Перед Сибиром, словно зелёные ковры, тянулись огороды. Лес заканчивался, не доходя до города километр-полтора. Вырублен, как я понял, чтобы враги не подкрались под прикрытием деревьев.
Теперь мне здесь жить.
— Пришли, — сказал Ермак, не оборачиваясь.
И тут невдалеке в лесу прогремели выстрелы.
Глава 2
— В дозоре стрельба! — крикнул один из казаков.
— За мной! — рявкнул Ермак, и мы прибавили ходу. Кони перешли на рысь. Ветки хлестали по лицу, земля мелькала под копытами. Матвей вытянул саблю, Лука прокричал кому-то из молодых казаков:
— Без команды не стрелять!
Через минуту мы выскочили к опушке. Запах пороха еще висел над кустами. Двое казаков из дозорной группы, стояли, переводя дух.
— Чего случилось? — спросил Ермак, осматриваясь.
— Татаре были, — хрипло сказал казак. — Не местные, Кучума. Несколько человек. Подошли со стороны леса, наверное, хотели к городу пробраться. Мы по ним из пищалей. Одного точно свалили, другого, может, ранили. Они не ответили. Видно, не хотели лезть в бой. Пока мы перезаряжались, в кусты и бежать. Догнать не получится, уже далеко ушли.
— Разведчики, — сказал Лука. — Совсем зачастили. Кучум, похоже, готовит большое нападение.
— Это давно известно, — хмуро ответил Ермак. — Мещеряк, Лука, усильте караулы.
Лошади пошли шагом. Мы пересекли залитый уходящим солнцем луг, огибая огороды с капустой, репой, свёклой и тыквами, мимо пастбищ, где паслись козы, вытягивая шеи к проезжающему отряду. Вдалеке, как сгнившие зубы, чернели пни — следы недавней вырубки, расширявшей пространство перед городом.
Ворота Сибира находились у самой реки, рядом с лодочной пристанью, сделанной из бревенчатых мостков и укрытых навесами из бересты. Около нее стояло множество больших лодок — казачьих стругов. Несмотря на вечер, люди продолжали работать — выносили тюки, разгружали бочки, катили колеса. Стоял привычный шум поселения: лязг железа, плеск воды, лай собак, громкие разговоры людей.
Мы слезли с лошадей и пошли сквозь ворота. Внутри город был застроен плотно. Деревянные избы, юрты, мастерские.
У самого центра Сибира бурлил рынок. Вдоль грубо сколоченных лавок и разложенных на земле пологов толпились люди: русские, местные татары, ханты, манси. Кто в кафтане, кто в шкурах, кто в пёстром халате.
На верёвках висела вяленая рыба, на бочках, прикрытые ветками от мух, лежали куски копчёного мяса. Татарин в кожаном переднике ловко орудовал топором, разрубая овечью тушу и что-то объясняя покупателю.
Дальше шли шкурные ряды — бобры, выдры, песцы, медвежьи шкуры были разложены по доскам на притоптанной земле. Возле них суетились купцы. Здесь пахло прелым мехом и солью, которой натирали шкуры от гниения. Еще дальше торговали травами — насколько я успел заметить, мятой, полынью, иван-чаем, зверобоем и другими.
Старуха в платке расставляла узелки с кореньями и шептала что-то на татарском.
Поодаль были ряды глиняной и деревянной посуды, берестяных коробов, корзин и верёвок. Лежали корыта, ложки, ковши и даже детские игрушки — глиняные свистульки и куколки из тряпок. Около этого ряда крутилось много детворы.
Церковь и мечеть находились около стены острога — внутренней крепости Сибира, огороженной таким же частоколом из бревен, что и внешние стены. Он представлял собой квадрат со стеной в шестьдесят метров. Даже над воротами, сейчас открытыми, нависли похожие сторожевые башни. Под ними стояли два хмурых казака с саблями и пищалями. Очевидно, в острог пускали далеко не всех. Всего башен было шесть — по одной на каждом углу и две — над большими воротами.
Вдруг к нам подошел старик. Лет семидесяти, с лицом коренных жителей Сибири. Лицо морщинистое, глаза запавшие, жидкая борода. Одет в темный холщовый балахон, на груди висит кожаный мешочек. На людей старик не смотрел — взгляд уставлен куда-то вниз, в землю.
Мы остановились.
— С чем ты пришел, Нельмак? — спросил Ермак. Было видно, что этого человека сейчас ему не очень хотелось видеть.
— Кум-Яхор приглашает тебя к себе, атаман, — глухо сказал старик с сильным акцентом. — Сам он прийти не может. Его не отпускают духи. С ночи он слушает голос земли и голос неба. Сидит в юрте своей, не ест, не пьёт, только вдыхает дым и слушает. Духи держат его возле себя.
— Пусть приходит, как отпустят! — хмыкнул Матвей. — Шаман вогулов находится в городе только потому, что атаман казаков ему разрешил здесь быть.
— Окажется поздно, — не поднимая головы, ответил старик. — И еще он просил привести с собой казака по имени Максим Задумчивый. Того, кто только что был мертв. И пусть его сопровождают сильные воины.
Ермак и Матвей переглянулись.
— Вот оно что, — покачал головой Матвей. — И откуда он узнал о том, что случилось?
— Идем, — сурово сказал Ермак.
Он кивнул Луке, и тот, заметно помрачневший, вместе с двумя казаками отправился следом за атаманом и мной. Причем шли они так, будто я стал задержанным.
Нельмак остался на месте.
Недалеко от стены, на пустом пятачке стояла одинокая юрта. Над ней висел легкий дымок, а у порога сидела старая женщина и что-то перетирала в деревянной ступке. Она подняла глаза, посмотрела на Ермака и ничего не сказала.
— Жена, — бросил Лука.
Ермак махнул мне:
— Пошли.
Юрта была широкой, натянутой из оленьих и медвежьих шкур, украшенной висюльками из костей, зубов, птичьих черепов. Воздух внутри густо пах дымом, сушёными травами и чем-то ещё — древним, мускусным. В глубине сидел шаман — худой, высокий старик лет семидесяти, одетый в шкуры. Кожа у него была тёмная, лицо — как кора векового дуба, всё в прорезях морщин. Грудь украшена ожерельем из когтей, сбоку лежал бубен и нож с резным костяным лезвием.
Он не встал, не обернулся, не поприветствовал. Просто сидел, глядя в пол, рисуя пальцем круги на ковре из шкур. Только когда Ермак, Матвей и Лука сели, он медленно поднял глаза. Я остался стоять. Сопровождающие казаки тоже не садились.
— Здравствуй, Кум-Яхор, — сказал Ермак. — Ты пригласил нас, и мы пришли.
Шаман молчал. Я чувствовал на себе его взгляд — тяжелый, враждебный, проникающий внутрь. Он произнёс что-то на непонятном языке. Затем он поднял бубен, дважды ударил в него и указал на меня.
Потом медленно, очень медленно, заговорил все на том же странном языке. Голос у него был низкий, гортанный. Женщина перевела:
— В нем появилось зло. Оно пришло из Нижнего мира и может погубить нас всех. Мне сказали об этом духи.
Я вытаращил глаза и едва не выругался. Только этого мне не хватало.
— Зло? — переспросил Ермак.
— Да, — перевела ответ шамана женщина. — Зло. Его душа темна, она ищет крови, чтоб испить ее своим черным ртом.
— И что нам делать? — вздохнул Ермак.
— Тело — это чаша, в которое налита душа. Если разбить чашу, черная душа разольется и уйдет сквозь землю вниз — туда, откуда она пришла, и не сможет вредить людям.
— Убить? — спросил Матвей. Ермак мрачно посмотрел на него, как бы удивляясь, что тот не понял такого очевидного намека.
— Я не зло, — возмутился я. — Это глупость. Никакой крови я не ищу. Что он такое говорит⁈
— Спасибо тебе, Кум-Яхор, за совет, — произнес Ермак. — Решим, как поступить.
Мы вышли из юрты, и казаки по приказу Луки связали мне сзади руки толстым кожаным ремнем.
Очень невесело. Стоило ли обретать новую жизнь, чтоб тут же ее потерять?
— В посаженную избу его, — распорядился Ермак. — Завтра вернется отец Игнатий и послушаем, что он скажет. Шаманы могут знать о том, что происходит, но они нам не указ. Но если и Тихомолв подтвердит, что он — зло…
Дальше говорить Ермак не стал. Все и так ясно.
«Посаженная изба» оказалась бревенчатым сооружением с маленькими окошками, похожими на бойницы, с глубокими деревянными ставнями, которые снаружи закрывались на крепкий засов. Стены толстые, дверь тяжелая, окованная железными полосами с замком и засовом снаружи.
Внутри, как и следовало ожидать, оказалось неуютно. Сруб освещался слабым светом, пробивавшимся сквозь щели в ставнях и в крыше. Посреди избы — грубо сколоченный стол из потемневших досок, лавка у стены, широкая, но жесткая, предназначенная для сна заключённых. Была еще печь, но никаких дров рядом с ней.
В углу стояла кадка с водой, рядом ковшик. Под кадкой пол мокрый, видно, она немного подтекала. Мне принесли еду — кусок хлеба и деревянную миску с рыбой. Есть хотелось, несмотря на всю ситуацию.
Что за чушь нес шаман? Какая черная душа? Какой поиск крови? То, что он мог узнать о моем появлении здесь, это ладно. Шаманы умеют тонко чувствовать мир вокруг… но с чего он решил, что я желаю зла? Или он специально обманул Ермака? Очень на это похоже. В Сибири шестнадцатого века много разных племен, поэтому все очень непросто. Шаману вогулов Ермак разрешил жить в захваченной им татарской столице, но является ли шаман его другом?
Понятно, что здесь политика — Ермак, как умный человек, привлекает на свою сторону исконных жителей этих мест, или, хотя бы, добивается их нейтралитета. Но, похоже, среди них есть те, кто пытается причинить вред.
Хотя, может, шаман просто заблуждается. Показалось ему что-то — и поверил в это. В любом случае, мою судьбу завтра решит походный священник. Буду надеяться, что он порядочный человек.
Несмотря на тревоги, я хорошо выспался. Утром мне снова принесли еду. Я все съел и продолжил ждать суда над собой. Только когда стемнело, дверь снова открылась.
Вошел казак и с ним мужчина лет пятидесяти. Сухой, в темной рясе, с аккуратной седой бородой. Священник отряда Игнатий Тихомолв.
— Ты, стало быть, тот, кто потерял память, и кого шаман вогулов назвал «темной душой»? — улыбнулся он.
— Да, я. Вроде того… — я развел руками.
От его улыбки мне стало спокойней. Да и лицо у человека умное, рассудительное.
— Я здешний иерей. Игнатий. Казаки прозвали меня Тихомолвом. Хотя обычно я говорю не так уж и тихо.