Отец Бледод подобрался ко мне и встревоженно дергал за рукав кольчуги.
— Сын Грифида, Кадваллон, господин, — сказал он, — высокий безбородый парень в темном плаще.
Он ткнул пальцем.
— Тихо! — рявкнул Этельстан.
Я увел валлийского священника по нижнему уровню, чтобы Этельстан не услышал.
— Здесь половина в темных плащах, — сказал я.
— Рыжий парень, господин.
Он показал, и я заметил высокого юнца с длинными темно-рыжими волосами, собранными на затылке. Он носил кольчугу, но не имел меча, то есть, и в самом деле заложник, хотя теперь это больше не имело значения.
Из всех людей Цинлэфа только один встал на колени, правильно догадавшись, что Этельстан не станет разговаривать, если не выказать ему уважение. Этот человек огляделся и, заметив, что никто из товарищей его не поддержал, начал подниматься.
— Я сказал — на колени, — грозно крикнул Этельстан.
Ответил ему высокий воин, стоявший рядом с Цинлэфом. Он растолкал остальных, выкрикнул боевой клич и метнул в Этельстана копье. Бросок вышел на славу. Копье полетело быстро и точно, но у Этельстана было достаточно времени, и он просто отступил на шаг влево, так что копье ударилось о камни у ног отца Свитреда, никому не причинив вреда. Тем временем Цинлэф и его свита вскочили в седла. Метнули еще несколько копий, но теперь Этельстан и его воины уже спрятались за щитами.
Я взял с собой только двоих — Осви и Фолькбалда. Первый — сакс, гибкий и быстрый как змея, второй — по-бычьи крепкий фриз. Они подняли щиты, и мы с отцом Бледодом укрылись за ними. Я услышал, как в ивовую доску ударил наконечник копья, еще одно копье пролетело над моей головой, потом я выглянул в щель между щитами и увидел, как Цинлэф с десятком человек скачет ко входному проходу. Завал разобрали, и проход выглядел свободным, ведь я велел Финану спрятать воинов по эту сторону прохода, чтобы Цинлэф поверил в возможность побега.
Остальные воины Цинлэфа двинулись за ним в проход, но внезапно остановились, и я понял, что это Финан перегородил выход с арены стеной щитов, как только услышал заварушку. Стена высотой в два щита, ощетинившаяся копьями, так что лошадь не станет на нее бросаться. Некоторые воины Цинлэфа возвращались обратно на арену и опускались на колени, признавая поражение, а горстка упрямцев метнула последние копья в Этельстана и его людей.
— Вниз! — приказал Этельстан и вместе со своими воинами спрыгнул на арену.
— Вытаскивайте валлийца, — приказал я Осви и Фолькбалду, и они тоже спрыгнули вниз.
Фолькбалд приземлился неудачно и теперь, хромая, следовал за Осви. Обороняющиеся находились далеко внизу, и я порадовался, что остался наверху и теперь наблюдал оттуда за боем, который обещал стать быстрым и безжалостным. Когда-то арена была засыпана мелким песком, сейчас же поверхность состояла из смеси песка, конского навоза, грязи и снега, и я подумал, сколько крови впитала арена за долгие годы. Сейчас к той крови добавится новая. Шестьдесят воинов Этельстана встали в стену щитов глубиной в два ряда и начали напирать на запаниковавших мятежников. Сам Этельстан, все еще без шлема, находился в первой шеренге, которая отбросила людей, вставших на колени, ненадолго даровав им жизнь, и врубилась в запаниковавшую толпу у входа в арку.
У мятежников не хватило времени построиться в стену щитов, а редко бывает бойня с таким явным преимуществом, как стена щитов против толпы. Копья замелькали, послышались крики, люди начали падать. В толпе находились и женщины, две скрючились у стены, закрывая голову руками. Другая женщина прижимала к груди ребенка. Лошади без седоков запаниковали и метались по открытому пространству арены, там, где устремился вперед Осви. Он отбросил щит и сжимал в правой руке обнаженный меч. Левой он держал за руку Кадваллона.
Кто-то попытался ему помешать и пырнул мечом в живот, но таких молниеносных воинов, как Осви, нужно еще поискать. Он отпустил валлийца, отклонился вбок так, что меч прошел в паре пальцев от его пояса и нанес ответный удар. Он вспорол врагу запястье. Тот выронил меч, Осви нагнулся, поднял упавший меч, отдал его Кадваллону и резким взмахом разрубил противнику щеку. Враг отшатнулся с полуотрубленной рукой и окровавленным лицом, а Осви снова потянул Кадваллона назад. Теперь к ним присоединился Фолькбалд, его мощная фигура и гигантская секира отпугивали любого желающего им помешать.
Враг был побежден. Его оттеснили от входа в арку, а значит, Финан и его отряд двигались вперед. Все больше и больше сторонников Цинлэфа падали на колени. Их пинком отбрасывали в сторону и велели ждать безоружными в центре арены.
На арене громоздилось немало трупов, и это замедлило продвижение Этельстана, его стену щитов остановил завал из тел, и какой-то всадник пришпорил коня и атаковал самого Этельстана.
Лошадь споткнулась о труп, шарахнулась, и всадник попал секирой по щиту, а потом два копья вонзились в грудь заржавшего жеребца. Лошадь встала на дыбы, всадник завалился навзничь, и его тут же изрубили копьями и мечами. Лошадь тоже упала, продолжая визжать от боли и молотить копытами, пока кто-то не успокоил ее навеки ударом секиры по голове.
— Ты должен быть доволен, отче, — сказал я священнику Бледоду, оставшемуся со мной.
— Что Кадваллон в безопасности? Да, господин.
— Нет, из-за того, что саксы режут саксов.
Он удивленно взглянул на меня и хитро усмехнулся.
— Я рад и этому, господин.
— Первый воин, убитый мною в битве, был валлийцем, — сказал я, и ухмылка исчезла с его лица. — И второй. И третий. И даже четвертый.
— И все-таки саксов ты убил больше, чем валлийцев, господин, — сказал он. — Я правильно понимаю?
— Правильно.
Я сел на каменную скамью. Кадваллон под защитой Осви и Фолькбалда укрылся внизу у внутренней стены арены, а люди Цинлэфа смиренно покорялись, сдавая оружие людям Этельстана. Сам Цинлэф все еще сидел в седле, с щитом и мечом в руках. Его лошадь стояла у входа на арену, в ловушке между стеной щитов Финана и воинами Этельстана. Солнце пробивалось сквозь свинцовые облака, отбрасывая длинные тени на окровавленную землю.
— Говорят, здесь убивали христиан, — сказал я Бледоду.
— Убивали римляне, господин?
— Так мне сказали.
— Но в итоге римляне стали христианами, господин, слава Богу.
Я лишь усмехнулся. Я пытался представить арену до того, как верхние ряды каменной кладки растащили для своих нужд каменщики Честера. Верхний край арены теперь зазубрен, как горный хребет.
— Мы разрушители, разве нет?
— Разрушители, господин? — удивился Бледод.
— Когда-то я сжег половину этого города, — ответил я. Я не забыл пламя, перекидывающееся с крыши на крышу, и густой дым. И по сей день каменные стены на этих улицах покрыты черными полосами. — Но представь, каков был этот город при римлянах.
Отец Бледод не ответил. Он наблюдал за Цинлэфом, которого оттеснили на середину арены, теперь его окружило кольцо копейщиков — люди Финана и Этельстана. Цинлэф развернул лошадь, как будто в поисках выхода. На крупе виднелось клеймо — Ц и Х, Цинлэф Харальдсон.
— Белокаменные дома, — сказал я, — с красными крышами. Статуи и мрамор. Хотел бы я на это посмотреть.
— Рим, наверное, тоже был прекрасен, — сказал Бледод.
— Я слышал, сейчас он в руинах.
— Все проходит, господин.
Цинлэф пришпорил коня к одной стороне окружения, но вперед метнулись длинные копья, со стуком сомкнулись щиты, и ему пришлось свернуть. В руке он сжимал обнаженный меч. Ножны на левом бедре были из красной кожи с маленькими золотыми накладками. Эти ножны и меч — дар Цинлэфу от Этельфлед, последней правительницы независимой Мерсии, и скоро, подумал я, они достанутся Этельстану, который наверняка передаст их церкви.
— Все проходит, — согласился я, — только посмотри на этот город. Весь из соломы и прутьев, грязи и дерьма. Сомневаюсь, что при римлянах здесь воняло, как из выгребной ямы.
Приказ Этельстана заставил кольцо воинов сделать шаг вперед. Кольцо сжималось. Цинлэф продолжал поворачивать лошадь в поисках возможности сбежать, но ее не было.
— Римляне, господин... — начал Бледод и запнулся.
— Что римляне? — спросил я.
Еще один приказ, и кольцо снова сузилось. Копья были направлены на всадника и его клейменую лошадь. Дюжина воинов Этельстана охраняла пленников, отгоняя их в одну часть арены, а мертвецы образовали подобие приливной волны из окровавленных тел у входа.
— Римлянам нужно было остаться в Британии, господин, — сказал отец Бледод.
— Почему это? — спросил я.
Он поколебался и опять ухмыльнулся.
— Потому, господин, что, когда они ушли, пришли сайсы.
— Пришли мы, да.
Мы, саксы, и были «сайсами». Британия никогда не была нашим домом, как, впрочем, и для римлян. Они ее захватили, а потом бросили. Пришли мы и забрали себе.
— А вы нас ненавидите, — заключил я.
— Верно, господин, — Бледод продолжал улыбаться, и я решил, что он мне нравится.
— Но вы же сражались против римлян? Вы же их ненавидели?
— Мы ненавидим всех, кто крадет наши земли, господин, но римляне дали нам христианство.
— И это хорошая сделка, по-твоему?
Он засмеялся.
— Они ушли! Они вернули нам землю, так что спасибо римлянам — мы получили землю и вдобавок истинную веру.
— А потом пришли мы.
— Потом пришли вы, — согласился он, — но, быть может, и вы уйдете?
Настала моя очередь рассмеяться.
— Это вряд ли, отче, уж прости.
Цинлэф постоянно разворачивал лошадь, явно опасаясь нападения сзади. Его щит был выбелен известью, без каких-либо изображений. Украшенный серебром шлем сверкал в лучах зимнего солнца. Длинные волосы, как обычно у датчан, струились по спине. Этельстан опять отдал приказ, и кольцо воинов с копьями тут же сузилось, ряды с оружием и щитами сжимались вокруг Цинлэфа.
— Что сейчас будет, господин? — спросил Бледод.
— Что будет?
— С нами, господин. С людьми короля Грифида.