— Кучум после потери Искера ушел в земли барабинские, в степи за Иртышом, и силы копит. Говорят, несметное войско собрал, со всех концов воинов к себе привлек. Но сейчас он с небольшим отрядом неподалеку от нас. Поймать бы его, да сложно это…
— Мы готовимся. Вторую стену вокруг города поставили. Она держит, но если пойдут ордой — тяжко нам будет. В Сибире сейчас народу — тысяча с лишним. Русские, остяки, вогулы. Еще есть башкиры, барабинцы, другие… Но их мало. Наш боевой отряд — где-то человек четыреста осталось. Это после всех боёв, зимовок, болезней. Сейчас мы с последнего острога людей в город перевели. Батюшка Тихомолв прочел там молитву «об оставлении жилища», и все вернулись.
— Пищалей у нас около трехсот с лишним. Стрелять можно, но долго заряжать. Пороха на них жрётся — тьма. Есть у нас фальконеты на станках — вроде малых пушек, ставим их на струги и на стены.
Он улыбнулся.
— Только ты это слово не произноси, его тут мало кто знает. Фальконеты тоже пищалями здесь зовут, только большими. Десять штук таких. А ещё тюфяки — малые пушки, для боя на стенах. Их четырнадцать. Они поменьше фальконетов. И есть еще пушка-сорока, наша гордость! Восемнадцать стволов у нее, хоть и небольших. Но если картечью врежет…
Никита, будто в ужасе, вытаращил глаза и покачал головой.
— Пороха вот маловато. Тысяча-две-три выстрелов из пищали на всех, если сильно не тратиться. Хотя сколько точно, не знаю — тайна это, чтоб враги не прознали. Пуль достаточно. Часть привезли, часть сами отлили. Ядра — каменные, железные, а еще картечь. Она для пушек главная.
— С луками у нас тоже порядок. Их до двух сотен. И стрел тысячи. Сами делаем, собираем. Самострелы есть, немного. Штук десять или пятнадцать. Твой теперь тоже, выходит, к ним запишем, — усмехнулся он. — Уважаем мы стрелков таких. Стрела твоя — она ведь кольчугу прошьёт. Из холодного оружия — сабли у каждого. Они у нас и русские, и татарские, и какие угодно. У стрельцов бердыши — ими и рубить можно, и пищаль на них ставить. Копий тоже хватает, в обороне выручают. Топоры, ножи — у каждого.
— Но пороха не хватает. С обозами передают, но обозы — редкость. Кучум их старается ловить. Железо своё плавим кое-как, из земли достаём, на том берегу Иртыша. Свинец — ещё хуже. Почти совсем его нет, железом заменяем. Но свинец — лучше, он чище летит. Поэтому бережём, экономим.
— К прошлой зиме шли к нам новые стрельцы — двести человек. Их князь привёл. Да не просчитали они, дураки, припасов на зиму. Застряли в остроге — и все с голоду умерли. До нас не дошли. Зима была лютая. Всё снегом занесло. Думали — охотой прокормятся. А где там! Всё как сгинуло. Даже зайца не сыщешь.
Он помолчал, вытащил из-за пояса нож, ковырнул щепку у сапога, хмыкнул и вдруг спросил:
— А ты помнишь, как на стругах ходил?
— Нет, — ответил я. — А сейчас только видел издалека.
Грамотей сразу оживился. Видно, за живое задело.
— Эх ты! Надо было голову с под вражеского удара все-таки убирать! Струг — это же душа всей нашей Сибири! Я тебе так скажу: если бы не струги, не видать нам ни Искера, ни остального. Всё держится на них. Суша тут злая, болота, чаща — не пройдёшь. А реки — наши дороги. Вот по ним мы и плывём. И быстро, и надёжно.
Он подбросил щепку в огонь, посмотрел на меня, щурясь.
— Струг у нас из сосны в основном. Он лёгкий, идет хорошо. Бывает разный, конечно — от малых разведочных до больших, грузовых. Те, что побольше, тянут до сорока человек, и ещё места на груз. У нас как-то был струг, называли его «Богомол» — шестьдесят человек влезало, да ещё пищали на бортах и мешки с провизией. Потоп, увы. Спалили проклятые кучумовцы огненными стрелами. Сейчас их у нас осталось меньше тридцати штук.
— А скорость? — спросил я.
— По течению — шустро. Если река бойкая, идёт, как казак на лошади. Порядка восьми-десяти вёрст в час. Иногда и больше, если парус ставим. Против течения, конечно, тяжко. Тут уже шестами, бечевой тянем. Но всё равно — куда лучше, чем постоянно через леса лезть.
Он потянулся, глянул в небо.
— Я люблю струги. Слушай, правда. Это ведь как дом в пути. Когда идёшь по реке, всё слышишь: как птицы поют над водой, как лес дышит. А ночью — звёзды над головой. Река сама тебя везёт.
— А в бою как?
— Неплохо! На борта прилаживаем щиты. Большие пищали у нас — на станках. Поставишь их по краям — и стреляй. Бывает, подходим к берегу — и начинается. Стрелы, свинец… Да бывало, и в упор, с саблями. Я сам раз с «Богомола» прыгал в воду, едва не утоп, потом с саблей на берег. До сих пор сапоги, в каких был, берегу, хоть и прохудились.
— Расскажи, кто управляет отрядом, — попросил я. — А то идет мимо человек, и не понимаешь, кто он.
— Главный у нас — Ермак, — ответил Никита. — Он умный. Вперёд смотрит. Голова. Его правая рука — Матвей Мещеряк. Начальник первой сотни. Ты не смотри, что хмурый — он справедливый. Ещё из старших — Иван Алексеев, по прозвищу Шрам, Савва Болдырев, Черкас Александров, Гаврила Ильин, Иван Гроза. Есаул Елисей Скрыпник. У стрельцов свой командир — Андрей Собакин. Старый волк, хе. Фамилию он свою не любит. А вот прозвище — обожает.
— В церкви у нас батюшка — Игнатий Тихомолв. Хороший человек! От его доброго слова душа расцветает. С остальными, кого не помнишь, потом сам познакомишься, — закончил Никита. — А вдруг чего непонятно — ко мне иди. Я тебе расскажу. Только ты не молчи. Спроси, и всё узнаешь.
— А ружья, пушки у нас не делают? — поинтересовался я.
Никита махнул рукой.
— Не… такое мы не умеем. Макар — кузнец, может, и неплохой, но ружья не осилит. И инструментов нет, и знаний. Оружейники, кто умеет, в Москве на вес золота. С нами в такую даль они не пойдут. Им и дома хорошо. Да, ружей не хватает. Можно было бы еще. С одного пальнул, второе схватил. Скорострельность! Но главное, чего не хватает — пороха. С ним было бы куда веселее.
— Сейчас, как я понял, на новые земли не ходим?
Никита сделал такое лицо, будто съел лимон.
— Какое там! Возможностей нет. Без подмоги идти по Сибири не выйдет. Поговаривают, что Строгановы уже потеряли интерес к походу. Дескать, и без того хватает, чем заниматься. Сибирь подбирать уж больно сложно. К тому же, на Руси война со шведами только закончилась. Кто победил — непонятно, но мир вроде подписали. Тяжелое время. Царю не до нас. Надо на свои силы рассчитывать, да вот хватит ли их…
Он замолчал. Костёр потрескивал, ночные звуки леса стали слышнее. Где-то хрустнула ветка, прошёл ветер.
— Все, пора спать, — сказал Никита. — Завтра, чует мое сердце, Ермак с сотниками будет думать, что с твоим самострелом делать. И тебя куда определять. То ли обратно в охрану, то ли на другое место. Завтра ждут большие новости.
Глава 5
Утро выдалось свежее, с легким туманом над землёй. Ворота в острог были уже приоткрыты — стража зевала, подперев щеку кулаком. Я кивнул, пошёл по тропке к речке. На том же месте, что и в прошлый раз, я умылся, потом разделся и прыгнул в воду.
Холодная, но после нее бодрость приходит и боевой настрой. Кажется, что горы снести сможешь! Я немного поплавал немного, вернулся в городок и собрался к кашеварке (есть после купания хотелось зверски).
Но не дошёл — из-за угла вышел незнакомый казак. Высокий, хмурый, с серьгой в ухе.
— Пошли, — сказал он. — Тебя Ермак в острог зовет.
Объяснять ничего не стал. Мы молча прошли сквозь ворота и оказались во дворе острога. Я обратил внимание на несколько больших по местным меркам строений и полуземлянок с окнами. Оружие и порох в них хранят, догадался я.
Правильно сделано — если рванет, то взрывная волна уйдет вверх и не разнесет острог, а окна — чтоб огнем для освещения внутри не пользоваться. Пришлось, наверное, постараться, чтоб сырость внутри не скапливалась. Порох ее очень не любит. Капризный он предмет. От воды сыреет, от огня взрывается. Все ему не так.
Как выяснилось, меня жали. Десяток с лишним человек, и все очень важные здесь персоны.
Ермак стоял в центре — спокойный, как камень, глаза прищуренные. Рядом — знакомые и новые лица. Андрей Собакин, «старый волк», начальник стрельцов (его нетрудно было узнать по отличающемуся от остальных кафтану и по лицу — точно есть что-то волчье, разведчик Прохор Лиходеев, начальник охраны Лука Щетинистый.
А еще кузнец Макар, плотник Дементий Лапоть с обрубком доски подмышкой и огромным увесистым мешком за плечами, и все сотники — Мещеряк, Шрам, Черкас, Ильин, Гроза, Болдырев.
Кое-кого я уже знал, а других мне показал Никита. У меня на лица память хорошая, так что одного от другого быстро отличил.
Хотя лица у всех одинаково суровые. Очень хотелось пошутить, спросить, чего такие мрачные, не выспались, что ли, но не стал. Могут шутки не оценить, и о последствиях этого лучше не думать.
Немного поодаль стоял есаул Елисей Скрыпник. О нем мне тоже рассказывал Никита, и он мне сразу не слишком понравился. Худой, как жердь, жилистый, глаз косит. Улыбка совсем недружелюбная. Глаза чёрные, угольные, взгляд скользит, как лезвие.
Не самый приятный в общении человек, решил я. Но должность у него важная. По сути третий человек в отряде после Ермака и Матвея. А то и вообще второй, есаул ведь, как бы выше сотника, хотя правой рукой Ермака Никита назвал все-таки Матвея. Надо будет с ним поосторожней.
— Ну что, — сказал Ермак. — Надо твой самострел в деле поглядеть. Кто-то его уже видел, а кто-то — нет. Бери его и пойдем в лес испытывать.
— Понял, — ответил я и принес самострел из своей избы. Доску и шкуру не стал брать — мишени захватил с собой плотник.
Мы пришли на то же место с поваленным деревом, около которого я уже опробовал самострел.
Дементий поставил, доску, отошел, и я послал стрелу.
Все прошло, как и в тот раз, очень удачно! Доску, шкуру и мешок с травой стрелы били, как надо. Затем появились цели, которых раньше не было.
Для начала кожаный татарский доспех. На пятидесяти метрах стрела его будто не заметила. Не будет жить враг после такого, точно не будет.