— Ждите команды! — раздался голос Мещеряка. — Пусть подойдут ближе.
Над городом снова повисла тишина. Казаки не разговаривали, а диверсанты стремились идти как можно тише (хотя зачем, непонятно). Неужели думают, что их не видят со стен?
Первая группа татар почти добралась до рогатин, когда мы начали стрелять.
Все, тишина завершилась. Теперь говорят ружья.
— Огонь! — крикнул Мещеряк, взявший на себя сейчас командование.
Раздался залп, и через секунду снизу донеслись первые крики — тяжелые ружейные пули запросто пробивали ветки и дерево. Отстреливаться татары не пробовали. Их цель была одна — скрываясь в темноте, порубить рогатины и убраться.
Пока перезаряжались ружья, был слышен звук топоров и пил — татары ломали заграждение. Наши начали стрелять еще и из луков, но не знаю, насколько результативно.
Мда, противник у нас смелый и отчаянный. Вот так лежать под огнем и пытаться срубить неподатливую древесину…
Один татарин, правда, все-таки не выдержал, попытался сбежать или перебраться на другое место, но был сбит стрелой прямо в спину и рухнул на землю, больше не двигаясь.
Расчет был, наверное, на то, что от стрел щиты и ветки защищают, а из пищалей попасть в темноте будет сложно. Но сомневаюсь, что эта тактика эффективна. Правда, днем рубить колья будет еще тяжелее. Была бы ночь потемнее… Но сегодняшняя ночь на нашей стороне, а ждать Кучум не захотел.
На стену пришел Ермак, стал рядом с Матвеем. Сделав выстрел, я подошел к ним.
— Может, вылазку? — предложил Александров.
— Нет, — подумав, ответил Ермак. — Тех, кто под стенами, все равно больше, чем нас. Быстро не справимся. И может оказаться, что это засада Кучума. Он послал их ломать рогатины еще и затем, чтоб нас выманить. Завяжемся в бою, и мигом прискачут.
Сверху было видно, что многие бревна уже попадали на землю. Сколько татар полегло при этом — непонятно, но если так будет продолжаться, скоро останемся без защитных кольев.
— Не хочется порох пушками тратить… да придется! — вздохнул Ермак. — Огонь!
И грохнули пушки. Почти залпом, почти одновременно. Грохот разорвал ночь, картечь ударила по копошащимся внизу врагам.
Оттуда раздались крики, стоны, а потом в лагере забил барабан, и татары побежали назад. Некоторые напоследок подожгли принесенный с собой хворост, но большой пользы им это принести не могло — древесина пошла на рогатины сырая, так просто она не сгорит. А обуглившись, станет еще прочнее.
Стрельба из орудий оказались для татар все-таки чересчур.
Многих раненых татары потащили с собой, но некоторые, судя по крикам, остались лежать у стен. По убегавшему врагу мы успели сделать еще по разу выстрелить из пищалей и выпустить довольно много стрел.
Вторая часть боя тоже за нами.
Уничтожили довольно много врагов, сохранили рогатины и не поддались на провокацию — не выскочили наружу. Все хорошо. Жаль, потратили порох, но тут уже ничего не поделаешь.
Однако главное сражение ждет впереди. Они случится уже скоро. Надо только дождаться солнца.
Глава 3
Мутный рассвет разливался по небу, как вода. Сначала он казался серым, потом — розоватым, будто небо покраснело от предчувствия беды. Я стоял на стене, у амбразуры, и держал арбалет. Спать хотелось просто жутко. Беспокойная случилась ночь. Неподалеку по настилу ходил Мещеряк, посматривал на казаков, на город, в сторону врага и что-то бурчал себе под нос. Угрюм с утра, как и все мы. Не оттого, что не выспались — хотя и это тоже. Все знали: сегодня будет бой. Настоящий. Не то, что происходило ночью.
Часть татар уже выдвинулось на позиции. На расстоянии в километр стояли деревянные щиты, наподобие тех, с которыми лежал хворост, были сложены горы деревянных лестниц и рогатин с крюками. Там находилось пара сотен человек — как конных, так и пеших. Сейчас почти все сидели на земле, лошади были без наездников. Горело множество костров. Зачем — не знаю.
Ядро из пушки до них достанет, если выстрелить навесом. Но тратить драгоценный порох, чтобы убить одного или двоих, нельзя. Картечь на таком расстоянии бесполезна, и татары это знают. Да и ресурс у пушек не бесконечен, даже у тех, которые не самодельные, не из железных листов. Многое зависит от того, какими зарядами пороха стреляли, но в среднем можно сказать, что до сотни выстрелов. Пушки у нас не бронзовые, те выдерживают во много раз больше. Бронза — это роскошь.
В татарском лагере пока было почти тихо. Раздавались голоса, звенел метал, ржали лошади, но это можно было назвать тишиной.
На стене города были все, кто мог держать оружие. Ждать объявления тревоги бессмысленно, все начнется с минуты на минуту. Казаки почти не разговаривали. Просто ждали. Время тянулось очень медленно.
А потом спокойствие закончилось.
Из дальнего лагеря донеслись барабаны. Сначала глухие и неспешные, как удары сердца. Один, затем другой. А потом сразу десятки. С разных концов лагеря, разного темпа, разной силы, будто соревнуясь друг с другом. За ними следом заревели горны, и огромный человеческий муравейник зашевелился.
Враги пошли к городу. Не отдельным отрядом, а всем войском.
Забил колокол, хотя все всё знали и так.
Началось.
Татары выдвигались на передние позиции не толпой.
Отдельно шла легкая пехота, одетая в длинные кафтаны, широкие штаны (шалбар), тюбетейки или войлочные шапки. Вооружение — луки, сабли, кинжалы. Часть татар несла с собой лестницы, вязанки хвороста, крюки на веревках и на длинных шестах впридачу к тому, что уже лежало в километре от Сибира на земле.
За ней приближались к городу тяжелые пехотинцы — уважаемые бойцы, знать, ветераны. Вооружены были почти так же, как легкие, только сабли выглядели потяжелее и посолиднее. Одеты уже были в кожаные доспехи, а у некоторых виднелись даже кольчужные вставки. Кое-кто вообще являлся счастливым обладателем полноценной кольчуги. Таких, к счастью, было очень немного.
Радовало только одно — пищалей у татар было всего ничего. С порохом, похоже, беда у них еще большая, чем у нас. Ну а те, кто все-таки тащил с собой ружье, был смертником. Таких мы будем уничтожать первыми.
С флангов ехала конница. Понятно, что для штурма они спешатся, но не идти же два километра пешком!
А перед всеми отрядами шли ялангучи. Это слово — производное от тюрского «яланг», которое переводится как «голый», «обнаженный». Пушечное мясо, вспомогательные войска. Те, кто пытался срубить ночью рогатины. Некоторые из них были ранены, перебинтованы какими-то тряпками и шли с трудом. Большинство вооружено даже не саблями, а большими ножами, топорами или дубинами. Некоторые держали деревянные щиты. Одеты в халаты, но многие выглядели совсем как оборванец. Они несли вязанки с нарубленными ветками деревьев и устанавливаемые на землю щиты.
Лестниц не было ни у кого. Очевидно, план боя заключался в том, что они все-таки уничтожат рогатины, а потом, по возможности, завялят своими телами ров. На большее рассчитывать нереалистично. До стен они не доберутся, приспособления для штурма им не нужны. Хотя у некоторых я заметил деревянные крюки с привязанной к ним веревкой. Оптимисты, однако.
А за ними, точнее, по их телам, пойдут уже другие.
Потом, когда все войска оказались во втором лагере, в отдалении появился Кучум со свитой. Он ехал в центре, окруженный своими советниками, командирами, телохранителями и прочими, в общей сложности человек пятьдесят. Для хана разбили шатер километрах в полутора от Сибира.
Далековато. Чтоб прибить Кучума, ядра и пороха мы бы конечно не пожалели, но на таком расстоянии из пушки можно попасть разве что в крупного слона.
Через минуту, после того, как шатер хана гордо вознесся над степью, рядом с ним появился темный флаг — тамга хана.
Сигнал.
Тут же зазвучал рог — глубоким гортанным ревом. Как кричит огромное раненое чудовище. Ему ответил другой рог, с голосом потоньше — турец, изогнутая медная труба. Дальше — барабаны, мелкие и большие, и другие рожки, маленькие, направляющие толпу в бой.
Вторя им, начались крики.
— Аллаху акбар! Алга! Йа, Хак! Уррра!
И самое жуткое для нас сейчас слово:
— Диварга!
Оно означало «стена». Приказ «лезть на стену».
Ялангучи с безумными криками кинулись вперед. Некоторые били себя по щекам, доводя себя до еще большего исступления. Они обтекали город с разных сторон, подходя к нам и вдоль реки, намереваясь прорваться к пристани и к воротам.
Они, как и ночью, несли деревянные щиты, вязанки, и были готовы умереть.
За ними шла легкая пехота, держа перед собой луки с приготовленными стрелами. Их задача была в том, чтобы оказать поддержку ялангучи, обстреливая защитников города. Близко они приближаться не собирались. Попасть из лука метров со ста пятидесяти для татар особого труда не составляло. И их была не одна тысяча человек.
…Когда толпа оказались в пятидесяти шагах от нас, ударили пушки.
Каждая по своему участку, шрапнелью. Только железные, одноразовые деревянные орудия мы берегли на крайний случай.
Шрапнель скосила передние ряды. К крикам ярости примешались и крики боли, но те, кого от шрапнели спасли тела их товарищей, добежали до рогатин. Спрятавшись за вязанками хвороста и щитами, они принялись рубить колья, как своего злейшего врага (в принципе, сейчас так и было).
Хуже всех пришлось тем, кто шел вдоль реки. Там стояла наша «сорока», и она собрала огромный кровавый урожай. Жаль, что ее очень долго перезаряжать. Впрочем, и остальные наши пушки скорострельностью не отличались.
Мы начали стрелять из пищалей. Против них щиты и хворост были бессильны.
Несмотря на то, что сейчас стоял день и цели были, как на ладони, вести огонь пришлось куда в более тяжелых условиях, чем ночью.
Тому виной были лучники.
Стреляли они часто и стрел не жалели. Только ты собрался выглянуть из-за бревна, как в тебя летит целая стая стрел. На ста пятидесяти метрах наши пищали были очень неточны. Бесполезный расход пороха.