Окоп, по которому я бежал, был достаточно глубокий, поэтому я чувствовал себя в безопасности, несмотря на близко рвущиеся снаряды. Семёновка как будто спала, все сидели по норам, а где-то на передке шёл бой. Я дошёл до дороги и залёг. В 500–700 метрах от меня на мосту стояли танки и БТРы и палили из всех орудий по семёновским блокпостам. Трасса Харьков — Ростов полностью простреливалась, можно было даже увидеть пролетающие трассеры.
Чтобы приблизиться к окопам Крота, требовалось перебежать по кратчайшему пути трассу, но сделать это оказалось непросто. На мне висела вся экипировка, ПТУРС и одноразовая РПГ — с таким весом вообще сложно передвигаться, но адреналин сделал своё дело и я, перекрестившись, быстрым рывком перебежал дорогу. Возможно, мне показалось, но когда я бежал на середине дороги, стрелкотня усилилась. Видимо, в триплексы какой-то танкист заметил перебегающего ополченца и дал команду пулемёту: «огонь».
Ступив крайний раз ногой на асфальтированную поверхность трассы, я упал навзничь и дополз несколько метров до ближайшего укрытия — оказавшийся в тот момент домик железнодорожника. Выстрел! Сработал танк — снаряд пролетел вдоль трассы и разорвался в одном из придорожных кафе. Я подумал, что этот домик меня спасёт, но он оказался каким-то гипсокартонным. Следующий снаряд прилетел прямо в это здание, пробив его насквозь, куски стен посыпались мне на голову. Танкист несомненно направлял пушку в место, где крайний раз видел меня, надеясь на скопление ополченцев в этом участке. Несмотря на несколько танковых выстрелов, я продолжал лежать на том же месте, так как выдохся от недавнего рывка, да и адреналин высосал всю энергию.
Спустя несколько минут я пополз в сторону позиций Крота. Подниматься и бежать в полный рост у меня не было никакого желания, так как постоянно свистели пули. Огонь настолько усилился, что страшно голову поднять. Я подполз к ж/д путям и залёг — железная дорога находилась на возвышенности, поэтому пока я лежал на противоположной от противника стороне, мне ничего не угрожало.
Казалось, что как только я выгляну из-за железных рельсов, в меня обязательно что-то прилетит. Так я думал несколько секунд, пока переводил дух. Как только мне показалось, что огонь немного ослаб, я перекатился через рельсы и быстро пополз за ближайшее дерево.
Пока я полз к Кроту, возле меня пробежали двое бойцов ещё с одним ПТУРСом. Они сначала подумали, что ракета, которую я нёс, предназначалась им, но я объяснил, что несу её для ещё одного ПТУРа, на позиции Крота. Они кивнули и побежали дальше. Позже я узнал, что они с ПТУРом забежали в правый фланг к украм и подбили в бочину один БТР.
Наконец-то я дополз к окопам Крота. Увидев меня, он обрадовался. Я тоже словил себя на мысли, что будто бы не видел его очень давно. Я отдал ему «Фагот». Крот посмотрел на меня и улыбнулся:
— У меня вообще-то «Метис», мне «Фагот» некуда крепить.
И тут до меня дошло, что я притарабанил другу не ту ракету. В суматохе боя ополченец, охранявший склад с боеприпасами на автомойке, выдал мне снаряд другого калибра, а я даже не знал, какая именно у Крота установка.
Я уже собрался бежать обратно за «Метисом», но Крот решил послать своего бойца. От Крота я узнал, что он уже подбил один Т-64, а второй выстрел произвёл его зам — Боксёр, но ракета не долетела.
К сожалению, я не присутствовал в момент подбития танка Кротом, поэтому решил, что лучше вам узнать подробности от участников и очевидцев.
Крот о бое 3 июня и своей дуэли с танком:
— Всё началось 3 июня примерно в четыре или полпятого утра. Стреляли по нам не только из миномётов, но ещё из крупнокалиберной артиллерии. Все проснулись. Я вышел из блиндажа и в бинокль наблюдал за мостом. Где-то через час на мосту показалась техника. Я увидел один танк, а за ним около четырёх БТРов. Пехоту я не видел, так как находился на железнодорожном переезде — второй линии обороны. Зато её видели наши бойцы с первой позиции.
Я начал связываться со штабом, вызывал Кэпа и докладывал, что вижу на мосту технику, хотя сам понимаю, что если я вижу, то и другие видят. Мне Кэп ответил: «Да, мы знаем».
Я продолжат наблюдение. Танк, который впереди БТРов шёл, потихоньку продвигался. Я понимал, что из ПТУРа до танка достать смогу, до него мевтрое 900 — это предельное расстояние, хотя ПТУР стреляет на километр. Но танк мне смотрел в лоб, поэтому смысла стрелять было мало, так как понимал, что вряд ли его сожгу. И тут в эфире кричит Моторола, меня вызывает надрывно:
— Крот, Крот! Какого хрена ты не стреляешь по танку? Открывай огонь из ПТУРа.
Отвечаю ему:
— Я-то могу стрелять, но какой смысл? Я же его не сожгу.
Он говорит:
— Стреляй, ты наша последняя надежда!
Мотор назвал меня «последней надеждой», потому что по танку уже работали из одноразовых гранатомётов с первой позиции, но у танка же активная броня, которая не позволяет снаряду из гранатомёта его поразить. Поэтому поджечь его можно только ПТУРом. Я начал готовить свой ПТУР — выставил из окопа на проезжую часть и начал потихоньку настраивать. К тому времени подбегает ко мне с тыла Кедр с криком: «Приказ Моторолы — жечь танк». Я говорю, что уже знаю.
Начал наводить. Но было очень страшно: я немного наведу перекрестье цели по горизонтали на танк, пули начинают свистеть мимо ушей. Я обратно в окоп прыгаю, а ПТУР оставляю наверху. Посидел секунд 20–30 и понимаю, что нужно дальше продолжать. Вылезаю, навожу уже по вертикали, опять летят пули, я опять в окоп прыгаю. Но понимаю, что нельзя так — надо стрелять, потому что ПТУР находится наверху и его может любым осколком поразить, так как плотность огня очень большая. Тогда он, во-первых, испортится, а во-вторых, сдетонирует возле меня.
Когда я вылез в третий раз посмотреть в монокуляр ПТУРа, то обнаружил, что перекрестье цели смотрит ровно под башню танка, то есть, уже даже наводить не пришлось.
Я нажимаю на спусковой крючок и сопровождаю снаряд. Он летел пять секунд[141]. И за эти пять секунд нужно его вести чётко под башню танка. Снаряд пролетел ровно над головами ребят на передних позициях, если бы я взял чуть ниже, была бы угроза влупить по своему блокпосту, но и выше опасно тем, что я бы промахнулся по танку. Чётко попал! Смотрю, вдали огромная вспышка от пламени, а ребята из моего взвода, наблюдавшие в бинокли, начали кричать и прыгать: «Попал! Попал!»
Но танк не сгорел — характерного чёрного дыма не было. Он просто остановился и ствол его смотрел немного влево, когда я по нему попал. В таком положении он и остался. Скорее всего, как сказали мне потом опытные ребята, экипаж там внутри подконтузило и отключились все внутренние компьютерные системы. Может, экипаж даже погиб. В общем, танк остался, где стоял.
Через несколько секунд после моего выстрела по танку, который стоял на мосту, второй танк вычислил точку вспышки от ПТУРа и чётко выстрелил в то место. Снаряд попал в бетонный столб, который упал прямо на окопы. Как меня не убило этим столбом, не знаю. Но самое интересное, что в этой канонаде, в этой суматохе я даже не заметил, как он упал. Тогда от выстрела танка меня отбросило в ячейку[142], где сидел боец, и я невольно его собой накрыл. От взрывной волны меня оглушило, я ничего не слышал какое-то время. Но, спустя несколько часов сильного звона в ушах, всё прошло.
Кедр, прибежавший довести приказ Моторолы, спрятался за бруствером окопа сзади меня и в момент ответки лежал в нескольких метрах от этого столба. Его отбросило взрывной волной. Как он потом рассказывал, после разрыва снаряда неподалёку он только чудом остался живым и невредимым, но у него почему-то из всех карманов вылетели вещи, и он потом ползал и собирал их по земле.
Простоял подбитый танк на том месте ещё долго, пока его не оттащили другим танком. А после частичного обезвреживания вражеской бронетехники наши ребята с передней линии обороны отсекли пехоту — положили тех, кто прорывался с флангов.
Следующий выстрел из ПТУРа я доверил своему заму Боксёру. Он его совершал по группе БТРов, которые были за танком. Видимо, они уже отъехали дальше, но всё-таки на предельно допустимую дистанцию для ПТУРа. Снаряд не долетел, может быть, ракета отклонилась и не попала.
Потом у меня закончились боеприпасы, и ты их геройски принёс. Но ракета оказалась не от моей установки — у меня был «Метис», а ты мне принёс «Фагот». Но ничего, зато есть что вспомнить.
Воспоминания Кедра:
— Бой начался с раннего утра. Я находился на «Метелице», где-то в 400–500 метрах от наших передовых позиций. Все его восприняли как очередную бомбёжку и сидели по блиндажам, а в полукилометре уже шёл ожесточённый бой. Где-то через час мне Моторола заорал в рацию:
— Кедр, какого хрена твои ПТУРщики не стреляют?
— В смысле? — ответил я.
— Уже час идёт бой, танк напрямую расстреливает позиции, а твои ПТУРщики молчат.
Я не стал объяснять Мотору, что мой расчёт ПТУРа расположен на другой стороне от наступления, и сам побежал через перекрёсток к Кроту.
Пришлось покувыркаться в воронках и окопах, чтобы добраться к блиндажу Крота. К тому моменту он уже наводил ПТУР, постоянно приседая, так как был ужасный шквал огня. В момент выстрела я пригнул голову и ещё сильнее сгруппировался за блиндажом. После выстрела бойцы в окопе заорали:
— Попал! Попал в башню!
Громче всех кричал Юнга (18-летний ополченец). А через несколько минут после попадания в танк, сделал неутешительный вывод, что «ему пофиг».
Тут на пару секунд меня вырубило, а очнувшись в нескольких метрах от прошлого места, я обнаружил, что из всех карманов выпали вещи: солнцезащитные очки, капли от насморка, ключи, флешка. Это прилетела ответка от другого танка, прикрывавшего подбитый. У первого танка башню заклинило, об этом говорили бойцы с передних окопов, от них он стоял в 30–40 метрах.