Война в 16. Из кадетов в «диверсанты» — страница 12 из 82

врагом до конца. Скорее всего, нас убьют или арестуют, но, возможно, мы победим.

В помещении, где нас «вербовали» было прохладно, и после таких слов меня немного начало потрясывать, Сергея, мне кажется, тоже. Но мы не подали виду, а, посовещавшись между собой минут пять, согласились.

Прошу читателей простить меня, если не хватает в повествовании описаний природы, портретов героев и эмоциональных душевных переживаний, которые могли быть у меня или моих друзей в такие моменты, как при принятии решения вступить в вооружённый отряд добровольцами. Дело в том, что мы действительно понимали, зачем приехали в Крым, и ни капли не сомневались, что будем любыми способами бороться против бандеровских боевиков, пришедших к власти. Поэтому я, буквально неделю назад сидевший за студенческой партой, без серьёзных раздумий согласился сменить своё положение законопослушного гражданина на участь вооружённого диссидента. Для меня Украина как суверенное легитимное государство умерла 22 февраля 2014 года.

Командир же не сразу одобрил наше рвение, а посоветовал ещё подумать, пока он утвердит наши кандидатуры с начальством.


Из воспоминаний Сергея:


«После разговора с Ромашкой и нашего согласия он отвёл нас на собеседование к Игорю Ивановичу Стрелкову. Там сидели ещё Прапор, Док и другие участники группы. Когда они увидели тебя, то засмеялись и сказали: “Теперь нас ещё и обвинят в том, что мы детей заставляем воевать”».


Сначала Игорь Иванович отказался меня брать в ополчение из-за возраста. Но тогда вмешался Сергей и рассказал историю про спасение российского флага в Киеве и часы от Путина. Перепроверив информацию, Стрелков, видимо, учёл моё радение к военному делу, прежние заслуги перед Россией, красочно поведанные Сергеем, и согласился оставить меня в своём подразделении.

Обеспечение безопасности референдума

Группа «Крым» под командованием Игоря Стрелкова и Сергея Журикова обеспечивала безопасность Симферополя и его окрестностей ещё с февраля месяца. А мы с Серёжей появились в Крыму в начале марта. Но как раз на этот период пришлись самые сложные боевые задачи, которые решало ополчение.

Через несколько дней после того как мы влились в группу, каждому из нас купили простой телефон-кирпич и безымянную симку. Из соображений конспирации номера членов группы были записаны в телефоне под цифрами от одного до десяти, и знали их только сами бойцы.

Также бойцам предоставили возможность выбрать себе позывные, а если фантазии не хватало, то придумывали позывные Прапор, Стрелков и Ромашка. Все позывные нашей крымской группы я называть не стану, так как будет очень легко СБУ догадаться о её составе.


Но расскажу, как позывной выбирал Сергей:


«Срочку служил я в инженерно-сапёрной роте, и мы постоянно на тренировках копались в земле. А ребята из других рот называли нас в шутку кротами. И будучи уже в крымском ополчении Ромашка сказал придумать себе позывные с условием, что позывной должен быть коротким, лаконичным.

Мне и вспомнилось то прозвище, которым нас называли в армии».


Мне и Кроту выдали автоматы, кое-какую экипировку и включили в одну из нескольких боевых групп подразделения. Практически каждый день подразделение выезжало на боевые задачи: в основном разоружало украинские военные части.

Я поначалу почти не задействовался в таких боевых операциях, так как из командиров никто не хотел «брать грех на душу», если меня где-то убьют. Я же перед каждым выездом упрашивал Ромашку взять меня с ними. Иногда он всё-таки говорил: «Хрен с тобой, бери автомат — поехали!» Но когда до Стрелкова доходило, что на опасное задание берут шестнадцатилетнего парня, он сразу категорически запрещал.

Когда группа выезжала на захват части, я часто оставался в штабе на дежурстве и охранял расположение с автоматом. У меня была рация и внутренняя телефонная связь, которая раньше принадлежала военкомату. Моя задача состояла в том, чтобы пускать или не пускать людей внутрь крыла здания, в котором мы находились.

Однажды, когда группа Ромашки выехала на очередное задание, в двери кто-то постучался. На мой вопрос:

— Кто там?

Последовал ответ:

— Стрелок.

А тогда я ещё не выучил позывные всех ребят и не знал даже позывного нашего командира:

— Не знаю я никакого Стрелка! Связывайтесь с командованием, пусть они мне скажут — пускать вас или нет, — ответил я Стрелкову.

Тогда Игорь Иванович немножко постоял, наверное, опешив, подумал и спросил, есть ли кто в здании из старших. Я говорю:

— Это наше дело. И разглашать такую информацию я не намерен.

Он попытался объяснить, что Стрелок — это позывной командира всего подразделения и что я нахожусь также у него в подчинении. Получается, что я вынужден буду не пустить своего командира. Я, конечно, немного засомневался в правильности своих действий, но всё-таки дверь не открыл. Тогда непосредственным моим командиром являлся Ромашка, и я мог послушать только его. Игорь Стрелков после нескольких минут споров со мной понял, что меня не переубедить. Тогда он просто позвонил Ромашке, который через секунду вызвал меня по рации и приказал открыть дверь. Поворачивая ключ в замке, мысль у меня была только одна: что со мной за это будет. Единственное, чего я боялся — это что меня выгонят из группы. Но Стрелков спокойно прошёл мимо к себе в кабинет, не сделав мне даже никакого замечания, как будто ничего не произошло. А уже вечером он подозвал к себе и похвалил за беспрекословное выполнение приказа в военное время.

Мои нудные дежурства продолжались несколько дней. Но уже за неделю до референдума группа стала выезжать чаще, и мне не так сложно было напрашиваться с ребятами на задания.

Сейчас мне кажется, сложно представить, как я буквально за неделю сменил ручку с линейкой в колледже на автомат Калашникова в бывшем украинском военкомате. Но тогда я не сильно об этом задумывался. Зато я полностью отдавал себе отчёт в принятых решениях и действиях. Я был и остаюсь глубоко уверен в своей правоте и благодарю Бога, что жизнь моя сложилась именно так, а не иначе. Когда я так резко сменил обстановку, мне не то чтобы было страшно или тревожно, в тот момент я чувствовал себя полностью в комфортной, своей среде.

В Симферополе и по всему Крыму постоянно проходили народные митинги за воссоединение с Россией. На них я видел радостных людей, многие из которых ходили, держа в руках русские флаги, привязывали их на сумки, машины, вывешивали на балконах. Триколор пестрил повсюду. И поэтому тем, кто видел воочию национальный подъём русского Крыма, смешно и неинтересно спорить с некоторыми «неадекватами», которые заявляют, что Крым и Севастополь голосовали под дулами российских автоматов, дрожа от страха.

Но пока крымчане готовились к голосованию, собирались на мирных митингах, полуостров кишел майдановскими диверсантами и шпионами. И как раз поэтому нашей задачей вместе с «вежливыми людьми» было вычислять этих «українських шпигуні» (украинских шпионов).

В этой главе я не смогу подробно описать все те военные операции, в которых участвовала наша группа. Ещё не пришло, наверное, время, чтобы рассекретить все подробности почти бескровной войны в Крыму. А может, и никогда не придёт. Это будет зависеть от самих свидетелей событий… Но скажу, что только в одном Симферополе поймали не один десяток людей, принадлежащих к организации «Автомайдан», «Правый сектор», ВО «Свобода» и др.

Вместе с нашей группой в военкомате находилось подразделение терских казаков под командованием Вадима с позывным Терец и группа бывшего военного Игоря Безлера.


Слева Артём Разуваев (Фриц), справа Вадим Иловченко (Терец)


Для полноты картины происходившего в Крыму я взял интервью у коренного жителя полуострова и активного участника «Крымской весны» Вадима Терца:


— Какая была численность твоих бойцов в Крыму?

— В Симферополе была создана структура, которая называлась Совет атаманов Крыма. В неё входило в разное время от девятнадцати до двадцати двух казачьих общин. Для того чтобы туда войти, нужно было показать документы регистрации своей организации и заявить о каком-то количестве казаков, которые входят в состав этой структуры. Там была своя администрация, в ней существовала некая очерёдность. Каждый атаман из этого списка один раз в полгода, когда подошла его очередь, мог быть руководителем этой большой структуры.

На момент событий 2014 года Совет атаманов Крыма существовал более пяти лет и атаманы-общественники, побывавшие уже не раз в роли руководителя, реально знали и понимали, чего стоит каждая община.

Где есть община — мыльный пузырь, в которой кроме атамана и двух-трёх человек никого нет, а где есть община, в которой за атаманом стояло от 20 до 50 человек. То есть реальная казачья боевая структура. Некоторые из них имели на руках даже охотничье оружие. Поэтому когда ситуация в 2014 году начала подходить к своему созреванию — имеется в виду лето-осень 2013 — в Совете атаманов Крыма возник вопрос: «Что мы делаем дальше?»

Хоть на тот момент была не моя очередь руководить полгода Советом, но сыграло наше географическое расположение. Мы находились в центре Симферополя практически на автовокзале, где есть своя база — территория, где можно машину поставить, переночевать.

Когда стали жечь «Беркутов» на Майдане, ко мне начали приезжать те атаманы, которые реально обладали каким-то зарядом. Они могли не просто болтать, а взять вместе со мной плакаты, микрофоны и выйти на площадь с требованиями. И вот когда пришёл один, второй, третий, я назначил общее время. И нас человек восемь собралось.

— Сколько у тебя есть людей? — спрашивал я.

— 10.

— А у тебя?

— 15, — отвечал второй.

— A y тебя?

— Где-то 20.

А за мной было человек 40.

— А давайте митинг сделаем, — предложил я.