Нам нужна победа.
Нужен гребаный подиум, черт возьми.
Команда отдаст что угодно, лишь бы заработать немного очков. Чтобы заработать спонсорские бонусы. Эта гонка основана исключительно на деньгах. А когда их нет, выиграть практически невозможно. Может, у нас у всех и одинаковые машины, но весь мир гоночного спорта вращается вокруг денег.
– Отличная работа, – хвалит Пьер резким, но успокаивающим тоном. – Сейчас две и восемь десятых. Нам нужно поднажать на круге. Постарайся завоевать больше пространства в этом секторе.
– Понял, – отвечаю я дрожащим голосом, так как с каждым километром, который я набираю, скорость становится все выше.
Я уже тринадцать раз проходил эту трассу, но все еще прокручиваю в голове свои дальнейшие действия. Планирую каждый последующий шаг.
Сбавляю обороты, так как скоро начнется шикана. Сначала резкий поворот налево. Затем в том же направлении, но плавный и длинный, за которым следует едва заметный S-образный изгиб дороги. После виднеется стена, которая так и напрашивается на то, чтобы об нее потерлись кузовом до того, как выехать на узкий участок трассы, по ширине подходящий лишь для одной машины.
Если я смогу нормально проехать эту часть, удерживая Гарсию позади, то получится выиграть.
– Давай, вперед. Поднажми, – подбадривает Пьер, на что я отвечаю полным согласием.
Он следит за датчиками автомобиля. Он знает, какой прибор работает на пределе, и знает, чем мне придется поплатиться за каждый минувший сектор. Он – мои глаза, мои уши, мой наставник. Здравый смысл на пути, с которым я не хочу считаться, но который мне нужен.
Я крепко хватаюсь за руль и вхожу в первый поворот. Шины скрипят на разделительной полосе. Затем вхожу в S-образную часть и быстро проезжаю ее.
– Он справа от тебя. Приближается.
Дело дрянь.
Давай, Риггс. Давай. Давай. Давай.
Я сосредотачиваюсь на том, что является моей второй натурой. На навыках, которые я отточил на симуляторе или приобрел в ходе многочисленных упражнений на реакцию. На тех знаниях, которые я получил, пока изучал эту гребанную трассу круг за кругом.
Впереди еще один резкий поворот направо. У меня на мгновение отказывают тормоза. Визг шин. Дым. Руль подрагивает.
Дерьмо. Я соскальзываю со своей линии, справляясь с препятствием, и затем вновь обретаю контроль над машиной.
– Восемь десятых секунды.
– Понял. – Я возвращаю себе самообладание, мой пульс учащается, а адреналин зашкаливает.
Я выезжаю на следующую прямую. Мне нужно опередить Гарсию более чем на секунду, чтобы он не активировал антикрыло [6]. Я ни за что не позволю этому ублюдку обойти меня и вырваться вперед.
Мы входим в следующий поворот, и когда я сбрасываю скорость, он пытается обогнуть меня. Я отрываюсь от него, ускоряясь как можно сильнее, чтобы увеличить дистанцию.
– Дави на газ, Риггс.
Отвали, Пьер, не до тебя сейчас.
Именно эта мысль преследует меня, пока я довожу все детали болида до предела.
– Одна целая и одна десятая.
Я вздыхаю с облегчением. Теперь я смогу продержаться до конца. Смогу выиграть эту гребаную гонку. Я смогу…
Машину трясет, и внезапно прижимная сила [7], действующая на мое тело, ослабевает. На руле мигают лампочки. Болид замедляется.
Гарсия со свистом проносится мимо.
Затем Монпье.
– Пьер! – кричу я в свой шлем, но знаю, что сейчас ничего сделать нельзя.
Двигатель почти задымился, словно подгоревший тост.
Гонка проиграна.
Твою мать.
Эти слова вырываются из меня снова и снова. Пока вдалеке появляется маршал с сигнальным флагом. Пока я выбираюсь из болида. Пока остальные работники окружают его. Пока я вхожу в паддок и захлопываю за собой дверь, стремясь остаться наедине. Я меряю шагами небольшую площадку, пытаясь унять остатки неуместного сейчас адреналина, которые буквально сжигают меня заживо.
Я был так близок к победе. Так чертовски близок, что уже чувствовал ее вкус. Близок к тому, чтобы попасть на «Формулу‐1» и на этот раз продержаться до конца. Близок к тому, чтобы немного заработать и отложить эти деньги на будущее, а не отдавать все до последнего цента этому спорту, который я люблю и ненавижу.
Люблю, потому что, как, черт возьми, может быть иначе? Ненавижу, потому что даже обладай я всеми долбаными талантами в мире, трудно выбиться из сотни гонщиков, когда у тебя дерьмовые машины, запчасти и поддержка.
Много моих друзей детства, с которыми я занимался картингом, воплотили свою мечту и стали звездами этого спорта. А я пока не смог присоединиться к ним.
У меня был один шанс. Один единственный шанс, который я упустил, собственноручно поставив крестик напротив своего имени.
Я сжимаю переносицу кончиками пальцев и зажмуриваю глаза, игнорируя двадцать сообщений, которые высвечиваются на экране сотового, лежащего в другом углу комнаты.
Сообщения от моего агента.
От мамы.
От друзей.
Все будет хорошо. Несмотря ни на что, ты отлично справился.
Это была захватывающая гонка.
Очень жаль, что двигатель подвел.
Ты еще им всем покажешь.
Я могу предсказать содержание сообщений, даже не читая их. Уже знаю, что они позитивные, подбадривающие и тому подобное.
Однако эти слова мне не помогут, когда я занят самобичеванием за то, что произошло. И за все последующее дерьмо, которое ждет меня в самое ближайшее время.
Раздается стук в дверь, которую приоткрывает заглядывающая внутрь Фонтина.
– Скоро пресс-конференция.
– Насколько все плохо? – спрашиваю я.
– О какой части гонки ты спрашиваешь? О той, где вы с Бикманом терлись шинами, а потом он влетел в стену?
– Мы двигались параллельно друг другу. Я не виноват, что у него проблемы с ориентацией в пространстве. И я следовал протоколу, черт возьми – у меня было право проезда.
Она приподнимает бровь и вяло бормочет:
– Ага.
Отлично. Именно это я и хотел услышать.
– Бикман же не пострадал? Ничего не изменилось? – спрашиваю я, и Фонтина качает головой. – Ладно. Это гонки. Здесь такое было и будет. Ты прекрасно знаешь, что он поступил бы со мной так же, если бы мы поменялись местами.
Она закатывает глаза, но ее взор остается угрюмым.
– Тезисы для пресс-конференции: прекрасная командная работа, проблема с двигателем уже диагностирована и будет устранена. И повтори им несколько раз, что ты не намеревался никого сбивать и будешь изучать трансляцию гонки, чтобы извлечь уроки и провести работу над ошибками.
– Погоди-ка, – говорю я и надеваю кепку с логотипом команды, когда до меня доходит смысл ее последней фразы. – Они так сказали? Что я намеренно припер его к стенке?
Вот дерьмо.
Фонтина пожимает плечами.
– Ты и не скрываешь вашу неприязнь друг к другу.
– Но я бы никогда не проявил ее в процессе гонки.
– Я это знаю. И ты знаешь. Но публика думает иначе.
– Просто охренительно, – бормочу я.
– Улыбаемся и машем, Риггс. Думай о чем-то позитивном. Например, о котиках. И не забывай улыбаться.
– Тогда я предпочту думать о глубоком декольте и стройных ножках, – фыркаю я.
– Что бы ни поднимало твой парус, я не собираюсь помогать тебе с визуализацией.
– А я уж было решил, что у тебя на телефоне завалялось несколько фотографий кисок.
– Пошли уже, умник. – Фонтина машет рукой в нужном направлении.
Я вздыхаю, но все же плетусь на пресс-конференцию. Это последнее место, где я хотел бы оказаться – на скамье тех, кто не финишировал, – и, черт меня дери, оно уже успело стать моим личным проклятием.
– Первый стул справа, – подсказывает Фонтина, а затем повторяет шепотом: – Улыбаемся и машем.
Я делаю глоток воды и направляюсь к месту своего линчевания. В начале идут простые вопросы, которые адресованы моим соперникам: их мнение о гонке и планы на будущее. А затем наступает моя очередь.
– Риггс, в последнее время ведется небольшая дискуссия о ваших непоследовательных действиях, опрометчивости и даже некоем безрассудстве на трассе. Не хотите ли прокомментировать это? – спрашивает репортер.
– Это спорт, в котором ты садишься за руль, едешь на огромной скорости, пытаясь финишировать первым, и при этом ты должен учитывать массу деталей, не перегружать двигатель и быть крайне осторожным, если заметил, что шина твоего соперника в дюйме от твоей. Бывает, двигатели ломаются. Или болиды сталкиваются. Всякое случается. В этом спорте есть определенные препятствия и трудности, и именно это делает путь к достижениям таким непростым.
– Так вы признаете вашу вину в том, что двигатель вышел из строя?
– Я работаю в команде. Мы все виноваты, когда дела идут плохо, и все заслуживаем награды, когда болид финиширует первым. – Я решаю упомянуть всю команду, поскольку чертовски зол, что та же гребаная проблема с двигателем повторяется уже на четвертой гонке из шести.
– Судя по вашим радиопереговорам с командным мостиком… – встревает другой репортер.
– И что с ними? – осторожно уточняю я.
Я не могу точно воспроизвести в памяти разговор с Пьером. Особенно ту часть, которая пошла в эфир. Я лишь могу надеяться на то, что наши слова не будут использованы против меня и не поставят нас в неловкое положение.
– Похоже, что вы были расстроены решением не заезжать на пит-стоп, – продолжает репортер.
Я слегка усмехаюсь и качаю головой. Продолжай играть по их правилам, Риггс. Желаемый результат – продвинуться из «Формулы‐2» в «Формулу‐1». Делиться с журналистами своими остроумными замечаниями – не вариант.
– Я могу думать и чувствовать что угодно, но именно моя команда ответственна за решения по болиду. Они в этом разбираются, поэтому я делаю, что они говорят. Слаженная работа всей команды – единственный способ добиться успеха в этом виде спорта. – Я прочищаю горло и поднимаю брови, как бы говоря журналистам: «Надеюсь, на этом все?» Они прекрасно осведомлены о том, что я не фанат пресс-конференций.