Урчание грузовика прервало ленивый ход мыслей афганского резервиста Хайр-Мамада. Смена! Конечно, привезли еду, а может быть, и долгожданный приказ сдать оружие и обмундирование и разъехаться по домам. Забирали ведь на два месяца, а уже – четвертый на исходе. В Шиборгане, конечно, можно служить, город все же, но месяц в Омши-теппа – длиннее года.
В палатке было тепло, пахло свежими лепешками, на дастархане – большое блюдо с рисом, бананы, миски с ломтями жареной баранины. В дальнем углу джагтуран склонился над картой с незнакомым Хайр-Мамаду офицером.
– Благодарите Аллаха, поешьте как следует, предстоит неблизкий путь. Выполним приказ, а потом в Мазари-Шариф и все – окончена ваша служба. Без моего разрешения из палатки не выходить, – голос старшего капитана звучал ровно, но показалось Хайр-Мамаду, что нервничает джагтуран. И хотя никто не посмел бы нарушить приказ командира, у входа в палатку встал незнакомец в офицерской форме без знаков различия.
Ели молча, и только Халиль, тощий, как жердь, араб, бросил невзначай:
– А там, в грузовике, еще люди есть…
Это было понятно и без его хабара, за брезентовой стенкой слышны были сначала торопливые шаги, затем громыханье деревянных коробок. Потом грузовик укатил к траншеям.
С места снялись к вечеру. Джагтуран оставил в палатке Алаутдина и с ним одного из прибывших людей – крепкого бородатого пуштуна в зеленой куртке. Хайр-Мамад как-то приценивался к такой же в Шибаргане, но когда дукандор сказал ему, сколько стоит этот «джекетфилд», охота купить куртку отпала. Две с половиной тысячи афгани! Да за такие деньги с ног до головы одеться можно!
Выбрались на шоссе, мощная «Йокогама» набрала скорость. Хайр-Мамад зажал между коленей карабин и задремал… Что может сниться афганскому сарбозу? То же, что и всем солдатам мира, когда они сыты… Но короток был сон – грузовик закачало, в желтом свете заклубилось облако песчинок.
Путешествие закончилось у развалин, заметенных песком. И вновь старший капитан приказал караульным сидеть в кузове. Точно, как и в палатке, остался с ними один из незнакомцев – остальные выгрузили два ящика из-под снарядов и скрылись с ними за дувалом. Не очень это нравилось Хайр-Мамаду, но что поделаешь? Лучше закрыть глаза и попробовать задремать. Внезапно по глазам резанули лучи мощных фонарей, а за ними из темноты послышался голос старшего капитана:
– Не вставать. Оружие положить на пол. Сидеть!
Карабины собрал незнакомец, тот, что оставался в кузове, а потом погасли фонари и опешивших резервистов сбили поближе к кабине те, что выносили ящики, злые, разгоряченные, будто окопы рыли. А самое плохое, что, усевшись, положили свои автоматы на колени и держали их так, будто сейчас последует команда «Огонь!». Проклятие Омши-тепа, похоже, сбывалось наяву.
На этот раз двигались недолго. Три-четыре минуты. И даже сквозь рокот двигателя был слышен далекий гром. «Что за гром зимой? – тоскливо подумал Хайр-Мамад. – Какая страшная ночь. Великий, Всемогущий – спаси меня от этих людей. От них пахнет смертью, как от муравьев с собачьими головами».
Незнакомцы прикладами и пинками вытолкнули резервистов из кузова, окружили, держа автоматы наперевес. Напрасно Хайр-Мамад пытался в кромешной тьме увидеть старшего капитана. У кабины заплясали лучи фонариков, как будто там что-то искали… А затем произошло невероятное – раздался негромкий хлопок и в черном небе повисла красно-желтая лампа, ронявшая куски огня. Цвета гноя свет разлился вокруг. И понял, увидев лица незнакомцев, Хайр-Мамад, что умереть придется здесь, в глухой пустыне, без молитвы, стоя на коленях, получив пулю в затылок… Но смерть обошла его – басовито завыл огненный джинн, а потом точно и безжалостно ударил его в грудь, казалось ломая кости, разрывая сердце…
– Ну ты подумай, может быть, еще что-то было? Кричали, стреляли в вашу сторону? Ведь дело международное… Ну вот кто поверит твоему сочинению? – Раздраженные реплики принадлежали начальнику особого отдела десантно-штурмовой бригады, полному одышливому блондину. И были обращены к понурому старшему лейтенанту. Обвисшие казацкие усы лейтенанта еще больше подчеркивали его тоскливый вид.
– Вот, ты пишешь… Ага… Примерно в девятнадцать часов к северо-западу от места расположения батареи боевое охранение услышало звук двигателя грузовой машины… Около двадцати часов вторично поступил доклад, что грузовик приближается к батарее… Так… Это неважно… Я приказал осветить прилегающую местность и лично увидел, как группа вооруженных лиц в форме Вооруженных сил Демократической Республики Афганистан (ВС ДРА) готовится к нападению. Я дал команду на предупредительный выстрел.
Старший лейтенант заерзал. Действительно, вместо одной мины в грузовик до умопомрачения точно спланировала полная загрузка лотка кассетного миномета «Василек». Ну тут уж командир расчета виноват, молодой. Со страху влупил, наверное… Но это ли нужно сероглазому особисту майору? И про то, что через секунду из всех калибров палили в кромешную тьму, он знает, и что утром вылазка была… Ну трофеи собрали, не валяться же оружию… Зато вовремя доложили и все предъявили…
– Нет. Не хочешь ты сотрудничать, артиллерист, – вдруг просто и весело сказал майор. – Отдам я твой опус в прокуратуру. И еще кое-что отдам, смотри. – Из плотного конверта на стол скользнули часы «Сейко-5», два массивных золотых кольца и обойма, набитая тупоконечными никелированными патронами. – Вот это и отдам. И объяснительные твоих «бойчишек» по поводу вчерашней пальбы. Они тебя и сдали. Вот этим уставом, – майор приподнял увесистый том, – по голове настучал одному-другому и выколотил добровольное признание. А ты думал как? Они десантурой станут еще не скоро. Так вот, пистолетик, под эти патрончики, через полчаса – на стол. Металл желтый – сюда же. И молчать – дело, повторяю, международное…
Жалко было отдавать отделанную перламутром, изящную «Астру», обидно было переписывать рапорт, подчеркивая, что решение на бой было принято начопером, а разведка проведена под руководством особиста, но что поделаешь – своя голова дороже…
Девять трупов, обугленных, изорванных разрывами прямого попадания, посеченных осколками. Был и десятый, раненый. Крупные капли темно-красной крови вели в заросли камыша, к реке. Туда старший лейтенант Евдощенко утром 28 декабря 1979 года сунуться побоялся – заросли, болото!
А день был замечательный – первый день пребывания ограниченного контингента советских войск в Демократической Республике Афганистан. Железные птицы в небе, железные змеи на дорогах, ведущих от Кушки, Термеза, Нижнего Пянджа и Ищкашима в глубь Афганистана. Не привыкать! Не такие контингенты перемалывали эти клыкастые горы и мертвящие душу пустыни. «Вратами Индии» назвали ее одни, «Вратами мира» – другие. И гибли «при дверях», понимая в последний час: Афганистан – страна пуштунов, и они никогда не отдадут ключей от своего рая… Впрочем, на что обижаться? Начопер был представлен к Красной Звезде, особист к «звезде шерифа» – ордену «За службу Родине в ВС СССР» III степени, Евдощенко заслуженно получил медаль «За отвагу», а чертов командир расчета, который все это заварил, – медаль «За боевые заслуги». Военный люд нельзя обходить наградами. Чем хотите – можно! А вот наградами – не следует.
По смоляному шоссе от Шибаргана на Мазари-Шариф несется серо-зеленый военный «уазик». У водителя автомат под рукой, у офицера – автомат на коленях. Ученые! Уже магазины спарены, смотаны синей изолентой, и граната на поясе с запалом, но главное оружие – скорость. Проскочить нужно от Актепа до Балха, грязного поселка перед Мазари-Шарифом. Надо было все же дождаться выхода колонны… Но «хорошая мысля приходит опосля»! Дымка висит над дорогой, горьковатый запах ее пробивается и в кабину.
Перед Кукрином потянулся вплотную к шоссе оплывший дувал – забор из серой комковатой глины. Опасное место. Что там мелькнуло в разломе, сообразить уже не довелось. Вздыбился «уазик» и перевернулся в воздухе, разламываясь на части… Ожило пустынное до взрыва шоссе. Худые, смуглые люди в черно-блеклых широких одеждах споро двинулись к груде дымящегося металла. Молча стали копаться у изуродованных тел. Без суеты собирали разлетевшиеся бумаги, выворачивали карманы в поисках документов. Затем сфотографировались, с победным видом позируя возле обломков машины, останков, у глубокой воронки. Один было наклонился с ножом над русой, залитой кровью головой солдата. Примерился отсечь ухо, но остановился под взглядом черных, жутковатых глаз командира. Так смотрят ненавидящие люди, им нужны живые враги. К трупам они равнодушны…
Пакистан. Кветта. Штаб-квартира партии Исламский фронт освобождения Афганистана (ИФОА). Благообразный, седобородый старец поглощен чтением. Перед ним на серебряном подносике, дабы не осквернить стол, несколько листков с бурыми разводами, военный билет и синяя книжечка с гербом СССР, золотое кольцо с алым кабошоном. Камень влажно поблескивает. Сухой, узловатый палец нащупывает кнопку звонка. В полупоклоне, прижав руки к груди, застывает у дверей юноша в белой кружевной шапочке. Взгляд старца направлен на побуревшие листочки:
– Кто переводил? Абдаллах? Пригласите его сюда. И пусть никто не мешает. Отключите телефон.
Переводчик волнуется – духовный лидер партии, многочтимый улем и профессор, уверен в особой важности заметок, найденных в записной книжке убитого кяфира. «…илла… пе… пой обн… в Ом. т. 4 янв…Караулка сгор… Остан… Пуговицы нем. – вермахт (резерв?). Пулевое отв… в затылке. Ожог. Грузовик. Сл… протект. Остановка у караул. Ост. у 7гр. Следы 7–8 чел. Отпеч. 2 ящ. Гробница вскр… Осколки керамики. На глуб. 5–8 см – перст. желт. мет. Камень – красн…не обнар. Груз. «Йокогама» 4.01.80. прим. 18.00 пов. За к. Кашгузар (напр. Айвадж?). Отм. 503».
– Все так ли, Абдаллах?
– Возможно, шифр, господин. Я в шифрах не силен, – опускает голову переводчик. – Например, кяфир употребляет имя Всемогущего? Или единицу электрического сопротивления? Я не понимаю смысла, но перевод точен, сахиб.