Но теперь времена изменились, советский лидер Михаил Горбачев поощряет демократию и хочет, чтобы нового главу церкви избрали по всем правилам — голосованием Поместного собора, большого съезда православных священнослужителей со всего мира. Сотрудники КГБ в шоке, они считают, что государство не имеет права терять влияние на такую мощную организацию, как РПЦ. Поэтому спецслужбы начинают собственную игру.
Речь при этом не про верховное руководство зловещих органов. КГБ в этот момент тоже в кризисе, его председатель Владимир Крючков с ужасом осознает, что теряет контроль над ситуацией в стране. Так что ему и другим начальникам в комитете совсем не до церковных проблем. А выборами патриарха занимаются чиновники среднего звена — на свой страх и риск и в соответствии с собственными представлениями о том, что выгодно империи и их организации.
Сразу после смерти Пимена собирается Священный синод — своего рода церковное Политбюро. Большинство его членов — агенты КГБ, поэтому он контролируем. Местоблюстителем патриаршего престола синод выбирает киевского митрополита Филарета (Денисенко) — он очень тесно связан и с органами, и с партией. Он фаворит власти. Теперь слово за Поместным собором.
Эта процедура очень напоминает процесс утверждения главы СССР — генерального секретаря. После смерти предыдущего лидера Политбюро выбирает главу похоронной комиссии — тоже как бы местоблюстителя престола, а потом большое собрание центрального комитета партии послушно утверждает его же генсеком. В КГБ поначалу полагают, что и с Филаретом дело сделано. Но потом осознают, что огромный Поместный собор неконтролируем. Партийная верхушка и руководство КГБ самоустранились, церковные иерархи понимают, что впервые в жизни могут проголосовать как хотят. Кроме того, среди членов собора есть несколько иностранцев, ими КГБ манипулировать тем более не может.
7 июня 1990 года, открывая Поместный собор, блюститель престола митрополит Филарет произносит речь о том, насколько важно сохранять единство церкви, и — во избежание ненужного раскола — предлагает не выбирать нового патриарха тайным голосованием, а бросить жребий — он ссылается на прецедент 1917 года. Он надеется, что КГБ поможет организовать жребий так, чтобы обеспечить его победу. Однако священнослужители против и настаивают на голосовании. Баллотируются трое. Помимо местоблюстителя, Киевского митрополита Филарета Денисенко, — еще один украинец, митрополит Ростовский Владимир Сабодан, а еще митрополит Ленинградский Алексий Ридигер. Он самый несоветский кандидат: родился в Эстонии еще до того, как эта страна была присоединена к СССР в результате сговора Сталина и Гитлера в 1939 году. Он живой символ желания церкви выйти из подчинения КГБ и партии. Кандидат от власти Филарет выбывает в первом же туре, во втором побеждает Алексий.
Это важнейший момент в истории Русской православной церкви — она обретает независимость от КГБ, правда, ненадолго.
2 октября 1990 года на главную площадь Киева — она тогда еще называется площадь Октябрьской Революции, а не майдан Незалежности — выходят около сотни студентов, в основном из киевских и львовских вузов. Они садятся прямо на гранитные плиты. Лидер студентов киевлянин Олесь Доний ожидает, что всех протестующих сразу же арестуют, и тогда по плану еще одна группа выйдет во второй день, а следующая — в третий, дальше они переполнят киевские камеры предварительного заключения и привлекут к себе внимание других студентов — и тогда те начнут всеобщую забастовку.
Вокруг площади намного больше сотрудников милиции и милицейских автобусов, чем студентов. У протестующих с собой палатки, которые они собираются разместить прямо на площади. Милиционеры говорят им: «Только попробуйте, едва поставите первую палатку, мы вас сразу заберем». А пока почему-то лишь наблюдают.
Дело в том, что в это же самое время проходит заседание горсовета — недавно избранного киевского парламента, в котором у демократов перевес ровно в один голос. И горсовет вдруг принимает решение, что акции протеста на трех основных площадях Киева, включая площадь Октябрьской Революции, возможны без предварительного согласования. Так митинг студентов к вечеру вдруг оказывается разрешенным. И ровно в 20:00 буквально за две минуты студенты разбивают палаточный лагерь и объявляют голодовку.
Эту акцию придумал Олесь Доний, в тот момент пятикурсник истфака Киевского университета. Он рассказывает, что рос в исключительно русскоязычной семье и не умел говорить по-украински: «Восприятие себя украинцем и готовность бороться за независимость пришла не от политического национализма, а от семейного культа справедливости». Еще в девятом классе школы он принял решение, что будет отстаивать несправедливо ущемляемый украинский язык и специально поступит в университет, чтобы найти там «украинское подполье». Тогда же он предупреждает свою мать, что в какой-то момент к ним домой могут прийти с обыском.
В университете ему долго не удается обнаружить следы какого-то «подполья» — преподавание ведется только по-русски и не видно никаких недовольных отсутствием украинского языка. Тогда Доний начинает высказывать свою позицию публично. Университетская газета сразу клеймит его как вредителя и врага советского строя — и он получает известность. Другие студенты, сочувствующие идее независимости Украины, по одному подходят к нему и рассекречивают себя. Ректорат пытается отчислить Дония, но профессора сопротивляются: никто не хочет ставить ему двойки, а без этого выгнать студента невозможно.
Вскоре Доний узнает, что сильная студенческая организация уже существует во Львове, и начинает придумывать с ними совместные акции протеста. Они договариваются о дате выступления, но больше не общаются, не обсуждают ни тактику, ни место действия, чтобы КГБ не подслушал и не смог помешать.
Студенты-подпольщики общаются и со старым поколением диссидентов, но у них, конечно, совершенно разные цели: «Они не ждали, что они победят, они собирались идти на Голгофу и там умереть, чтобы стать легендой для следующих поколений. А у нас была задача победить. Мы не думали, что это будет быстро, я еще в школе готовил себя к тюрьмам и лагерям. Я не думал, что мы добьемся независимости за четыре года, думал, это займет 20–30 лет», — рассказывает Доний.
Придумывая будущий протест, Доний ориентируется на исторические примеры: как немцы добивались сноса Берлинской стены, как китайские студенты выступали на площади Тяньаньмэнь, как протестовали студенты в Париже в 1968-м. А еще он вспоминает слова своего деда, который оканчивал Академию Генштаба СССР: «В общественных акциях точно такая же схема, как в военных операциях: анализ сил противника, осознание своих ресурсов, концентрация своих ресурсов там, где у противника самое слабое место».
Львовские студенты приезжают в Киев в неведении, каков план акции, — они думают, что протест будет проходить около здания Верховной Рады. Но Доний выбирает площадь Октябрьской Революции. Кроме того, разнятся требования участников. Львовяне выдвигают два условия: украинцы не будут служить в армии СССР за пределами Украины, а правительство уйдет в отставку. У Дония и киевских студентов другие лозунги: перевыборы Верховной Рады и национализация имущества КПСС. И только третий как-то завуалированно связан с независимостью: отказ от подписания нового союзного договора, который готовит президент СССР Михаил Горбачев.
«Мы понимали, что идея независимости на тот момент была непопулярна, поэтому надо было делать ставку на постепенное просвещение, — рассказывает Доний. — Все наше движение освобождения конца 1980-х — начала 1990-х не было ксенофобским, что очень важно, оно не имело ненависти, иначе бы оно не достигло успехов».
Студенты, разбившие палатки и объявившие голодовку на главной площади украинской столицы, выдвигают все пять требований (два от Львова, три от Киева), так как нет времени обсуждать и согласовывать, что важнее.
На третий день голодовки на площадь приходит председатель Верховной Рады Леонид Кравчук — вести переговоры. «Кравчук тогда повторял Горбачева. Горбачев ходил в народ, поэтому Кравчук пришел на площадь».
Кравчук общается со студентами и уезжает, полагая, что его миссия на этом окончена. Но никакие требования голодающих не удовлетворены. На заседании Верховной Рады один из депутатов говорит, что состояние здоровья голодающих ухудшается, — зал реагирует смехом. Тогда депутат и писатель Олесь Гончар идет на площадь, чтобы поддержать студентов, и объявляет, что выходит из КПСС: «Они с таким бесконечно жестоким, глумливым смехом встречают трагедию собственного народа, страдания детей Украины, что я не хочу иметь ничего общего с ними». Начинается массовый исход из партии.
Тем не менее голодовка затягивается — через неделю многие студенты на площади уже теряют боевой дух. И тогда Доний решает переходить к более активным действиям: 12 октября, на десятый день протеста, студенты останавливают движение на главной улице Киева. «Чтобы перекрыть Крещатик, нужно всего десять человек и пять раскладушек, — рассказывает Доний. — Машина всегда поедет на человека, но ни один водитель не поедет на металлическую преграду, потому что боится, что будет поцарапан его любимый бампер. А несколько раскладушек вынести очень просто, то есть улица перекрывается за две минуты».
Именно с этого момента о протестующих говорит весь Киев. К забастовке студентов присоединяются учащиеся техникумов и школ. 15 октября студенты окружают парламент, а вечером того же дня захватывают здание Киевского университета — над ним впервые поднимают желто-голубой флаг (тогда еще это флаг «буржуазных националистов»). Вечером Дония и других лидеров студенческого протеста приглашают на телевидение.
В тот же день становится известно, что президент СССР Михаил Горбачев награжден Нобелевской премией мира. Впрочем, никакого влияния на события в Киеве Москва не оказывает — Кравчук утверждает, что за все время студенческого выступления ни разу не обсуждал его с центром.