— Гектор, вы переигрываете. На самом деле, если бы вы потрудились проверить, поняли бы, что все в порядке. Просто кто-то внес нелепую сумму, которую вы назвали… то есть оплатил воскрешение.
— Вы ведь не настолько глупы, директор!
— О, совершенно с вами согласен. — Мош откинулся на спинку стула и закинул руки за голову. — Деньги на счет медицинского центра перечислил некий анонимный спонсор.
— Анонимный, как же! — буркнул Гектор. — Так не бывает! Никто не в состоянии настолько быстро перевести такую сумму… если только воскрешение спонсировали не вы, как я и предположил, но вы…
— Но я не настолько глуп, — закончил за него Мош. — Если хотите, можете просмотреть состояние моих счетов. Не сомневаюсь, большинство людей на вашем месте поступили бы точно так же.
— Не сомневайтесь, директор… можете поставить свой контрольный пакет, но именно так я и поступлю.
— Кстати, — ласково продолжал Мош, глядя на Гектора в упор, — кто-то — не буду называть имен — значительно облегчил задачу нашему анонимному спонсору, официально опубликовав счет-фактуру в больничной базе данных.
— В счете указана сумма в десять миллионов кредитов! — закричал Гектор. — Таких денег нет ни у кого! По крайней мере, ни у одного человека, который захотел бы оживить труп трехсотлетней давности… ведь его акций ни у кого нет!
— Согласен, поступок эксцентричный, но ничего незаконного в нем нет. Ознакомиться со счетом имел право каждый, соответственно, каждый имел право внести необходимую сумму!
Гектор судорожно соображал, что теперь делать.
— Допустим, вы говорите правду и деньги внесли не вы… Но зачем вы так унизили меня? Я прибежал в транспортный отсек и нашел там пустую капсулу! А вокруг нее стоят человек двадцать грузчиков, которым мы, между прочим, хорошо платим, и чешут в затылках! Зачем вы так поступили, если вам, как вы утверждаете, нечего скрывать? Мы с вами оба прекрасно понимаем, что поставлено на карту. Тайком похитив замороженного у меня за спиной, вы сами себя приговорили… Могли хотя бы позвонить мне! — Гектор закрыл лицо руками. — Я считал вас сообразительнее, — вздохнул он, поняв, что проиграл.
Мош посмотрел на сидящего напротив человека и заговорил, взвешивая каждое слово:
— Не знаю, поможет вам то, что я скажу, или нет, но все же надеюсь, что вы обратите на мои слова внимание. Мистер Самбьянко, я поступил так, как поступил, по двум причинам. Во-первых, деньги внесены, и ожидант имеет право на воскрешение, как только это станет возможно с медицинской точки зрения. То есть немедленно. Ну а я не собирался и дальше мариновать его в подвешенном состоянии только ради того, чтобы вы или кто-то другой получил дополнительную прибыль. Позвольте напомнить, мистер Самбьянко, что наш замороженный имеет право сам извлекать из себя прибыль! Если вы со мной не согласны, значит, считаете, что вся наша система гроша ломаного не стоит. И во-вторых… — Мош помолчал, ожидая, когда Гектор поднимет голову, директору было важно убедиться, что Гектор слушает его очень внимательно. — И во-вторых… вы мне не нравитесь, мистер Самбьянко.
Гектор буквально оцепенел. Он не ожидал такой откровенности и не привык к тому, что он кому-то не нравится.
— И тем не менее, — продолжал Мош, — я не хочу, чтобы меня в чем-то обвиняли, и не допущу, чтобы мое отношение к отдельному человеку переносилось на всю корпорацию… Поэтому вынужден сказать, что мне известно об одном, только об одном, способе отложить воскрешение.
Гектор навострил уши. Может быть, у директора Маккензи все-таки нет врожденной склонности к самоубийству?
— Отложить воскрешение может третья сторона — родственники или супруг/супруга замороженного. Они вправе подать на нас в суд… Правда, сомневаюсь, чтобы сейчас вдруг неожиданно объявилась третья сторона… Впрочем, — Мош лукаво улыбнулся, — я обязан проверить все до мелочей! — Он заговорил громче, чтобы его слова стали слышны за стеной, в приемной: — Есть среди вас родственники или супруг/супруга ожиданта? Признавайтесь!
Молчание.
— Хм… Какая удача для нашего таинственного незнакомца!
— Отлично, директор! — сказал Гектор, ссутулившись. — Продолжайте в том же духе. Воскресите его. Но, если вы в самом деле больше всего печетесь об интересах ваших пациентов, вы не допустите, чтобы оживление проводил неопытный новичок… Позвольте мне хотя бы привлечь настоящих профессионалов!
— Гектор, позвольте вам напомнить, что доктор Ван — отнюдь не новичок.
— Я имею в виду не Ван, а Харпер!
— Ах, Нила! Знаете, что самое забавное? Я склонен скорее положиться на нее, чем на человека вдесятеро опытнее. Не сомневаюсь, что опытный специалист способен запороть процесс воскрешения — по вашему приказу и по воле организации, которую вы представляете. Ну а Нилу, по-моему, больше всего заботит состояние самого пациента… Сомневаюсь, чтобы тем же самым руководствовались специалисты, которых пришлете вы!
С этими словами Мош встал, собрал вещи и направился к двери. Оглянувшись, он увидел, что Гектор по-прежнему сидит в кресле, закрыв голову руками.
— Хотите взглянуть?
— На что? — буркнул Гектор.
— На второе рождение нашего нового друга — Человека вне корпорации!
Глава 2ПРОБУЖДЕНИЕ
У нас был идеальный пациент. Триста лет он провел в полной изоляции. Наши отлаженные методики пришлось испробовать в условиях, близких к идеальным. Мы собирались войти в историю, возродив тело и разум человека, жившего триста лет назад. Операция должна была пройти как по нотам — и мне предстояло стать ее автором. Поэтому, разумеется, мы напортачили.
Сначала возникло сознание. С сознанием ничто не ассоциировалось — ни образов, ни цветов, ни одного из пяти чувств. Обоняние, осязание и прочее отсутствовали. Пришло только сознание себя, а с ним — и чувство полнейшего удовлетворения. Постепенно пробуждалось самопознание.
«Я — „он“», — подумал он.
После первого открытия пришли новые ощущения. Время утратило смысл, возможно, с момента пробуждения прошел всего миг, а может, и гораздо больше. Но на самом деле это не имело никакого значения. Постепенно он вспоминал свои ощущения и привязывал их к своему окружению. Так, пришлось словно заново учиться видеть, слышать и осязать, хотя он не сомневался, что когда-то мир его чувств был абсолютно целостным. Правда, он никуда не торопился. Хотя он еще не помнил, как его зовут, где он находится и откуда явился, в глубине только пробудившейся сущности он точно знал, что времени у него сколько угодно. А ведь когда-то время все время поджимало, давило его, словно отхватывало от него громадные куски… Он даже боялся времени. А теперь не боится. Джастин…
Неожиданно он вспомнил: «Меня зовут ДЖАСТИН!»
Теперь у него действительно времени сколько угодно.
«Джастин лежит в постели», — подумал Джастин. Джастин по-прежнему понятия не имел, где находится и как он сюда попал. В памяти Джастина сохранилось лишь первобытное осознание себя самого как существа, которое пробудилось после долгого и запутанного сна.
Не запутанного — страшного!
Постель оказалась очень удобной. Матрас показался Джастину волной из крошечных пузырьков, а постельное белье было нужной температуры, Джастину захотелось перевернуться на бок и снова заснуть. Он противился своему желанию — не только из-за дурного предчувствия или потребности в чем-то, но из-за того, что понимал: Джастин и без того проспал слишком долго.
Пахло свежесваренным кофе. Джастин точно знал, что кофе готов, хотя не слышал никаких звуков, обычно сопровождавших процесс варки, — ни шума льющейся воды, ни шипения, ни бурления кипятка. Джастин пока еще не до конца понимал, насколько необычно все, что его окружает. Он обращал внимание только на звуки. Вдали что-то тихо жужжало, ближе шелестели перелистываемые страницы. Неожиданно он почувствовал свет и понял, что это свет… Свет шел откуда-то извне.
Его глаза открылись.
Мягкий, словно обтекающий свет не слепил глаза, Джастин никак не мог отыскать его источник. Он был везде — и нигде.
«Как странно», — подумал Джастин. В тот миг он не мог вспомнить, что такое «лампочка» или «люстра», но краем сознания понимал, что свет исходит словно ниоткуда.
Глаза начинали распознавать окружающее, впитывать все, что он видел. Вначале он не обращал внимания на отдельные предметы, оценивая помещение в целом. Он находился в довольно просто обставленной комнате. Напротив кровати, на которой он лежал, — дверь, сбоку кофейный столик и два стула. На стене висит картина… Он задержался на ней взглядом. Вид на океан с лесного утеса. Джастин не мог объяснить, как столько разных понятий вмещается в одну картину, ему сразу же захотелось приобрести ее в свою коллекцию.
Вдруг он вспомнил: «Я коллекционирую произведения искусства». В голову хлынули воспоминания о скульптурах, картинах, статуэтках, которые он, бывало, часами рассматривал. Рассматривал, восхищался своей коллекцией, испытывая счастье оттого, что такая красота принадлежит ему…
До него снова донесся шелест листаемых страниц.
Взгляд переместился к источнику звука. На полу в нескольких шагах от кровати, скрестив ноги, сидела женщина, красивее которой он в жизни не видел. Женщина читала книгу. Джастин не мог отвести от нее глаз.
«Она красива, — подумал он, — но… неужели самая красивая на свете?» Он начал сомневаться. «Она кажется тебе такой красивой, потому что ты не ожидал больше никого увидеть — тем более женщину».
Джастин осторожно пошевелился. Услышал, как бьется его сердце. Ему стало тепло. И страшно… «Да, наверное, мне страшно», — подумал он. Показалось ему или нет, но кровать как будто отозвалась на изменения температуры его тела. Она стала на несколько градусов прохладнее.
«Извините, мистер Корд… — вспомнился голос из прошлого. — Тут мы, к сожалению, бессильны».
«Сколько мне осталось?» — спросил Джастин.