ии, энтузиазме. Убеждает, внушает, рассчитывает на наше соучастие.
А что произошло бы, если бы телеэкраны вдруг погасли, если бы в эфире смолкли голоса, звуки, шифры? Исчез бы поток мыслей и образов, эмоций и панорам. Весь этот вихрь творчества, несущийся к людям, к их воображению, памяти, сознанию, миновал бы пики антенн и растворился бы, необозначенный, незафиксированный. Эфир стал бы пустыней — безгласной, необозримой, какой казался он, наверное, изобретателю радио Александру Попову.
В начале прошлого века мысль об исчезновении радио пришла в голову русскому поэту Велимиру Хлебникову. И он заметил: в этом случае человечество испытало бы духовный обморок, временную утрату сознания. Радио поэт считал духовным солнцем страны. Великим чародеем и чарователем. Если воспользоваться сегодня словами Хлебникова, то телевидение в наши дни приобщает людей к великой душе человечества, к ежесекундной духовной волне, которая проносится над страной каждый день. Радио, писал поэт, скует непрерывные звенья мировой души и сольет человечество… Что там говорить, мы действительно превратились в «глобальную деревню»! Ежесекундно на нас накатывает волна новых сообщений. Как ведут себя люди в этой ситуации? Возрастает ли у них интерес к политике, к активной гражданственности? Многочисленные исследования, которые проведены в разных странах, не дают последовательного и однозначного ответа на этот вопрос.
Зафиксировано быстрое распространение в массах политической терминологии. Отмечены масштабы коллективных психозов — шовинистического угара, общественного «воодушевления», всеобщей паники. Обнаружена и противоположность этих явлений — массовая апатия и аполитичность. Поток сообщений позволяет современному человеку быть на уровне века. Но существует ли прямая связь между информированностью населения и глубиной демократии? Может ли, вообще говоря, своевременная информация предотвратить опасность катастрофы?
Американские теоретики СМИ Роберт Мертон и Поль Лазарсфельд пришли к убеждению, что интерес к информации, к проблемам политических размежеваний чаще всего маскирует массовую апатию. Они даже сочли необходимым описать так называемую наркотизирующую функцию современных средств информации. Человек, получая массу сообщений, практически, по их словам, утрачивает чувство реальности.
В самом деле, способен ли человек с неизменной внутренней убежденностью и полной самоотдачей реагировать на все поступающие в СМИ сообщения? Предположим, он полон сочувствия к детям Беслана. Но как помочь им? Или узнал о правительственном перевороте. Как на него реагировать? Можно ли разобраться в этой веренице политических фактов, постоянных потрясений? Допустим, он с негодованием отвергает смертоносное химическое оружие. Но в какой форме протестовать? Как сделать этот процесс действенным?
Но ведь средства массовой информации могут подменить реальный мир вымышленным. Супруги Тоффлер отмечают, что новая система информирования создает абсолютно фиктивный мир, но правительства, армии и целые народы воспринимают его как реальный. Французский философ Жан Бодрийяр отмечает, что война американцев в Персидском заливе выглядела гигантской имитацией, а отнюдь не действительным сражением. С помощью телевидения можно фактическую войну представить как увлекательное путешествие, а невинный рейд — как опустошительную катастрофу. Новые СМИ имеют возможность снимать целые битвы, которых не было, или показывать липовые совещания высшего руководства противника с его зловещими замыслами.
Поставляемая радио, телевидением, прессой информация может поразить воображение, удивить столкновением фактов, воспламенить чувства. Но все это может быть направлено в сторону инспирации катастрофы. Человек попросту не может приводить себя в психологическое состояние «непосредственной реакции». Отчаявшись повлиять на события, аудитория привыкает относиться к фактам «спокойно». Рождается психологическая усталость, а с нею — невосприимчивость к сообщениям, к их патетике, к их призывам… Все это ведет к деполитизации, к снижению уровня гражданских чувств, наконец, к абсолютной беспечности. Идет война кошмарная… Абсолютное оружие. Смерть приносит дивиденды. Кровь рождает ликование. Означает ли это, что трезвое осознание всех этих тенденций более или менее автоматически помогает нам бороться с войной. А может быть, следует думать радикальнее.
Павел Гуревич, доктор философских наук, профессор
ВОИНА И АНТИВОЙНА
Можете не интересоваться войной, но тогда война заинтересуется вами.
Введение
Эта книга — о будущих войнах и борьбе с ними. Она написана ради того боснийского ребенка, которому взрывом оторвало пол-лица, и ради его матери, остекленелыми глазами глядящей на то, что осталось. Она написана для ни в чем не повинных людей завтрашнего дня, которые будут убивать и умирать по причинам, им непонятным. Эта книга — о мире. Это значит, что книга — о войне в поразительных новых условиях, которые мы создаем в совместной гонке к враждебному будущему.
Перед нами простирается новый век. В этом веке можно будет массы людей спасти от голодной смерти. В этом веке опустошительные загрязнения индустриальной эры удастся убрать и создать новые, более чистые технологии для службы человечеству. В этом веке в создании будущего более широкое участие примут разнообразные культуры и народы. В этом веке будет поставлен заслон перед чумой войны.
А вместо этого мы будто погружаемся снова в темные века племенной вражды, всепланетного опустошения, и войны умножаются на войны. И как мы справимся с этой угрозой, в существенной степени определит, как будут жить — и умирать — наши дети.
Однако многие виды нашего интеллектуального оружия для создания мира безнадежно устарели — как и многие армии. Разница в том, что армии по всему миру рвутся соответствовать реалиям двадцать первого века. Миротворцы же пытаются применять методы более уместные в далеком прошлом.
Выдвигаемый в книге тезис ясен — и столь же мало понимаем: способ ведения войны отражает способ создания богатств; а способ борьбы с войной должен отражать способ ведения войны.
Нет другой темы, о которой бы так легко забывали те настолько счастливые из нас, что живут в мире. В конце концов, у каждого из нас своя личная война за выживание: зарабатывать на жизнь, содержать семью, защищаться от болезней. И кажется, вполне достаточно беспокойства об этих непосредственных реалиях. Но как мы ведем свои личные войны мирного времени, как мы проводим свою будничную жизнь — на всем этом сказываются реальные и даже воображаемые войны настоящего, прошлого или будущего.
Войны сегодняшнего дня поднимают или опускают цены бензина на заправке, продуктов в супермаркете, акций на бирже. Они разрушают экологию. Они врываются в нашу гостиную с телеэкрана.
Войны прошлого тянут к нам руки и меняют нашу сегодняшнюю жизнь. Потоки крови, пролитые сотни лет назад из-за причин, ныне забытых, сгоревшие, разбитые, сожженные, посаженные на кол или разлетевшиеся в пыль тела, дети со вздутыми животами и палочками ручек и ножек — все это формировало мир, в котором мы сегодня живем. Вот отдельный и нечасто замечаемый пример: войны, которые велись тысячу лет назад, привели к изобретению командных иерархий — форме власти, знакомой сегодня миллионам работников. И даже войны будущего — планируемые или всего лишь воображаемые — могут сегодня украсть не один доллар из наших налогов.
Не удивительно, что воображаемые войны владеют нашей мыслью. Рыцари, самураи, янычары, гусары, генералы и «простые солдаты» неумолимым парадом шагают по страницам истории и коридорам нашего разума. Литература, живопись, скульптура и кино показывают ужасы, героизм и моральные дилеммы войны, настоящей и не настоящей.
Но в то время, как войны фактические, возможные или косвенные формируют наше бытие, существует и полностью забытая обратная реальность: жизнь каждого из нас формируется и войнами, которых НЕ БЫЛО, которые были предотвращены, потому что победила «борьба с войной».
Но война и борьба с ней не являются взаимоисключающими вариантами «или-или». Борьба с войной ведется не только речами, молитвами, демонстрациями, маршами и пикетами с призывами к миру. Важнее, что борьба против войны включает в себя действия, предпринимаемые политиками и даже самими военными для создания условий, устраняющих войну или уменьшающих ее масштабы. В сложно устроенном мире бывают моменты, когда сама война становится средством предотвращения более ужасной и большей войны — война как борьба против войны.
На самом высоком уровне борьба с войной требует стратегических действий различных сил: военных, экономических и информационных для уменьшения объема насилия, которое так часто связано с изменениями на мировой арене.
Сегодня, когда мир вырывается из промышленной эпохи в новый век, многое из того, что мы знаем о войне и борьбе против нее, до опасного устарело. Возникает новая революционная экономика, основанная на знании, а не на обычном сырье и физическом труде. Это замечательное изменение мировой экономики несет с собой параллельную революцию в природе военных действий. Итак, наша цель состоит не в том, чтобы морализировать об отвратительности войны. Некоторые читатели могут спутать отсутствие морализирования с отсутствием сострадания к жертвам войны, но это значит допускать, что крики боли и гнев достаточны для предотвращения насилия. Хотя в мире наверняка хватает криков боли, и гнева тоже. Если бы их было достаточно, чтобы утвердить мир, наши проблемы на этом бы кончились. Недостает не эмоциональной экспрессии, а свежего понимания взаимоотношений между войной и быстро меняющимся обществом.
Мы считаем, что новая точка зрения может дать мировому сообществу лучшее основание для действий. Не интервенция постфактум ударной бригадой, а рассчитанная превентивная акция, основанная на понимании той формы, которую могут принять завтрашние войны. Мы здесь не предлагаем панацеи. Мы предлагаем иное: новый способ размышлений о войне. И это, как мы считаем, может быть некоторым скромным вкладом в дело мира, поскольку революция в ведении войны требует революции в борьбе за мир. Борьба против войны должна быть адекватна той войне, которую она должна предотвратить.