Всё это время он летает по большому кругу вокруг того поля, откуда мы взлетели.
— Сажай, гад, пока керосин ещё есть! Ты слышишь⁈ Сажай, тебе говорю! Уже почти темно.
Но он так и кружит, пока из-за холма, совершенно в духе Копполы, со зловещей мрачностью не вылетают два вертолёта. Они зависают в лучах закатного солнца и демонстративно берут на прицел нашу крылатую птицу. И тут уж начинающий лётчик оказывается в положении, когда нужно выбирать из двух зол то, что не такое злое.
Посадка проходит более-менее благополучно. Мы с Наташкой смягчаем толчки и удары крепкими объятиями.
— Ну, ты просто огонь, — говорю я. — Вырубила матёрого бандоса. Бац, и нет его, нос ему снесла.
— Ох, Егорка, — жмётся она ко мне и никак не разжимает объятия. — Я так испугалась, просто ужас. Просто ужас!
— Я тоже, милая, — качаю я головой. — Но это ничего, главное, всё уже позади, правда?
Мы выходим из самолёта. К нам бегут вооружённые люди. И Толян бежит, и даже Злобин. Наташка поднимает глаза, окидывает меня взглядом и начинает смеяться.
— Что⁈ — удивлённо улыбаюсь я.
— Ой, — качает она головой и смеётся всё громче и сильнее. — О-хо-хо!
Звенит, журчит, как горный ручеёк и даже слёзы из глаз начинают капать. Слова сказать не может и только показывает на меня, на мою голову.
— Что не так? — не могу понять я. — Ты чего? Наташ, ты чего?
Злобин с Толиком тоже начинают улыбаться, потом — тихонечко смеяться а, в конце концов, хохотать, как сумасшедшие.
— А, — киваю я, — массовая истерика. Бывает.
От этих слов они ржут ещё громче.
— Да что с вами? Доктора, скорее доктора, тут люди с ума сошли внезапно.
Наконец, смех стихает.
— Причёска, — едва выговаривает Наташка. — Посмотри на свою причёску.
Я подхожу к машине, выворачиваю зеркало и… ну, да, симпатично, чего уж хохотать-то… Волосы стоят вертикально, исключительно дыбом. Ветром надуло.
— Ладно, — говорит Де Ниро. — Смех смехом, как известно, но могут быть и дети. Живым никого не взяли. Факир был пьян, и фокус не удался, конечно, но допросить нам некого. Только лётчика, но он, похоже, мало что знает. Вы, конечно, отлично сработали, слов нет, но прыгать на крыло взлетающего самолёта очень опрометчиво, практически безумно.
— Наташ, они не говорили, куда хотели лететь?
— В сторону Краснодара, в какую-то станицу. Название не говорили, просто станица и всё.
— А как тебя вывели? Почему ты пошла вообще? И как тебя выпустили?
— Подошёл человек Анатолия и попросил пройти на одну минутку, — качает головой Наташка.
— Зачем?
— Чтобы ознакомить с дополнительными правилами безопасности, что-то такое сказал. Я пошла в туалет, а когда возвращалась, он подошёл. Я, говорит, провожу. У нас тут всё безопасно, но режим… да, так и сказал, режим нужно соблюдать. Пойдёмте, говорит, я вас провожу. А потом подскочили циркачи и я даже опомниться не успела, как оказалась в ящике, а потом в машине и в самолёте…
— А кто это, ты его знаешь? — спрашивает Толян.
Злобин внимательно следит за разговором.
— Нет, как зовут не знаю, но видела его сегодня в течение дня несколько раз.
— Показать сможешь?
— Конечно.
— Надо проверить, — киваю я, — нет ли у нас таких, кто перевёлся из Москвы?
— Есть несколько человек, — подтверждает Толян. — А почему, думаешь, нужно на них внимание обратить?
— Да, боюсь, в Москве тоже была утечка некоторое время назад.
При Злобине делиться подозрениями о том, почему чекисты вычислили мой командный пункт в Дьяково мне не хочется, но совершенно очевидно, что когда бойцов много, вполне могут быть всевозможные эксцессы. За всеми не уследишь…
— Как бы у этого мистера Икс не оказалось соратников в ваших рядах, — говорит Злобин, — понимаете, о чём я говорю? А то все вроде спокойны и расслаблены, а может, среди них вражьи агенты рыскают.
Резон в этих словах, разумеется, есть. Поэтому решаем, что Толик проинструктирует своих «лейтенантов» из тех, кому неукоснительно доверяет.
— А этот гусь… — размышляю я. — Интересно, остался он на дежурстве? С одной стороны, зачем ему уходить и навлекать на себя подозрения, правда? Он же думает, что Наталью похитили, значит она его уже не выдаст, а из всех нас она единственная, кто может его опознать.
— Значит, — предлагает Толян, — нужно его взять врасплох. Пусть думает, что план сработал и спокойно завершает своё дежурство.
— А, с другой стороны, наверное, что-то может заподозрить, — хмурюсь я, — ведь странно же, жениха с невестой нет, а праздник не кончается, правда? Тем более, он, скорее всего уже знает, что мы отправились в погоню. Допросить его несомненно нужно. И чем раньше, тем лучше, да вот только не спугнуть бы…
Мы возвращаемся. Толян связывается с тем, кому доверяет и даёт распоряжения. Приезжаем мы тихонечко, без помпы. Выходим из машины и… сразу сталкиваемся с этим чуваком.
Он естественно моментально всё понимает и даже не пытается дёргаться. Его берут в кольцо и отводят в сторонку. Пакуют в тачку и увозят.
— Странный человек, — удивляется Злобин. — Не понимает, что ситуация могла измениться, вы могли догнать похитителей, могли договориться, в конце концов, да мало ли что ещё.
— Ничего, — кивает Толян, подозрительно осматривая остальных гвардейцев. — Разберёмся.
Проблема, тем не менее, обрисовывается во всей неприкрытой остроте. Вопрос надёжности нужно как-то решать. А как? Создавать аппарат из психологов? Но это глупость, мне кажется… В общем не знаю. Ладно, подумаем потом. Мы возвращаемся к гостям, чтобы продолжить веселье. Но пистолет на всякий случай за пояс я запихиваю.
Перед тем, как появиться на лужайке, мы заходим в туалет и пытаемся привести себя в порядок. Причесон у меня действительно огонь. Так что, глянув в зеркало я и сам начинаю ржать, как недавно мои друзья и близкие. Наташка с помощью воды и ладошек кое-как создаёт видимость нормальности и только после этого мы идём на праздник.
Гости уже в хорошей кондиции и наше прибытие замечают далеко не все.
— Знаешь, я неслабо так проголодался, — качаю я головой. — А шашлык мы, кажется, пропустили.
— Ну где вы были⁈ — набрасывается на нас Галина. — Вас больше часа не было.
Я думал, прошла целая вечность, а тут немного больше часа…
— Галя, прости, — пожимаю я плечами. — Работа настигает даже в такие дни. Пришлось немного повкалывать.
— По тебе видно, — качает она головой. — Выглядишь так, будто вагоны разгружал. Вот молодость, не могут ночи дождаться. Смотрите, никуда не исчезайте скоро фейерверк.
Наташка держится неплохо, пытается, по крайней мере.
— Я же знала, за кого выхожу, — шепчет она мне на ухо, когда мы танцуем под Антонова. — Ты ведь меня предупреждал, отговаривал. Даже игнорировать пытался.
— Ну, когда это было, — пожимаю я плечами.
— Зато нам нескучно, — кладёт она голову мне на плечо.
Её бьёт дрожь, отходняк. Я прижимаю её к себе и ласково глажу по открытой спине. Уже темно, над нами звёздное небо, звучит музыка, поют крутые певцы, мигают разноцветные огни, официанты носят еду.
— Как здорово, — шепчу я, — что ты согласилась.
— Ты тоже, — несколько раз кивает Наташка. — Спасибо тебе… муж…
Праздник идёт к своей вершине, к кульминации. Сейчас ещё парочка поздравлений, тостов, а потом фейерверк и можно будет ехать в гостиницу, в наш люкс. Для нас это уже спад, честно говоря. Такого катарсиса, какой мы пережили на борту авиалайнера уже не будет. Там ведь и фейерверк, и салют и акробатические номера были.
Я всё-таки добываю себе шашлык и остервенело раздираю его зубами. Мягкий, сочный, сумасшедше вкусный.
— Егор, Наташа, — подходят Мурашкины. — Спасибо огромное за приглашение, и за гостиницу, да вообще за всё. Потрясающий праздник. Это что-то невероятное. Вы такие замечательные и вообще, здесь столько интереснейших людей собралось. Сразу видно, что и вы люди необыкновенные.
— И вам большое спасибо, — улыбаюсь я. — Вы что, уже собираетесь?
— Ну, да, у нас же деточка, ей спать давно пора.
— Я взрослая! — строго говорит маленькая Наташка и разводит руками. — Мне не надо рано спать! Это дискриминация! Говорю вам, я не ребёнок!
Все смеются. Я тоже. Мне даже смешнее, чем остальным.
— Ха-ха-ха, как смешно! — злится она и показывает язык.
— Мы с вами в одной гостинице сегодня ночуем, — говорю я. — Завтра ещё повстречаемся. Мы утром уедем, но, может быть на завтраке увидимся.
— Да-да, обязательно! — соглашаются они. — И вообще, мы хотим сказать, что будем очень рады видеть вас у себя в гостях, в Минске. Обязательно приезжайте.
— Спасибо, — киваю я, — думаю выберемся как-нибудь. А ты, Наталья, думаю сегодня сказала далеко не всё, что нам хотелось бы услышать.
Кроме нас, никто, кажется, не понимает, что именно я имею в виду и не обращают на эти слова внимания. Действительно, почему не предупредила? Историю бы это не изменило, а мы не рисковали бы своими жизнями…
Придётся, действительно, как-нибудь завалиться в Минск и потребовать ответы на кое-какие возникшие вопросы, а то ишь ты, Масленица…
Толик выделяет машину, и Мурашкины убывают. А после фейерверка, очень красивого, конечно, но не сравнимого с тем, к чему привыкли мы, жители следующего тысячелетия, мы с Наташкой тоже уезжаем.
— Ох, как я устала! — выдыхает моя жена, как была падая на кровать.
— Ты что, как устала? — хмурюсь я. — Нам ещё всю ночь не спать!
— Что⁈ — восклицает она. — Прямо всю ночь? Я думала, ты после акробатических этюдов в воздухе пошевелиться не сможешь, а ты…
— Не знаю, о чём ты говоришь, — ухмыляюсь я, — но я имею в виду подарки. Ты видишь, сколько у нас подарков? Их же разобрать надо, посчитать. Так что до утра не управимся.
Она смеётся и хлопает по кровати рядом с собой.
— Иди сюда, муж, полежи рядом со своей жёнушкой. Надеюсь, больше нас сегодня уже никто не побеспокоит.