После обеда Муравьев и Невельской говорили в маленьком кабинете капитана.
– Ваше намерение познакомить меня с китобоями весьма кстати. А вы уверены в шкипере?
– Да, мы знаем его давно.
– Каков он с англичанами?
– Говорит, что терпеть их не может.
– Это не притворство?
– Не может быть. Поражение англичан им выгодно.
– И как китобои здесь себя ведут?
– С нами они смирные. Гиляков мы им не позволяем обижать, но не всегда усмотришь. Ведь тут собираются десятки их судов. У меня матросы и гиляки научились говорить по-английски…
– Так можно доверять вашему американцу?
– В очерченных пределах!
– Только сначала штаб надо спровадить отсюда.
– За чем же дело стало? Я уж отдал приказание. Утром пойдут.
– И вы уберите, Геннадий Иванович, всех, кого только возможно. Дайте поручение доктору, священнику и разошлите по командировкам офицеров. Чем меньше тут людей останется, тем лучше. Теперь о делах иных…
Речь зашла о вводе «Паллады» в устье реки.
– Это историческое судно! Его важно спасти. Престиж, и не дать англичанам похвастаться, что флагман нашей эскадры схвачен или потоплен. О судьбе ее печется великий князь.
– Для ввода «Паллады» нужна шхуна паровая. Не посылайте ее с рапортами, Николай Николаевич! Сейчас время, вода большая, можно ввести.
– Ни в коем случае!
Невельской не стал настаивать, сказал, что если вводить в двадцатых числах, то опять будет высокая вода, но только тогда уж обязательно нужна шхуна и пароход «Аргунь».
Вечером у могилы выстроились команды. Тут же гиляки и американцы с китобоя.
Генерал поднялся на холм, сказал слово.
«Вот ты чего удостоился после смерти-то», – думала Матрена, вытирая свои черные глаза.
Тут же священник, отец Гавриил. Невельской вспомнил, что не был на похоронах дочери, подумал, как Катя была одна, и разрыдался от всего вместе.
С похорон генерал и Невельские зашли на поминки в семейный барак, посидели на скамейках у бревенчатой стены, поговорили с казаками и матросами, каждый из которых старался подойти к генералу и поговорить. Тот всех благодарил и целовал через стол. Пили водку. Генерал хвалил кушанья, уверял, что давно таких не ел.
Поздно вечером шли по берегу моря. Екатерина Ивановна рассказала мужу о вчерашнем разговоре. Невельской понимал все. Он решил не поминать больше про свои планы движения на юг. Не время, право! Генералу могли быть большие неприятности. Сейчас настаивать на своем бесполезно и зря раздражать человека.
«Да, ответственность его в самом деле велика! Однако я бы на его месте именно в это самое время занял все гавани. В противном случае англичане, разыскивая наши посты и зайдя случайно в бухты юга, могут поднять всюду свой флаг».
В глубине души его уже шла новая работа. Гибель дочери, болезнь Коли Бошняка, гибель казаков – все это висело над ним, напоминая, что он не смеет превращаться в приказного бюрократа или лишь в ретивого исполнителя.
Муравьев рассказывал, что жена осталась на даче, за Ангарой, что она восхищена подвигами Екатерины Ивановны, ставит ее всем в пример, сама хочет на Амур, но это возможно лишь в следующем году. Помянул про поездку в Европу, рассказывал о театрах и писателях. Все интересно, слушаешь и отдыхаешь, пища есть уму, да сердце болит.
Дошли до дома. Муравьев простился с Екатериной Ивановной.
– Простите, Николай Николаевич, – вдруг сказал Невельской, когда дверь закрылась. – А Буссэ все же надо расстрелять! Судить и расстрелять!
– Не так просто, Геннадий Иванович, расстрелять Буссэ! Он – петербуржец. У него там…
Муравьев сказал это, как бы соглашаясь в душе, что расстрелять надо, хотя еще недавно весело проводил время с Николаем Васильевичем.
– Вот и… Пусть в Петербурге схватятся за головы, каков их питомец.
– Об этом можно говорить только в шутку или для отвода души! Путятин объяснил мне все. Он якобы не мог иначе поступить. А если строго судить, то стрелять надо и вас за зимовку в Императорской, и меня заодно.
– Римский сказал мне, что адмирал хотел послать шхуну вдогонку за своим распоряжением на Сахалин, отменить снятие поста. У Буссэ были мои инструкции…
Они дружески расстались. Генерал ушел во флигель. Римский-Корсаков съехал со шхуны, долго сидел у Невельских. Он рассказывал, как обмотал вал, и надеялся, что теперь течь будет меньше.
Утром шхуна ушла. Все еще спали. Невельской с генералом постояли на берегу. А через два часа на гребных судах отвалили и штабные.
Глава двадцать четвертая. Ночной разговор
Все чувствовали ответственность, возложенную на нас… ведь мы представляли не правительство Америки, а ее народ, – поэтому каждый изо всех сил старался как можно лучше исполнить этот высокий долг.
Вечером на полупустынную косу, по которой разгулялся ветер, заметавший песок, высадились трое американцев. Двое в плащах и в русских шапках, а третий, высокий и сухой, выше Шарпера, в куртке и в шляпе, с черной бородой, которая называется стрелкой. У него маленькие глаза под острыми и почти безбровыми надглазницами. Даже Невельской видел его впервые.
Американцы разделись в коридоре. Они в черных пиджаках и белых рубахах с крахмальными воротничками, при галстуках и в высоких сапогах.
Другой помощник Шарпера, с белокурой бородой, глянул с опаской через портьеры, как бы предполагая встретить свирепую англичанку. Но вместо нее он увидел улыбающуюся и нарядную Екатерину Ивановну.
– Милости просим, господа.
Шарпер раскланялся, поцеловал руку хозяйке и тут же представлен был генералу. Муравьев и Казакевич в штатском. Здесь же Невельской и Воронин.
Шарпер потихоньку сказал, что долговязый – его лучший советчик и помощник: надежный парень, умеет молчать, умен. Он тут бывал не раз, никогда не сходил на берег, всегда занят, очень любит судно и хозяина. Никогда никому в голову не приходило, что Шарпер нуждается в советчиках! Видно, вроде Николая Николаевича, взял себе свиту.
На столе скатерть и прежде всегда блестела. Но нынче тут стоит водка в графинах, какое-то хорошее французское вино. Подобных удовольствий Шарпер себе никогда не позволял. Он знал напитки попроще, а теперь вообще больше читает Библию.
В душе сильно смягчившись, он почувствовал себя в высшем обществе и подумал, что надо будет, чтобы клинобородый, знавший по-французски, запомнил марку, можно потом рассказать Эмилии, чем угощали. По-французски Шарпер знал несколько фраз, но ведь русские поймут. А-а! Надо просто взять бутылку в руки и прямо спросить, как произносится название, то есть поступить по-американски, тем более что во всем свете американцев считают за неотесанных мужиков!
– Благодарите, господа, генерала! Он исхлопотал у нашего государя порто-франко для всех этих земель!
Все американцы почтительно поклонились, а клинобородый даже прищелкнул каблуком.
«А до того, значит, они у меня тут контрабандой занимались?» – подумал генерал.
За ужином шкипер осторожно начал с того, что он обдумал многое и хотел бы доставлять для жителей новых русских заселений на этом океане все необходимые жизненные припасы, но что не уверен, как пойдет торговля, и хочет узнать у губернатора, скоро ли будут построены порты и города и на что можно рассчитывать. Что он мог бы это сделать давно, но пока нет настоящих потребностей и русским нечем бывает платить и что он может доставить все, все, что только может понадобиться… У него есть средства, он мог бы даже купить пароход. С кем можно было бы договориться о торговле? Он готов, даже если можно, в рассрочку, но гарантии должны быть.
– Вы можете доставить все, что нам сейчас надо?
Американцы поговорили между собой.
– Да, можем! – сказал по-русски Шарпер.
Муравьев помолчал.
– Я слышал, у вас есть великолепный план, как Америка может помочь нам в этой войне?
– Да, your excellence! – Шарпер не мог выговорить по-русски «ваше превосходительство».
– Изложите этот план мне.
Шарпер просиял.
– С радостью, генерал! Но простите, что сначала я задам вам несколько вопросов.
– Пожалуйста.
– У вас в этих водах большие фрегаты с многолюдными и хорошо обученными командами. Так ли это?
Разговор пошел по-английски.
– Да, это так. И еще большие фрегаты идут сюда…
– Да, я это слыхал! Так у вас есть экипажи. Оставьте свои фрегаты в гаванях, а команды пересадите на быстроходные суда, которые в океане будут неуловимы. Паника охватит английских торгашей. Известия об этом восхитят всех в мире! Их суда кинутся спасаться. Их военные крейсеры безуспешно будут пытаться поймать ваши клипера в океане. Английская торговля за короткий срок будет уничтожена. Их купцы струсят.
– А где будут снабжаться наши суда?
– В нейтральных портах. Можно поднимать не свой флаг. О снабжении мы, американцы, позаботимся. Мы вас поддержим.
– Где купить эти суда? У вас есть?
– Вот мой помощник, – кивнул шкипер на клинобородого.
Тот привстал и поклонился.
– Он свой человек в Сан-Франциско. За три-четыре месяца мы найдем столько судов, сколько вы захотите! И таких быстроходных, что не догонит ни один англичанин. Я буду посредником. Должен вам сказать, что это не только мое мнение и мой план.
– Да, это же говорят офицеры всех наших военных судов, – подтвердил клинобородый.
– План ваш хорош, – сказал Казакевич, – но как мы будем узнавать о движении вражеских судов? Тут нам нужны люди, которые согласились бы помогать.
– Все, что будет угодно, сэр!
– Можно найти людей во всех портах, и все будем знать, – подтвердил советник.
– План каперства отличен! – сказал наконец Муравьев. – Но выгоден для Америки больше, чем для нас. Не так ли?
– Да…
– Для вас он выгодней!
Генерал помолчал, наблюдая, так ли действует «ассаже» на янки, как и на своих чиновников. Кажется так же!
Теперь надо было снова оживить сморщившееся желтое лицо загорелого в морях шкипера.