– Вот посмотрим, что там теперь! Судя по вашим рассказам, Муравьев – благородный человек, – отвечал Римский-Корсаков. – Надо полагать, если он дал слово, то и постарается исполнить. Но парового судна в лимане что-то не видно.
Римский-Корсаков оглядывал на рассвете пустынные воды огромного лимана. «Может быть, пароход в северной части делает промеры?»
Воин Андреевич замечал, что его лейтенант расстроен. Но что поделаешь! Только он мог идти в Николаевск. Не посылать же мичмана Анжу или доктора.
Готовили к спуску баркас.
«Ну что же, – утешал себя Чихачев, стоя на палубе, – такова, видно, судьба! В самом деле, не идти же шхуне! Северный бар еще опасней южного. Течения разные, река капризна. Ну что же, что же… Пора мне в путь».
Из открытых люков доносился лязг и стук металла. Там уже начали ремонт.
Берега Амура сегодня опять очень хороши – ярко-зеленые, со скалами. Очень походит на Скандинавию. Уж начался сентябрь, а желтизна в лесах только кое-где видна. На правом берегу – огромный купол какой-то сопки кажется голубым, прозрачным. Все время летают утки и гуси и множество разной другой дичи. Вдали местами море от нее черно, слышится сплошной гомон; кажется, миллионы птиц там кричат. Все хорошо. Жаль, что ветерок начинается.
Подходит туземная лодка с темным рыбокожим парусом. Она давно была замечена, шла к шхуне со стороны Лангра.
– Николай Матвеевич, вы по-гиляцки, пожалуйста, поговорите с ним, – попросил Римский-Корсаков.
– Николай, здорово! – подымаясь, заявил по-русски гиляк, подходя к борту. И доктор Вейрих, и Зарубин, и мичман Анжу, и штурман Попов – все поспешили на палубу, желая видеть, с кем это встретился тут Чихачев. Матросы столпились у борта.
– А-а! Таркун! – узнал гиляка Николай Матвеевич.
В лодке стоял молодой рослый, видный гиляк в новой нерпичьей юбке, как из золотистого бархата. Молодая ловкая гилячка в русском, умело сшитом ситцевом платье убирала парус. Другая, старая гилячка с младенцем на руках и двое парнишек смотрели с любопытством. Молодая гилячка бросила из-за плеча живой взгляд, лукавый и застенчивый.
Поднявшись на палубу, Таркун хотел подать руку Чихачеву, но тот обнял его, и они оба одинаково поцеловали друг друга в щеки.
После этого Таркун спросил, кто капитан, и подал руку Римскому-Корсакову, а потом всем офицерам и матросам.
– Невельской где? – спросил Чихачев.
– Невельской, однако, уже дома.
– А где он был?
– Куда-то ходил морем.
– Знаменитый гиляк, Воин Андреевич, – сказал Чихачев. – Он, господа, первый указал месторождение сахалинского угля. Приятель Геннадия Ивановича Невельского… Постой, да ведь это Сакани у тебя в лодке. Сакани – любимица Екатерины Ивановны, господа.
– Пригласите ее сюда, Николай Матвеевич, – сказал капитан.
Чихачев рассказал, как Сакани была спасена.
– Сакани, поднимайся сюда, пожалуйста. Братцы, пособите ей. А это чьи ребята?
– Это наши деревенские.
– Так что нового на посту?
– Огород стал большой. Еще избы построили.
– А пароход пришел?
– Пришел! Только плохой, не ходит!
– А товар привезли?
– Товару много.
– А людей много?
– Много, однако, двадцать еще пришло.
– И это все?
– Все.
– Да ты давно там был?
– Как льды ушли!
Сакани поднялась на палубу, глядя исподлобья и закрываясь краешком платка. Чихачев подвел ее к офицерам, и она поздоровалась с ними за руку.
– У Екатерины Ивановны сын? – спросил Чихачев.
– Нет, девка, – ответила Сакани.
– Еще другой капитан пришел, у него тоже жена, – добавил Таркун.
– Спросите своего приятеля, Николай Матвеевич, не сможет ли он нам рыбы доставить на засол.
Таркун охотно согласился.
– А ты, Николай, куда собрался?
– В Николаевск. А капитан – в Петровское.
– Ветер будет сегодня, не ходи!
Гиляков провели по палубе, открыли и показали им наполненные угольные люки.
– Все это взято на Сахалине. Там, где, ты сказал, есть пласты!
Таркуну объяснили, что уголь сжигается в топке, кипит вода и как пар толкает крышку на чайнике, так он и в машине толкает поршень. Гиляк все это уже слыхал.
– А почему сейчас труба не дымит? – спросил он.
– Починяем машину! – ответил Зарубин.
– Это машинный джанги-хозяин! – представил его Чихачев.
– Как тебя зовут?
Инженер ответил.
– Машину покажешь?
– Покажу.
– Хорошо! – ответил Таркун. – Стучишь, рыбу нам не пугаешь? – пошутил он.
– Починим, затопим, и труба задымит!
– И пойдет?
– Да.
– У-у! Без ветра! И мы слыхали – свистит. Мы с Лангра заметили, корабль идет, труба дымит, ходит туда и сюда. Я тебя, Николай, давно ждал! Невельской сказал – ты придешь. Я увидал – лодка с трубой, однако, Николай пришел.
Чихачеву и Римскому-Корсакову пришлось задержаться. Гиляков пригласили к завтраку.
– Скорей починяй шхуну, – сказал Таркун инженеру. – Мне охота посмотреть, как пароход ходит. А Тятиха ты, Николай, помнишь? Ух, он увидел: труба – боялся!
– А помнишь, Таркун, как все началось с твоей пуговицы? Невельской еще говорил тебе, что очень она для нас дорога.
– Как же!
Таркун вызвался сопровождать Чихачева. Но Николай Матвеевич сказал, что важней позаботиться о снабжении шхуны рыбой и, если можно, мясом.
Простившись с гиляком, Николай Матвеевич с матросами пошел на гичке в реку. Через некоторое время уехали и гиляки. Темный их парус быстро удалялся.
Пока Римский-Корсаков отдавал последние распоряжения, ветер стал свежеть. Предсказание гиляка сбывалось. На отмель выбегали огромные волны. Гребцы в байковых куртках были готовы.
В баркас погрузили ящики с фруктами, консервами и сахаром и мешки с белой мукой. Все куплено Чихачевым и Римским-Корсаковым на Бонин-Сима у европейских торговцев или добыто на эскадре.
«Если бы знать раньше, многое можно бы приобрести для Невельских в Гонконге и Сингапуре! Какое там множество товаров всевозможных из Европы!» Об этом Воин Андреевич и Чихачев не раз сожалели. «Но Николай Матвеевич хоть консервы закупил на Сандвичевых!»
Баркас пошел на мыс Пуир – красновато-желтую скалу, видневшуюся на другом берегу. У встречных гиляков купили рыбы.
Лавируя против ветра, вошли в залив Счастья между материком и островом Лангр.
На острове видна деревня, в которой жил Таркун. Лангр тянется к северу, а дальше, по карте, низкий остров Удд, а за ним длинная Петровская коса. Между этими островами и материком – залив Счастья, мелководный, похожий на огромное озеро. Кругом пески и вода.
Начался проливной дождь с ветром. Из залива шло сильное течение. Темнело. На материковом берегу залива, в густом еловом лесу, разбили палатку, развели костер и стали варить лососей.
Тайга шумела все сильней, дождь холодный…
Глава двадцать восьмая. Петровское зимовье
Всю ночь лило. Лес стонал под сильными порывами ветра. Повеяло осенью.
Утром небо опять затянуло тучами. Стихать стало после полудня. Баркас пошел по заливу, время от времени чертя килем по отмелям. Слева виднелись сопки материка, справа – песчаный остров Удд. На нем гиляцкая деревня, лодки, собаки. Гиляки ловят рыбу неводом.
Воин Андреевич, кутаясь в плащ, невольно думал о том, что место тут суровое и нелегко приходится Невельским. Он с нетерпением ждал встречи со старым товарищем. Вспомнилось, как на «Авроре» в сорок шестом году были в Плимуте. Тогда еще Геннадий Иванович говорил, что у России нет настоящего выхода в океан.
Погода сумрачная. Ветер опять крепчает. Хорошо, что волны невелики: залив мелководен.
Римский-Корсаков вспомнил цветущие берега Сахалина, какие там бухты, прекрасные леса, яркое южное море, тепло. Да, в невеселом месте приходится сидеть Геннадию Ивановичу из-за петербургских бюрократов!
Но где же наш пост? Кругом пески.
В эту пору темнеет рано. Огней не видно. Только за кормой мерцает огонек в гиляцкой деревеньке на самой оконечности острова Удд.
На траверзе пролив, отделяющий остров от Петровской кошки. А огней зимовья нет как нет. Впереди темень, мгла. Сильное, видимо отливное, течение вдруг подхватило баркас и понесло его прочь из залива. Налегли на весла.
Вернулись к гиляцкой деревне и взяли проводника-мальчишку. Он бойко говорил по-русски, сидя на корме рядом с Римским-Корсаковым и показывая, как править. Быстро пересекли течение и пошли под берегом косы. За черным бугром открылись огни. Подошли к берегу.
Какой-то человек шел по отмели. Мальчик окликнул его. Оказался гиляк.
– Невельской есть? – спросил его Римский-Корсаков.
– Нету.
– Где же он?
– Сахалин пошел!
«Вот новость!» – подумал Корсаков.
Баркас пристал там, где горел огонь на мачте. На песке виднелись вытащенные шлюпки и перевернутые гиляцкие лодки. Часовой заметил баркас давно, и на берегу собралась толпа. Тут и матросы, женщины, дети, гиляки. У некоторых фонари в руках.
Подошел флотский офицер.
– Доктор Орлов.
Римский-Корсаков представился, сказал, что он от адмирала Путятина, начальника Японской экспедиции, прибыл из Нагасаки с письмом к Невельскому.
– Невельского нет. Он отправился на Сахалин ставить посты, – ответил Орлов.
– На Сахалин? – поразился Римский-Корсаков.
Немного волнуясь, доктор добавил, что капитан-лейтенант Бачманов, назначенный сюда начальником команд, отбыл в Николаевский пост и что вообще никого из офицеров на посту нет, все в командировках. А он, доктор, временно совмещает обязанности командира зимовья. Казалось, Орлов, в свою очередь, поражен, что офицер явился сюда из Нагасаки.
Доктор тут же послал боцмана сообщить супруге Невельского, что прибыл офицер из эскадры Путятина с письмом на имя Геннадия Ивановича. Римский-Корсаков попросил распорядиться, чтобы гребцы были помещены и напоены чаем.
Тем временем матросы экспедиции обступили гребцов и приглашали их к себе в казарму.