— А я не врал…
Я спокойно наблюдал ее агонию неприятия правды и с сожалением отмечал, что так быстро она меня не услышит. Потому что худшего времени для того, чтобы вывалить на нее эту правду, я не нашел. И в этом снова был весь я.
— Ты поэтому гений?! — гневно сопела Робин, пытаясь застегнуть пуговицу на талии. — Заставляешь пациенток в себя влюбиться?!
— А ты влюбилась?
Она вытаращилась на меня, стоя рядом на коленках, а я засмотрелся на нее и совсем забыл проконтролировать физиономию, по которой поползла привычная очарованная улыбка. Только Робин сейчас видела все по-своему. Она закусила нижнюю губу и рванулась к переднему сиденью…
И я даже не сразу понял, что мне в морду летит тот самый банановый торт. Только когда по ушам ударило звуком хлопнувшей двери, я кое-как продрал глаза от жирного крема и огляделся. Я сидел с торчащим членом в банановой глазури на заднем сиденье своего джипа один.
Так меня еще не уделывали, пусть и заслуженно… И, пожалуй, да — теперь я тоже ненавижу банановый торт.
Глава 8
— Ты в своем уме?
Хороший вопрос.
Я хмуро взглянул на Найвитца, сидевшего передо мной за столом.
— Ты слышишь плохо? Я отказываюсь от Робин Райт. Она больше не моя пациентка.
— Можно спросить, почему же? — откинулся он вальяжно на спинку кресла. — Еще вчера решительно орал на меня по телефону…
— Она неизлечима, и ты это знаешь.
— А ты будто не знаешь, — фыркнул он. — Так что произошло? Она обернулась под тобой в самый неподходящий момент?
— И как ты стал главным здесь? — презрительно сузил я глаза. — Подписывай мой отказ.
— Не подпишу, пока ты не объяснишь сегодняшний звонок от сенатора Райта. Он выражал мне благодарность за тебя. Сказал, ты лично навестил их утром и очень обнадежил…
— Очень странно, что он нашел мои слова обнадеживающими, — усмехнулся я. — Страшно представить, что же такого вы ему говорили до меня…
— Ты понимаешь, что теперь твой пропуск на свободу под вопросом? — поменял он тактику. А я все не мог взять в толк, что происходит. Ему полагалось бледнеть и орать в произвольном порядке. А он только вяло меня журил.
— Под вопросом был мой срок в тюрьме, — усмехнулся я зло.
— Отложим до завтра. Проспись, подумай… И лучше бы тебе передумать.
— Ты идиот, Теренс, — покачал я головой и развернулся к двери.
— А может ты, Карлайл? — бросил он мне в спину. — Ты же славишься нестандартным подходом. Так какая тебе разница, насколько этот подход нестандартный, если он работает и обоих устраивает?
Я обернулся:
— Да ладно? Хочешь меня быстрее посадить на электрический стул?
— Нет, даю карт бланш. Мне все равно, как ты сделаешь сенатора счастливым, и ему — тоже, поверь…
— Тогда тем более подписывай. — И я вышел из его кабинета.
Домой не хотелось. После ссоры с Робин я еле отмылся и сразу поехал в институт. Но не моя судьба меня беспокоила — я боялся за пациентку и злился на себя. Придет ночь, и она останется один на один со своим страхом, а я объективно не имел права больше считаться ее врачом. Пора к психологу — разбираться, какого ж черта я влюбляюсь в своих безнадежных пациенток и что себе думал мой зверь, собираясь пометить Робин как свою собственность. Желание было настолько ярким, а на обстоятельства настолько плевать, что я бы даже позволил себе это …
Только сначала предстоит забыть, что я нужен ей исключительно в качестве лекарства. Робин настолько вымоталась, что готова схватиться за любую возможность, которая обещает возвращение к жизни. А я, как патологический идиот, ей эту возможность пообещал…
Стремительно стемнело. Я кружил кругами по городу, пока снова не пошел дождь. Сначала думал поехать к Робин и поговорить, но врач во мне снова победил, и я повернул в сторону собственного дома. Когда заглушил мотор возле своих ворот, вгляделся в темноту через мокрое лобовое стекло. Надеялся, что она снова ко мне прибежит? Или наоборот? Хороший вопрос… Только я сказал ей, что влюбился. И я не врал. Да, это не то же самое, что любил, но ответственности это не отменяет. Голова разболелась от вопросов — где я должен сейчас быть? Рядом с ней? Или дать ей время? Утром я знал. Теперь, когда стемнело, уже нет.
До дома я добрел не спеша, позволяя дождю намочить себя до трусов. Мать встретила на веранде. Оглядела меня с головы до ног и изящно закурила сигарету.
— Давно тебя таким не видела…
— Каким? — направился мимо нее внутрь, но тут же вернулся.
— Вот-вот, — выдохнула она с дымом. — Туда-сюда…
— Туда-сюда, — усмехнулся я и отобрал у нее сигарету, затягиваясь. — И почему ты у меня не врач? Идеальный диагноз!
— Зато ты врач. Себе диагноз уже поставил?
— А то, — и я облизал горькие губы.
— Ну и к чему мне готовиться?
— Я остаюсь дома. Не поеду больше к людям.
— О, а это интересный побочный эффект…
— Тебя не проведешь.
— Переодевайся и давай чай пить. — И когда я поднес к губам сигарету снова, вдруг многозначительно кивнула на стол: — У нас банановый торт.
Очередная затяжка застряла в трахее и обожгла легкие так, что я зашелся диким кашлем. Из глаз брызнули слезы, мешая продрать глаза и рассмотреть на столе знакомую коробку. Она плыла перед глазами вместе с чашками, ложками и прочей сервировкой.
— Иди-иди в ванную, — почувствовал я теплые руки на плечах и поддался указанному направлению, почти не сомневаясь уже, что я увижу…
Темный коридор я прошел на ощупь, а свет в моей ванной больно ударил по глазам, и я снова зажмурился…
— Привет, — хрипло выдохнула Робин, оборачиваясь. Она тоже промокла, и теперь сушила волосы полотенцем, переодевшись в мои вещи, в которых была вчера.
— Я больше не твой врач, — сложил я руки на груди и оглядел ее с головы до ног.
— Зря, — оперлась она о раковину.
Что-то поменялось в ней с утра. Ни робости, ни страха, ни неуверенности.
— А я прошла твою терапию. И считаю, что ты все же лучший.
— Ты не прошла…
— Ты бы видел его рожу, — перебила она меня, задирая подбородок и копируя мою позу. Ее хриплый голос продирал до внутренностей и пускал совершенно неуместные импульсы по телу. — Но торт я поменяла на шоколадный.
— А… — многозначительно выдохнул я. Снова меня уделала. Дважды в один день. — И что почувствовала?
— Ничего. Вообще. Мне кажется, я вылечилась раньше. Но было весело. Его жена так смотрела… Потом начала орать, а он — хватать ее… Думаю, у них сегодня будет неприятный разговор. Но мне плевать. Я не хочу больше думать о ком-то больше, чем о себе. Мне плевать, что станет с ним также, как ему было плевать на меня… И на своих родителей, которые старались это все замять.
А я смотрел на нее внимательно, пытаясь разглядеть трещины, которые должны были непременно остаться после таких решительных действий, но не находил. Робин казалась целостной, как никогда. Она не приползла ко мне, дрожа от страха, как вчера. Она просто пришла. С банановым тортом.
— Но я все равно больше не твой доктор, — усмехнулся я.
— Прости меня за утро. — А вот теперь она втянула когти и посмотрела на меня уязвимо. — Но ты же все понимаешь…
— К сожалению, да. Обидеться не выйдет.
— Но можешь поломаться немного, — шагнула она осторожно ко мне и протянула руки к мокрой футболке. — Можно?
— Попробуй…
Она взглянула мне в глаза, а у меня в груди задрожало от мягкого одобрительного рычания. И все б ничего, но для нее это был лишь сигнал к бегству, и Робин одернула руки, отшатываясь. Только я не позволил ей улизнуть на этот раз:
— Да, я — оборотень, — поймал ее и вжал в стенку. — И я собираюсь тебя присваивать в отличие от того мудака с шоколадным тортом. Тебе понятно?
— Да, — просипела она, дрожа и пытаясь отдышаться.
— Ну и прекрасно. — И я сдернул мокрую футболку…
Глава 9
Страшно было напугать напором, но я был зверски голоден. Зверь захватывал все мое существо, вступая в права — слишком долго ждал. Я склонился к бьющейся вене на шее Робин и медленно вдохнул запах.
— Доверишься?
— Да, — еле слышно выдохнула она. С ней вообще творилось непривычное — я чувствовал ее зверя и ее предвкушение. Но Робин это было в новинку.
Она вздохнула и откинула голову, позволяя мне коснуться губами ее шеи. Как я заставил себя просто снять с нее футболку, а не разодрать в клочья, — непонятно. Все человеческое во мне едва не выключилось, когда перед глазами оказалась ее аккуратная упругая грудь. Хотелось сожрать эту метательницу банановых тортов! В паху неприятно заныло отголосками утренней неудачи, и я стиснул зубы, подхватывая девочку на руки. Хорошо, до комнаты было лапой подать.
— Прости, я очень голоден, — прорычал я, опуская Робин на кровать.
— Насколько? — приподняла она бедра, позволяя мне стянуть с нее джинсы.
— Насколько это вообще возможно. — Стянуть собственные мокрые шмотки стоило трудов.
— Мне казалось, что ты — красавчик, и к тебе очередь…
Я усмехнулся, склоняясь над ней:
— Меня давно уже не устраивает только надкусить. Я хочу весь торт.
Она уверенней сжала мои плечи и прихватила робко губами подбородок. Неумело и так трогательно…
Я забыл, что эти женщины — как люди. Они не понимают смысла требований наших зверей. И если обычную я бы просто загнул, укусил за шею и со всей страстью трахнул, то Робин это обидит и покажется использованием. А поводок, с которого рвался мой хищник, уже едва выдерживал. И, пока он еще держал, я пустился во все доступные моему опыту нежности, на которые еще был способен — отвлекался на то, что притягивало взгляд. А любоваться было чем — Робин подходила под все мои идеалы, будто созданная для меня. Пальцы скользили по ее шелковой коже, и уже от этого ощущения хотелось урчать от удовольствия. А когда я позволил себе склониться к ее животу, перед глазами сверкнуло и стукнуло в виски — «моя»… И терпеть стало невозможно. Я прикусил кожу, пуская по ней волну отзывчивых мурашек, и с рычанием перевернул ее на живот.