Я вижу свое будущее здесь. Не знаю, каким оно будет, но начинаю осознавать, что у меня есть перспективы с теми результатами, которые я демонстрирую.
– Ладно. Нам сюда, – говорит Аня и ведет в огражденный участок с фирменным баннером, где уже собрались репортеры.
Она достает диктофон, так как каждое интервью не только записывается СМИ, но и нашей командой. Это попытка предотвратить искажение слов гонщика и создание собственных заголовков.
Следующие десять минут я отвечаю на вопросы. Некоторые от репортеров, которых я люблю, некоторые – от тех, кому я безразличен, и некоторые от тех, кого я не знаю. Но когда в толпе я замечаю Камиллу, наблюдающую за мной, то во мне тут же просыпается гордость.
– Расскажите о том, как чуть не обогнали Эванса в начале гонки.
Я объясняю ситуацию, но меня определенно кое-кто отвлекает.
Она на каблуках. Таких сексуальных, что в моей голове тут же проносятся образы, как Камилла обхватывает мои бедра ногами.
– Что вы чувствуете, когда приходится убегать с поля, чтобы защитить своего товарища по команде?
Вопрос звучит так, будто это далось мне легко. Я реально мог бы обойти Эндрю и побороться за свой первый подиум.
Но я проглатываю свой эгоизм и отвечаю в соответствии с требованиями компании. От этого на языке горечь.
Бросив взгляд на Камиллу, я замечаю ее наряд.
Джинсы стали более облегающие, фасон рубашки поменялся – не классической, застегивающейся на все пуговицы, за которой она могла бы спрятаться.
Вот это действительно привлекающий внимание образ.
Черт. Почему это Росси остановился и разговаривает с ней? Он единственный гонщик, которого я не хочу видеть рядом с Камиллой.
– Риггс? – окликает меня Аня, возвращая в реальность.
Я улыбаюсь журналистке сквозь зубы, когда она задает следующий вопрос.
– Кажется, для зрителей ваш переход в высшую лигу прошел гладко. Насколько вам комфортно в болиде? Еще есть возможность его улучшить?
– Всегда есть над чем работать. Я все еще пытаюсь улучшить скорость реакции. Свои навыки. У меня все получается. Я чувствую себя вполне комфортно в… – Я запинаюсь.
Росси свалил. И это замечательно. Но даже на расстоянии видно, что Камила напугана.
Она моментально бледнеет. У нее вытягивается лицо – только так я могу это описать – и едва заметно качает головой взад-вперед, прежде чем броситься в противоположном от нашего паддока направлении.
Что за хрень?
Я никогда не видел Камиллу в таком состоянии, и, надеюсь, больше никогда не увижу.
– Извините, но…
– У Риггса есть время для одного-двух вопросов, прежде чем мы отправимся на брифинг для прессы с участием других пилотов, – добавляет Аня.
Черт. Я не могу сейчас пойти за ней.
Когда я ухожу, то внимательно смотрю через плечо, надеясь, что с Камиллой все в порядке.
43Риггс
Я не ожидаю, что она откроет дверь своего гостиничного номера, когда я постучу, но все равно пробую.
На сообщения не ответила. Звонки проигнорировала.
Ее не было в паддоке, когда я закончил общаться с журналистами. Затем был командный разбор полетов. А после мы с Омаром обсудили несколько важных вопросов. Встреча за встречей, и все, о чем я могу думать, – это где, черт возьми, Камилла и что, черт возьми, произошло.
Или мне все это мерещится, и я делаю из мухи слона?
Но вот он я, в пустом коридоре отеля. Команда ушла праздновать, а я не смог. Мне нужно было быть здесь. Мне нужно знать, что происходит.
На мой первый стук никто не отвечает.
Я хочу крикнуть ей, чтобы она открыла. Что я никуда не собираюсь уходить. Но если кто-то из членов команды вдруг решит вернуться в номер, я не хочу выглядеть как брошенный любовник, пытающийся вернуть расположение девушки.
Поэтому я поступаю следующим образом. Я фотографирую себя, стоящего у ее двери, в одиночестве, и отправляю сообщение:
«Я никуда не уйду. Либо впусти меня, либо команда найдет меня сидящим у твоей двери. Потом придется объясняться».
Проходит несколько секунд.
Может, ее там и нет.
И как раз в тот момент, когда я собираюсь уходить, слышу, как щелкает замок, и дверь открывается, затем ее шаги удаляются.
Я вхожу в ее номер. Он точно такой же, как у меня. Никто не скажет, что «Моретти» экономит на размещении своих пилотов и обслуживающего персонала. Она сидит в маленькой гостиной. Ее босые ноги лежат на столе. Голова откинута на спинку дивана, глаза закрыты.
Она – воплощение прекрасной меланхолии. Спокойной силы. Невысказанного отчаяния.
И я, черт возьми, не знаю, как к ней подступиться. Но я должен попытаться.
Я сажусь на стол рядом с ее ногами, поднимаю их и кладу себе на колени. Мне нужно чем-то занять руки, и я начинаю их растирать.
Сначала она напрягается, но потом тихо стонет. Ее глаза все еще закрыты.
– Ты хочешь поговорить об этом?
– Нет.
– Что ж, ну и хрень. – Ее глаза распахиваются, и я киваю. – Прошлой ночью ты избегала вопросов. Вместо этого я поговорил с тобой. Я впустил тебя. Доверился тебе. Теперь твоя очередь сделать то же самое, Камилла.
Она прерывисто выдыхает, и от этого звука у меня щемит в груди. Носить в себе что-то настолько серьезное, что об этом больно говорить? Наверное, это тяжко.
– Кого ты увидела сегодня в паддоке? – тихо спрашиваю я, не ожидая ответа. – Могу озвучить тебе свои предположения. Выводы, которые я сделал, пока был на пресс-конференциях, разборах полетов и еще черт знает на чем, ведь ужасно волновался за тебя. У тебя такое выражение было, когда ты выбежала из паддока. Хочешь, поделюсь своими мыслями?
– Да. – единственный слог едва слышен.
– Помнишь, я говорил тебе, что у каждого из нас есть секрет, который сдерживает нас? Который причиняет нам боль? Я думаю, твой секрет связан с тем, почему ты сбежала из «Формулы‐1» много лет назад. Думаю, это связано с тем, почему тебе нужно было разобраться с «некоторыми вещами».
Я чувствую себя полным идиотом, даже говоря ей это. Но, конечно, я обдумал и переосмыслил то, что куча всяких причин или событий могли стать причиной ее неуверенности, ее… неспособности доверять мужчине во время секса.
Я пытался не верить в единственный вывод, к которому прихожу снова и снова. Но эти попытки не отменяют фактов, которые складываются одинаково, независимо от того, как я их складываю.
Кто-то причинил ей боль.
Возможно, изнасиловал ее.
И я ненавижу его всеми чертовыми фибрами души.
Я сотни раз думал о том, чтобы поговорить с ней об этом. Время всегда казалось неподходящим. Я не хочу быть еще одним человеком, который причинит ей боль. Оправдания можно продолжать выдумывать бесконечно.
Но после сегодняшнего, после того выражения на ее лице, я надеюсь, она расскажет мне. Надеюсь, она будет доверять мне настолько, что впустит меня.
– И… я думаю, что человек, который причинил тебе боль, остается частью нашего сообщества.
Ее карие глаза распахиваются от волнения. Но едва заметный кивок говорит мне, что я прав.
Черт, как бы я хотел, чтобы это было не так.
Я сжимаю кулаки. Стискиваю зубы. И каждая частичка меня хочет пробить стену кулаком при мысли о том, что кто-то причинил ей боль.
Кто это? Чье лицо мне нужно набить? Чье тело нужно похоронить?
И тут меня осеняет мысль.
Это другой гонщик? Один из этой банды из двадцати братьев?
Господи Боже, мать твою.
Когда это случилось?
Я проглатываю все, что хочу от нее потребовать. Успокойся, Риггс. Твой гнев – последнее, что ей нужно, учитывая, что она и так расстроена.
– Расскажи только то, что хочешь. – Это самые трудные слова в мире, поскольку я хочу потребовать, чтобы она рассказала мне все. Хочу вытрясти из нее ответы. Но я сохраняю хладнокровие.
Она молчит еще немного. Ее дыхание ровное и размеренное.
– Ты прав.
В какой части? В чем?
– Мне было почти девятнадцать лет. – Она делает паузу. – Это был мой отпускной год. Я была… в общем, молодая и богатая, и мне не нужно было беспокоиться о завтрашнем дне. Звучит нелепо, но это правда. Я жила на трассе. Пропадала в паддоке во время гоночной недели. Среди нас образовалась группа друзей. Я была самой младшей, но они не возражали. Ребята были взрослые, работали в разных командах и путешествовали по миру. У нас был свой странный кружок, в котором мы крутились. Никто нас особо не понимал. Мы сблизились. Тусовались в свободное время. Ходили по всяким барам, клубам в свободное от работы время.
– Он пилот, Камилла?
Я должен спросить. Я не был бы собой, если бы не спросил. И я чертовски горжусь собой за то, что не произнес ни слова об убийстве.
Она смотрит в потолок и игнорирует мой вопрос.
– Мы все ходили гулять. В общем, как-то раз пошли в клуб. Выпивали. Было весело. Я чувствовала себя в безопасности. – Она впервые встречается со мной взглядом. – Это я запомнила лучше всего. Я была со своими друзьями и чувствовала себя в безопасности.
А затем она снова принимает свою позу, уставившись в потолок. Она просто не может смотреть на меня, пока говорит об этом.
Это словно загоняет мне в живот нож.
– В итоге мы вернулись в один из отелей команды. Снова тусовка, еще немного выпивки, музыка. Просто развлекались, наслаждались жизнью. Народу было много в комнате… а потом вдруг все испарились.
Камилла ерзает на диване, а я продолжаю растирать ей ступни. Нуждаясь в связи с ней. Нуждаясь в том, чтобы и она испытывала эту нужду.
И такое со мной впервые. Я никогда не чувствовал такого с другой женщиной, – будто мне нужно быть ее опорой. Тем, кому она может довериться.
– Господи, – вздыхаю я, зная, что произойдет дальше.
– Он начал целовать меня. Я была уже пьяная. Он был милый, и я в восторге была от того, что нравлюсь ему. Но потом он запихнул руки мне под рубашку, под юбку, стал шарить, а я попыталась оттолкнуть. Сказала «нет». Закричала «нет». Приказала, чтоб он с меня слез. Конечно, я и раньше с парнями развлекалась, но…