К этому времени на крики прибежал Клык и остальная группа. Но прибежали так, что их никто не заметил. Они действительно поняли, что я с кем-то встретился и стали брать в клещи скучковавшихся разведчиков в серой форме.
Когда Седой ответил на вопросы, мне стало ясно, что они точно свои. Я попытался показать Клыку, что всё нормально, но наши ребята уже выполняли задачу и сближались с вероятным противником. Седой, когда увидел это, понимал, что до первого выстрела оставалось ещё пара секунд и метров. Тогда он встал во весь рост и кинул в траву автомат.
— Стоп, ребят! Мы свои! Я «пустой»[114], я командир. С кем можно поговорить?
После этого жеста я точно убедился, что встреченная мною группа не укропы, и сам вышел к нему навстречу. Клык тоже медленно подходил к Седому, не до конца ему доверяя и держа автомат немного приподнятым.
Седой назвался разведчиком и сказал, что послали их, видимо, зачищать тот же сектор, что и нас. Наверное, командование что-то перепутало. А «разведчиками» оказались новоприбывшие парни из Донецка, которых успели только одеть в форму и раздать оружие, а вот обучить не успели. Седой же, напротив, был опытным командиром, служил до госпереворота контрактником в разведроте в одной из украинских частей.
Группа Седого успела проверить те здания, до которых мы ещё не дошли. Дальше они хотели идти с нами, но Клык сказал, что он работает только со своими людьми и для него слаженность бойцов важнее, чем количество.
Впереди оставался только один завод, находившийся в максимальной близости к предполагаемому месту противника. Мы зашли внутрь. Глаз облюбовал себе место на третьем этаже. Он был у нас единственным снайпером. Мы вместе с расчётом ПТУРа поднялись на крышу. Оставшееся время мы провели там. На крыше можно ходить в полный рост — завод растягивался на сотни квадратных метров, и нас с земли или других зданий заметить нельзя.
Заводы «Химпром»
Солнце палило не по-детски, ужасно хотелось пить и есть. Задачу мы выполнили — проверили на наличие противника огромную промышленную территорию. Врагов не оказалось. Но командир не спешил возвращаться в Славянск. Из его переговоров со штабом по радиостанции мы услышали, что надо продолжать наблюдать с крыши за трассой Харьков — Ростов, которая с завода видна как на ладони.
Через 20 минут пребывания на крыше не сдержался наш самый запасливый боец, он достал припрятанную в разгрузке банку рыбных консервов. Наверное, хотел её съесть сам, но в нашей огромной тусовке это было невозможно. Два человека лежали с ПТУРом у края крыши и караулили, остальные же человек пять принялись есть. Консервы казалась неимоверно вкусными даже без хлеба. Но после них пить захотелось ещё сильнее. Я мечтал о холодной минералке с газом. Но Клык скоро сообразил, что можно взять воды у нелегальных рабочих, которых мы недавно потревожили. За водой командир отправил двух бойцов. Скоро они принесли хоть и не холодную газировку, а тёплую воду из крана, но мы и от неё были в восторге.
Под вечер, когда мы уже не надеялись уехать в расположение, Стрелков всё же отозвал группу. По дороге домой мы встретили новых добровольцев, строивших два блокпоста: один на Т-образном перекрёстке на Химике, другой у заправки недалеко от Семёновки.
Референдум, который не признали
Спустя два дня, и мая, на всей территории, контролируемой ополченцами, состоялся народный референдум.
Вопрос в бюллетене был написан на русском и украинском языках:
«Поддерживаете ли Вы Акт о государственной самостоятельности Донецкой Народной Республики?
Чи підтримуєте Ви Акт про державну самостійність Донецької Народної Республіки?»
И варианты ответов: «Да/Нет».
Явка составила 74,87 % избирателей по всей территории проведения голосования, в Славянске она превысила 80 %.
В Красноармейске километровые очереди разогнала нацгвардия. Они просто открыли огонь по людям. Одного убили на месте, второй скончался в больнице от кровопотери[115].
Украинская нацгвардия стреляет по людям
Почти все действующие боевые подразделения из Славянска и окрестностей послали на охрану избирательных участков. Группа обеспечения Клыка патрулировала село Селезнёвка, расположенное восточнее Славянска.
Мы медленно двигались вдоль улиц посёлка, изнемогая от жары и приличного веса экипировки. К нам подошла женщина, возвращавшаяся с референдума, и спросила — почему в городе перебои со связью? В этот момент я как раз проходил возле неё и сказал то, что знал:
— А вы не в курсе? Повредили телевышку на Карачуне.
Не помню, что она ответила, но Клык на меня так
посмотрел, как будто я обнародовал государственную тайну, пусть в масштабах только родившейся народной республики.
— Ты что, вообще? Кто тебе давал разрешение это говорить, ведь ещё непонятно, кто и чем её повредил, — прошипел Клык.
Я виновато кивнул, что понял его. Но вечером, когда мы вернулись в расположение, нашёл эту информацию в интернете, датированную ещё прошлой ночью.
Дальше мы обошли несколько избирательных участков, где с самого утра выстроились сотни людей, чтобы проголосовать. Видя эту картину, я испытывал невероятную радость и гордость за наше великое дело. Мы действительно смогли поддержать народ Донбасса в нужную минуту. Тогда, когда они ещё не могли сами совершить такие решительные шаги. У них элементарно не было для этого средств, оружия, лидеров. А с голыми руками против искушённых кровью нацгвардейцев и боевиков карательных батальонов не попрёшь.
Я хотел обнять каждого в этой очереди, потому что был уверен — 99 % из них пришли сказать «да», а не «нет». Те, кто против, либо уехали в другие области Украины, либо сидят по домам и с надеждой смотрят «ТСН». В итоге, «За государственный суверенитет ДНР» проголосовало 89,07 %.
Это и понятно. Ведь жители тех городов, где проходил референдум, знали не понаслышке, кто такие бандеровцы и ветераны Майдана. Ещё задолго до госпереворота активисты радикальной партии ВО «Свобода», боевое крыло киевского патриархата и другие представители деструктивных националистических сил на Украине уже «беспределили» в наших городах. Они пытались препятствовать установке памятников нашим государям и другим деятелям, внёсшим вклад в историю Малороссии. Например, в 2007 году они не давали увековечить память Екатерины II и Иосифа Дерибаса в Одессе, совсем не гнушаясь тем фактом, что последние имеют прямое отношение к основанию города.
Повсеместно маргинальные объединения раскольников нападали на православные храмы Московского Патриархата. В большинстве случаев прихожане, казаки «Верного Казачества» и другие правильные организации отбивали их, но иногда украинским бесам под молчаливым покровительством власти удавалось захватить какой-то храм и установить там свои порядки. Не удивительно, что такие храмы сразу же превращались в музеи, так как молиться туда никто не ходил (нескольких «свидомых», зашедших поставить свечку во время воскресной службы, я не считаю).
В конце зимы 2014 года у всех бесчинств на так называемой «патриотической» почве появились законные основания. После смены власти на Украине расплодилось множество анархистов, бандитов, хулиганов и все они безнаказанно, иногда под кураторством олигархов, то есть представителей власти, подавляли любое инакомыслие в стране. Ещё до того как на весь мир прогремели новости о сожжении заживо людей в Одессе и обстрелах мирного населения на Донбассе, националистические группировки уже формировали так называемые «поезда дружбы» из самых отмороженных радикалов и отправляли их усмирять восставших людей в Донецке, Луганске, Харькове, Днепропетровске, Запорожье ит. д.
Так, перед вторым Русским маршем горожан в Запорожье (первых проходил 8 марта 2014 г., где мы с Сергеем шли во главе колонны) навезли футбольных фанатов и вышибал из увеселительных заведений, которые окружили активистов и закидали их яйцами, бутылками и обрызгали перцовыми баллончиками.
В Харькове, на центральной площади, устроили стрельбу из травматического и боевого оружия. Несколько пророссийских активистов получили разной тяжести ранения.
В Мариуполе цепные псы Турчинова нагнали в город бронетехнику и всех противников нового порядка избивали, а нескольких расстреляли из автоматов Калашникова.
В Донецке они пытались сделать тоже самое, но там люди быстрее смогли консолидироваться и дать достойный отпор «эссэсовцам» новейшей истории. Донбассовцы сами окружили нациков и хорошенько избили. Только вялая полиция не дала донецким парням совершить самосуд над ними.
Я привёл самую малость того, что уже тогда вытворяли на Украине последователи Бандеры и Шухевича. Поэтому не удивительно, что русские люди во многих городах исторической Новороссии ополчились, взяли в руки оружие, а и мая правильно проголосовали на референдуме. Наша задача была поддержать протест и не дать его подавить украинским карательным отрядам.
Референдум 11 мая
Где-то вдалеке послышался гул техники. Больше напоминало БТР, чем какой-нибудь трактор или грузовик. Клык скомандовал занять круговую оборону. Гул приближался. Я стоял под деревом, рядом со мной на изготовке с РПГшкой присел Немой.
— Круто, если он сейчас к нам выедет, — сказал я Немому. — Его же здесь в узких улочках можно хлопнуть в «бочину» сразу.
Но Немой моей радости не разделял. Он почему-то тяжелее стал дышать и немного побледнел.
— Вандал, ты понимаешь, что такое бэтэр, вообще, любая броня? У него пушка пробивает кирпичные стены на ура, а КПВТ разрывает человека на куски.
Тогда я вспомнил, что он участвовал в бою 5 мая, где Медведя как раз этим калибром и свалили. Этот бой на него сильно подействовал. Как раз в то время, когда укры долбили по одному Медведю на перекрёстке, Немой ходил с РПГ под стенкой дома неподалёку от ж/д путей, пытаясь высунуться и шмальнуть в БТР. Но из-за шквального огня так и не смог. Мало того что на его глазах убили командира в спину из пулемёта Владимирова, так ещё и сожгли грузовик вместе с водителем. Сомневаюсь, что он видел до этого где-то кроме фильмов, как горит заживо человек. Когда Медведь упал, Немой подумал, что он остался с укропами один на один. Моторолу он мог не заметить, а остальные участники боя либо прятались по оврагам, либо отошли к городу. Тогда он принял решение выходить. А по пути в Славянск встретил нас и с огромными от ужаса и боевой эйфории глазами стал рассказывать о том, что он один выживший. Но, как я описывал выше, он быстро пришёл в себя и вернулся с нами на обстреливаемый перекрёсток.