Боспор в составе державыМитридата Евпатора
Подчинение Боспора понтийскому царю
Детали сложной и драматической истории, связанной с переходом власти на Боспоре к царю Понта, известны прежде всего по знаменитому декрету в честь Диофанта, обнаруженному при раскопках Херсонеса. Надпись повествует о том, что Херсонесское государство, оказавшееся в трудной ситуации из-за натиска скифов, обратилось за помощью к Митридату. На помощь к херсонеситам было прислано понтийское войско во главе с Диофантом. После первых побед над скифами и таврами он прибыл на Боспор, чтобы предупредить возможное выступление боспорцев на стороне скифов. Эта акция представляется вполне оправданной, ибо боспоро-скифский союз как будто к тому должен был обязывать. Возможно, тогда и была достигнута предварительная договоренность о передаче власти Перисадом V («Последним») понтийскому царю.
Вновь разгромив скифов, которые попытались взять реванш, и выступивших на их стороне роксоланов (в надписи названы «ревксиналами»), Диофант второй раз прибыл на Боспор, где «устраивает тамошние дела прекрасно и полезно для Митридата Евпатора». Этот пассаж декрета, вероятнее всего, следует понимать как свидетельство об окончательном решении вопроса о передаче власти царю Понта. Против такого поворота событий выступили скифы во главе с Савмаком; в результате поднятого ими восстания Перисад был убит, Диофанту же удалось спастись на херсонесском корабле. Собрав силы, понтийский полководец начал карательную экспедицию, «взял Феодосию и Пантикапей, виновников восстания наказал, а Савмака, убийцу царя Перисада, захватив в свои руки, выслал в царство (то есть в Понт)». Перечисленные бурные события, вероятно, охватили весь 107 год до н. э., с этого времени почти на пятьдесят лет Митридат VI Евпатор стал владыкой Боспора, а вскоре фактически и всего Северного Причерноморья.
Разумеется, отнюдь не все детали этих важных событий освещены имеющимися источниками в достаточной степени. В научной литературе, как известно, большую полемику вызвало то место декрета в честь Диофанта, в котором говорится, что скифы во главе с Савмаком убили Перисада, «вскормившего его», но кого именно вскормил боспорский царь, остается не вполне ясным. Традиционно это выражение относят к Савмаку, который соответственно совершил страшное злодеяние, подняв руку на своего благодетеля. Сам он при этом рассматривается как скифский царевич, получивший воспитание при дворе боспорского царя.
Академик С. А. Жебелёв в слове «вскормившего» усмотрел указание на рабскую принадлежность Савмака, и скифское восстание при этом стало рассматриваться как выступление рабов{64}. Это проявление классовой борьбы на Боспоре было поставлено в ряд других крупных рабских восстаний, потрясших античный мир. В советской антиковедческой литературе гипотеза С. А. Жебелёва, по существу, сразу стала господствующей, получив статус почти бесспорного факта. В наши дни этой точки зрения как будто уже никто не придерживается, а вскормленником Перисада считают не только Савмака, но и Диофанта, и даже самого Митридата Евпатора. На наш взгляд, логичнее всего считать, что при дворе Перисада был «вскормлен» скифский царевич Савмак.
Ю. Г. Виноградов в этих событиях видел дворцовый переворот, осуществленный полуварварской верхушкой Боспорского царства{65}. Действительно, с имеющимися материалами больше согласуется представление о восстании Савмака как о попытке скифов удержать Боспор в орбите своего влияния и, возможно, втянуть его в борьбу против Херсонеса. Следует особо подчеркнуть, что эти события никак нельзя считать случайными, связанными с действиями только скифского царевича-авантюриста и его окружения, напротив, они стали закономерным следствием боспоро-скифского сближения.
Восстание Савмака и боевые действия Диофанта против мятежников, безусловно, должны были привести к разрушениям боспорских поселений, и действительно, разрушения фиксируются при археологических раскопках. В конце II века до н. э. погибло городище Крутой Берег в Восточном Крыму. На рубеже веков или несколько позднее был разрушен Зенонов Херсонес. На азиатской стороне Боспора в конце II века до н. э. погибло Раевское городище. К интерпретации перечисленных археологических фактов исследователи по большей мере подходят весьма осторожно. Лишь разрушения Пантикапея этого времени, где погибли все монументальные здания, были уничтожены укрепления акрополя и пр., уверенно связываются с потрясениями, которые столица Боспора испытала при последнем Перисаде и в период владычества Митридата Евпатора.
Наряду с победой Диофанта над скифами Савмака имеются сведения о победах на Боспоре Киммерийском другого понтийского полководца — Неоптолема. Краткая информация об этом содержится в двух пассажах из «Географии» Страбона. Приведем обе цитаты.
«Лед в этих местах столь крепок у устья Меотийского озера (то есть в Керченском проливе), что в том месте, где зимою военачальник Митридата победил варваров в конной битве на льду, он же разбил в морском сражении тех же варваров летом, когда лед растаял» (Strab. II, 1,16). «Рассказывают, что полководец Митридата Неоптолем в одном и том же проливе летом разбил варваров в морском бою, а зимой в конном» (Strab. VII, 3,18).
Эти скупые упоминания важны в нескольких аспектах. Е. А. Молев вполне обоснованно считает, что победы Неоптолема «привели к утверждению прав Митридата на весь Боспор и установлению дружественных отношений с варварскими племенами Подонья — Приазовья»{66}, то есть, безусловно, имели очень большое, можно сказать, историческое значение. В высшей степени любопытен, конечно, и сам факт сражения на льду.
Наибольший же интерес ученых, разумеется, привлек вопрос о том, каких именно варваров и когда разбил Неоптолем на Боспоре. По причине краткости упоминаний Страбона и отсутствия другой информации неудивительно, что высказанные точки зрения очень сильно разнятся. В противниках понтийского полководца видели скифов, скифов и тавров, скифов и ахейцев, сарматов и т. д. Логика рассуждений исследователей, касавшихся этого сюжета, сводится к тому, что конницей должны располагать кочевники (скифы и сарматы), но поскольку предполагать у них наличие флота, пусть самого примитивного, в высшей степени затруднительно, то считается, что кочевников поддержали племена, занимавшиеся морским разбоем (тавры, ахейцы и др.). В процитированных выше пассажах Страбона, однако, говорится, что Неоптолем разбил одних и тех же варваров, то есть, как можно понимать, имеющих конницу и располагающих флотом.
Удивительно, но немалое количество сторонников имеет и точка зрения, что понтийский военачальник сражался против восставших боспорцев. Это, на наш взгляд, никак нельзя принять хотя бы по той причине, что Страбон не мог назвать боспорцев варварами. Для него, как и для других античных историков, они, конечно, были эллинами, пусть и заброшенными судьбой к самым северным рубежам ойкумены и по этой причине в культурном отношении весьма своеобразными, но все-таки эллинами. Спасти их от варварской угрозы как раз и должен был Митридат Евпатор со своими полководцами.
Более распространенной и логичной является точка зрения, что это были какие-то меотские или территориально близкие им отряды, которые стремились нанести удар по Боспору с востока. В. Ф. Гайдукевич с полным основанием отмечал, что нападающие, по-видимому, действовали из азиатской части государства, пытаясь при этом захватить переправы и прорваться на европейскую сторону{67}. Во всяком случае, локализация противников понтийского царя вблизи от границ Азиатского Боспора представляется бесспорной.
В отношении времени двух сражений на Керченском проливе можно предполагать, что они произошли либо в конце II века до н. э., вскоре после подавления восстания Савмака (107 год до н. э.), либо же после неудач Первой Митридато-вой войны с Римом, когда Боспор попытался выйти из-под власти Понта (App. Mithr. 64). Первая точка зрения представляется намного предпочтительней хотя бы по той причине, что позднее Первой войны полководец Неоптолем вообще не упоминается в источниках. Есть веские основания полагать, что после предательства другого видного полководца Митридата — Архелая (85 год до н. э.), бывшего Неоптолему братом, того вообще отстранили от командования войсками.
Но все-таки с кем же из местных варваров пришлось сразиться Неоптолему два раза? Для ответа на этот вопрос зададимся другим: какому из местных племен, кроме, разумеется, скифов, было невыгодно подчинение Боспора понтийскому царю? Кто еще был заинтересован в сохранении старого порядка, мог нанести удар с востока и к тому же располагал флотом? Как ни мало мы знаем о варварских народах Северного Причерноморья этого времени, ответ напрашивается сам собой. Выше уже упоминались пиратствующие племена ахейцев, зигов и гениохов, которым содействовали правители Боспора. Таким образом, позиции этих варваров в районе пролива были достаточно прочны, а сложившаяся ситуация была им в высшей степени выгодна. Нет сомнения, что великий царь, утвердив свою власть на Боспоре Киммерийском, не стал мириться с этими безобразиями и сделал все возможное, чтобы железной рукой навести порядок на море. Пираты же, естественно, стремились к обратному, в результате чего и произошли два сражения.
Другие местные племена, как представляется, не располагали флотом для проведения морского сражения, за исключением, разумеется, тавров и сатархов, о пиратстве которых имеется информация, но их участие в событиях на Боспоре пока не поддается сколь-либо логичному объяснению. Любопытную трансформацию по рассматриваемому вопросу претерпели взгляды Е. А. Молева. Поначалу он считал, что это был флот Савмака, который привлек на свою сторону синдов и меотов, позднее же стал допускать, что скифов своим флотом поддержали ахейцы, зиги и гениохи, но в конном сражении на льду с понтийцами, по его заключению, бились одни скифы{68}. Последнее допущение, необходимо подчеркнуть, противоречит тексту Страбона, поскольку в интересующем нас фрагменте говорится о двух победах Неоптолема над одними и теми же варварами. В таком случае логично было бы предполагать, что и в конном сражении вместе со скифами принимали участие ахейцы, зиги и гениохи. По мнению Е. А. Молева, это было невозможно по той причине, что, как ему представляется, описание быта ахейцев у Страбона не позволяет предполагать наличие у них конницы.
Но тут следует отметить, что быт ахейцев древний географ не описывал вообще, его занимали лишь их морские разбои. Вывод же об отсутствии у ахейцев конницы представляется просто наивным, поскольку трудно себе представить варварский народ, особенно в непосредственной близости от степей, у которого бы по крайней мере аристократия не имела привычки владеть конями и в случае надобности выступать в поход в конном строю. О силе сухопутной армии ахейцев можно судить по тому, что карательная акция, предпринятая против них Митридатом после Второй войны с Римом, оказалась неудачной, более того — в результате сражений и из-за тяжелого климата было потеряно две трети понтийского войска (App. Mithr. 67).
Впрочем, мнение Е. А. Молева об отсутствии у северокавказских морских разбойников конницы, несмотря на всю его спорность, при определенном смещении акцентов, как представляется, все-таки может способствовать лучшему пониманию сути происшедших событий. В этом отношении стоит обратиться к деяниям других морских разбойников, гораздо более знаменитых, чем ахейцы, зиги и гениохи, а именно — норманнов. Их набеги, как хорошо известно, в VIII–XI веках держали в страхе всю Европу.
Вряд ли стоит сомневаться в том, что в плане ведения боевых действий норманны представляли собой типичную «морскую пехоту». Писавшие о них восточные авторы неоднократно отмечали, что если бы норманны были всадниками, то они бы стали «великим бичом для людей» и «приобрели бы господство над многими народами». Но этого не произошло.
Лошади, однако, у норманнов были. Данные археологии убедительно свидетельствуют о том, что население Скандинавии наряду с другими домашними животными разводило лошадей, погребения с конями имеются в местных некрополях. Этих животных даже приносили в жертву богам. Во время походов во Францию норманны делали набеги не только на ладьях, но и в пешем порядке, и на лошадях. Местному населению под страхом наказания было строжайше запрещено продавать пришельцам лошадей, так же как и вооружение. Все эти детали, безусловно, очень любопытны, но тем не менее конными воинами норманны так и не стали — как сообщает один персидский автор, на коне они не обнаруживали присущей им смелости. Это, по нашему мнению, указывает на одну простую, но чрезвычайно важную истину, — вооруженный человек, сидящий на коне, совсем не обязательно конный воин. Для того чтобы стать таковым, и он сам, и его конь должны пройти специальную подготовку.
Возможно, сходная ситуация имела место в античное время в приморской полосе Северного Кавказа, где обитали ахейцы, зиги и гениохи. Лошади у них, конечно, имелись, но держать строй в бою они обучены не были. Может быть, именно по этой причине Неоптолем и решил дать им сражение на льду. Логика понтийского полководца проста — в особых условиях небольшому отряду профессиональной конницы легче одолеть массу всадников, которые вообще не привыкли сражаться в конном строю.
Кратко резюмируя изложенное, можно признать, что главными противниками Митридата VI Евпатора в борьбе за власть над Боспором были, с одной стороны, крымские скифы, а с другой — ахейцы, зиги и гениохи. Источники позволяют считать, что впоследствии и с теми, и с другими понтийскому царю пришлось столкнуться неоднократно.
С обстоятельствами борьбы Митридата за Боспор, как можно предполагать, связано сооружение одного любопытнейшего памятника. Это самый грандиозный в Восточном Крыму курган Кара-Оба, расположенный сравнительно недалеко от Керчи; его высота составляла 25,6 метра, диаметр насыпи — около 120 метров. Масштабность памятника еще более усиливается от того, что он был насыпан на одной из вершин холмистой гряды, в 2,5 километра на северо-запад от знаменитой Куль-Обы при выходе в открытую степь. Положение памятника, надо признать, в высшей степени показательно.
Курган раскапывался в 1859–1861 годах директором Керченского музея А. Е. Люценко и через сто лет, в 60-х годах XX века, известным скифологом П. Н. Шульцем, но до конца так и не был исследован. В результате проведенных работ выяснена особенность конструкции кургана — наличие двух мощных каменных крепид, то есть обкладок основания насыпи. Но Кара-Оба уникальный памятник не только благодаря наличию этих крепид, а еще и потому, что он скорее всего имел форму ступенчатого конуса. Сделанные при раскопках находки позволяют считать, что курган был сооружен во II веке до н. э., может быть, во второй его половине. Что же стало причиной возведения в это время в этом месте такого необычного по своей конструкции кургана?
Несмотря на то что памятник до сих пор полностью не исследован, предположение, что здесь был погребен бо-спорский царь, вызывает большие сомнения. Кара-Оба, как представляется, имела совсем иное предназначение. Для понимания этого памятника, на наш взгляд, принципиальное значение имеет могила, обнаруженная А. Е. Люценко под насыпью на скале. Она была заполнена человеческими костями, как бы изрубленными на части, это дало возможность предположить, что курган насыпан в честь битвы, происшедшей поблизости.
Петербургский археолог А. Н. Щеглов сопоставил Кара-Обу с памятником, отдаленным от Боспора, но типологически ему очень близким, — Шверинским курганом, расположенным в окрестностях Херсонеса. Этот памятник тоже выделяется большими размерами и необычной конусовидной формой насыпи. При раскопках здесь были обнаружены две каменные крепиды, а между ними — бронзовый сосуд, заполненный черной массой — вероятно, сожженным прахом покойного (покойных?), который был полит благовониями. Местные жители утверждали, что в окрестностях они находили человеческие черепа.
А. Н. Щеглов считал, что сходство Кара-Обы и Шверинского кургана не случайно. Эти курганы, более грандиозные, чем Сорос, сооруженный над прахом греческих воинов, погибших в Марафонской битве, и не менее эффектные, чем трофей римского императора Траяна, возведенный на месте, где в 92 году был разгромлен XXI Стремительный легион, по мнению А. Н. Щеглова, представляют собой памятники мемориального характера и связаны скорее всего с победами войск Митридата под Херсонесом и на Боспоре в конце II века до н. э. Иными словами, они должны были увековечить память о подвигах понтийских воинов в сражениях со скифами, победы над которыми стали важными событиями в деле создания черноморской державы Митридата. Такая трактовка, на наш взгляд, представляется очень вероятной.
После подчинения владыке Понта Боспорского царства, а также Херсонеса и Ольвии была создана Всепонтийская держава, в которой Черное море стало, по существу, внутренним. Планы Митридата, как известно, шли еще дальше, и в них столкновение с Римом было абсолютно неизбежно. В этой войне Северному Причерноморью отводилась роль поставщика воинских контингентов, всевозможного снаряжения, продовольствия и т. д. Основная масса войск при этом рекрутировалась из среды варварских племен, часть которых была подчинена Митридату, царьки других считались его друзьями.
Создавая державу, Митридат Евпатор столкнулся с противодействием ряда племен Северного Причерноморья. Выше говорилось о его борьбе с крымскими скифами и поддержавшими их роксоланами, а также с ахейцами, зигами и гениохами. Все они в той или иной мере должны были признать авторитет владыки Понта. Позднее, уже в начале I века до н. э., Митридату были подчинены бастарны и сарматы, обитавшие в Северо-Западном Причерноморье. Вполне возможно, что они были покорены Неоптолемом, если связывать с его военными победами башни Неоптолема, засвидетельствованные Страбоном в устье Тираса — Днестра (Strab. VII, 3, 16). Именно так трактуют это краткое упоминание некоторые исследователи.
Контроль над этим сложным племенным миром, надо думать, для Митридата был задачей более трудной, чем его покорение. Следует полагать, что великий царь проводил весьма последовательную и продуманную политику по отношению к северопричерноморским варварам. Нет сомнения, что своим крымским победам Митридат придавал большое значение в той глобальной борьбе, которую он начинал с Римом, при этом значение не только в практической плоскости, но и в плане пропагандистском. Он провозглашался победителем скифов, ранее не знавших поражений, то есть вождем, превзошедшим Кира, Дария и Зопириона. Естественно, это означало, что Риму справиться с ним будет не по силам.
Пропагандистские декларации, однако, не обязательно соответствуют действительности, и если попытаться отмести многие суждения современных исследователей, ставших их жертвой, то картина связей понтийского царя с варварами Северного Причерноморья представится несколько иной и, думается, значительно более сложной и драматичной. Имеющиеся в нашем распоряжении источники позволяют считать, что верными союзниками Митридата в борьбе с Римом были отнюдь не скифы, а сармато-меотские племена Прикубанья, бастарны и некоторые другие{69}.
Боспор и Митридатовы войны
После утверждения власти понтийского царя, сопровождавшегося бурными событиями, связанными с восстанием под руководством Савмака, а также борьбой с разбойничающими племенами ахейцев, зигов и гениохов, началась новая страница истории Боспора. Он стал тем ключевым пунктом, опираясь на который Митридат мог распоряжаться материальными и людскими ресурсами всего региона. Вряд ли можно сомневаться в том, что Боспор достаточно жестко контролировался царской администрацией, ибо только такой контроль мог обеспечить владыке Понта необходимую базу в задуманной им борьбе за гегемонию в античном мире.
Столь важный стратегический пункт необходимо было надежно укрепить, имея при этом в виду в первую очередь не вероятные действия главного противника — Рима, а вторжения со стороны местных варварских племен. Племенной мир Северного Причерноморья, как говорилось выше, в это время отличался большой подвижностью, и ситуация здесь могла быстро измениться в самом неблагоприятном для понтийского царя направлении.
Поэтому царь Понта разместил в ключевых пунктах Боспора свои гарнизоны. Важную информацию для понимания положения этих контингентов дает надпись, обнаруженная в 1986 году в окрестностях Фанагории; она датируется 88/87 годом до н. э. Из нее следует, что в городе находился отряд наемников, которым было даровано гражданство. Ю. Г. Виноградов обоснованно предположил, что в 87 году до н. э., когда войска римского полководца Суллы поставили Митридата в очень трудное положение и царь был жизненно заинтересован в получении денежных средств, фанагорийцы, чтобы не платить наемникам, сделали их гражданами{70}.
Совсем не удивительно, что именно при Митридате Евпаторе в основном была создана система укреплений границ Боспора, которая, правда, начала формироваться несколько ранее и достигла максимального развития позднее, при его; преемниках. По мнению С. Ю. Сапрыкина, царь Понта стал создавать на Боспоре систему военно-земледельческих поселений, заселяя их выходцами из местных племен, которые были лояльны к нему{71}. Укрепления, возведенные в конце II–I веке до н. э. на азиатской стороне пролива, относятся к типу эллинистических «домов-башен». Есть веские основания считать, что этот тип построек был перенесен сюда из Малой Азии, когда Северное Причерноморье стало частью Понтийской державы Митридата.
На европейской стороне Боспора активное фортификационное строительство относится в основном к более позднему времени. Можно допустить, что существовавшая здесь система укреплений и без того выглядела в целом вполне удовлетворительно. Симптоматично, однако, что во второй четверти — середине II века до н. э. укрепленное поселение было построено у села Новоотрадное в Восточном Крыму.
Борьба Митридата с Римом растянулась на долгие годы. Проведенные им войны — Первая (88–85 годы до н. э.), Вторая (83–82 годы до н. э.) и Третья (74–63 годы до н. э.) — наполнены походами и сражениями, славными победами и кровавой резней, примерами верности и гнусного предательства. Все в них переплелось! В специальной литературе развитие борьбы Понта с Римом описано достаточно подробно, и вряд ли стоит еще раз останавливаться на этой истории. Для нас перипетии Митридатовых войн интересны не сами по себе, а лишь в той мере, в какой они касались Боспора Киммерийского.
В этом отношении необходимо указать, что уже во время Первой войны неудачный для Митридата ход военных действий привел к попытке отделения Боспора от Понтийской державы (App. Mithr. 64). Царь, естественно, не мог такого допустить и стал готовить для похода против боспорцев большой флот и огромную армию. Размах приготовлений был столь велик, что у римлян даже возникло подозрение, будто все это собирается не для карательной акции, а для новой кампании против Рима. Это, собственно, и стало поводом для начала Второй Митридатовой войны, а поход понтийских войск на Боспор состоялся уже после ее завершения. О нем мы знаем очень мало. Аппиан сообщает лишь то, что произошли неудачные для понтийцев военные столкновения с ахейцами. Потеряв две трети войска (конечно, экспедиционного корпуса, а не всей армии) в боях и из-за болезней, Митридат вынужден был вернуться (App. Mithr. 67). Позднее скорее всего он предпринял еще один поход, и ахейцы были подчинены; во всяком случае, в период Третьей войны они упоминаются в составе войска понтийского царя.
В это же время Митридату на Боспоре пришлось бороться еще с одним варварским объединением. Об этом свидетельствует надпись, обнаруженная не так давно на некрополе Нимфея. Она выражает благодарность за победу, одержанную над варварами, если судить по некоторым ее особенностям, после Первой Митридатовой войны. С. Ю. Сапрыкин считает, что тогда победили сарматов{72}, а В. П. Яйленко полагает, что это были скифы{73}. Более вероятной представляется вторая точка зрения, поскольку возведение памятника Митридату в честь победы над какими-то другими варварами (сарматами или т. п.) на Европейском Боспоре кажется не вполне логичным, а вот в контексте победы над крымскими скифами это уместно. В свете этого вероятным представляется, что попытка боспорцев выйти из состава Понтийской державы после поражений Митридата в Первой войне с Римом была связана с позицией не греческих городов, а некоторых из местных варварских племен. Эти варвары, воспользовавшись благоприятной ситуацией, попытались восстановить на Боспоре утерянные позиции. По всей видимости, и на сей раз инициатива исходила прежде всего от скифов или ахейцев, которые не забыли о своем былом влиянии в районе пролива.
Вернув себе власть над Боспором, Митридат назначил здесь правителем своего сына Махара. К этому времени он уже полностью прекратил разыгрывать роль защитника эллинских свобод и пытался сконцентрировать все силы на борьбе с Римом. Определяя территориальные границы владений Махара, В. Ф. Гайдукевич считал, что ему был подчинен не только Боспор, но и все другие греческие центры Северного Причерноморья{74}, что, очевидно, следует принимать с определенными оговорками. Конечно, Махар не был царем Боспора и тем более всего Северного Причерноморья; это был наместник, управляющий от имени понтийского царя, но роль его в регионе была существенной.
Поражение, нанесенное Митридату римским полководцем Лукуллом во время Третьей войны, привело к тому, что Махар осознал бесперспективность дальнейшей борьбы с могучим противником и решился на измену. Он направил к Лукуллу посольство, даровал ему золотой венок ценой в тысячу золотых и «заключил дружбу» (App. Mithr. 83; Plut. Luc. 24); римлянам были направлены также запасы продовольствия, подготовленные для нужд войск Митридата (Memn. 54, 1). После предательства сына положение Митридата стало почти безнадежным.
Царь Понта, однако, не желал складывать оружие. Даже окончательно разбитый Помпеем в Малой Азии, он отнюдь не отказался от борьбы. Более того, он задумал дерзкий план переноса военных действий на территорию противника и похода на Рим. Первым шагом к реализации этого плана, естественно, было возвращение власти над Боспором, где правил изменник Махар. Путь туда лежал через Кавказ, населенный многими воинственными племенами, но это совсем не смущало великого царя. С некоторыми из этих племен он сумел договориться, а других принудил к повиновению силой. Известно, что он был дружески принят гениохами, а вот с ахейцами вновь пришлось воевать. Митридат одержал еще одну (третью?) победу над ними, после чего ахейцы способствовали успешному завершению его нелегкого пути (Strab. XI, 2, 13). Показательно, что Помпей не рискнул преследовать Митридата, поскольку опасался неизвестных и воинственных племен, которые могут встретиться на пути.
Совершив рискованный переход через Кавказ, владыка Понта явился в Прикубанье. Местные племена приняли его радушно, пропустили через свою территорию; с ними был произведен обмен подарками и заключен союз, для укрепления которого Митридат отдал замуж за наиболее могущественных вождей своих дочерей. Как свидетельствует Аппиан, именно во время этого похода у него окончательно сложился план вторжения в Италию через Альпы (Арр. Mithr. 102). Думается, что поддержка меото-сарматских племен должна была сыграть в этом важную роль. Помпей же, оценив ситуацию, отдал приказ о морской блокаде Боспора Киммерийского (Plut. Pomp. 39).
Вряд ли можно согласиться с заключением Г. Бенгтсона, что «своим авантюрным бегством в Пантикапей» понтийский царь сам исключил себя из мировой политики{75}. Нет, совсем напротив, этим отчаянным шагом Митридат попытался сохранить себя в мировой политике, использовать свой последний шанс в борьбе с грозным противником.
Махар, узнавший о том, что отец проделал огромный путь в столь короткое время, и, очевидно, этого не ожидавший, не предпринял никаких попыток сопротивления. В конце концов он был вынужден бежать в Херсонес и, чтобы избежать преследования, сжег корабли. Эта предосторожность оказалась напрасной — у Митридата нашлись другие корабли, и, оказавшись в абсолютно безнадежной ситуации, Махар покончил жизнь самоубийством.
По сообщению Аппиана, царь «захватил Пантикапей», а его военачальники — другие укрепленные места (App. Mithr. 107–108). Из этого следует, что Митридат восстановил свою власть над Боспором силой оружия. Археологические материалы подтверждают такую точку зрения. Серьезные разрушения зафиксированы при раскопках Пантикапея; небольшая крепость Порфмий на месте переправы через пролив вовсе прекратила существование. В слое разрушения на городище Патрей обнаружены даже два человеческих скелета. Можно достаточно уверенно говорить о том, что во время действий понтийского царя против сына-изменника пострадал Мирмекий. Во второй половине I века до н. э. центральная часть этого города представляла собой руины. Одновременно с Мирмекием скорее всего была разрушена сельская усадьба, расположенная в его окрестностях. По заключению А. А. Масленникова, все сельские поселения Восточного Крыма тогда лежали в развалинах{76}. Правда, не следует забывать, что перед прибытием царя на Боспор многие местные поселения пострадали от страшного землетрясения, о котором имеется сообщение у Диона Кассия (Dio Cass. XXXVII, 3, 3).
Признавая бесспорность фактов разрушения боспорских поселений, имевших место во время борьбы Митридата за восстановление своей власти в этом районе, необходимо, конечно, четко осознавать, что он прибыл сюда не только для того, чтобы покарать изменников, и даже прежде всего не для этого. Главной его целью была дальнейшая борьба с Римом, а для этого было нужно не только карать, но и созидать.
Положение владыки Понта между тем становилось все хуже; свою роль в этом, разумеется, сыграла плотная морская блокада Боспора, установленная Помпеем. В такой ситуации Митридат, уже практически потерявший свою державу, вступил в переговоры с римским полководцем. Помпей потребовал от него полной капитуляции и личной явки к римлянам. Царь в ответ пообещал послать к Помпею кого-нибудь из сыновей. Судя по всему, он попросту пытался выиграть время.
Митридат, как писал древний историк Дион Кассий, по-прежнему считал, что для него нет ничего невозможного (Dio Cass. XXXVII, 11,2). «Он спешно стал собирать войско из свободных и рабов, приготовил много оружия и копий и военных машин, не щадя ни лесу, ни рабочих быков для изготовления тетив (из их жил), и на всех наложил налоги, даже на крайне малоимущих» (App. Mithr. 107).
Археологические материалы также свидетельствуют о военных приготовлениях. Совершенствовались оборонительные системы — в Пантикапее, например, вероятнее всего, в 60-х годах до н. э. были перестроены укрепления, в результате чего куртины получили более сложную планировку, удобную для установки метательных машин. Исследователь городища В. П. Толстиков связывал эту реконструкцию с деятельностью гарнизона Митридата{77}.
Чрезвычайные меры, усугубленные злоупотреблениями царской администрации, а также римской блокадой Боспора Киммерийского, вызвали огромное недовольство боспорцев. Между тем для задуманного похода в Италию стали собираться необходимые силы — 60 отборных отрядов по 600 человек в каждом и много другого войска. Часть этого войска была послана из Пантикапея в Фанагорию, чтобы еще больше укрепить контроль над проливом. В этом городе к этому времени уже находились сыновья и дочери Митридата и, очевидно, некоторые из его жен.
Об одной из жен стоит сказать особо. Плутарх рассказывает, что во время сражения с Помпеем, происшедшим на берегу Евфрата, царское войско было разбито, но Митридат с отрядом всадников сумел прорваться сквозь ряды неприятелей. Отряд этот быстро рассеялся, и царь остался всего лишь с тремя спутниками. «Среди них находилась его наложница Гипсикратия, всегда проявлявшая мужество и смелость, так что царь называл ее Гипсикратом. Наложница была одета в мужскую персидскую одежду и ехала верхом; она не чувствовала утомления от долгого пути и не уставала ухаживать за царем и его конем…» (Plut. Pomp. 32). Совсем недавно в Фанагории была сделана любопытнейшая археологическая находка — это мраморный постамент с вырезанной надписью «Гипсикрат, жена царя Митридата Евпатора Диониса, прощай»{78}. Итак, жена (по версии Плутарха, наложница) владыки Понта была похоронена в Фанагории, при этом на надгробном памятнике стоит мужское имя, которым ее называл супруг. Высказано предположение, что Гипсикратия погибла во время бурных событий, разразившихся в этом городе на заключительном этапе войны с Римом{79}.
Дело в том, что положение на Боспоре становилось все сложнее, и наконец возмущение боспорцев достигло критической черты. Стоит обратить внимание, что именно в Фанагории, куда был направлен царский отряд, вспыхнуло антимитридатовское восстание, к которому призвал горожан фанагориец Кастор. Повстанцы обложили дровами ту часть города, где находились сыновья и дочери Митридата, и подожгли ее. Почти все царские дети сдались после этого в плен; лишь царевна Клеопатра оказала сопротивление, и именно ее отец сумел спасти на специально посланном корабле.
После этих событий от Митридата отложились Херсонес, Феодосия, Нимфей и другие города по берегу Понта. Тогда царь обратился к скифам, прося их как можно быстрее прибыть к нему с войском. К скифским предводителям даже были посланы дочери Митридата, но отряд, сопровождавший девушек, взбунтовался, и они оказались в руках Помпея (App. Mithr. 108; Dio Cass. XXXVII, 11, 4). Но и после этого, не рассчитывая больше на скифов, царь все еще надеялся на продолжение борьбы с Римом — он считал возможным совершить поход в Италию при поддержке кельтов, с которыми давно заключил союз и поддерживал дружбу. Но грандиозность предстоящего предприятия, похоже, смутила царское войско, в нем уже не чувствовалось боевого духа, столь необходимого в преддверии большой войны.
Митридату изменил даже сын Фарнак, которого отец высоко ценил и считал своим преемником. Судьба распорядилась так, что любимый сын встал во главе заговора, который, правда, был раскрыт, хотя это не спасло царя, а лишь подтолкнуло Фарнака к более активным действиям. Он явился в лагерь к римским перебежчикам и склонил их к выступлению против Митридата, поскольку для них возвращение на родину в рядах вражеской армии было в высшей степени неприятно. После этого царевич разослал своих сторонников по другим расположенным поблизости лагерным стоянкам. Утром следующего дня в соответствии с договоренностью перебежчики первыми издали военный клич, его поддержали войска, стоявшие недалеко от них, а также флот. Другие же присоединились к выступлению «скорее из страха, чем по доброй воле» (App. Mithr. 110).
Не сумев договориться с Фарнаком, Митридат наконец осознал крушение всех своих надежд; при этом он опасался, что мятежники выдадут его римлянам. Это было, пожалуй, главной причиной, почему он решился на самоубийство. История его неудачного отравления широко известна; все древние авторы излагают ее приблизительно одинаково (Арр. Mithr. III; Dio Cass. XXXVII, 13,1–2). Митридат решил уйти из жизни, приняв яд, который всегда носил с собой в рукояти меча. Две дочери пожелали разделить судьбу отца, они тоже приняли яд и тут же умерли. На Митридата же смертельное зелье не подействовало «вследствие привычки и постоянного употребления противоядий, которыми он всегда пользовался как защитой от отравлений» (Арр. Mithr. 111). Как видим, в конце жизни судьба сыграла с бывшим владыкой Понта жестокую шутку.
Завершение этой трагедии описывается по-разному: Дион Кассий считал, что Митридата убили мечами воины, которых царь раньше посылал к Фарнаку (Dio Cass. XXXVII, 13, 3). Павел Оросий писал, что это сделал солдат-галл (Oros. VI, 5, 6). Другие историки говорят, что царя убил начальник галлов Битоит (Арр. Mithr. 111). Несмотря на разницу в описаниях, можно предположить, что они совсем не противоречат друг другу, а просто описывают это событие с разных точек зрения. Очень может быть, что пришедший в отчаяние царь был — по его собственной просьбе — убит Битоитом, предводителем отряда галатов, который ранее был послан для переговоров с Фарнаком и соответственно принес Митридату роковое для него известие.
Так на берегу Керченского пролива завершил свою бурную жизнь создатель Всепонтийской державы Митридат VI Евпатор.
Оценивая митридатовский этап в истории Боспора и всего Северного Причерноморья, вряд ли стоит задаваться вопросом, могли владыка Понта вообще одержать победу в борьбе со столь могучим противником и соответственно могла ли история пойти совсем иным путем? Другое дело — вопрос о причинах поражения Митридата. Первая из причин вполне очевидна — военная мощь Рима, но этим вряд ли стоит ограничиваться. Важно и то, что Митридат не сумел создать в Северном Причерноморье прочную базу для столь великого противостояния. Точнее, «единый греко-варварский блок» был создан, но оказался непрочным и просуществовал лишь до первых поражений понтийского царя. На фоне разочарований в политике Митридата все острее стали проявляться противоречия между греками и варварами Северного Причерноморья, а также противоречия внутри мира варваров, между отдельными племенами и их группировками. Эти противоречия, очевидно, удавалось лишь временно сглаживать, но отнюдь не ликвидировать. В общем, следует признать, что даже выдающейся личности Митридата Евпатора оказалось не по силам консолидировать нестабильный мир варваров Северного Причерноморья. Ход войны с Римом, да и развитие межэтнических отношений постоянно подтачивали основы этого непрочного союза, который стал быстро давать трещины в весьма существенных его составляющих, прежде всего в Крымской Скифии. Победа над Малой Скифией, как видим, не обеспечила Митридату победы над Великим Римом. Сокрушив Митридата, римляне приняли от него эстафету покровительства причерноморским грекам и, как правильно писали Я. В. Доманский и Э. Д. Фролов, справились с этой непростой задачей и успешней, и продуктивней{80}.