Кевин Андерсон, Брайан ГербертПески Дюны (сборник)
Вода КанлиИстория Гурни Халлека
Введение
Действие этого рассказа Брайана Герберта и Кевина Дж. Андерсона происходит во время событий самого первого романа — «Дюны» Фрэнка Герберта. Арракин пал. Герцог Лето погиб. Пауль и Джессика пропали в пустыне и тоже считаются погибшими. Дункан Айдахо мёртв. Туфир Хават в плену у Харконненов. А Гурни Халлек находит убежище среди контрабандистов...
Вода КанлиИстория Гурни Халлека
Наша следующая история — это новый рассказ в долгой саге о Дюне. Она отсылает нас к роману Фрэнка Герберта, с которого началась эта эпопея. Авторы, сын Фрэнка Брайан Герберт и Кевин Дж. Андерсон, предлагают нам рассказ, действие которого разворачивается во время двухлетней паузы в романе, когда Гурни Халлек исчезает, а Пауль Атрейдес становится лидером фрименов. Десятилетиями читатели задавались вопросом: «А что делал Гурни?» Вот его история.
Кровь гуще воды.
Вода дороже пряности.
Месть ценнее всего.
Звенели струны балисета и крутился маховик, рождая печальную мелодию... печальную, как всегда.
Гурни Халлек играл мультимедиатором, сфокусировавшись на музыке, лившейся из его любимого инструмента, погрузившись в её тональность, тоску и жгучую ярость. Играя, он забывал об обжигающем сухом воздухе, о каменных стенах пещер убежища контрабандистов, о сидевшей глубоко в его сердце боли, не утихавшей уже целый год.
Харконненовцы ворвались в цитадель Атрейдесов в Арракине сразу после того, как неустановленный пока предатель отключил щиты. Без сомнений, это был был приближённый к герцогу человек... и смертельно опасный. Гурни был уверен, что предателем была эта ведьма Джессика. Из-за неё погиб герцог Лето. Из-за неё погиб мастер Пауль. Из-за неё погиб верный Дункан Айдахо, тоже мастер меча, как и Гурни.
А если верить донесениям, и сама Джессика тоже погибла.
После того, как Арракис, который чаще называли Дюной, снова перешёл под власть Харконненов, Гурни Халлек оставался единственным уцелевшим офицером Атрейдесов. С ним были ещё семьдесят три человека. Туфира Хавата, ментата Атрейдесов, захватили живым и заставили служить коварному барону Харконнену. Лишь Гурни и его люди оставались на свободе и часто заговаривали о мщении.
Но свершить месть было трудно, и её постоянно откладывали.
Он дал волю эмоциям, запев печальный припев:
Человека, жившего ради своих людей, а не ради себя,
Герцога Лето предали... О, как такое возможно?!
Из всех благородных, почему именно он?
Я никогда не забуду, никогда не прощу...
Гурни поднял голову, когда на него упала тень, отброшенная в свете подвешенных у потолка светошаров. Перед ним стоял дюжий мужчина, ростом на голову выше Гурни, с массивными чертами лица, словно оно было высечено из куска окаменевшей лавы неумелым скульптором, перебравшим пряного пива. Это был Орбо, один из верных контрабандистов, много лет служивший их главарю Стабану Туэку. Крепкий мужчина, выделявшийся выносливостью и физической силой, но не отличавшийся особой сообразительностью.
Гурни продолжал рассеянно играть, но его пение прервалось, когда он увидел раздражение на лице Орбо. Их большая группа собралась в общем зале убежища контрабандистов, этаком расположенном в глубине пустыни импровизированном сиетче. Природные пещеры углубили с помощью тяжёлого оборудования, обстановка жилых комнат делала их похожими на каюты и палубу пилотов грузового судна, перевозящего пряность.
В общем зале собрались многие из людей Гурни. Они играли в азартные игры, вспоминали своих домашних, оставшихся на Каладане, расписывали свою удаль по части женщин в былые времена. Лишь немногие говорили о делах. Делами заведовал Стабан Туэк. Лишь он один определял время и место рейдов, а контрабандисты шли за ним.
Пальцы Гурни на струнах балисета приостановились. Лицо Орбо перекосилось от натуги и гнева. Было похоже, что он никак не мог выразить словами то, что выводило его из себя.
— Что, дружище, не лежит душа к музыке? — спросил Гурни.
Он заметил, что этот здоровяк частенько проявлял недовольство, когда Гурни играл и пел.
— О, ещё как лежит! — ответил Орбо хриплым голосом человека, всю жизнь дышавшего пылью.— Вот только твоя музыка мне не нравится. Мне нравится радостная музыка, весёлая музыка.— Он нахмурился.— А в твоих песнях слишком много гнева и жажды мести.
Гурни прищурился. На опасную дорожку вышел этот человек и рискует здорово огрести, несмотря на свои размеры.
— Положим... после всего, что сделал Дом Харконненов, месть — это главное, о чём я должен петь.
Орбо покачал головой:
— У нас, контрабандистов, нет времени на политику. Так что не нарывайся.
Гурни остановил вращающийся маховик ладонью.
— Когда я со своими людьми присоединился к вам, я поклялся Стабану, что придержу свою месть, пока не найду для неё подходящего случая. Но я никогда не обещал забывать о ней.— Голос Гурни сорвался, но он подавил эмоции: — Мысли о мести поддерживают меня.
Орбо выхватил балисет у него из рук. Гурни попытался отнять его, но здоровяк размахнулся и грохнул инструмент об отшлифованную зноем каменную стену. Балисет разбился вдребезги, издав нестройное бренчание — словно призраки самых грустных песен вылетели из него. Рассерженно ворча, Орбо швырнул опутанные струнами обломки к ногам Гурни.
— Всё! Нету у тебя больше музыки. Наконец-то мы можем спокойно отдохнуть.
В другое время Гурни прибил бы его на месте. Он стиснул зубы, и шрам от чернильной лозы запульсировал, затанцевал, словно лиловая умирающая змея. Несколько уцелевших атрейдесовцев поднялись со своих мест, метая недобрые взгляды на попятившегося Орбо. Но Гурни поднял руку и остановил их. Он подавил свой гнев, отправив его во внутренний тайник, как делал постоянно с той самой жуткой ночи.
Из боковой комнаты, приспособленной под кабинет, с хмурым видом появился Стабан Туэк. Посмотрев сначала на отступающего Орбо, затем на валявшийся на полу сломанный инструмент, он спросил:
— Ну и что ты на этот раз натворил, Гурни Халлек?
Гурни с трудом сдержался, подумав: «Всему своё время, а оно найдётся для всего». Затем он сказал:
— Вот я здесь сижу, моя любимая вещь сломана, а первая твоя мысль — это спросить, что я натворил?
— Именно! — Стабан бросил взгляд на туннель, в котором скрылся Орбо.— У этого парня не хватит воображения, чтобы рассвирепеть на ровном месте. Должно быть, ты чем-то рассердил его. Всерьёз рассердил.
Гурни пошевелил пальцами, как будто всё ещё играл на воображаемом балисете.
— Похоже, некоторым твоим людям не нравятся грустные песни.
— Всем не нравятся,— фыркнул главарь контрабандистов.— Ты нам уже порядком надоел.— Его лицо смягчилось, и он слегка улыбнулся, сглаживая резкость своих слов.— Ты зациклен на поражении Дома Атрейдесов и не видишь будущих побед. Ты и твои люди теперь контрабандисты, и думать надо о рейдах за пряностью, о расширении чёрного рынка, о похищении у Харконненов оборудования, которое потом можно им же и продать по заоблачным ценам.— Стабан покачал головой.— Что было, то прошло. Вспомни, о чём мы говорили, когда ты, униженный и грязный, слабый и голодный, пришёл ко мне после падения Арракина.
— В ту самую ночь харконненовские чудовища убили твоего отца,— напомнил Гурни.
Стабан вздрогнул, но прищурившись, сосредоточился на том, что собирался сказать:
— Я дал тебе кров, но предупредил, чтобы ты не искал слишком скорой мести, а дал поутихнуть ярости новых хозяев планеты из Дома Харконненов. Мой отец говорил: «Камень тяжёл и песок тяжёл, но гнев дурака тяжелее и того, и другого».
— Я помню эту цитату,— проворчал Гурни,— но мне больше нравится другая фраза Эсмара Туэка.— Он улыбнулся, и черты его шишковатого лица смягчились.— «Повергнуть недруга можно более чем одним способом».
Гурни пнул ногой зазвеневшие обломки балисета, словно тот ничего для него не значил. Действительно, по сравнению с его планами разбитый инструмент был сущей мелочью. На первом месте была месть Харконненам, месть омерзительному действующему правителю Зверю Раббану.
— Я размышлял об одном месте в Оранжевой Кафолической Библии: «У думающего человека бесконечное число возможностей, а человек, реагирующий на обстоятельства, обречён следовать единственным путём».
— У тебя всегда наготове цитата. На любой случай. Но что, чёрт возьми, означает эта?
— Она означает, что у меня родилась идейка, как хорошенько достать Раббана, причём нам это дельце должно принести неплохую прибыль.
Туэк заинтересовался:
— Вот такой ход мыслей мне больше по нраву. Говори.
Гурни вскочил и пошёл с главарём контрабандистов в его кабинет. Говорил он тихо:
— Все регулярные поставки продуктов и оборудования с других планет прибывают в Карфаг, гарнизонный город Раббана. Не думаю, что Зверь на всё это имеет право. Гурни замолчал, ожидая, когда сказанное дойдёт до Туэка. По лицу Стабана он мог видеть, как у того в голове заклокотали мысли. — Для начала,— продолжил Гурни,— нам нужно устроить встречу с неофициальным послом императора к контрабандистам.
Гурни прекрасно знал, что этому человеку нельзя доверять.
Граф Хазимир Фенринг, приближённый императора, человек с острыми и неприятными чертами лица, от одного имени которого бросало в дрожь, обладал большой властью. Говорили, что он был другом детства падишах-императора Шаддама IV. Вместе они провернули много разных делишек и отчаянных авантюр и даже, по слухам, убили отца Шаддама, возведя тем самым на трон наследного принца. Внешне Фенринг притворялся безобидным жеманным малым, ведущим пустые разговоры, но его глаза были словно две острые иглы. Это был смертельно опасный убийца, и именно он представлял императора на Арракисе. Гурни хорошо знал, что этого человека недооценивать нельзя. Кстати, он вполне мог быть вовлечён в заговор по уничтожению Дома Атрейдесов.