Размышления и предложения
Наверное, ничего принципиально нового в том, что я собираюсь здесь сказать, вы не найдете, поскольку война известна с древности. Я, если уж на то пошло, тоже древний человек, так как изучал военное дело и использовал полученные знания на практике в течение сорока с лишним лет. Так что, возможно, все, что кажется мне осенившими меня свежими мыслями, на деле не больше чем всплывающие в подсознании воспоминания — что—то подслушанное и подсмотренное то тут, то там на протяжении моей долгой жизни.
Один солдат — это вся армия, поскольку ни одна армия не может быть лучше, чем ее солдат. Но солдат также и гражданин. На самом деле высшая обязанность и высшая привилегия гражданина — взяв оружие, защищать свою страну. Таким образом, быть солдатом — быть хорошим солдатом — почетно. По моему глубокому убеждению, любой, кого устраивает роль середнячка, недостоин называться американцем, да и вообще человеком. Чтобы стать хорошим солдатом, человеку необходима дисциплина, самоуважение, гордость за свою часть и свою страну, высокое чувство долга перед товарищами и ответственности перед командирами, а также основанная на собственных знаниях и умении уверенность в своих силах.
Дисциплина — это то, о чем всегда много говорили и о чем всегда будут много говорить, однако мало кто, как в Америке, так и за ее пределами, осознает, что такое дисциплина, и еще меньше людей понимает, почему она так необходима.
Когда парень идет в армию, он оставляет свой дом, причем часто делает это впервые в жизни. Вместе с домом он оставляет за спиной привычные табу, явившиеся результатом воспитания, привычки уважительно относиться к мнению родителей и друзей. Между тем именно эти табу, присутствия которых в привычных условиях сам он не замечал, в значительной мере и управляли его поступками — регулировали его жизнь. Когда он оказывается в части, где корректирующее влияние дисциплины не на должной высоте, парень легко может расслабиться, позволить себе некоторые вольности и поблажки, стать неопрятным, вялым и неготовым к выполнению своего долга. Воинская дисциплина как раз и призвана заменить домашние табу.
Нежелание подчиняться заложено в природе человека. Дисциплина преодолевает этот барьер, создавая привычку подчиняться, а неослабный контроль выводит привычку на подсознательный уровень. Где была бы, скажем, футбольная команда, во что превратилась бы она, не выработай ее члены привычку реагировать на сигналы на подсознательном уровне? Во время матча думать некогда, потому что та секунда или доля секунды, которая уйдет на обдумывание, позволит противнику перехватить инициативу.
На футбольном поле нерасторопную команду ждет поражение, в бою же промедление может стоить жизни. Находясь в здравом уме, любой человек испытывает страх в бою, однако выучка дает ему уверенность в себе, а уверенность порождает храбрость, но не безрассудство. Храбрость же в сочетании с присущим человеку мужеством приносят победу. Ростки уважения к себе коренятся в дисциплине. В армии говорят: «На что неряхе медаль?» — и они правы. Гордость же, в свою очередь, произрастает из уважения к себе и из осознания того, что теперь парень — американский солдат. Чувство долга и ответственности перед товарищами и командирами происходит из осознания того, что ответственность и долг обоюдны, что невзгоды войны равно тяжелы для всех. Уверенность в собственных силах — величайшая воинская добродетель; произрастает она из мастерства — умения владеть своим оружием и из всех перечисленных выше навыков.
Мне представляется неразумным, более того, кажется трагической ошибкой тот факт, что в попытках покончить с войнами люди стараются принизить, обесценить героические качества солдата. Они не понимают, что сказанное поэтом: «Ядра хорошо летают лишь от доброго пороха» — справедливо не только в военном отношении. Осознание того, что он — «добрый порох», может помочь парню, когда вокруг него начнут свистеть пули и рваться снаряды. Еще больше пользы могут принести солдату женщины Америки, если начнут восхищаться им; также и газеты в городах, где родился тот или иной боец, если в них станут публиковаться сведения о том, как он отличился во время битвы, в то время как глупая бессмысленная секретность делает такие сведения совершенно недоступными. Может быть, когда домой вернутся солдаты этой войны, ситуация изменится в лучшую сторону.
В одном из стихотворений Киплинга говорится:
Когда рекрут зеленый шагает на восток,
Он словно бы ребенок и пьет он будто впрок.
Все увидать стремится — недолог век его.
Солдатом станет он — им будет все равно…[255]
Наши солдаты впрок не пьют. На самом деле, то, как мало пьют в армии, — поразительно. Вместе с тем многие, и довольно часто, ведут себя как дети. Далее я привожу проверенные на практике советы.
Если есть возможность, не рой окоп под деревом, поскольку пролетающий над головой снаряд может угодить в него и сдетонировать, в результате чего осколки посыплются тебе на голову, и никакая траншея, никакой окоп, как бы глубок он ни был, не спасет тебя. В общем, можешь быть уверен в том, что добавишь работы парням из похоронной службы.
Окопы для артиллерийского расчета надлежит рыть как можно ближе к орудию, поскольку так солдат сможет быстрее добраться до орудия и к тому же избежит опасности быть подстреленным во время длительной перебежки. И, наконец, орудие, которое молчит, когда должно стрелять, поддерживая своим огнем наступающую пехоту — своих братьев по оружию, — бесполезная и никому не нужная железяка.
Пресловутое «копай или тебя закопают» звучит слишком часто и еще чаще понимается неправильно. Сидя в окопе, войны не выиграть. Единственный момент, когда солдату нужно окапываться, это — когда он вышел на исходную позицию. Может быть, еще в том случае, когда на бивуаке существует опасность подвергнуться авианалету или же когда часть дислоцирована в зоне, простреливаемой артиллерией противника. Хотя лично я противник рытья траншей даже и в такой ситуации, поскольку в данном случае шансы погибнуть у того, кто спит на земле, и у того, кто сидит в окопе, практически одинаковы, в то время как тот, кто роет множество земляных нор, лишь утомляет себя. Кроме того, рытье окопов плохо отражается на боевом духе, поскольку увеличивает у солдата страх перед неприятелем, который зачастую сам боится его куда сильнее.
«Ложись!» — вот еще одна команда, отдавая которую командиры немало потрудились для увеличения потерь среди личного состава своих частей. Во время этой последней войны с немцами нередко так случалось (и еще будет случаться, когда нам придется помериться силами с другими армиями), что противник, зная нашу любовь к залеганию, только и ждал, когда наши парни придут в ту или иную заранее пристрелянную им зону. Дождавшись их, неприятель открывал шквальный пулеметный огонь, причем он мог строчить куда угодно — хоть вверх, просто в воздух, куда вздумается. Ему и целиться никуда не надо, поскольку он знает, что наши солдаты залягут, покорно ожидая, когда по ним начнут молотить из пушек и минометов. Как правило, долго ждать не приходится.
Солдату необходимо залегать на землю лишь тогда, когда по нему ведут огонь с близкого расстояния (менее трехсот метров) из стрелкового оружия. Но и в этом случае команда «Ложись!» не должна означать, что бойцу следует именно лежать, уткнувшись носом в грязь. Нет, ему необходимо вести ответный огонь по неприятелю или хотя бы в направлении неприятеля, поскольку еще Фаррагут[256] во время Гражданской войны говаривал: «Самая лучшая броня и самая лучшая тактика обороны — быстрый и прицельный огонь». Грустно вспоминать, сколь часто получали мы сообщения о том, что такое—то подразделение пришито к земле ураганным огнем противника, а потом, что оно отступает.
Если уж солдаты попали под заградительный огонь врага, то единственный для них способ уцелеть — бежать не назад, а вперед, поскольку неприятель практически всегда расширяет зону обстрела не в свою сторону, а в сторону противника, то есть в нашу сторону.
В те времена, когда главным стрелковым оружием служили винтовки, возможно, было правильно и даже необходимо атаковать, двигаясь перебежками, чтобы выстраивать цепь для залповой стрельбы. В наше время, когда главным оружием на поле боя у наступающих и обороняющихся стали пулеметы, автоматы, штурмовые винтовки и минометы, а также артиллерия и, что самое главное, шрапнельные снаряды с неконтактным взрывателем, преимущество старого способа атаки теряется, поскольку, когда воинская часть залегает после перебежки, она все равно остается уязвимой для минометов и взрывающихся в воздухе снарядов. Когда солдат оказывается на расстоянии около трехсот метров от врага, его собственное легкое стрелковое оружие, равных которому в мире нет и, наверное, никогда не будет, поможет ему подавить любой огонь из любого неприятельского легкого стрелкового оружия, так что нет смысла в ведении атаки перебежками. Я знаю, что говорю, поскольку во многих случаях и на войне и на маневрах я наблюдал наступающих перебежками, когда те использовали для прикрытия рельеф местности и, будь у них лимузины, пошли бы в атаку на них совершенно спокойно и безо всякого для себя вреда.
Правильный способ наступать, особенно для солдат, вооруженных таким превосходным оружием, каким является винтовка М–1,[257] — стрелять на бегу. Можно вести огонь, прижимая приклад к плечу, однако также довольно эффективен способ стрельбы, когда приклад находится между подмышкой и поясом. Нажимать на курок нужно через каждые два—три шага. Пение пуль, свист рикошета, поднятые над землей фонтанчики пыли и облетающие с деревьев ветки действуют на противника устрашающе, так что его собственный огонь из стрелкового оружия становится неэффективным.
Тем временем наши части во втором эшелоне, ведя навесной огонь под прямым углом, могут заняться подавлением вражеских минометов и артиллерии. Как я уже заявлял, даже если минометы и артиллерия врага еще говорят, ничего глупее, чем останавливаться под таким огнем, не придумаешь. Надо шагать вперед. Если солдат стреляет, это придает ему уверенности в собственных силах, поскольку он занят полезным делом, а не сидит, словно резиновая утка в детской ванночке, представляя собой неподвижную мишень для любого, кто даст себе труд получше прицелиться.
Любое оружие пригодно для ведения огня на ходу. Вполне годится легкий пулемет — тут один солдат может нести ленту, а другой сам пулемет. Естественно, отлично подходит для стрельбы с ходу автоматическая винтовка Браунинга,[258] ну и, вне всякого сомнения, как я уже отмечал ранее, М–1. Вполне можно вести огонь из 60–мм миномета, перенося его с места на место по частям. А вот 81–мм лучше пользоваться как средством поддержки, ведя огонь с одной позиции.
Полагаю, если уж мы говорим: «Огонь — король битвы», то должны пойти дальше и сказать всю правду. Битвы выигрывает не только тот, кто стреляет больше, а тот, кто стреляет передвигаясь. Для чего нужен маневр? А для того, чтобы вести огонь с наиболее удобных позиций для себя и наиболее неудобных для неприятеля, то есть с тыла и с фланга.
Каждый солдат должен знать, что потери в сражениях становятся результатом двух факторов: во—первых, эффективного огня неприятеля и, во—вторых, времени, в течение которого солдат находится под огнем. Снизить уровень эффективности вражеского огня можно, ведя ответную стрельбу или же атакуя ночью. Продолжительность пребывавания под вражеским огнем целиком и полностью зависит от скорости передвижения солдата.
Если считать храбрецом того, кто не ведает страха, то, скажу вам — я никогда не видел храбреца, поскольку все люди испытывают страх, и чем больше у человека мозгов, тем больше страха. Храбрый человек тот, кто заставляет себя идти вперед, несмотря на то, что ему страшно. Дисциплина, гордость, самоуважение, уверенность в своих силах и любовь к славе — вот качества, которые делают человека храбрецом вопреки страху.
Самое сильное средство от так называемой «усталости от войны» — смех. Если солдаты поймут, что большая часть тех, кто якобы страдает от подобных психических травм, в действительности ищет пути уклониться от выполнения своего долга, многим такой способ обезопасить собственную жизнь покажется непривлекательным. Любой, кто говорит, что он устал от войны, забывает о долге и ищет способа избежать опасности, переложив свою долю солдатского бремени на плечи товарищей, в сердцах которых живет больше отваги. Если солдаты начнут смеяться над теми, кто страдает «усталостью от войны», они предотвратят распространение «недуга» и также спасут ставшего жертвой этой болезни товарища, поскольку потом, уже в мирной жизни, он станет мучиться от угрызений совести за собственное малодушие.
Солдат обязан следить за собой, особенно в сырую и холодную погоду. В первую очередь это относится к распространению так называемой траншейной стопы, что, при должном внимании к данному вопросу со стороны командного состава, может быть легко предотвращено, если солдаты дадут себе труд разминать ноги и надевать сухие носки. Конечно, солдат не может заказать себе сухие носки, однако уж если они поступают в часть, он просто обязан этим пользоваться.
То же касается и венерических заболеваний. Солдаты не должны вступать в контакты без применения защитных средств, предписываемых для таких случаев. Если же они пренебрегают осторожностью, то тем самым подводят своих товарищей, поскольку тем приходится выполнять часть обязанностей заболевших.
Не следует разделять силы. Вместе с тем, если такое разделение необходимо, нужно позаботиться о том, чтобы члены действующей отдельно группы могли оказать друг другу поддержку. Что означает — отделившаяся от отряда группа должна состоять по меньшей мере из трех человек. Отряд должен обладать самодостаточной огневой мощью, что равно необходимо как для базовой группы, так и для части, выполняющей обходной маневр. Такая организация должна стать правилом для атакующего подразделения. При этом, однако, командир его не должен слишком долго размышлять, как и когда лучше обойти неприятеля, а атаковать немедленно, дабы не потерять времени и не понести неоправданных потерь, которых можно избежать в случае стремительного натиска.
В операциях мелкого масштаба, точно так же как и в крупномасштабных, главное слагаемое успеха — скорость. Если разница между двумя возможными вариантами так невелика, что отнимает время на размышления — время это явно тратится не с пользой. Помните, что жизнь пехотного подразделения зависит от его собственного огневого напора. Иными словами, оно должно стрелять.
Если в части наличествуют как 60–мм, так и 81–мм минометы, использовать их нужно следующим образом. 60–мм минометы во время наступления должны бить по первым линиям обороны противника, 81–мм — наносить удары глубже, чтобы вывести из строя средства огневой поддержки, в том числе орудия неприятеля.
Лучший способ для пехоты преодолевать лес в дневное время — следовать через него в боевой шеренге. Если возможно, по ориентиру или же по компасному пеленгу. Интервалы в боевой шеренге необходимо уменьшить и идти прямо через лес, ведя стрельбу на ходу. Поступив подобным образом, вы будете удивлены тем, сколь слабым окажется сопротивление, поскольку, если враг попробует вести ответный огонь, его уступающие нашим винтовки не будут эффективны из—за деревьев, тогда как пули из наших, которым деревья не преграда, найдут неприятеля.
Если случится воевать в европейских лесах, где через каждый километр тянутся просеки, ни в коем случае не пользуйтесь ими как дорогами, напротив, старайтесь как можно быстрее преодолеть их и будьте предельно внимательны и осторожны, поскольку просеки обычно простреливаются пулеметным огнем противника.
Ночной бои в лесу.
Совершенно нет необходимости атаковать ночью в лесу, поскольку лес и в дневное время дает надежное укрытие, которое темнота предоставляет в поле. Это первое, а второе, передвигаться через лес ночью можно лишь колоннами и по дорогам.
Вопрос о том, танки или пехота должны первыми идти в атаку, в каждом конкретном случае определяется характером рельефа местности и упорством, с каким противник оказывает сопротивление. Если впереди поле и танки способны двигаться по нему быстро, даже опасность возрастания потерь из—за наличия мин не должна останавливать их — им возглавлять наступление. Если же местность лесистая или в тех случаях, когда позиции неприятеля хорошо укреплены, а также есть риск того, что разведка могла не заметить замаскированных противотанковых орудий — карты в руки пехоте. Танкам же при таком раскладе сил отводится вспомогательная роль, они должны идти следом за пехотой и поддерживать ее огнем своих орудий. Однако некоторое количество танков может действовать бок о бок с пехотой. Эти машины могут понадобиться для подавления вражеских огневых точек, которые не успеют уничтожить передовые танки колонны.
Лучше всего подавлять долговременные огневые точки силами специально созданных групп. Предпочтительно, чтобы в состав такого соединения входили два бойца с автоматическими винтовками Браунинга, один с базукой, один с ручным пулеметом, плюс к тому от двух до четырех автоматчиков и двое бойцов с подрывным зарядом в сумке. Трех килограммов тротила вполне достаточно. Прежде чем приступить к подавлению дота, надлежит произвести разведку с целью выяснения возможности оказания расчетами дотов взаимной поддержки. Подобные точки необходимо атаковать одновременно. Самая эффективная тактика — начинать наступление в ночное время, таким образом, с рассветом штурмовые отряды будут находиться вблизи дотов, которые они должны уничтожить. Они должны действовать так. Часть группы открывает шквальный огонь по амбразуре дота, в то время как другая — два подрывника, прикрывающие их автоматчики и пулеметчик — подкладывает взрывчатку под дверь с задней стороны укрепления, поджигает фитиль и прячется за углами строения. Сразу же после взрыва автоматчики бросают внутрь фанаты, предпочтительно фосфорные. Уцелевшие члены расчета вражеского дота уничтожаются или берутся в плен в зависимости от их готовности сдаться.
Если обстоятельства не позволяют провести операцию по подавлению долговременной огневой точки ночью, описанный выше метод может быть применен во время артиллерийской подготовки днем, однако такое решение, несомненно, повлечет за собой большие потери.
Еще один способ подавления дотов — использование самоходных орудий калибра 155 мм там, где условия позволяют им быстро приблизиться и открыть огонь с короткой дистанции. Как правило, такая стрельба всегда дает удовлетворительные результаты.
Проблемы, встающие перед атакующими частями в ходе уличных боев, во многом сходны с теми, которые возникают при штурме дотов. Хороший эффект дает использование групп, подобных тем, какие формируются для подавления дотов. Однако такие группы следует усиливать, придавая им дополнительное число автоматчиков. Задача последних, заняв позиции по обеим сторонам улицы, вести огонь по врагу в окнах верхних этажей строений напротив. Если засевшие в доме солдаты противника оказывают сопротивление, на стрельбу из окон нужно отвечать еще более интенсивной стрельбой, пока под прикрытием автоматного огня расчет базуки не выпустит один или два снаряда в угол здания, чтобы пробить дыру на высоте около метра над землей. Через пробитую брешь в нижний ярус дома или его подвал забрасываются фосфорные или противотанковые гранаты. Взорвавшись, они вызывают панику среди защитников объекта, облегчая задачу по их обезвреживанию. Таким образом, методы совпадают во многом, за исключением взрывчатки, которая в таких случаях не нужна.
Главное во время уличных боев — избегать спешки. Одна из таких описанных выше групп способна вполне очистить от неприятеля городской квартал за двенадцать часов. Если ситуация допускает использование танков, то их орудия должны заменить базуки. Естественно, люки танкистам надлежит закрывать, чтобы избежать поражения от гранат, которые будут бросать защитники с верхних этажей. Дабы уменьшить риск для экипажей танков, прикрытие машин должны осуществлять автоматчики. В городах крайне эффективно использование самоходных орудий калибра 155 мм против обороняющихся в зданиях современной постройки. Если сделать умелый выстрел снарядом замедленного действия под тупым углом, есть шанс за один раз прошить все дома городского квартала.
Там, где возможно, перед началом боевых действий разделяйте подразделения на базовое и маневрирующее; при этом последнее должно превосходить по численности первое и начинать атаку с другого фланга, а желательно бить в тыл противнику, но на одной оси с базовым. Как только атака с фланга, а лучше с тыла развернется и противник отреагирует на нее, базовое подразделение должно немедленно ударить в лоб, навстречу наступающим с тыла товарищам. Таким образом, враг окажется между молотом и наковальней.
При форсировании рек или высадке десанта на берег с воды очень важно помнить, что суда, в которых находится личный состав одной роты и даже взвода, не смогут достигнуть суши в одном и том же месте. Таким образом, экипаж каждой лодки (катера или плота) должен организовываться по командному принципу и иметь возможность в случае надобности разделиться на две части — основную и маневрирующую. Экипаж лодки (катера или плота) должен подготовиться и потренироваться заранее, а также с ним надлежит провести весь необходимый инструктаж относительно особенностей рельефа той местности, в условиях которой предстоит совершать прорыв. Переправу надлежит осуществлять на достаточном удалении от средств коммуникаций, будь то автомобильные или железные дороги, чтобы охраняющие их силы противника не могли вести огонь по десанту. Ни одно подразделение не может считать себя закрепившимся на береговом плацдарме до тех пор, пока оно не займет ключевые позиции на линии, удаленной от берега по меньшей мере на расстояние семьсот метров.
Если высадка происходит в ночное время, десант должен принять все меры для обеспечения за собой такой позиции до наступления рассвета.
Во время боев в гористой или холмистой местности взводы волей—неволей оказываются разделенными между собой. Самым разумным для групп поддержки и резерва атакующего взвода будет занять возвышенность. Оказавшись же на горном хребте, не спускайтесь вниз.
Никогда не атакуйте в низине, если только вам не принадлежат высоты по обеим ее сторонам. В каждой долине всегда есть свои характерные рельефные особенности, создающие препятствия для продвижения наступающих войск, из—за которых они попадают под огонь тех, кто занимает высоты.
На открытой местности, где есть группы отдельно растущих деревьев, избегайте таких островков, поскольку они обязательно будут пристреляны артиллерией противника, а кроме того, сосредоточившиеся в них солдаты послужат удобной мишенью для его авиации. На подобной местности лучше всего рассеяться в открытых полях. Можно использовать лесок или рощицу для введения в заблуждение неприятеля и отвлечения огня его пулеметов и артиллерии, поместив на опушке закамуфлированные объекты, похожие на танки или орудия, но ни в коем случае нельзя дислоцировать там живую силу и технику.
По той же самой причине никогда не устраивайте своего командного пункта в единственном здании на холме. К сожалению, подобные промахи встречаются нередко. Мне доводилось также сталкиваться со случаями размещения командных пунктов около какого—нибудь приметного объекта, отмеченного на карте или видного с расстояния в несколько километров. Мой добрый совет, никогда не поступайте подобным образом.
Крупные радиостанции не должны размещаться в непосредственной близости от командного пункта или друг от друга. Их нужно дислоцировать отдельно, очень тщательно маскировать, а связь с ними должна вестись по телефону. Иначе вражеская авиация, сумев засечь их, засечет сразу и командный пункт.
Ввиду сложившейся в нашей армии скверной традиции всегда вести из стрелкового оружия только прицельную стрельбу, мы склонны не открывать огня до тех пор, пока не увидим цели, а в бою они довольно редко открываются сразу. Когда та или иная группа солдат попадает под обстрел, это значит, что противник видит ее, следовательно, и наши люди должны видеть его, однако на практике они далеко не всегда видят тех, кто стреляет по ним. Столкнувшись с подобной ситуацией, солдатам надлежит открывать огонь по тому участку территории противника, откуда ведется обстрел, поскольку там, по всей видимости, существует скопление сил противника.
Мне известны случаи, когда применение такой методики приводило не просто к снижению плотности вражеского огня, но и к полному прекращению обстрела. Всегда помните, что беречь патроны очень важно, но беречь жизни людей еще важнее. Должно пройти по крайней мере восемнадцать лет, чтобы парень мог взять в руки винтовку, а саму ее и патроны к ней можно изготовить за несколько часов.
Солдат, сдающийся врагу с оружием в руках, не только забывает о собственном долге по отношению к своей стране, но и очень дешево себя продает, потому что жизнь в лагере военнопленных не сахар. Кроме того, пленный может стать жертвой бомбардировок своей авиации или артобстрела.
Если же выражает желание сдаться противник, велите ему приблизиться с поднятыми руками. Ни в коем случае не идите ему навстречу и не прекращайте стрелять, пока он не поднимет рук. После того как враг сдался в плен, с ним надлежит обращаться так, как предписывают правила ведения военных действий.
Во время форсирования рек движение через все мосты должно осуществляться в одну сторону — в сторону неприятеля, по крайней мере, до тех пор, пока ситуация не прояснится. До этого момента раненых и следующие порожняком средства связи надлежит переправлять на наш берег на паромах и плотах.
Когда наводится наплавной мост через быструю реку, следует пустить якорный трос как можно выше над водой — самое меньшее, в трех метрах от поверхности. Данная мера не позволит понтонам погружаться под воду.
Не стройте барьеров из колючей проволоки, если занимаете оборонительные позиции, и не ставьте мин, кроме мин—ловушек, рассчитанных на мародеров. Минирование и огораживание позиций колючей проволокой ведет к снижению боевого духа солдат. Между тем мины и проволока могут превосходно послужить для введения неприятеля в заблуждение. Например, мы можем повесить легко снимающуюся «колючку» и выложить муляжами мин поле, на котором планируем вести наступление, оставив другие части фронта открытыми. Когда придет время атаковать, ложные мины нам не помешают, а колючку быстро снимут те, кто ее устанавливал.
Если подразделение, скажем, по численности такое как дивизия, не может добиться успеха в течение четырех часов, командир должен лично изучить ситуацию на месте, так как возможно, следует сменить акцент атаки, поскольку четыре часа — как раз тот период времени, за который дивизия должна была бы добиться вполне осязаемых успехов. Это не означает, что командиру следует пасовать и отменять наступление ввиду неочевидности успеха, просто четырех часов достаточно, чтобы понять, следует ли усиливать натиск на данном направлении или, напротив, снизив его, выбрать новую точку приложения сил.
Не пытайтесь захватить врага врасплох, атакуя его в лоб в ночное время или днем. Если он находился перед вами в течение нескольких дней или более и успел как следует окопаться и пристрелять местность, он сметет ваши части огнем. Поэтому прежде чем устремиться в бой, необходимо провести артиллерийскую подготовку и нанести удары с воздуха. В данном случае я не веду речи о ситуации с дотами. Если противник занимает доты, но окопы позади них пусты, тогда можно наступать ночью, но при этом помнить, что войска должны оказаться в непосредственной близости от вражеских дотов до рассвета. Если же неприятель занимает и окопы позади дотов, тогда его необходимо отутюжить бомбами и тяжелыми снарядами, чтобы он бросился искать убежища в бункерах, ибо в них он будет представлять меньшую опасность, чем оставаясь снаружи.
Во время наступления отдавайте предпочтение телефонной связи и старайтесь, чтобы ею немедленно обеспечивались наступающие части по мере своего продвижения вперед. Хотя теоретически рация вещь очень полезная, она не так надежна, как телефон, и должна считаться вторым после него средством связи. Как—то был случай, когда танки наши так быстро пошли вперед, что в погоне за ними связисты со своими катушками покрыли расстояние в двадцать семь километров.
Никогда не атакуйте там, где противник вас ожидает. Гораздо разумнее наступать на более сложной с точки зрения рельефа местности и на участках, где плотность вражеской обороны выше, но где вас не ждут, чем на том, который легче, но где вам приготовлена соответствующая встреча. Данное замечание относится к подразделениям по численности до дивизии включительно, в отношении корпусов и более крупных соединений возможны исключения ввиду масштабов и многообразия стоящих перед такими частями задач. Поскольку командиры корпусов и командующие армиями должны помнить о необходимости налаживать снабжение частей всем необходимым, им неминуемо придется захватывать автомобильные и железные дороги, которые почти наверняка будут охраняться. Смысл в том, что дивизия может захватить подобные объекты, подобравшись к ним по сложной местности, а не прикатив по железной дороге или по шоссе.
Ухватывать противника за нос через ведение огня и бить его по затылку за счет быстроты передвижения и теперь все так же важно, как и тогда, когда я писал об этом лет этак двадцать назад. В этот раз с самого начала войны эта тактика тоже ни разу не подводила. Любая операция в конечном счете сводится к тому, что вы идете по дороге (или по нескольким дорогам) до тех пор, пока не повстречаетесь с неприятелем. Когда вы сошлись, оставьте примерно треть своих сил для ведения огня по врагу, отрядив остальную часть для охвата неприятеля с фланга и нанесения удара в его тыл. Первой на врага должна ударить именно эта выполняющая маневр команда. Сигнал к началу атаки по фронту может быть дан только тогда, когда противник уже должным образом отреагировал на ваши действия у себя в тылу и вступил в бой с действующим там подразделением. С этого момента наступление должно развиваться самыми быстрыми темпами.
Поскольку зачастую плотный огонь поддерживающей танковую атаку артиллерии не позволяет расчетам противотанковых орудий противника занять свои места и приступить к стрельбе, в таких случаях эффективно применение как обычных, так и снарядов с неконтактными взрывателями. Танки могут наступать в полной для себя безопасности под огнем рвущихся в воздухе снарядов как 105–мм, так и 155–мм орудий. Использование снарядов с дистанционными взрывателями против укрывшейся в лесу живой силы противника — напрасная трата боеприпасов, поскольку лес служит щитом или фильтром, словно бы поглощающим осколки снарядов, взрывающихся в воздухе над верхушками самых высоких деревьев.
Обстреливая лес, нужно использовать снаряды, снабженные запалами с незначительным замедлением, чтобы они взрывались, только угодив либо в очень толстую ветку, либо в ствол дерева.
Для достижения наибольшего тактического эффекта части, совершающие охваты, не должны слишком углубляться на территорию противника, равно как и растягивать фронт. Лучший результат получается, когда подразделения охватывают противника на уровне, где находится его артиллерия или немного глубже. Таким образом, они перерубают артерии систем связи и снабжения, наносят удар по артиллерии, находясь одновременно не слишком далеко от частей, атакующих противника спереди, чтобы иметь возможность в нужный момент соединиться с ними.
Не размещайте военных захоронений в таких местах, где их могут видеть новобранцы из поступающих на фронт пополнений. Подобные зрелища снижают боевой дух молодых солдат, хотя, несомненно, дают повод похоронной службе гордиться свой деятельностью.
Между двумя этими понятиями огромная пропасть. Спешка возникает тогда, когда накануне наступления должным образом не проведена рекогносцировка, когда нет четких договоренностей с артиллерией и соседними частями об оказании соответствующей поддержки, когда в нужное время не все люди находятся на своих местах. Если командир, у которого так поставлено дело, и вступит в сражение первым, то завершит его, будьте уверены, последним.
Скорость достигается, если накануне наступления проведена тщательная разведка, достигнуты четкие договоренности о поддержке авиации, артиллерии, согласованы действия всех тактических подразделений, если все люди находятся на своих местах, если план атаки продуман до мелочей, а время, на протяжении которого солдаты неизбежно должны находиться под огнем противника, сведен к минимуму. На уровне батальона расклад будет нагляднее, если привести такой пример: четыре часа тщательной подготовки, по всей вероятности, сведут продолжительность критического времени нахождения личного состава под огнем к получасу. Между тем, потратив на подготовку час, командир может столкнуться с ситуацией, когда противник пропустит его людей через многочасовую кровавую мясорубку.
Необходимо максимально использовать механизированные и танковые части, а также подразделения прикрытия в ходе проведения разведывательных операций. На войне разведка часто оборачивается разведкой боем, в общем, разведывательные части должны получать в качестве поддержки по меньшей мере взвод средних танков, на броне которых может передвигаться пехота.
Ни один солдат современной дивизии, где есть танки, бронемашины, артиллерийские тягачи и тягачи орудий противовоздушной обороны, не должен передвигаться пешком до того момента, когда придет пора идти в наступление. Хотя вид гроздьями облепляющих танковую броню солдат неминуемо вызвал бы приступ рвоты у Фридриха Прусского[259] и его офицеров, результатом подобного подхода становится максимум скорости передвижения и минимум утомления. Сигналом, означающим, что солдатам надлежит покинуть транспортные средства и построиться, может служить специальный флажок, поставленный в том месте, где нужно сделать остановку.
Заметки понемногу обо всем
Во время требующих быстрого передвижения операций более целесообразно пользоваться второстепенными дорогами, чем главными. Во—первых, второстепенные дороги всегда хуже охраняются, нежели главные, а во—вторых, неприятель не будет так старательно минировать их и взрывать, отступая. Но зато уж после того, как территория окажется под вашим контролем, необходимо быстро привести в порядок главные дороги, чтобы наладить по ним снабжение войск всем необходимым.
Сами по себе искусственно созданные препятствия, в том числе и подорванные участки дороги, бесполезны, если поблизости не устраиваются засады. Однако нет никакой необходимости укрепляться непосредственно на подобных объектах, чтобы защищать их, поскольку противнику будет удобно вести по ним артиллерийский огонь. Достаточно занять выгодную позицию в нескольких сотнях метров в стороне и держать такого рода точки под обстрелом. Подойдет любое оружие, можно использовать стрелковое, а можно и артиллерию.
Управленческая дисциплина — показатель боевой дисциплины. Любой командир, который не хочет или не может добиться дисциплины в управлении частями, будет не в состоянии добиться дисциплины и в бою. Опытный офицер может лишь по результатам короткой инспекции подразделения определить степень пригодности его командира.
Чем выше звание, тем выше занимаемый пост, а чем выше занимаемый пост, тем больше у офицера свободного времени. Таким образом, старший по званию должен ехать с визитом к младшему, а не вызывать его к себе. Исключением может служить необходимость собрать сразу нескольких командиров подразделений для координации планов совместных действий. В этом случае младшие по званию должны ехать в штаб к старшему.
В ночных маневрах, совершаемых в обратную направлению наступления сторону, таится серьезная угроза, даже если движение назад осуществляется в рамках плана наступления. Дело в том, что личный состав, которому не известны причины такого маневра, может впасть в излишнее волнение и обратиться в панику. Если нужно отвести подразделения с передовых позиций, необходимо проследить, чтобы все солдаты были проинформированы, какие цели преследуют командиры.
Госпитали должны развертываться открыто и стоять без маскировки, чтобы противник не имел повода принять их за другие объекты и нанести по ним удар. Их нельзя размещать поблизости от взлетно—посадочных полос и полевых складов боеприпасов.
Никогда не останавливайте продвижение на своей стороне моста, будь то мост через реку или через горную расщелину. И в том и в другом случае захватите плацдарм на противоположной стороне, даже если вы не собираетесь переправляться в этом месте, все равно своими действиями вы создадите противнику проблему.
Если в пехотной или танковой дивизии потери среди автоматчиков составляют до семидесяти процентов, такая дивизия нуждается в немедленной замене или же срочной присылке пополнений.
Всегда захватывайте все расположенные поблизости высоты и удерживайте их во что бы то ни стало.
Конвойные подразделения для транспортировки пленных и тому подобные отряды в бою должны продвигаться по возможности дальше вперед, поскольку разгоряченные битвой бойцы плохие сторожа сдавшимся в плен неприятельским солдатам. Любые попытки обирать военнопленных должны строжайшим образом пресекаться.
Когда в помещение, где содержатся военнопленные, входит офицер, все пленные должны вставать по стойке смирно.
Решение о том, говорить ли вам по рации или по телефону открытым текстом или пользоваться кодом, можно принять, руководствуясь следующими соображениями. Если время, разделяющее начало операции и момент, когда противник должен отреагировать на атаку, невелико, говорите открытым текстом, в других случаях пользуйтесь кодом. Я хочу сказать, что, если вы отдаете приказ штурмовой бригаде начать наступление в 10.00, а по опыту вы знаете, что раньше чем в 11.00 противник все равно не сможет принять мер по отражению атаки, говорите открытым текстом. То же самое и в отношении приказов более крупным частям.
Если вы получили донесение о том, что противник контратакует, выясните сначала, кто рапортует об этом — то есть какова численность подразделения, откуда поступило сообщение. Когда о приближении неприятельского подразделения доносит занимающая ту или иную позицию небольшая по численности часть, скажем отделение, такое выдвижение противника, скорее всего, вовсе не означает вражеской контратаки в масштабах дивизии или корпуса.
Нужно учить солдат передвигаться и сражаться в ночное время. Необходимость в наработке подобных навыков все возрастает, хотя это не означает, что надо непременно осуществлять ночные марш—броски, речь идет о другом — об уничтожении противника в темное время суток. Чтобы подготовить ночной штурм, необходимо проведение тщательной разведки, а также ограниченных наступательных действий днем. В дополнение к резерву, который обычно вводится в бой в процессе развития ночной атаки, нужно иметь под рукой еще один, дополнительный, чтобы пустить его в ход после рассвета на случай, если противник контратакует.
Не стоит пренебрегать обычными вещами, такими, например, как календарь, открыв который можно заранее узнать о приближении холодов и избежать ситуации, когда из—за нерасторопности командира не будет своевременно заказана теплая одежда для личного состава части и тому подобные вещи.
Точно так же, зная, как будут развиваться события на фронте, можно заблаговременно направить запрос о соответствующих поставках горючего и боеприпасов. Очень часто не снабженцы, а именно боевые офицеры и генералы повинны в том, что вовремя не получают того, что им необходимо.
В сырую погоду необходимо наладить присылку сухих носков, так, чтобы каждый солдат получал по одной паре ежедневно одновременно с пайком. Носки должны быть из шерсти или из другой плотной, не дающей усадки ткани.
С наступлением эры повальной механизации и при наличии такого количества транспорта, которым мы располагаем сейчас, нет совершенно никакой необходимости нагружать солдат одеялами и тому подобными вещами, а особенно в сырую и холодную погоду. Выход прост: надо проследить за тем, чтобы нужное количество постельных принадлежностей в скатке поступало до темноты на пункты выдачи боеприпасов, где бы солдаты забирали их, раскатывали и пользовались бы ими, оставляя утром для других частей, идущих следом. Предложение дельное, несмотря на то что часть скаток, конечно, пропадет, но они ведь в любом случае обойдутся дешевле, чем пневмония.
Солдату на войне незачем таскать что—нибудь, кроме оружия, обмундирования, боеприпасов, пайка и туалетных принадлежностей. Когда он вернется в расположение части после сражения, то получит, если необходимо, новую форму и новое белье.
Мир еще не выдумал ничего глупее, чем система двух ранцев («А» и «Б»), с которой мы начинали эту войну, поскольку, когда дело доходит до ранца «Б», многие из их хозяев отправляются в лазареты или на тот спет.
Во время операций по форсированию рек, когда часть обмундирования приходит в негодность либо люди промокают до нитки, необходимо присылать со следующим эшелоном атакующих комплекты формы, начиная от касок, портупей и нижнего белья и кончая обувью для двадцати процентов личного состава штурмовой колонны. Таким образом, те, кто по тем или иным причинам не сможет пользоваться своим обмундированием, смогут быстро переодеться; при этом удастся избежать излишней интендантской сутолоки, так как все необходимое бойцам передовых колонн принесут с другого берега их же собственные товарищи.
Наиважнейшая задача главного штаба и штаба материально—технического снабжения — следить за тем, чтобы войска на передовой своевременно получали все необходимое. В боях солдаты приобретают некую особую капризность и иной раз просят нечто совсем им не нужное, однако, когда это возможно, следует исполнять подобные прихоти, даже если они кажутся глупыми.
Боевые командиры часто с пренебрежением относятся к снабженческими или хозяйственным подразделениями. Для поддержания морального духа в подобных частях очень важно, чтобы самый старший генерал в соединении, с которым они взаимодействуют, приезжал с инспекцией в такого рода подразделения.
Пехотные части могут наступать без передышки в течение шести часов. Потом люди начинают утомляться и продолжение активных боевых действий не приносит желаемого эффекта. Правильнее, если атака не будет затягиваться сверх шестичасового предела, это поможет сберечь силы для нового броска и в итоге сэкономит время.
Марши в ночное время вблизи расположений сил неприятеля очень нежелательны. Лучше всего закончить дневной переход за два часа до наступления темноты; проследить, чтобы люди получили питание; проверить состояние их носков, если погода сырая: а также убедиться, что техника в порядке и готова к утреннему маршу. Отправляться в дорогу следует до рассвета. В том случае, если речь не идет об удобной местности, где накануне была проведена тщательная разведка, ночные танковые атаки нецелесообразны.
В старину на парусном флоте существовала традиция: не вызывать на уборку парусов нового дежурного по кораблю в течение получаса с момента, как он приступил к обязанностям. Данное правило вполне применимо к командирам и штабным офицерам, получающим новые полномочия на войне. Прежде чем принимать серьезные решения, они должны провести на своем посту хотя бы неделю, если, конечно, речь не идет о тех случаях, когда нового человека специально посылают на прорыв для исправления какой—то особенно сложной ситуации.
Лучшее — враг хорошего. Я хочу сказать этим, что хороший план, решительно проведенный в жизнь сегодня, предпочтительнее, чем еще лучший, но осуществленный через неделю. Война — крайне простая штука, главное в ней уверенность в себе, скорость и отвага. Ни то, ни другое, ни третье может не быть превосходным, но вполне может быть достаточным.
На войне ничего не бывает в точности столь же хорошим или столь же плохим, как о том докладывают наверх. Любые сообщения, которые поступают из того или иного подразделения в ночное время, — вернее, сведения о событиях, имевших место после наступления темноты, — командованием на более высоком уровне должно восприниматься с должной степенью скептицизма. Если источник информации — человек, получивший ранение, сведения, как правило, содержат преувеличения, например относительно численности атакующего неприятеля.
Понятные обозначения расположений подразделений скорее полезны, чем опасны и должны устанавливаться в таких местах, где они будут видны.
Даже на очень примитивном, крайней полезны перед начинающимся наступлением для штабных работников, включая офицеров штабов корпусов и армий.
Вымотанных командиров дивизий обычно бывает больше, чем вымотанных дивизий. Уставшие офицеры всегда настроены пессимистично. Помните об этом, давая оценку донесениям. Генералы никогда не имеют права обнаруживать сомнения, замешательства или усталости. Генералам надлежит создавать свой имидж, в частности, они должны всегда одеваться и выглядеть одинаково, чтобы солдаты легко узнавали их. Им во всем и везде должны сопутствовать четкость и ясность.
В холодную погоду генералы не должны появляться перед личным составом в более теплой одежде, чем у всех прочих.
Командирам и офицерам их штабов надлежит посещать части на два уровня ниже того, на котором те командиры осуществляют свое руководство, а также знать расположение этих частей на картах. Другими словами, командиры корпусов со своими штабными работниками должны приезжать на командные пункты дивизий и полков, командиры дивизий — посещать соответственно позиции полков и батальонов. Визиты, о которых здесь говорится, совершаются в целях оперативного руководства, поездки иного характера, например предпринимаемые для воодушевления личного состава перед наступлением, не должны ограничиваться какими бы то ни было рамками. Напротив, если офицер высокого ранга приедет в очень маленькое подразделение, это посещение благотворно отразится на боевом духе личного состава. Если же поездка сопряжена с опасностью, то ценность ее в глазах солдат еще выше.
Когда разговариваете с младшими офицерами о противостоящих их части подразделениях неприятеля, делайте скидку на то, что люди в окопах склонны преувеличивать мощь противника, так что, если вы, наоборот, приуменьшите его силу, то наверняка попадете в точку, а заодно и успокоите младшего офицера, добавите ему уверенности в собственных силах.
Все офицеры, а особенно генералы, должны интересоваться, чем живет солдат. Часто такой интерес обогащает вас дополнительными и порой важными знаниями, но даже если с информационной точки зрения разговор окажется пустым, внимание, проявленное к заботам солдата офицером и тем более генералом, окажет огромное влияние на боевой дух бойца, а значит, скажется на настроениях многих.
Некоторых офицеров нужно подгонять, иным требуется совет, и лишь очень немногих приходится сдерживать.
Генерал, который всегда примет ответственность за неудачу, в которой повинны другие, и всегда отдаст пальму первенства в случае успеха подчиненному, пусть даже и не вполне заслуженно, достигнет самого большого успеха в работе с людьми.
В любом случае торжественные обращения с похвалами в адрес личного состава, а также приказы по подразделению, где говорится о том, как велика слава солдат и офицеров и сколь значителен их вклад в общее дело, оказывают огромное влияние на моральный дух войск.
Командиры корпусов и командующие армиями должны помнить о том, что солдатам и офицерам вверенных им соединений необходимо видеть их; в первую очередь речь идет о тех, кто находится на передовой или отправляется туда. Лучше всего собрать дивизию для беседы по душам; если не получается всех, то должна присутствовать значительная часть личного состава.
Если какое—то воинское подразделение по тем или иным причинам выводится из—под вашего командования и если оно хоть как—то проявило себя в составе вашей армии или корпуса, необходимо направить в него прощальное письмо с благодарностью за службу и за вклад в общее дело.
Когда проходит операция, очень важно чаще посещать госпитали, особенно те, где лежат вновь поступившие раненые. Перед подобным посещением офицер, в чьем ведении находится госпиталь, должен уведомить направляющегося к нему с визитом генерала о том, в каких палатах содержатся люди, чье поведение не заслуживает поощрительных оценок.
Генералы и главные офицеры их штабов должны вести дневники.
Избегайте приписывать все негативное в происходящем вашему непосредственному начальству, забывая при этом отмечать собственные промахи.
Если в том или ином подразделении объявлено о вашем предстоящем визите, ни в коем случае не подводите людей и обязательно проведите обстоятельную встречу. И, главное, не заставляйте себя ждать. Когда на солдат сваливается беда в виде подготовки к генеральской проверке, уж самого—то визита они точно заслуживают. Если дисциплина и все прочее в подразделении находятся на должном уровне, не премините при всех похвалить командира. Если же вам что—то не нравится, поговорите с ним наедине и высказывайтесь прямо. Обязательно побеседуйте со всеми сержантами и рядовыми, недавно получившими награды или ранения, а также поинтересуйтесь, за какие подвиги они удостоились своих медалей и при каких обстоятельствах были ранены.
Главная разница между пехотной дивизией, в состав которой включены танковые части, и собственно танковой частью заключается в том, что приданные пехоте танки должны служить для последней средством передвижения. В танковой дивизии роль пехотных подразделений состоит в том, чтобы поддерживать идущие на прорыв танки. В пехотной дивизии танки огневой мощью своих орудий облегчают продвижение пехоты. В танковой дивизии пушки нужны танкам для того, чтобы, проложив себе дорогу, приблизиться к противнику на такое расстояние, где бы он сполна испытал на себе огневую мощь их пулеметов. Вот почему важно, чтобы на танках устанавливались не одиночные, а сдвоенные, спаренные с пушкой пулеметы.
История сотрудничества авиации с танковыми частями, артиллерией и пехотой на современной войне пока крайне коротка, можно сказать, мы еще дети в этой важной области военного искусства. Офицеры, командующие как воздушными, так и наземными подразделениями, должны находиться в постоянном контакте друг с другом и постоянно заниматься тем, чтобы придумывать и опробовать новые и новые способы взаимодействия.
Выстрелов во время сражения невозможно сделать слишком много; неважно, какое орудие выпускает снаряды — пушка, гаубица, миномет или безоткатное орудие, — все они должны постоянно стрелять, осыпая неприятеля градом снарядов. Противник должен знать, что мы утопим его в шквале нашего огня. Хорошо, когда снаряды рвутся у врага над головой, тогда он не может найти укрытия нигде.
Лучше всего, чтобы один генерал отдавал приказ другому устно и лично. Если это недостижимо, текст телефонной беседы должен записываться как с одного конца провода, так и с другого. Дабы осталось письменное свидетельство, устный приказ должен затем сопровождаться письменной копией, но не обязательно иметь ее в момент отдания приказа, главное, чтобы она достигла исполнителя раньше, чем он приступит к операции. Нужно это для того, чтобы у командира более младшего уровня не возникало сомнений относительно того, правильно ли он понял начальника, а также, чтобы наличествовало письменное свидетельство того, что старший командир берет на себя реальную ответственность за отданный на словах приказ.
По моему глубокому убеждению, приказы, отдаваемые командующим армией, не должны занимать более половины машинописной страницы; для меня стало правилом не издавать более длинных приказов. На обратной стороне приказа обычно помещался схематичный набросок предстоящей операции.
Командующий должен помнить, что разработать план, отдать приказ о его выполнении — это всего лишь пять процентов дела. Остальные девяносто пять процентов — проследить лично или через штабных офицеров, чтобы приказ выполнялся. Приказы должны отдаваться вовремя — так, чтобы исполнители могли реально успеть привести их в жизнь.
Никогда не указывайте людям, как выполнять ваши приказы, просто говорите, что они должны сделать, и они удивят вас своей изобретательностью.
Упаси вас Бог отдавать приказы для подстраховки, для бумаги. Такая практика обнаруживает недостаток силы духа у командира, подписавшего документ, что сразу же становится очевидно любому, кто читает такой приказ.
Планируя операцию, жизненно необходимо помнить и постоянно повторять себе: «На войне нет ничего невозможного для тех, в ком живет отвага» и «Не берите в советчики собственные страхи». Если эти два принципа станут основополагающими, полководец, командующий американскими парнями, обязательно выйдет победителем из любого боя, любой войны.
По моему глубокому убеждению, использование крупномасштабных карт командирами высшего звена, безусловно, крайне вредит делу, поскольку применение слишком подробных карт ведет к тому, что командиры погрязают в мелочах, а такие мелочи — забота командиров другого уровня.
Пользуясь наглядными категориями, можно сказать, что не дело командующего армией или командира корпуса ломать голову над тем, как разбить неприятеля в тактическом понимании данного процесса, для него главное — точно определить, где нужно это сделать. Место определяется на основании тщательного изучения карт автомобильных и железных дорог, а также водных артерий на той или иной территории. Для определения тактических задач каждой отдельной дивизии ее командиру необходимо столь же тщательно изучать более крупные карты. Однако рост масштаба не пропорционален уменьшению размера подразделения. Так карта командира полка должна быть достаточно мелкой, чтобы он мог правильно выбрать место для своих наблюдательного и командного пунктов и наметить общий план действий, в остальном же ему надлежит полагаться на результаты рекогносцировки.
Начиная с батальона и ниже использование карт может обернуться большой бедой, мне не приходилось встречать стоящего батальонного командира, успешно руководившего действиями своего подразделения по карте. Зато я встречал массу плохих батальонных командиров, полностью полагающихся на карты и пренебрегавших рекогносцировками — изучением местности самими этими командирами.
Штаб—квартиры крупных соединений — то есть корпусов и армий — должны быть разделены на отделы следующим образом: головной эшелон (уровень), состоящий из командующего (командира), начальника штаба, начальника канцелярии, G—l, G–2, G–3,[260] командующего инженерными частями, начальника полевой артиллерии, начальника противовоздушной обороны, начальника корпуса связи и координатора действий наземных частей с воздушными. А также подотделов: начальника военной полиции, командующего спецподразделениями, коменданта штаб—квартиры и представителей G–4, арсенала, медицинской службы, интендантского корпуса и отдела G–5. Если обстоятельства того требуют, в головном эшелоне может быть выделена передовая тактическая штаб—квартира, состоящая из командующего (командира), начальника штаба головного эшелона (уровня), а также небольшого оперативного подразделения из отделов G–2, G–3, также инженерного, отдела полевой артиллерии и службы связи. В этом оперативном подразделении желательно не иметь представителей G–4.
Тыловой эшелон (уровень) должен быть вверен под командование G–4 и содержать отдел G–5, службы химической защиты, финансовую, медицинскую, интендантскую, арсенальную, связи, инженерную, генерал—адъютантскую, отделы главного инспектора, главного военного прокурора, специальные службы и религиозные (главного капеллана).
Когда обстоятельства позволяют и если существует достаточно места для размещения всех отделов головного эшелона (уровня), они должны находиться вместе. Тыловой надлежит размещать в едином месте не далее чем в трех часах езды на машине от головного. Необходимо проложить провода, чтобы обеспечить бесперебойную связь между штабами обоих эшелонов (уровней).
Все штаб—квартиры, начиная от штабов полков и кончая штабами армий, должны быть устроены по общему для всех плану, чтобы любой офицер, приехав Б штаб в первый раз и оказавшись на пункте сбора и отправки донесений, знал бы и без провожатых, куда ему следует направиться, чтобы найти нужный отдел.
Использование жилых трейлеров для ночлега генералов и старших офицеров экономит время и улучшает рабочую обстановку в штаб—квартире. Кроме того, в штаб—квартире головного эшелона (уровня) должно находиться три рабочих трейлера — один для командующего и начальника штаба, другой для начальников отделов (G—l, G–2 и т. д.) и, наконец, третий для штабной канцелярии и ее начальника. Такое распределение поможет осуществлять планирование и вести бумажную работу в любых условий вне зависимости от капризов погоды.
Для размещения штабных служб, столовой и кухни лучше чем тенты и палатки подойдет разрушенное здание. В любом рабочем штабном помещении, как и в трейлере, телефон должен размещаться рядом с главной картой, чтобы работающий с ней офицер мог разговаривать, видя ее прямо перед собой. Как ни странно говорить об этом, но люди порой все же не могут не поражать; обустраивая уже двадцать третий командный пункт для Третьей армии, занимавшийся этим персонал умудрился повесить карту на одной стене комнаты, а телефон разместить у противоположной.
По моему мнению, генералы или, по крайней мере, командующие и командиры соединений должны сами отвечать по своим телефонам в дневное время. Это не слишком утомительно, поскольку генералам звонит не так уж много народу, причем звонят обычно при острой необходимости, а в таких случаях генералу всегда лучше как можно быстрее взять трубку. Ночью на звонки должен отвечать адъютант, способный принять решение, к чьей компетенции относится вопрос — командующего (командира) или начальника штаба — и соответственно кого из них соединить с позвонившим. Важно, чтобы стенограф постоянно находился в полной готовности, дабы начальник штаба или командующий (командир) мог получить запись телефонного разговора. Это особенно важно, когда они отдают или получают приказы по телефону. В записи должны быть указаны, дата, время, место состоявшегося разговора и фамилии участников беседы. Подобная практика избавит вас от многих ошибок и поможет избежать ненужных споров относительно того, кто что сказал и кто кого как понял.
В работе штаб—квартиры любого уровня на одни сутки должно приходиться не более двух периодов напряженной работы, так сказать, двух часов—пик, когда всем офицерам и прочему персоналу надлежит находиться на месте. В остальное время большинство работников может отдыхать — принимать пищу, спать, делать физзарядку. Как мне известно, чрезмерное усердие многих командиров в начале кампании сослужило им в дальнейшем скверную службу, лишив сил и здоровья. Не нужно сутками просиживать за столом и непременно следует выполнять физические упражнения.
Жизненно важно, чтобы начальник канцелярии вместе с опытным заместителем начальника штаба следили за работой отделов и подотделов генерального штаба и особых штабов, чтобы те не становились чересчур независимыми и не издавали противоречащих друг другу приказов и распоряжений. Заместитель начальника штаба должен стать ситом, процеживающим эти приказы и распоряжения.
На уровне армии, корпуса и дивизии головной эшелон каждого штаба должен проводить штабные собрания или летучки ежедневно, по мере того как информация достигает штаба соединения. По моему мнению, скользящий график для частей разного уровня должен выглядеть следующим образом: летучка в штабе дивизии — через час после рассвета; в штабе корпуса — через два часа после рассвета; армии — через три часа после рассвета.
Один офицер от каждого отдела штаба корпуса или армии должен ежедневно посещать офицера соответствующего отдела части уровнем ниже. Вместе с тем он должен также собирать общую информацию, которая в обычных условиях не касается компетенции его отдела или подотдела. Все, что может оказаться важным, такой офицер должен немедленно довести до сведения начальника штаба сразу после своего возвращения. Если информация не жизненно важная, ему надлежит выступить с сообщением на совещании на следующий день. Командующий (командир) или начальник штаба должны ежедневно после летучки совершать визиты на передовую.
Командующий (командир) или начальник штаба тактической воздушной бригады, действующей совместно с армией, должен присутствовать на всех совещаниях и планерках. Если данное правило не соблюдается, невозможно достигнуть максимально тесного взаимодействия между наземными силами и авиацией. А–3[261] должны работать с G–3, а А–2 — с G–2.
Если штабной офицер не способен взаимодействовать с людьми, не справляется с работой, значит, он не соответствует занимаемой должности и его необходимо заменить. Штаб не может функционировать должным образом, если не превращается единую дружную семью.
Для поддержания боевого духа очень важно, чтобы награждения отличившихся были обоснованными и осуществлялись быстро. В штабе каждой армии, каждого корпуса надлежит иметь одного представителя отдела G–1, в чьи обязанности входило бы следить за тем, чтобы дивизии, а также приданные им подразделения более низкого уровня вовремя подавали списки на награждение. Также ему следует проверять правильность составления таких списков. Если позволяет время, нужно организовать специальный курс подготовки составителей наградных списков, которые бы вели офицеры из отделов G–1 корпусов, армий и дивизий.
Соответственно следует организовать на уровне армии, корпуса и дивизии курсы специалистов по сбору сведений и составлению рапортов о потерях и т. д. Чтобы всегда представлять себе ситуацию, надлежит готовить по два пакета сведений по потерям как по нашим, так и по тем, что понес противник. Первый будет основываться на оценочных данных, второй — на реальных. Между первым, основанным на предварительных оценках, и вторым проходит две—три недели. Если первый вариант отчета составлен грамотно, погрешность при сопоставлении с фактическим составляет всего от двух до трех процентов.
Главный прокурор и главный инспектор обязаны проверять, насколько практика применения наказании в том или ином подразделении соответствует практике других подразделении, для того чтобы во всей армии за один и тот же проступок совершившие его военнослужащие несли равное по тяжести взыскание вне зависимости от части, в которой тот или другой из них служит.
Одним из серьезнейших недостатков наших армейских правил является назначение недельной гауптвахты за проступки. Кодексы военных законов носят скорее административный, чем правовой характер. Как говорят французы, такие мягкие наказания виновных соблазняют на преступления других. Я убежден, что солдат, заснувший на посту, уклоняющийся от битвы или пережидающий в укромном месте, пока другие идут в атаку, должен предстать перед судом как лицо, совершившее тяжкое уголовное преступление. Считаю, что командующим армиями или командирам корпусов необходимо предоставить право санкционировать смертную казнь. Глупо, знаете ли, когда командир высокого ранга, по приказу которого на смерть идут тысячи храбрецов, не имеет права принять решение о лишении жизни одного жалкого труса.
Форма. Военная форма изобретена для того, чтобы вид одного солдата не отличался от другого, и поэтому, соответственно сезону, в ней должно быть тепло или прохладно. По моему глубокому убеждению, подходящая форма для американского солдата — каска с подшлемником, рубашка оливкового цвета и зауженные книзу брюки, а также удобные для боя замшевые или кожаные ботинки. Когда осенью начинаются холода, солдат должен надевать более плотную рубашку весом семьсот пятьдесят — восемьсот пятьдесят граммов. Тогда же солдат должен получить плотное шерстяное белье и носки, а также толстый, длиною в один метр шарф, который может носить на шее, а также обматывать им голову или торс в ночное время.
Когда на улице ноль или ниже ноля, солдату должна выдаваться зимняя шинель или бушлат с подстежкой, но без ремня. Впереди такая одежда должна иметь специальную муфту, куда солдат мог бы прятать руки, держать их в тепле, чтобы сохранить способность нажимать на курок.
Использование прицелов. Диоптрический прицел для военных целей не подходит, поскольку им нельзя пользоваться в сумерках и при плохом освещении. Из сотен опрошенных мной офицеров, только трое или четверо говорили, что встречали солдата, пользовавшегося диоптрическим прицелом в бою. Следовательно, наши штурмовые винтовки должны оснащаться двумя обычными прицелами — одним для стрельбы с дистанции сто метров и другим — для ведения огня на расстоянии триста метров.
Ружейные ремни. Тяжелые и дорогостоящие кожаные ружейные ремни бесполезны и должны заменяться матерчатыми ремнями, предназначенными только для ношения винтовок. Я не видел и не слышал, чтобы кто—нибудь, кроме снайперов, стрелял с ремня.
Минометы. Пехотные минометы должны быть снабжены приборами подсветки для стрельбы в ночное время.
Маркировка красного креста. Санитарные машины должны быть целиком покрашены в белый цвет, на крышах, по бокам, сзади и спереди на них должны стоять большие красные кресты.
Во время боя медперсоналу надлежит поверх формы надевать белые жилеты до пояса с красными крестами на груди и спине. Эти жилеты должны иметь подкладку оливкового цвета с небольшим красным крестом на ней. До начала боя и на марше, по причине того что белый цвет может способствовать демаскировке колонн, медперсоналу следует надевать жилеты наизнанку.
Авианалеты. Нам известны последствия наших атак с воздуха на неприятельские коммуникации, железные и автомобильные дороги, поэтому мы должны представлять себе, что было бы, если бы средства связи и сообщения на наших территориях оказались бы частично или полностью уничтожены и как бы мы действовали в подобных случаях.
Там, где только возможно, нужно просить летчиков перерезать железнодорожные ветки, причем желательно подальше от городов и лучше в трех местах, поскольку из—за подобных разрушений неприятелю будет очень трудно добраться в важные центры из любой точки, к тому же ему понадобится отправлять ремонтные бригады на значительные расстояния и заставлять их работать на участках, где, атакуя рабочих, наши самолеты не встретят зенитного противодействия, поскольку вдали от крупных стратегических центров средства ПВО, как правило, отсутствуют.
Отчеты о проведенных боевых действиях. С самого начала операций группа офицеров G–2 и G–3 должна собирать отчеты о проведенных боевых действиях за месяц. Когда кампания завершается, необходимо сделать выборку из помесячных данных, включая копии приказов и инструкций, карт и т. д., относящихся к данной операции от дня ее начала до дня завершения. Таким образом будут собраны все отчеты о боевых действиях, проведенных в рамках одной кампании.
Охрана поездов. Железнодорожные составы, перевозящие продукты питания, горючее или какие—либо иные предметы, привлекательные с точки зрения дельцов черного рынка, должны транспортироваться под охраной. Лица, пытающиеся ограбить данные составы, подлежат уничтожению, а сами факты попыток грабежа и расстрелов грабителей — опубликованию на страницах прессы.
Потери ранеными и убитыми. Чтобы определить, насколько силен и эффективен огонь неприятеля, необходимо как можно больше информации о различных категориях потерь. В настоящее время к нам стекаются сведения о количестве потерь и характере ранений тех из военнослужащих, которые поступают в госпитали, но даже и тогда мы не знаем, в каком именно секторе те бойцы получили ранения. Пока идет бой, нам ничего не известно о том, как и где погибли наши солдаты. При выносе раненых с поля надлежит ввести систему оповещения, чтобы можно было установить, возле какой точки получил ранение тот или иной боец. Сотрудники похоронной службы должны определять, вследствие каких причин наступила смерть солдата — какая пуля или осколок какого снаряда стал причиной смерти. Никакой медицинской экспертизы тут не требуется, любой, кто видел хотя бы несколько ран, отличит пулевое ранение от осколочного. Полученная информация должна фиксироваться в письменной форме. Определение мест, где войска понесли потери убитыми и ранеными, может облегчить раздача медперсоналу и похоронным командам эскизных карт. Зачем нужна подобного рода информация? Если мы будем знать, где и отчего погибли или получили ранения наши солдаты, мы сможем принять меры к снижению потерь.
Защита от поражения сверху. Принимая во внимание тот факт, что следующая война будет вестись противником с применением снарядов с неконтактными взрывателями, мы должны подумать о создании бронемашин с бронированным верхом, а также орудий со щитами, которые бы защищали расчеты не только от поражений спереди, но и сверху.
Пополнения и резервы. Когда сражающаяся дивизия теряет четыре тысячи человек, ее ценность как боевой единицы равняется нулю, поскольку девяносто два процента в числе этих четырех тысяч — стрелки. Практически то же самое можно сказать и про танковую дивизию. Посему каждая дивизия должна иметь в своем составе резервный батальон. В пехотной дивизии такой резервный батальон должен включать в себя пятнадцать процентов численности всех стрелков данного подразделения и пять процентов численности всех прочих, включая ротных командиров. Нужно иметь в запасе роту в расчете на каждый пехотный полк и одну роту на все остальные полки вместе.
Мотострелковые подразделения танковых дивизий должны держать в резерве десять процентов своей численности, а также десять процентов личного состава танковых подразделений и пять всех прочих, включая ротных офицеров.
Во время кампаний возвращение в строй раненых создает ситуацию, когда численность предназначенных для пополнений батальонов превышает рекомендованную, однако через день—два активных боевых действий ситуация приходит в норму. Жизненно важно для поддержания морального духа, чтобы военнослужащий, возвращающийся в свою часть после ранения, не терял в своем служебном положении.
Война по—американски — война с максимальным применением техники. Американцы — самые выдающиеся механики в мире. Америка — это та страна, народ которой не знает себе равных в умении производить величайшее количество самых лучших машин и механизмов. Следовательно, мы должны использовать свои неоспоримые преимущества в ходе ведения боевых действий. Нам надлежит воевать, максимально используя машины на земле и в воздухе, особенно учитывая тот факт, что два народа, с которыми нам возможно придется помериться силами, значительно отстают от нас в техническом смысле, зато могут выставить большое количество живой силы. Хотя людских ресурсов у нас тоже достаточно, они слишком ценны, поэтому нам должно принять все меры, чтобы сберечь наших парней.
Верность долгу. Верность долгу необходима как среди рядовых, так и среди генералов. Верность долгу верхов по отношению к тем, кто ниже, важнее и реже встречается.
Заканчивая эту главу, с грустью отмечаю, что, когда человек в полной мере познает искусство командования, спрос на это искусство обычно падает или по причине окончания войны, или же ввиду преклонных лет командира.
Отрабатывая свой хлеб
Труд армейского офицера можно сравнить с трудом полицейского или пожарного. Чем лучше он справляется со своей повседневной работой, тем реже ему приходится выезжать на тревожные сигналы.
Оглядывая пристальным взглядом свою длинную карьеру военного, я поражаюсь тому, как редко я действительно, образно выражаясь, отрабатывал свой хлеб. Хотя, возможно, именно то, что мне так редко приходилось авралить, как раз и говорит о том, что в промежутках между сигналами тревоги я хорошо делал свое дело.
Приведенные ниже эпизоды остались в моей памяти как случаи, когда мое личное вмешательство приносило благотворные плоды.
Иногда курсанты в военном училище присваивают себе сомнительное право выражать собственное критическое отношение к иным офицерам через так называемое «молчание». Что это такое? А вот что. Когда тот самый «плохой» офицер входит в общую столовую, все курсанты встают по стойке смирно, не двигаются и не издают ни звука, пока офицер находится в зале. Я всегда был противником подобного поведения, поскольку считаю, что оно граничит с бунтом.
Как—то вышло, что я, командуя батальоном, привел его в столовую на обед, когда в зал вошел такой «плохой» офицер. Чувствуя, что сейчас они выкинут свой фокус с «молчанием», я, будучи уверен в их неправоте и оставаясь также последовательным противником подобного рода протестов, велел батальону встать и увел его из столовой в казарму без обеда. Тот офицер, еще молодой и неопытный, выразил несогласие с моим поступком, однако я кое—что объяснил ему, и он меня понял.
Летом 1914 г. я оказался единственным офицером при исполнении служебных обязанностей в Форте—Райли в штате Канзас, когда случилось ЧП — одного чернокожего солдата обвинили в изнасиловании белой девушки из соседнего городка. Многие уверяли, что жители собрались линчевать этого парня. Хотя лично я насильников, естественно, не поддерживаю, я считал своей офицерской обязанностью не допустить самосуда над военнослужащим армии Соединенных Штатов. В связи с этим я поставил в известность местных жителей, что они смогут расправиться с солдатом, только переступив через мой труп. В результате парень не пострадал, а дальнейшее разбирательство показало, что он не был ни в чем виноват.
Во время пограничных конфликтов с Мексикой в 1916 г. я, находясь при исполнении служебных обязанностей, командовал разъездом из двадцати человек в районе Хот—Вэллс в штате Техас. В мои обязанности входила охрана от вылазок вильистов[262] участка железной дороги Саутерн — Пасифик (Южной Тихоокеанской железной дороги) длиной километров в семьдесят — семьдесят пять, по которой ходили поезда каррансистов.[263] Хот—Веллс находился в центре моего сектора.
Связавшись по телефону с командиром 13–го кавалерийского полка, я получил разрешение взять под охрану мост, затем отправил сержанта с половиной отряда на запад, сам же с оставшимися поскакал на восток. К мосту мы приближались уже в темноте, и дозор известил меня, что на той стороне слышны голоса людей, говорящих по—испански. Это навело меня на мысль, что вильисты минируют мост, а потому молниеносная атака — как раз то, что нам нужно. Я построил мой отряд и скомандовал: «Оружие к бою! В атаку!»
Приблизившись к мосту, мы натолкнулись на проволочную изгородь и должны были остановиться. В тот момент с моста раздалось несколько винтовочных выстрелов. Не стесняясь в выражениях, я обратился к стрелявшим с вопросом, кто они такие, и с огромным облегчением услышал: «Разъезд 13–го кавалерийского». Они почему—то не остановились у моста, который им поручили, и влезли на мою территорию.
Этот пример только укрепил меня во мнении, что очень важно придерживаться заранее составленных планов.
В ходе карательной американской экспедиции в Мексику в 1916–1917 гг. генерал Першинг разместил свой передовой командный пункт, где кроме самого генерала находились майор Райен, я и четверо солдат, в местечке Эль—Кобре. Как—то вечером генерал Першинг продиктовал майору Райену приказ, который мне предстояло доставить командиру дислоцированного в Сака—ранде эскадрона 13–го кавалерийского полка. Смысл донесения состоял в том, чтобы эскадрон проследовал в район ранчо «Провидение» и прочесал горы к западу от него. Диктуя приказ, генерал Першинг смотрел на горы к западу, на прочесывание которых, как я и подумал, он решил отправить эскадрон.
Чтобы передать сообщение, мне предстояло сесть в разбитый «Форд» и часа полтора трястись в нем ночью по бездорожью, пересекая кишевшую вильистами местность. На ранчо я взял себе коня и всю оставшуюся ночь скакал на нем, поливаемый то дождем со снегом, то градом, но утром достиг расположения эскадрона.
Когда мы прискакали в «Провидение», майор собрал капитанов и начал раздавать приказы прочесать горы к западу от «Провидения». Однако ранчо стоит в долине, где горы расположены от него по обеим сторонам, а командный пункт генерала Першинга находился к востоку от той гряды, что восточнее «Провидения». Поэтому я сказал командиру эскадрона, что он должен прочесать горы к востоку. Показав мне письменный приказ, майор спросил: «Вы хотите, чтобы я нарушил письменный приказ?» — «Да», — подтвердил я. Майор высказался обо мне в нелестных выражениях, но сказал, что подчинится. Целый день мы прочесывали горы без всякого успеха и в конце концов приехали на командный пункт к генералу Першингу.
Там майор повел меня к генералу и объявил ему: «Этот щенок все испортил, и мы провалили задание!». Генерал Першинг заявил: «Приказ лейтенанта Паттона — мой приказ», затем, обращаясь ко мне, спросил: «Какой приказ вы отдали?» Я, естественно, объяснил, и генерал сказал: «Вы все правильно сделали».
В те времена второго лейтенанта[264] и майора разделяла пропасть куда большая, чем теперь между майором и четырехзвездным генералом. Таким образом, считаю, что мой поступок требовал немалого мужества и смелости, они же базировались на уверенности в собственной правоте.
Вскоре после описанного выше случая генерал Першинг отправил меня с пакетом к генералу Хоузу. Все, что нам было известно о местонахождении Хоуза, это то, что он проходил через ранчо «Провидение», куда на закате я и отправился на автомобиле. На ранчо я встретил обоз 7–го кавалерийского, взял двух солдат и, разжившись у командира обоза тремя лошадьми, пустился на поиски генерала Хоуза.
Было еще достаточно светло, что позволяло идти по следам эскадрона. Мы проехали всего ничего, когда встретили разъезд 10–го кавалерийского, пытавшийся убедить меня не ехать дальше ввиду большого скопления вильистов в лесу. Я не послушался их, и мы продолжали ехать дальше по каньону, пока не пришли в место, где он раздваивался. Я заметил отблески огоньков в облаках над тем из каньонов, которой лежал восточнее. Мы поскакали этим каньоном и вскоре встретили разъезд 7–го кавалерийского под началом генерала Фечета (тогда он был майором), который тоже принялся уговаривать меня не продолжать путь, поскольку каньон, как уверял Фечет, кишел вильистами. Еще Фетчет сказал, что ему неизвестно, проезжал ли здесь генерал Хоуз или нет, но, как он полагает, скорее всего, нет. Тем не менее мы продолжили путь и в конечном итоге отыскали генерала Хоуза.
Хотя реально никаких неприятностей во время выполнения этого задания не произошло, нервы были на пределе и иной раз возникали острые моменты, о которых я по большей части умолчал.
Однажды, когда я служил инструктором в Форт—Райли, я устроил нечто вроде холостяцкой вечеринки для второкурсников. Естественно, мы повеселились, однако никто не напился и не безобразничал. На следующий день науськанный собственной женой комендант вызвал меня к себе и заявил, будто имеет верную информацию о непозволительных действиях некоего находившегося в числе моих гостей лейтенанта, и просил меня подтвердить это заявление. Я ответил, что не намерен делать ничего подобного. Он сказал: «Вам еще полтора месяца работать здесь, а если вы не скажете того, что вам велят, я вас выгоню немедленно и испорчу вашу блистательную анкету». Я соврал, сказав, что выпил лишнего и потому не могу судить о том, были или не были пьяными прочие офицеры. Комендант не стал выполнять своих угроз.
Летом 1918 г. несколько солдат 301–й танковой бригады, которой я командовал, под моим наблюдением занимались стрельбой из 37–мм орудия. Дефектный снаряд, взорвавшись в дуле орудия, ранил двоих или троих человек. Следующий снаряд разорвал казенную часть, оторвав голову канониру. Парни перепугались и не хотели продолжать стрельбу, тогда я, считая себя как самого старшего из присутствующих офицеров обязанным разубедить их, произвел три выстрела без каких—либо трагических последствий. Это восстановило в людях уверенность в надежности пушек. Я же вынужден признать, что еще ни разу в жизни не испытывал столь сильного нежелания нажимать на курок или гашетку.
В ходе Маас—Аргоннской[265] операции экипажи танков роты капитана Мэтта Инглиша, входившей в 301–ю бригаду, рыли проход в немецких траншеях и попали под сильный пулеметный обстрел противника, находившегося на расстоянии метров двести пятьдесят — триста. Солдаты бросили работу и попрятались в укрытиях, мы же с капитаном Инглишем, стремясь успокоить их, напротив, забрались на бруствер. Данный поступок заставил людей вернуться к работе. Странно, нескольких из них ранили, мы же с капитаном были словно заговоренные.
После того как нам удалось провести через вырытый проход пять танков, машины устремились на врага и подавили пулеметный огонь. Когда я бежал за танком, то нашел на противоположном склоне холма сотни три поддавшихся панике солдат, угодивших под плотный пулеметный и орудийный огонь, который враг вел с дальней дистанции. Для того чтобы закрепить успех, достигнутый благодаря прорыву танков, было очень важно, чтобы за ними последовала пехота. Я приказал атаковать, но они меня словно бы не слышали. Тогда я вызвал добровольцев. Их кроме меня и моего ординарца Джозефа Энджело нашлось всего пятеро. Мы побежали вперед, остальные остались, однако больше уже не помышляли о бегстве. Во время той атаки четверо добровольцев погибли, я же получил ранение. Подтянулись еще танки и за ними пошла пехота. В общем, операция завершилась успешно. За нее я получил крест «За отличную службу».
Получив ранение во время Сен—Миельской операции, я с сильным кровотечением почти целый час пролежал в снарядной воронке всего в каких—нибудь двадцати пяти метрах от немецких позиций. Все это время противник палил по нам из пушек и минометов, но, к счастью, безрезультатно. Поскольку прежде мне не случалось получать ранения, я чувствовал себя очень плохо и думал, что умираю.
Невзирая на попытки санитаров немедленно отправить меня в госпиталь, я настоял на том, чтобы сначала меня доставили в штаб—квартиру 35–й дивизии, которую моя часть поддерживала в операции, чтобы дать им четкую оценку того, что происходило. В действительности моя рана оказалась совсем не такой серьезной, как казалось. Тут мы снова видим пример того, что страх заставляет человека переоценивать опасность.
Утром 9 ноября 1942 г. мы с моим адъютантом лейтенантом Стиллером прибыли на берег в районе Федалы, где сложилась очень непростая ситуация. Десантные суда сгрудились у берега, поскольку те, кто высаживался из них, не давали себе труда оттолкнуть лодки обратно в море; противник вел по нам орудийный огонь, а французские самолеты бомбили и простреливали наши позиции. Хотя пилоты не рисковали подлетать близко и потому все время промахивались, наши люди, забыв о необходимости действовать и в особенности разгружать лодки с боеприпасами, искали убежища в укрытиях. Поскольку горячий бой кипел всего не более чем в полутора километрах к югу, продолжать разгрузку снаряжения было жизненно важно.
Думаю, мне удалось сплотить людей именно потому, что я сам помогал отпихивать пустые суда и разгружать ящики со снарядами, находясь все время в зоне опасности, поскольку вражеские самолеты кружили над нашими головами. Я провел рядом с солдатами восемнадцать часов кряду, устал как черт и промок до нитки. Некоторые убеждены, что командиры корпусов и командующие армиями не должны поступать подобным образом, я же абсолютно уверен, что командующий офицер должен делать все от него зависящее, чтобы успешно завершить операцию, а едва ли не восемьдесят процентов успеха зависит от морального состояния войска.
В 02.30 в ночь на 11 ноября 1942 г. полковник Харкинс поднял меня с постели, известив о прибытии французского офицера из Рабата с приказом для французских войск в Касабланке сложить оружие. Мы выделили офицеру эскорт и сопроводили его в Касабланку.
Тут же возник вопрос, не следует ли нам отменить наступление, которое должно было начаться в семь часов утра бомбардировками расположений неприятеля. Многие прекрасные офицеры выступали за немедленную отмену наступления, с чем я категорически не согласился, поскольку считал, что если над головой у противника будет висеть топор, неприятелю придется капитулировать, если же мы проявим готовность к ведению переговоров, французы могут заартачиться, а поскольку они превосходили наши силы численно в два раза, время для нас становилось особенно важным фактором. Исходя из этого, я отдал приказ не сворачивать подготовку к наступлению.
Когда в 06.45 французы изъявили желание сдаться, нам пришлось, как говорится, вертеться на пупе, в течение восьми минут раздавая приказы по радио авиации, которая должна была начать бомбардировку в 07.00, и флоту, чьим орудиям предстояло вступить в дело в 07.16. До пилотов приказ дошел за одну минуту пятнадцать секунд до открытия бомболюков.
В 13.30 11 ноября 1942 г. Верховный главнокомандующий французскими войсками в Западной Африке и адмирал Мишли и французский генерал—губернатор в Марокко генерал Ногэ в сопровождении своих штабов явились в гостиницу «Мирамар» в Федале для подписания капитуляции.
Когда я уезжал из Вашингтона, мне дали два варианта инструкций относительно условий сдачи французов — одно было более мягким. Разумеется, я не раз читал эти документы, находясь на пути через Атлантику, но из—за отсутствия знаний в данной области истории я до тех пор, пока французы не прибыли ко мне, не осознавал, что варианты предназначались для Алжира, являвшегося французской территорией, в то время как Марокко — всего лишь протекторат, где только престиж французской армии держит в узде арабов. Принимая же во внимание вышеизложенное соображение, я понимал, что ни один из вариантов в данном случае не годится.
Ситуация осложнялась и тем, что в тот момент я не имел возможности связаться с генералом Эйзенхауэром и не знал, как развивается наступление на других участках африканского театра военных действий. Принимая решение, я должен был помнить о том, что необходимо превратить Марокко в базу для высадок американских войск в Африке, но эта страна не могла бы играть такой роли, если бы арабы вдруг подняли восстание. Вывод: я должен был поддержать престиж французской армии.
Я встал и на своем оставляющем желать лучшего французском сказал, что когда—то обучался во французской школе верховой езды, что во время Первой мировой войны два года сражался бок о бок с французами и что я знаю французских офицеров и верю в данное ими слово чести, а посему если они пообещают не обстреливать американские войска и корабли, то могут не сдавать оружия и вновь направить свои гарнизоны в крепости на побережье. В общем, я сказал им, что все останется как было, только теперь они будут находиться под моим командованием.
Мне ни разу не пришлось пожалеть о своем решении. Поступи я иначе, уверен, понадобилось бы по крайней мере шестьдесят тысяч американских солдат и офицеров, чтобы удерживать Марокко в повиновении, что вызвало бы нехватку сил на других участках, тогда как войск нам и без того недоставало.
Около 22.00 5 марта 1943 г. позвонил начальник штаба генерала Эйзенхауэра генерал Уолтер Б. Смит и велел мне прибыть в аэропорт Мезон—Бланш в Алжире утром 6–го числа вместе с начальником оперативного штаба и двумя—тремя подготовленными для длительной службы в полевых условиях штабными офицерами. Я не имел возможности взять ни одного из офицеров моего главного штаба, поскольку им надлежало продолжать планирование высадки в Сицилии.
Я отправился в Мезон—Бланш с обоими адъютантами — капитаном Джексоном и лейтенантом Стиллером, — а также с моим ординарцем сержантом Миксом. В качестве начальника оперативного штаба я выбрал генерала Гэффи из 2–й бронетанковой дивизии, его помощниками стали начальник планирования операций и подготовки личного состава моего штаба полковник Кент Ламберт, на место которого я поставил Мэддокса, и мой начальник разведотдела полковник Кох. Вскоре после полудня 6 марта мы приземлились в Мезон—Бланш, где нас встречали генералы Эйзенхауэр и Смит, которые сказали мне, что собираются снять с должности генерала Фридендолла, а потому мне предстоит поехать в его штаб—квартиру и принять командование 2–м корпусом, чтобы начать назначенное на 14–е число наступление, планы которого уже согласованы и одобрены. Я поинтересовался, каковы мои полномочия в отношении замены Фридендолла. Генерал Эйзенхауэр сказал, что разговаривал с ним по телефону, а затем написал обычное письмо на листе бумаги, где Фридендоллу предписывалось передать мне бразды правления корпусом и находиться при мне до тех пор, пока это будет необходимо. Мы вылетели из Константины, где провели ночь и где я успел познакомиться с генералом Александером, командовавшим группой армий, к которой был придан 2–й корпус. Генерал Александер объяснил мне, что после 10 марта 2–й корпус будет выведен из—под британского командования и станет действовать как самостоятельная армия, продолжая, однако, считаться корпусом.
Ранним утром 7–го я вылетел в Тебессу, прибыв в штаб—квартиру 2–го корпуса около 09.00, где нашел большинство офицеров спящими в своих постелях. В трех из четырех дивизий дела велись из рук вон плохо, и у личного состава развился коллективный комплекс неполноценности. Остальные части состояли из не нюхавших пороха новобранцев — полных глупой бравады новичков. Порядок и дисциплина отсутствовали полностью, и каждый сотрудник главного штаба отдавал прямые приказы на любом уровне, дошло до того, что начальник планирования операций и подготовки личного состава мог спустить приказ в дивизию с распоряжением направить резервный взвод туда—то и туда—то.
В период начиная с утра 7–го и по конец дня 13 марта я персонально побеседовал с личным составом каждого из батальонов четырех дивизий и восстановил порядок. То была трудная работка — такая трудная, какой мне никогда в жизни делать не приходилось. Как бы там ни было, первая же наша атака на Гафсу утром 14–го увенчалась полным успехом. Успех свел на нет все вредные последствия — все зло, нанесенное личному составу падением веры в свои силы, и начиная с того момента 2–й корпус сражался отлично.
В ходе военных действий в Тунисе мы все время находились под опекой британцев — даже в моей штаб—квартире имелся британский бригадный генерал. В первых числах второй недели апреля я безуспешно пытался взять гору Джебель—Берда. В тот вечер уже после ужина генерал Эдди, командовавший тогда 9–й дивизией, которой как раз и отводилась задача взятия горы, явился ко мне и в присутствии английского генерала признался, что, хотя и готов выполнять мой приказ, считает атаку бесперспективной, поскольку задействованные в ней полки уже понесли потери в двадцать шесть процентов своей численности.
Я оказался перед непростым выбором, продолжать ли бессмысленный натиск или же потерять лицо перед английским офицером и пойти против собственных принципов, согласившись остановить атаку. Я считал, что в сложившихся обстоятельствах я был не вправе требовать дальнейших жертв, и потому велел Эдди отвести людей. Думаю, это решение было самым трудным из тех, что мне приходилось принимать.
К счастью, на следующий день 1–я дивизия захватила наблюдательный пункт, откуда мы могли вести очень эффективный огонь по тому самому участку горы, который так безуспешно пытались штурмовать накануне. Мы навели на цели всю корпусную артиллерию, а также орудия двух дивизий и с рассветом открыли беглый огонь снарядами с начинкой из белого фосфора. Когда каждое орудие выпустило по двадцать пять снарядов, мы прекратили огонь, чтобы неприятель подумал, будто мы собрались атаковать, и вывел на позиции все свои силы. Однако, выждав десять минут, мы, вместо того чтобы идти в наступление, дали еще один такой же залп — по двадцать пять снарядов большой разрушительной силы на каждое орудие. В результате такого подхода к делу мы взяли гору, не потеряв ни единого человека.
Ранним утром 10 июля 1943 г. мы с генералом Гэем, полковником Одемом и капитаном Стиллером высадились на Сицилии в районе Джелы. Берег в месте высадки простреливался, но снаряды в большинстве своем падали в море метрах в семи—восьми от кромки воды, где никому особенного вреда не причиняли. Однако, несмотря на это, на берегу царило смятение и никто не делал того, что был обязан делать. Мы с моими штабными офицерами прошлись по берегу и восстановили порядок, воодушевив людей прежде всего тем, что не прятались и не кланялись немецким пулям, снарядам и бомбам, хотя немецкие самолеты поддерживали своими налетами артиллерию.
Позднее мы прибыли в Джелу и провели несколько часов под довольно плотным орудийным и пулеметным огнем. Мы видели, как слева от нас бригада итальянской пехоты атакует неплотный фронт, удерживаемый двумя ротами рейнджеров. Справа от нас прорвалась группа из двенадцати танков, которая находилась не более чем в четырехстах метрах от берега.
Чтобы найти генерала Терри Аллена, нам пришлось проехать между позициями 1–й дивизии и теми вражескими танками. Нельзя сказать, что поездка была вовсе безопасной, поскольку немцы подтянули еще шесть десятков танков и перешли в контратаку против наших. Нам все же удалось разыскать генерала Аллена и обсудить с ним планы завтрашней атаки. Обсуждение шло под свист пуль и грохот взрывов, а потому то совещание стало самым коротким штабным совещанием из всех происходивших на моей памяти. Меня за этот случай наградили «Дубовой ветвью», которой я, по моему убеждению, не заслуживал, поскольку лишь выполнял свой долг. Правда, ситуация сложилась опасная — один случайный снаряд разорвался в нескольких метрах от того места, где стояли мы с генералом Эдди, а в другой раз поблизости упала бомба.
С наступлением ночи 13 июля 1943 г. я убедился, что немецкие контратаки 11–го и 12–го числа стали последними серьезными попытками противника задержать наше продвижение. Придя к осознанию данного факта, я изменил свои планы дальнейшего ведения кампании в Сицилии. Возьми я в советчики свои опасения или поверь донесениям разведки, операция могла затянуться и завершиться не столь успешно.
Кажется, что решение свое я принял легко, однако на деле оно мне далось очень трудно.
14 июля я получил депешу от генерала Александера, который хотел, чтобы я занял оборонительные позиции в районе Кальтаниссеты,[266] прикрывая с левого фланга тыл Восьмой британской армии. Исполнение такого приказа наносило вред американской армии, и с помощью генералов Кейза, Ведемейера и Гэя я составил план обходного маневра через Агриджето и Кастельветрано на Палермо.
Затем вместе с генералом Ведемейером мы полетели в Африку, где представили свою идею на рассмотрение генерала Александера. Я выразил свою убежденность относительно того, что именно это, а не маневр для прикрытия британского тыла он и имел в виду. Я попросил Александера санкционировать наш план. Он согласился, но сказал, что вместо атаки на Агридженто я должен провести разведку боем. Я так и поступил, проводя разведку боем всеми имевшимися в тот момент в моем распоряжении силами — а именно 3–й дивизией, 82–й воздушно—десантной, двумя рейнджерскими батальонами и тактической группой 2–й бронетанковой дивизии. Если бы я не справился с задачей, меня бы освободили от занимаемой должности. Но я справился, и 22–го мы взяли Палермо.
В ходе наступления на Мессину вдоль по дороге, ведущей на Север Сицилии, мы провернули удачную операцию с амфибиями и начали уже разрабатывать следующую, когда сразу же после позднего ужина находившийся в 3–й дивизии генерал Кейз позвонил и сообщил, что генерал Брэдли, командовавший 2–м корпусом, куда та дивизия входила, и ее командир генерал Траскотт выражают единодушную уверенность в том, что повторная операция с амфибиями опасна, а потому просят разрешения отложить ее. Я ответил генералу Кейзу, что никаких изменений не будет, и велел ждать моего прибытия.
Я отправился немедленно, взяв с собой генерала Гэя, которого высадил на берегу с приказом проводить в путь экипажи амфибий, готовившихся к операции. Затем я поехал в штаб—квартиру 3–й дивизии, которая находилась в зоне, частично простреливаемой неприятелем. Траскотта, очень способного и решительного офицера, я нашел страдающим от сильного утомления, чем и был обусловлен его скептицизм в отношении операции. Я приказал ему выполнять приказ и предупредил, что, если операция сорвется, я приму на себя ответственность за неудачу, если же дело выгорит — все лавры достанутся командиру, то есть Траскотту.
Затем я позвонил генералу Брэдли и сказал то же самое ему. Обоим я сказал, что полностью им доверяю и потому возвращаюсь к себе в штаб—квартиру. Оставшись, я бы продемонстрировал им свое недоверие. Мне пришлось провести беспокойную ночку, главным образом из—за обстрелов противника, правда безрезультатных. Вскоре после утренней побудки позвонил дежуривший в ту ночь полковник Харкинс и сообщил, что атака амфибий увенчалась полным успехом.
Даже когда ты полностью доверяешь людям, — а в описываемом случае я полностью доверял тем двум офицерам, — нелегко отдавать приказ провести операцию, если ни тот ни другой не верят в успех.
Во время наступления на Тройну я отправился на машине в штаб—квартиру генерала Брэдли, руководившего действиями войск на данном этапе вместе с генералом Лукасом. По дороге я увидел полевой госпиталь в долине и решил сделать остановку, чтобы поговорить с ранеными. В том госпитале находилось особенно много тяжелых — наверное, человек триста пятьдесят, — мужественно переносивших страдания. Все они верили в успех операции и хотели, чтобы их товарищи поскорее завоевали победу.
Уже уходя, я заметил сидевшего на ящике возле перевязочной солдата и обратился к нему:
— Что с тобой, сынок?
— Ничего, — ответил он, — просто не могу, и все.
Я поинтересовался, что он имеет в виду, и он сказал:
— Не могу… не выношу, когда в меня стреляют.
— Ты хочешь сказать, что просто отлыниваешь от службы? — переспросил я.
Он разразился рыданиями. Увидев, что он в состоянии истерики, я ударил его по лицу своими перчатками, приказал встать и вести себя по—мужски. Он успокоился. В действительности же в тот момент он мог считаться самовольно покинувшим поле боя.
Уверен, что в данном случае поступил правильно, и, имей другие офицеры смелость поступать таким же образом, постыдная практика увиливать от боя по причине «усталости от войны», прикрывая свою трусость медицинской терминологией, могла бы быть сведена на нет.
28 июля 1944 г. генерал Брэдли поставил меня в известность, что Третья армия будет готова вести боевые действия в полдень 1 августа и что я пока могу принять под свое командование 8–й и 15–й корпуса. Во второй половине дня 29–го к югу от Кутанса я нашел остановившуюся на дороге бронетанковую дивизию, штабисты которой изучали карту на предмет выбора лучшего места для форсирования реки, чтобы затем наступать на Гранвилль. Бросив взгляд на карту, я увидел, что река находится в нескольких километрах, и отправился произвести рекогносцировку. Я обнаружил, что глубины в реке всего полметра, а защищает брод один мазила—пулеметчик, который и рядом со мной попасть не мог, не то что в меня.
Вооруженный собранной информацией, я отправился к командиру дивизии и поинтересовался у него, почему он не переправляется через реку. Он ответил, что не знает, высок ли уровень воды, а кроме того, полагает, что река хорошо охраняется. Я в очень нелестных выражениях объяснил ему ситуацию и велел пошевеливаться, что он и сделал. С этого момента дивизия зарекомендовала себя как одна из самых отчаянных в Третьей армии, хотя иногда все же нуждалась в придании ей некоего изначального ускорения — хорошего пинка.
После ужина 31 июля 1944 г. мы с генералом Гэффи и полковником Харкинсом поехали в штаб—квартиру 8–го корпуса, где я сказал его командиру генералу Мидлтону, что утром принимаю Третью армию. Он обрадовался и сообщил, что готов наступать, поскольку вышел на заданный рубеж — реку Селюн. Я поинтересовался, форсировал ли он эту водную преграду, и услышал в ответ: «Нет». Тогда я заметил Мидлтону, что история знает массу случаев, когда полководцы проигрывали войны только потому, что вовремя не оказывались на нужной стороне реки, и приказал ему переправляться. Он возразил, ссылаясь на то, что ниже Авранша по течению нет целого моста.
Пока мы обсуждали все проблемы, связанные с переправой, по телефону сообщили, что один мост все же существует, хотя он и несколько поврежден, более того, 4–я бронетанковая дивизия захватила плотину к востоку от Авранша. По ней войска тоже могли пройти. Я распорядился о выступлении 8–го корпуса ночью, что и было исполнено. Я вовсе не критикую генерала Мидлтона — он выдающийся полководец и прекрасный солдат, однако, как показывает практика, даже таким людям в критический момент бывает нужен небольшой толчок. Не сумей мы обеспечить плацдарм на другом берегу, все наша операция оказалась бы под угрозой.
Проход Третьей армии через Авраншский коридор считался невыполнимой задачей. В Авранш вели две дороги, и только на одной, выходившей из него, наличествовал мост. Нам же удалось провести через коридор две пехотные и две бронетанковые дивизии в рекордно короткие сроки — менее чем за двадцать четыре часа. Плана никто не составлял, поскольку планировать было бессмысленно. Я просто поставил командира корпуса и командиров дивизий в критические точки, а затем вводил части в коридор по мере того, как они подходили. Операция была крайне рискованной, поскольку создавалась большая скученность живой силы и техники, отсутствовала возможность маневра, однако другого пути справиться с задачей быстро не существовало.
За то, что все закончилось успешно, я особенно благодарен командирам высшего звена, и более всех Мидлтону, Вуду, Хэслипу, Гэффи и Гэю, а также штабу и Господу Богу.
В ходе продвижения Третьей армии от Авранша к реке Мозель не раз возникали ситуации, когда требовалась определенная решимость, авантюризм и готовность пойти на риск ради обеспечения безостановочного наступления Третьей армии.
Одним из таких рискованных авантюрных моментов по праву может считаться период полного отсутствия прикрытия на правом фланге Третьей армии на участке от Сен—Назера до точки поблизости от Труа. Решение базировалось на осознании мной того факта, что немцы, располагавшие достаточными силами для нанесения сокрушительного удара в наш незащищенный фланг, ввиду отсутствия должного количества техники не способны совершить быстрый маневр, а также на том, что пилоты надежной 19–й тактической воздушной бригады сумеют вовремя заметить крупные соединения неприятеля и смогут задержать его до того момента, когда механизированные и потому быстрые в передвижении американские войска, перестроившись, пресекут попытку прорыва противника. Обоснованность решения лучше всего продемонстрировали достигнутые результаты.
Примерно к 5 сентября стало очевидным, что скоро мы останемся без бензина, и потому я приказал командирам двух корпусов, 20–го и 12–го, продолжать продвижение до тех пор, пока баки машин не опустеют и техника не встанет, а потом топать пешком. В результате мы заполучили плацдарм на восточном берегу реки Мозель. Командиры корпусов противились моему решению, поскольку оно, как им казалось, подвергало их части ненужному и неоправданному риску, однако успех операции вновь служит доказательством того, что в действительности риск был вполне оправдан.
30 сентября 1944 г. я нанес визит в штаб—квартиру 12–го корпуса в Нанси, где узнал, что две штурмовых бригады 35–й дивизии подверглись яростной атаке на высоте к востоку от реки Мозель. Я немедленно приказал не уступать ни пяди земли и распорядился, чтобы командир корпуса ввел в бой свой последний резерв — часть 6–й бронетанковой дивизии, — но удержал высоту. На следующий день я направил генерала Гэффи, в ту пору начальника штаба, узнать, что происходит на горячем участке. В 14.00 он позвонил мне и сообщил о только что отданном 35–й дивизии приказе отходить. Я велел ему отменить приказ и собрать командира корпуса и командиров 35–й и 6–й бронетанковой дивизии на командном пункте 6–й бронетанковой, куда сам я тотчас же отправился самолетом.
Добравшись туда, я нашел всех трех генералов очень обеспокоенными и настроенными на отвод частей с высоты. Отданные ими соответствующие приказы, я немедленно отменил и велел утром следующего дня ввести в бой 6–ю бронетанковую дивизию. Выслушав возражения, основанные на том, что 6–я бронетанковая — последнее, что у нас осталось, я заметил, что, стоя на приколе, дивизия не принесет нам пользы, а потому должна драться.
На следующий день, когда вместе с 35–й пехотной в дело вошла 6–я бронетанковая, возобновившаяся атака увенчалась полным успехом, красноречивым свидетельством чему стали оставшиеся на поле восемьсот трупов немецких солдат и офицеров. За данный участок отвечали три высокопоставленных офицера, однако они страдали от утомления, а уставшие командиры неминуемо превращаются в пессимистов.
Во время боев к западу от реки Мозель и города Меца в октябре командовавший 20–м корпусом генерал Уокер предложил попытаться захватить Фор—Дриан. Начавшаяся успешно атака вскоре захлебнулась, и стало ясно, что продолжение боевых действий на данном направлении будет стоить нам неоправданно высоких потерь. Вновь я оказался вынужден пойти против своих нерушимых правил, не отступать и не останавливать наступления, когда оно началось. Я приказал прекратить штурм, и, хотя решение это далось мне очень нелегко, в результате мы взяли Мец 25 ноября с гораздо меньшими потерями.
К 1 ноября Третья армия получила достаточно горючего, боеприпасов и пополнений, чтобы продолжить наступление и попытаться, прорвав линию Зигфрида, обеспечить плацдарм на восточном берегу Рейна в окрестностях Майнца. Начало акции назначили на 04.30 утра 8 ноября. Стояла такая скверная погода, что дороги стали непроходимыми, а реки разлились, крайне осложняя переправы. В 20.00 7–го ко мне явились командиры корпусов и дивизий с заявлением о невозможности наступать завтра утром.
Отмена намеченной атаки всегда очень плохо отражается на боевом духе личного состава, а столь поздняя отмена становится физически невыполнимой задачей ввиду трудностей коммуникационного характера. Поэтому я спросил у генералов, кого бы они могли порекомендовать в качестве своих преемников на командных постах, поскольку, как я им заявил, я все равно намерен наступать. Они ответили, что если я так настроен, то они не возражают и готовы сражаться.
Несмотря на отвратительнейшую погоду, утренняя атака оказалась успешной. Разумеется, необходимо помнить, что командиры корпусов и дивизий устают физически гораздо сильнее, чем командующий армией, а посему обязанность последнего вдохнуть в своих подчиненных уверенность, восстановить утраченную ими энергию и боевой дух.
19 декабря 1944 г. генерал Эйзенхауэр устроил совещание в Вердене, куда пригласил генерала Брэдли, генерал Диверса и меня, а также сотрудников своего штаба. В ходе обсуждения сложившейся обстановки было решено, что Третья армия ударит в южный фас клина немецкого наступления. Меня спросили, когда я мог бы начать, и я ответил, что могу ударить на «Балдж» силами трех дивизий утром 23 декабря. По дороге в Верден я уже все рассчитал, потратив на калькуляции восемнадцать минут.
Генерал Эйзенхауэр выразил пожелание, чтобы я повременил и собрал по крайней мере шесть дивизий. Я же ответил, что, по моему мнению, незамедлительная атака тремя дивизиями предпочтительнее, чем промедление ради накопления сил, кроме того, я признался, что не знаю, откуда мне взять три лишние дивизии. В действительности наступление 3–го корпуса силами 80–й, 26–й дивизий, а также 4–й бронетанковой стартовало утром 22 декабря, днем раньше, чем я обещал.
Начиная атаку, мы плохо представляли себе, с чем нам придется столкнуться, однако были твердо уверены в направлении, нацеливая главный удар на Бастонь, пробить коридор к которой нам удалось 26–го числа. Я уверен, что именно быстрота нашего наступления послужила основой будущей победы.
27 декабря 87–я пехотная дивизия и 11–я бронетанковая дивизия должны были выдвинуться на позиции и соединиться с 8–м корпусом в окрестностях Нефшато до полуночи 28–го, чтобы в 09.00 29–го начать совместную атаку на противника. Из—за ужасного состояния дорог, дивизии достигли расчетных рубежей только к рассвету 29–го, и генерал Мидлтон попросил отсрочить атаку на один день. Я же, невзирая ни на что, потребовал наступать немедленно, поскольку так подсказывала мне моя интуиция. Устремившиеся вперед части угодили прямо во фланг ринувшемуся в контратаку соединению из двух с половиной немецких дивизий. Согласись я с Мидлтоном и отсрочь атаку на один день, немцы почти наверняка перерезали бы проложенный нами из Арлона в Бастонь коридор.
Все время, пока шла операция, направленная на разгром прорвавшихся немецких частей, я не переставал тревожиться в отношении наступления по протянувшейся вдоль горного хребта дороги из Эхтернаха. Наконец 6 февраля 12–й корпус форсировал реки Ур и Сюр силами 80–й дивизии на левом фланге, 5–й в центре и одной штурмовой бригады 76–й дивизии на правом фланге.
Думаю, главное достоинство той атаки в ее исключительной дерзости, поскольку, как ни смотри на это, не можешь понять, каким образом люди могли рассчитывать успешно переправиться там, где они переправились, и в тех условиях, в которых им приходилось действовать.
Лавры победителей в этом предприятии всецело принадлежат 12–му корпусу и его дивизиям, осуществлявшим форсирование водных преград. Единственная моя заслуга в том, что я настоял, чтобы дело было сделано тогда, когда оно было сделано.
19 февраля генерал Уокер позвонил с предложением очистить Саарский треугольник и взять Саарбург. Для выполнения задачи он мог бы направить 94–ю дивизию, вдобавок к которой просил меня взять для него одну бронетанковую дивизию из резерва Штаба командующего союзническими силами. Мне удалось временно получить 10–ю бронетанковую дивизию для операции, увенчавшейся успехом уже через два дня. Затем, продолжая убеждать высокое начальство, мы с помощью генерала Брэдли, закрывшего глаза и заткнувшего уши на некие слухи, смогли удержать за собой 10–ю бронетанковую дивизию и в конечном итоге взять Трир.
Уверен, это единственный случай в истории, когда командующий был вынужден выпрашивать, занимать и даже красть воинские подразделения, чтобы одержать победу. Взятие Трира стало ключом для начала кампании на территории Палатината.
В марте 1945 г. Первая и Третья армии должны были вести наступление эшелонами на левом фланге фронта с тем, чтобы выйти к Рейну на участке от Кобленца до Кельна. Первой, согласно плану, шла Первая армия, а за ней Третья. Мне приказали ждать, пока Рейн форсирует Первая армия. Однако после того как мы перешли через реку Килль, я пустил «в свободное плавание» 4–ю бронетанковую дивизию и, опасаясь, что, узнав, начальство потребует вернуть ее обратно, не посылал отчетов о своей деятельности в течение двадцати четырех часов, чтобы, когда нежелательный для меня приказ поступит, возвращать дивизию оказалось бы уже поздно.
Она вышла к Рейну без каких—либо трудностей. Вновь мы преувеличивали опасность, хотя не думаю, что я заслуживаю особых похвал в этом случае, если не считать того, что я принял правильное решение.
Примерно к 18 марта мы полностью осознали тот факт, что если Третья армия не создаст себе плацдарма на восточном берегу Рейна прежде, чем на левом фланге общего фронта это сделают британцы, нам придется отдать им часть подразделений и вообще перейти от наступления к обороне. Подобное развитие событий не могло устроить нас ни в коем случае, поэтому я велел генералу Эдди форсировать Рейна до 23–го.
Героическая переправа через Рейн 5–й дивизии 12–го корпуса стала великим подвигом командира корпуса генерала Эдди и командира дивизии генерала Ирвина. Моя скромная заслуга в том, что я приказал им сделать это. Фактически Эдди переправился на другой берег на двадцать четыре часа раньше, чем я рассчитывал.
Пресс—конференция 22 сентября 1945 г.
Эта пресс—конференция стоила мне поста командующего Третьей армией, а точнее, командира группы солдат, преимущественно новобранцев, которым выпала честь называться великим именем — Третьей армией Соединенных Штатов. Я мог предвидеть это, но был прям, нарочито прям, поскольку считал, что людям не худо бы посмотреть наконец правде в глаза и понять, что происходит вокруг. Я выражался не слишком политично, однако надо еoе поискать страну, где политичные речи создают хорошо работающее правительство.
Единственно, что я не мог сказать тогда, как не могу и теперь, — это то, что, если мы хотим установить в Германии порядок, наладить там жизнь, мы не можем допустить превращения данной страны в оплот коммунизма. Уверен, наша глупая и нелепая политика в отношении Германии в конечном итоге толкнет немцев в объятия русских, а это приведет к расползанию красной заразы по всей Западной Европе.
Как ни грустно мне сознавать тот факт, что последний мой шанс отработать свой хлеб утрачен, это очевидно. По крайней мере, я всегда делал максимум возможного, когда Бог давал мне шанс.