонками.
– Так и есть. Я все понимаю. – Отец сжимает губы в тонкую линию, наблюдая за мной, но через мгновение уголки его рта ползут вверх. – Отчасти это связано с тем, что я хочу оставить здесь все в лучшем виде, чем оно было, когда я только родился. В этом бизнесе нужны женщины. Не только ради галочки, но и потому, что вы подходите к вопросам по-другому. Видите проблемы иначе. Рассматриваете их под другим ракурсом. Твое мнение по некоторым вопросам, несомненно, будет отличаться от мнения предыдущих директоров, которые все до одного мужчины.
– Может есть еще какие-то причины? – спрашиваю я.
Улыбка сквозит во взгляде отца.
– Я хочу, чтобы мы снова стали близки. Все твое детство мы провели в паддоке, и я помню, как каждый раз во время очередной гонки наши сердца бешено колотились, уши закладывало, а вся грудная клетка вибрировала от гула моторов. Скажи, что я попросту ностальгирую или даже старею, но в действительности очень скучаю по тем дням, которые проводил с тобой.
О боги. Эти слова, будто клешни, хватают мое сердце и сжимают его. Я бросила гонки. Пыталась сбежать от прошлого. Ради самой себя.
Однако эгоизм постоянно наводил меня на мысли о том, что потерял мой отец. Как внезапное отсутствие дочери и годы одиночества повлияли на него. Я была слишком занята своими переживаниями… и, в общем, побегом.
Пытаясь прийти в себя.
И исцелиться.
– Я тоже скучаю по тому времени, – говорю я чистую правду. Это одни из лучших воспоминаний. – Просто… я не знаю, что тебе ответить, папа.
Он наклоняет голову набок и внимательно наблюдает за мной. Несмотря на пристальный взгляд, я не чувствую от него ничего, кроме любви.
– Пока ты ни разу не сказала, что тебе по душе моя идея. Ты даже не улыбнулась. Не хочешь поведать, что происходит на самом деле, Камилла? Почему ты не хочешь воспользоваться этой возможностью?
Отец не отрывает от меня пристального взгляда. Он знает, что в его словах правда. Что причин, по которым я когда-то ушла, гораздо больше, чем кажется.
Я открываю рот и закрываю его. Вспоминаю все те времена, когда я сидела на плечах у отца или прадеда и неустанно повторяла им, что хочу поскорее вернуться на трассу, к гонкам. Это была моя мечта. Моя самая большая надежда.
Мой взгляд падает на фотографию, где запечатлены Нонно, мой отец, дядя Лука и я – четыре поколения Моретти. Прошлое. Настоящее. И то, что должно стать будущим.
Любой мог бы посмотреть на фотографию и понять, что мы родственники. Темные волосы. Оливковый цвет кожи. Светло-карие глаза. Манерность.
Я горжусь тем, что являюсь частью этой семьи, этого наследия. И ненавижу себя за то, что колеблюсь сделать то, что должна.
– Кэм? – зовет он.
– Конкретных причин нет, – вру я. – Мое призвание – маркетинг, а не руководящие позиции. В рекламе я хороша, вот и все.
Отец ничего не отвечает, но когда я поворачиваюсь к нему лицом, то вижу его изучающий взгляд. Ох, ни к чему хорошему это не приведет. Этот мужчина читает меня, как открытую книгу.
Вот почему мне пришлось отдалиться от него – на расстояние целого океана – и держать эту дистанцию до тех пор, пока я не смогу примириться с новой реальностью, которую создала определенная цепь событий.
– Ты хороша во всем. Вот к чему я клоню. Ты нужна команде. Нужна компании. И очень нужна мне.
И на последних словах клешни вырывают мое сердце с корнем.
Я сжимаю пальцами переносицу, внутри меня идет война, о которой отец ничего не знает.
– Вот что я тебе скажу, малышка. Дай мне год. До конца этого сезона. Начни работать со мной, и если по прошествии этого времени ты не будешь покорена окончательно и все еще будешь сопротивляться, то я оставлю эту идею навсегда. Сможешь вернуться в «МОО» и завязать с гонками, – говорит он, используя аббревиатуру нашего оливкового бизнеса.
– Ты пытаешься заманить меня в ловушку, поскольку знаешь, что я не захочу оставлять тебя, не так ли? – поддразниваю я.
– Можно ли винить в этом любящего отца? – Он смеется, и улыбка озаряет его глаза.
– Дай мне немного времени подумать, хорошо?
– Конечно. Но, Кэм, ты нужна мне в этом деле. Правда, нужна.
– Я знаю. Дай мне возможность все хорошенько обдумать.
Он вновь поворачивается лицом к стеклянной стене, за которой простирается огромная компания.
– Я буду здесь, если захочешь что-то обсудить. Как и всегда.
– Спасибо, пап.
Но это неправда. Он болен, и однажды, раньше, чем все мы ожидаем, его здесь не будет.
А этого дня я боюсь больше всего на свете.
02Риггс
Боковым зрением улавливаю бесконечную череду пестрых пятен.
Лица болельщиков. Спонсорские рекламные баннеры. Бетонные ограждения.
Когда я пролетаю по стартовой решетке и выхожу на первый поворот, все, кроме трассы, напоминает движущуюся разноцветную стену.
– Гарсия отстает на две целых одну десятую, – слышу я голос Пьера у себя в ухе, когда машина достигает предельной скорости. Я жду, что он отчитает меня за это.
Но он молчит.
По радио ни слова.
Все знают, что нам нужна победа.
Жизненно необходима.
Я немного сбавляю скорость, когда вхожу в поворот – практически чувствую, как Гарсия дышит мне в спину. Прежде чем снова нажать на педаль тормоза, я прохожусь большими пальцами по кнопкам на руле.
Осталось четыре круга.
Целых четыре круга мне предстоит удерживать этого ублюдка позади.
– Шины, – говорю я, выводя машину из поворота. Я весь гребаный день боролся за то, чтобы оставаться впереди него. – Думаю, нам следует…
– Ничего уже не исправить.
Я хмурюсь, когда выезжаю на прямую часть трассы, стараясь держаться как можно дальше от Гарсии. Мои руки устали, а шея болит.
Нам следовало сменить шины.
Я предупреждал Пьера. А он не счел это необходимым. Он все пялится на свои гребаные метрики – у него целая команда консультантов и помощников – однако в машине сижу только я. И чувствую, как шины вибрируют. Скользят. Ими невозможно управлять так, как я хотел бы.
И прямо сейчас мое тело расплачивается за этот долбанный промах. Остается надеяться, что это не скажется на итоговых результатах.