Влад ТархановМы, Мигель Мартинес 4Война
Вступление
Сытая и довольная Европа — это миф конца двадцатого века. Всё познаётся в сравнении. В сравнении с северными соседями — жизнь в Европе всегда была сытой, даже в самые голодные годы. И не только из-за климата. Периодически население континента начинало быстро расти, и тогда очередная чума наводила порядок, пока сами государства не научились сбывать избыток населения в войнах и отправлять их в колонии. И если с сытостью спорить не будем, то вот довольной старушка-Европа не была никогда. Она постоянно стремилась к чему-то большему, нежели просто быть, она хотела доминировать. Поэтому поглощала страны и континенты, делая их своим придатком. Какое-то время это получалось у отдельных хищников, самых зубастых, более-менее удачно. Но вскоре территории были поделены, и это опять многих не устраивало, наступал период передела мира, который привёл к самым большим и разрушительным войнам в истории человечества. В тридцатые годы Европа была недовольна Версальским договором. Страны-победительницы так и не получили полного удовлетворения от войны — их главный экономический враг, Германия, не оказался повержен и на удивление быстро восстанавливал свою страну. Кроме того, были страны-проигравшие, которые жаждали реванша, хотели отменить итоги Первой мировой, даже ценой развязывания Второй. И конечно же, не оставались в стороне те, кто больше всего нажился и разбогател во время Мировой войны, которую у нас еще назовут Империалистической. Если страны Европы снова сойдутся в клинче борьбы за передел мира, опять появиться возможность урвать себе кусочек повкуснее. Но не всё было так просто: в СССР в известного журналиста и писателя Михаила Кольцова «подселился» наш современник, строитель по образованию, историк по увлечениям, Михаил Пятницын. И очень ему не хотелось попасть под репрессии, вот и стал Миша крутиться. Как известно, инициатива имеет инициатора. Вот и крутится по Европе маленькая песчинка — Миша Кольцов, вот только не понятно, будет ли она той самой дробинкой, которая переломает хребет слону мировой истории?
Глава перваяРазговор за закрытыми дверями
— Пан Болеслав, больше некому, ты должен согласиться! — Игнаций Мосцицкий, неожиданно ставший самой весомой фигурой на политическом небосклоне Польши, проводил серию встреч в Президентском дворце, резиденции премьер-министра государства. Выбор места дислокации объяснялся моральными соображениями. Ибо занимать Бельведер, в котором еще, казалось, бродит дух бесславно убитого маршала Пилсудского[2] было ему не с руки. Очень долго президент Мосцицкий находился в тени маршала, который крепко удерживал власть в своих руках. Но сейчас маршала готовили к погребению, а его ближайший сподвижник и весьма квалифицированный военный специалист, генерал Рыдз-Смиглы, был тяжело ранен и за его жизнь боролись лучшие врачи Польши, а операцию делали срочно вызванные светила английской медицины. Впрочем, британские профессора справились, но никто из них не мог назвать даже приблизительно время, необходимое для полной реабилитации. А потом прошла серия встреч и тайных переговоров. Спускать убийство маршала нельзя ни в коем случае. Но самим лезть в ту кашу, которая заваривается в Германии было страшновато. И наиболее остро стал кадровый вопрос: кого поставить во главе армии? Сейчас Игнаций старался «дожать» генерала Болеслава Игнация Флориана Венява-Длугошовского. Не взирая на высокий чин и лампасы, назвать его профессиональным военным не поворачивался язык. Самая искренняя преданность Пилсудскому и выполнение обязанностей адъютанта, не могли компенсировать отсутствие боевого опыта, да и служба в армии двуединой Империи мало чем могла помочь.
Генерал справедливо считался больше администратором и дипломатом. И поэтому откровенно побаивался этого назначения. Но Игнацию казалось, что сейчас во главе армии должен стать именно администратор, который сможет организовать частичную (скрытую) мобилизацию, провести подготовительные действия и красиво проехать по улицам Берлина на белом коне. Не знаю, откуда это у польских военных и аристократов такое болезненное желание покрасоваться на красавце-жеребце во главе триумфального шествия. Тут бы вообще до шествия как-то дотянуть. Но мыслями пан президент был уже в Берлине. И думал больше о том, что он от Германии отрежет в пользу Польши от можа до можа, и Восточная Пруссия это был тот минимум, на который Польша согласиться только если ей предложат что-то очень интересное в качестве компенсации отказа от всех восточных провинций Веймарской республики вплоть до Бранденурга (лучше всего вместе в ним). А что? Это же славянские земли! Почему бы их не вернуть великому славянскому государству?
— Пан Игнаций, вы же понимаете, есть намного более деятельные генералы, которые смогут повести Польшу к победе! Я вообще склоняюсь к тому, чтобы подождать выздоровления Рыдз-Смиглы, и только тогда…
— Я согласен с вами, пан Болеслав, согласен, но…
Тут президент Польши — высокий, с аристократической внешностью, прекрасно и стильно одетый мужчина поднял палец вверх, чем стал похож на какого-то профессора-маразматика, вдалбливающего прописные истины тупарям-студиозисам.
— Но мы не можем ждать неопределенно долго! И терять время! Наш ответ должен быть решительным и сокрушительным! И хорошо подготовленным! Вы, пан Болеслав, прекрасный администратор, управленец, вы сможете всё подготовить для решительного броска наших сил к Берлину. Русские Берлин брали, французы Берлин брали! Теперь наш черед! Ваша задача подготовить армию к боевым действиям. Опираться будете на наш доблестный Генеральный штаб.
— Я понимаю, что мне придётся согласиться, хотя сердце моё скорбит. На Берлин нас должен был вести наш маршал!
Оба господина выдержали приличествующую скорбному моменту паузу.
— В таком случае, пан Болеслав, позвольте поздравить вас назначением военным министром Польши. И немедленно займитесь приведением армии в боеспособное состояние. Посмотрите, что необходимо оставить для защиты границ с СССР, а какие части можно переправить для похода в Германию. В общем, работайте!
Когда генерал вышел, пан Мосцицкий закурил сигару, уставился в окно, рассматривая площадь перед Президентским дворцом. Всё было неправильным в государстве Польском. В Президентском дворце разместили офисы премьер-министра и правительства, а не президента. Истинный лидер Польши выбрал своей резиденцией дворец Бельведер, а помещения службы президента были просто посмешищем, которое и отражало истинное положение дел в государстве, в котором фигура президента служила всего лишь ширмой, марионеткой. Но тут неожиданно все поменялось.
Выбыли две самых сильных фигуры — диктатор и его ближайший помощник, премьер-министр, Януш Еджеевич хотя и близкий сторонник Пилсудского, но в политике человек без опыта, еще одна декоративная фигура, но еще более декоративная, нежели Мосцицкий. А посему Игнаций решительно воспользовался предоставленным ему шансом. Под надуманным предлогом потеснил канцелярию премьер-министра, и занял лучшие помещения в здании. Выпуская клубы дыма, он внимательно смотрел на площадь, вспоминая, как в семнадцатом году радостная толпа сносила памятник Паскевичу, который стоял посреди площади пред дворцом Наместника. Впрочем, сам дворец был построен для гетмана Станислава Конецпольского, потом переходил от одного магната к другому, во время русской оккупации был выкуплен для наместника в качестве его резиденции, но послужил оной недолго. Вообще-то именно тут планировалась резиденция президента, поэтому этот дворец промеж собой поляки стали называть не Наместническим, а Президентским. И теперь это название должно было «устаканиться» как официальное.
Тут секретарь сообщил о том, что в приемной ждет премьер-министр, которого Игнаций велел тут же пропустить к себе.
— Ну что, он согласился? — поинтересовался Януш Еджеевич, как только вошёл в кабинет президента.
— Да, пан Януш, у него просто не было никакого шанса отказать мне.
— Значит, сегодня проведем приказом, надо будет утвердить его кандидатуру в сейме, но сейчас в этом проблем быть не должно. Всё равно никого более весомого мы не найдём.
Премьер-министр немного кривил душой. Более авторитетные военные были. Для самого же Венява-Длугошовского прыжок с командира второй конной дивизии на пост военного министра был более чем значимым. Но в качестве политической фигуры Болеслав устраивал практически всех.
— Через четверть часа я жду специального посланника премьер-министра Великобритании, этот разговор мы проведем втроем. — сообщил Янушу президент, подчеркивая, что учитывает важность поста своего товарища. Впрочем, Игнаций не сомневался в том, что Еджеевич будет послушно идти в русле его политики, во всяком случае, пока Рыдз-Смиглы не вернется в строй. И было бы хорошо, чтобы к этому времени польская армия достигла каких-то серьезных успехов. Тогда генерал не станет таким же довлеющим над всеми диктатором, каким был покойный маршал.
— К похоронам Пилсудского у нас всё готово. — сообщил премьер-министр и всё время до визита англичанина они занимались обсуждением торжественной траурной церемонии.
А ровно через четверть часа секретарь впустил в кабинет прибывшего посланника премьер-министра Великобритании, заместителя министра в министерстве по делам доминионов, но самое главное, сына премьер-министра, Малкома Джона Макдональда. Молодой (тридцати двух летний) политик был одет с иголочки, обладал приятной внешностью и располагающей открытой улыбкой. Надо сказать, что на фоне сияющей звезды своего отца — одного из самых видных и ярких политиков Британии, сын не терялся. Он уже был достаточно серьезной политической фигурой и имел собственный вес, пусть и находился только в самом начале своей карьеры. Войдя, он обменялся рукопожатиями с присутствующими тут польскими правителями, разговор они вели без переводчика на французском языке, который был хорошо знако