I. Легенды и предания
1. Про двигу
Это отнимают колдуны спор в хлебе[17] (ржи), и рожь невидимо идет к нему[18].
Она имеет, если посмотреть сразу, вид змеи; и голова, и хвост и по величине — ну, совсем змея; а если приглядеться, можно разглядеть — состоит из маленьких червячков, и они так близко прижаты друг к другу, что даже когда передвигаются, не расходятся.
И я так напала на двигу и увидела, куда шла эта рожь. А она (двига. — А. Г.) вся плотная, будто свитая веревкой. Последняя — большая — состояла из трех голов.
Догоняет меня старушка и говорит: «Скоро, матушка, будет война». И научила меня положить перед двигой хлеб, платок и деньги и посмотреть, в какую сторону она поползет.
И вот я сняла с головы чистый платок и положила все возле нее. Головы-то ее ходили, ходили, но средняя все-таки перетянула к чистому платку — она взошла на него. Значит, будет голод, будет война.
Я взяла деньги и хлеб, а платочек с двигой несу к своему отцу (был Микола или Серьгов день, и я ходила к нему в гости). Он говорит: «Завяжи, принеси домой и высуши. А когда посеешь рожь, рассей двигу по всему полю — никакой колдун твою рожь не возьмет». Я так и сделала: завязала ее в платочек.
В деревне той жила бабка — ее все считали волшебной колдуньей. И у нее не было хлеба. Мать моя и говорит: «Снеси ей хлебца!» Жалко, мол. Я и понесла половинку хлебца. Тут двига и ушла в хлеб, покамест я несла этот хлебушек, и мне ничего не осталось, только несколько червячков. Вот так я тогда и свой хлеб и маткин отдала.
А мы с тех пор были голодные: хоть фунт, хоть пуд хлеба съедали — все равно не наедались. Вот какие люди бывают! А тут скоро и война началась.
2. Разбомбили эшелон
Во время войны должна была я эвакуироваться с ребенком в Чувашию, но не добралась я дотуда. Разбомбили наш эшелон недалеко от Максатихи. Попала я под такую бомбежку, что осталось нас от всего состава человек пять, и то лишь те, которые сели ко мне в вагон.
А ведь я говорила: «Кто желающие, чтобы остались живы (это правда!), то садитесь ко мне в вагон». У нас одна женщина, домохозяйка, такая злобная была, всем вредила в нашем Сигове. Ее звать Налька Пушкарева. Я и говорю: «Нальку Пушкареву ни в коем случае в свой вагон не возьму, если она поедет. Давайте ее в вагон отдельно. А остальные, кто желающие живой быть, садитесь все ко мне».
И вот мы в Медведеве отстояли. Нас собрали много, с Малой Вишеры больше, железнодорожников подцепили. Когда мы тронулись, поехали, я и говорю: «Ну, мои милые, слушайте меня! Не теряйтесь, не плачьте, скоро нас враг настигнет. Придет смертельная минута, не бегите на правую сторону, где посадка, а бегите на левую и под вагоны! Кто останется жив, помогайте друг другу».
И вот начался налет. Кто на левую сторону выскочил, тот остался жив, а кто к посадкам побежал, все погибли: правую-то он сильно бомбил!
Пригибается, бочится на крылышко, смотрит низко-низко и строчит из пулеметов. И все на одном крылышке летал. Шевелятся в кучке битые и раненые, он еще пригибается, разворачивается кругом состава — и снова! И так — до тех пор, пока не увидел, что уже все бросили шевелиться, с грязью всех сбил. А один летит — даже весь химический[19] в лицо!
И вот я не знаю, что с сыном делать, куда деваться с крошкой такой (полтора года). У меня два пальто с собой было, на мне надето (так все делали, чтоб одежу хоть спасти). А во время налета мы под кусточком с Саней Марковским спасались. Он с испугу так и садит, так и садит мне на пальто. Я полу подбираю, а он ко мне поворачивается: «Сергеева…» — неудобно ему. Я ему только глазом моргаю: молчи, мол, чего уж там. Немец, он такой: заметит, что шевелится, и сразу стреляет по тому месту.
Спаслись, а почему? Еще в Медведеве я говорила железнодорожному начальству: «Я врагу не останусь. Я не могу его видеть, он меня расказнит. Он обязательно таких, как я, погубит». А я знала, что он понимает по глазам: кто на него как смотрит. Ласково на него смотреть я не могла. Тут все равно, хочу я этого или не хочу, глаза мои сами скажут. И я сумею любого человека подозрить (разгадать. — А. Г.). Посмотрю, буду думать да смотреть и точь-в-точь найду — не ошибусь — какого-нибудь недоброго человека. Сразу замечу. Как-то мне чувствуется, сразу найду.
Я знала, что мы будем погибать[20]. Мне очень много снилось всякого. Вот снится во сне, будто я поеду куда-то. Или вот снится: то ли война, то ли что, то ли в поезде, в дороге мы погибаем. Подлетели вроде немецкие самолеты, но я самолеты не видела. А как церковные люстры! И кружились над самой головой, так и кружились! А еще наподобие девушек, три такие белые, в фатах, в цветах, нарядные, как нынче нарядных девушек показывают в телевизоре. А кто они? И они мне говорят: «Ты будешь на смертельной минуте и останешься жива». И как раз перед отъездом мне привиделось, будто Нальке в это время бомбой хоть пятку, а оторвать надо было. И я говорила: «Все садитесь возле меня, только Нальку Пушкареву не надо. Ей хоть пятку бомбой, да оторвет, а мы через нее погибать должны».
Бомбили нас: колеса скоробило, дверь выбило, и все ж мы уцелели. А еще в Медведеве, как готовились в дорогу, я сходила к начальству и попросила подцепить наш вагон в хвост. Они и говорят: «Сергеева, а почему?» А потому, что наш состав разбомбить[21], то могут идти вагоны — гармонью это называется — один на один. А если мы — в хвост, то может разорваться состав, и хвостовой вагон откатится. Уйдет куда-нибудь или откатится, встанет, как ему позволит место. Коли в гору — встанет, а под гору — то оторвется (если он невредим) и уйдет.
Вот и наш крайний вагон откатило немножко. А ведь я-то знала, что говорю: недаром мы с мужем работали на железной дороге, да и судьбу я предсказывать умею.
3. Мужские голоса разговаривают
Война шла. На железной дороге своротило один вагон с военными в дрябь. Тащить некому было. Так три года вода красная шла — я пить не брала.
А на третий год вышел, выплеснуло одного… На горле пятнышко крови так и осталось.
С той поры, как двенадцать часов дня — не одни мы слышали — гомон мужской, плещутся в воде, купаются, разговаривают. Пойдешь к болоту — ничего не слышно, а как за сопочку зайдешь — тут они и заплещутся опять. В реку-то посмотришь — вода чистая, все видно, и нет никого! А вот плещется под берегом вода, и будто мужские голоса разговаривают. Первый-то раз я брала там ягоды, сильно ягод много было. Вижу — линия, дальше ходить нельзя. И вдруг слышу-слышу… Я не один раз слышала. А подойдешь к реке, посмотришь, раз — и никого не видно! Я уж тогда не стала ходить: можно спортиться.
А там мы косим и сушим сено. И вот одна женщина с девочкой — Валей звать — справят сено; как двенадцать часов, так бегут к нам. Она: «Валенька, Машенька, лихонько какое! Слышно! Не можем мы…»
То души загубленные и незахороненные стонут там. Пропавшие души покоя требуют.
4. О кровавых цветах
Вглядись хорошенько: вот промеж Тяплова и Соломина на поле вся земля была поливана кровью человеческой. Не рассказать, какие там бои шли. Днем свету белого не видать, а ночью небо пламенем занимается. Лишь стала остывать матушка сыра-земля от горячей людской крови, то от фашистской, звериной — смрад поднялся и зловоние всякое, а летом — глядим, бурьяном все заросло: и окопы, и блиндажи, и канавы, и так — целые ложбины. А промеж него, бурьяну-то, где наши соколы за правое дело пали, там кровь их честная в землю впиталась, по капельке, по жилочке в зерна собралась, и цветы из зерен этих кровавые выросли. Поднялись они высоко-высоко, словно манят к себе, и цветут пышные, головистые целое лето, до поздней осени.
Взглянешь на них — сердце заходится, ноги подкашиваются, и слезы рекой хлынут! Кто ж посеял вас, кем поливаны, родимые? А они, ровно в ответ тебе, наклонятся: приласкай, дескать, пригрей на сердечушке, добрым словом помяни.
5. Промеж бурьяну цвели красные цветы
Деревня наша вся была разбита и сожжена. Не осталось ни одной постройки. И были мы угнаны в Смоленскую область в мае месяце. И вот приехала я в родные места, как немцев прогнали (это в сорок третьем году!). Кругом пустырь. Одна дощечка на столбике показывает: «Кокошкино». Ходить нигде было нельзя. Не пахали, не сеяли. На телах убитых выросли бурьян и красные цветы. Это как в песне:
Над костями павших поросло бурьяном,
И развеет ветер вихрем-ураганом.
Промеж бурьяну цвели красные цветы, большие стебли — выше человеческого роста.
Когда стали косить, эти цветы обходили: знали, что они на телах убитых растут. А потом за зиму они высохли. Стали мы по весне жечь чапыжник, и начались взрывы один страшнее другого. Перепугались: как на войне землю-то рвет.
А больше всего цветов этих выросло у рощи Подковы, где Соломино с Тяпловом раньше было. Это у наших солдат, что там стояли, пароль был такой «Подкова», так названье-то и пошло. Лесок там был невысокий, и много осталось там разбитого оружия, немецких мин и убитых. Туда несколько лет не приходили люди, и только рос там бурьян и цветы промеж него, ижно больно смотреть на лес и на цветы эти.
А мы здесь в Кокошкине как сожгли цветы, собрали на пепле кости убитых и захоронили в братской могиле. Вот и поставлен здесь в память обелиск.
6. Толька Воронцов
Вот мы через Вислу проходили, так там памятник стоит Тольке Воронцову, а на могиле танк его стоит. Воронцов танкистом был, на «тридцатьчетверке» ездил. Это такой классный водитель был, он вслепую танк водил, его машина слушалась, как ручная была. И вот когда мы его (немца) по Польше гнали, Воронцов побился об заклад, что немецкий танк обгонит, и в плен возьмет, и на буксире приведет в часть.
Когда к Висле стали подступать, воронцовский танк вперед вырвался. И видит водитель, что впереди его по шоссе немецкий танк драпает, а он на дроссель нажал и стал догонять танк, а тут поворот, и ему ничего не видно — и он с поворота вниз в овраг и на мину налетел. И все, — Воронцов был насмерть раненный. А немцы, как увидели, что танк подорвался, и начали по нему садить. Ну, и наши подошли, а он уже умирает. И перед смертью просил его танк на могиле поставить. И друзья танк из оврага вытащили и на его могиле ему поставили. А тот танк, немецкий, так и не ушел, он к мосту-то подошел, а мост уже подорван. Они все в плен сдались.
7. Как Мальцев с фашистскими офицерами в бане мылся
Пришел в немецкой одежде, с ними мылся, а потом им написал записку. «Осторожнее, господа офицеры, с вами помылся комиссар Мальцев».
8. Как свадьбу играл
Это в Фошне было дело. Они были в окружении. Мальцев обдумал дело так. Собрал знакомых девушек. Невеста была наряжена, как под венец, в фате. Жених был сам Мальцев. Букеты у него прицеплены. Лошади были разряжены, на дугах бубенцы попривешены, как у колхозников свадьба. Звоны звенят, горланят. Молодые ехали в середине, а спереди и позади на возках все вооружение. Свадьба идет шибко. Немцы закричали: «Гут, гут». Мальцев вышел свадьбой из окружения. Зимой это было. Прибиты были афиши: кто поймает Мальцева — тому сто гектаров земли, сорок литров водки, сумку табаку. Фашисты с самолетов сбрасывают листовки: «Господин Мальцев, вы в окружении и будете уничтожены, если не сдадитесь добровольно». А он говорит: «Мы на это плюем». У Жуковки, когда наступали, он был. Тут бронепоезд стоял, а он стоит на пенышке, руки в карманах, и смотрит. Пули летят, а он хоть бы что. Ему судьба везла, что он смел. В Жуковке на церковь взобрался и немцев из пулемета стал крыть. За его голову в Германии предприятие хотели дать. Но не поймали Мальцева.
9. О Кошелеве
Ребята, смело, смело в бой!
Нас ведет Кошелев герой!
Нас ведет Кошелев герой!
Народ рассказывал так. Устроил Кошелев в одном селе свадьбу. Молодая была с женихом, дружка — все как полагается. А фашисты, как разнюхали про свадьбу, мигом на нее заявились. Фашисты любят свадьбы. Из гарнизона даже приехали.
Танцы начались, выпивка. А в танцах участвовали ребята, переодетые в женское платье. И Кошелев среди них был.
Танцуют, пируют, фашистов все больше на свадьбе прибавляется. А когда набралось их достаточно, по знаку, данному Кошелевым, партизаны налетели на фашистов и стали биться врукопашную. Схватка завязалась серьезная. Гарнизон весь перебили. И Кошелев бился за двоих…
…А еще рассказывали, будто Кошелев, одетый в фашистскую форму, входил в деревню, к нему подошли полицаи, рассказывали, что партизаны орудуют в лесах и среди них самый неуловимый Кошелев — Кошель по прозванию. И еще будто говорили так: из-за этого Кошеля фашисты боятся сюда нос показывать. Как это вы вдруг решились сюда заглянуть? А он будто выслушает все, усмехнется, скажет: «Какой такой Кошель? Мы о нем не слыхивали, его не видывали». Повернется и уйдет.
10. Свадьба Ковпака
Еще в прошлую зиму рассказывали — ушел Ковпак на Украину в глубокий тыл. А нужно ему было напасть на одно село… Сильно укрепленное было село.
Вот Ковпак наряжает разведчиков, как на свадьбу: девушками и парнями. Как полагается, невеста в цветах, лошади в цветах, парни наряженные. Только невеста-то — разведчик, а парни — разведчики под полицаев наряжены. Жениха полицаем наделали, повязку ему на рукав нацепили и дружку — компанию всю полицаями наделали.
Въезжает свадьба в село. А в селе немцев много было. Встречают: «Гут, гут, гут, рус!» Наши проезжают дальше. Проезжают глубже в село, доезжают до укреплений, дзотов. А на лошадях сундук был — приданое невесты. Там гранаты лежали, автоматы лежали. А у разведчиков под одеждой оружие было, патроны были. Как свадьба до дзотов доехала, так начали партизаны наступать, бросать гранатами, стрелять из автоматов.
А сам Ковпак с другой частью отряда вел наступление на село с другой стороны. Разведчики с тылу, а Ковпак со своей стороны. Так и выбили немцев из села. Это называется «свадьба Ковпака».
11. Ковпак угощает немцев медом
К немецкому коменданту приехали гости. Все начальство, может быть, и генерал ихний там был. Сидят в комнате и советуются, как Ковпака изловить и уничтожить.
А Ковпак сам идет прямо к ихнему окну. Несет полную крынку меда и низко кланяется. Часовой, конечно, не хотел подпускать, кричит: «Хальт! Хальт!» — штыком замахивается. Комендант увидел это, окошко открыл, спрашивает: «Что такое?» Ковпак отвечает, что хочет угостить медом со своей пасеки.
Ну, коменданту, понятно, хочется перед начальством похвастаться, как его все любят, велел пропустить Ковпака, взял у него через окошко крынку. Гости тоже сошлись все, собираются с русским медом чай пить.
— От кого же мне этот подарок? — спрашивает комендант, а Ковпак как крикнет:
— От Ковпака тебе гостинец!
Комендант только услышал «от Ковпака», сразу затрусил, крынку уронил.
Под медом граната была противотанковая. И коменданта, и гостей его так на куски и разнесло.
12. Легенды о брянском партизане Беспарточном
1. Беспарточного я знаю. Такой хороший, приятный был человек. В Дмитриевском районе он партизанил. Люди рассказывали. С виду тихий, а на деле ничего не боялся. К врагу в самую гущу залезал.
Беспарточный, говорят, хорошо говорил по-немецки. В Комаричах это было. Приехал он на машине, как фашист одетый, и прямо в комендатуру. Не знаю, какие он там вел разговоры. Но только когда уехал, бросил записку: «Это был Беспарточный».
Бросились в погоню, но его не догнали.
2. А то, одетый крестьянином, на базаре он продавал мед и веники. А сам все разузнавал про фрицев, как и что. После где-то записку бросил, кто-то поднял ее — там много людей ходило на базар. А в записке написано:
Кто мед и веники покупал,
Тот Беспарточного видал.
Там переполох, конечно, подняли стрельбу. Повыгнали всех с базара. И, конечно, Беспарточного не нашли. А его как найти? Он, может, маскировку снял и тут же стоял.
3. Бывало, придет в столовую фашистскую. Сам в немецкой форме, на немецком языке говорит, как на своем. Пообедает, под тарелкой бумажку положит, а в бумажке написано:
Кто тарелки убирал,
Тот Беспарточного видал.
4. Про Беспарточного я вот что слыхала.
Пришел он в село около Комаричей. Пришел наряженный во все немецкое — и прямо к старосте. «Подай мне лошадь, — говорит (на немецком языке, конечно), — пойдем с тобой, осмотрим помещение. Сюда раненых привезут, надо их разместить». Пошли они, квартиры посмотрели. Велел он немедленно квартиры все прибрать. И говорит: «А мне дать лошадь хорошую! Надо мне в штаб ехать до Комаричей». Лошадь ему дали, а он поехал не в штаб, а в лес, к партизанам.
После к старосте приходят: «Для кого ты квартиры оставил?» Староста отвечает: «Приезжал из Комаричей фриц главный, велел под раненых квартиры оставить. Вот я и оставил!» Квартиры осмотрели, после к старосте пошли. Жена его стала на стол собирать, глядь, а на столе записка! Жена подает ту записку старосте: не нужна ли? Староста глянул, а там под рифму написано:
Кто мне лошадь подавал,
Тот меня, Беспарточного, видал!
5. Еще рассказывали про Беспарточного, как он обоз с хлебом забрал у фашистов.
В каком это районе было, не знаю, только приходит он к начальнику управы одетый фашистским офицером и говорит: «Обоз хлеба надо собрать подвод пятнадцать — двадцать и отправить в соседнюю деревню». Получил от него староста это задание, собрал обоз хлеба и погнал в деревню, ему указанную. А Беспарточный вызвался сам этот обоз сопровождать. Говорит людям, которые с обозом ехали: «Следуйте за мной». И повел этот обоз дорогой, совсем неизвестной. Завел в лес, а там этот обоз встретили партизаны.
День проходит, второй, третий — обоза нет. Тут только догадались полицаи, что то не фриц был, а Беспарточный.
13. Показал Попова
Был у нас партизан по фамилии Попов. Не знаю, как звали по имени, не так важно. В партизанах кого звали по имени, кого по фамилии. И фамилию часто брали чужую. Свою знали только командир да комиссар. Так что я и говорю, это не столь важно.
Смелым Попов был до невозможности. Один в немецкий гарнизон ходил.
Однажды идет по селу, где гарнизон стоял, — идет и слышит, два немца переговариваются, как бы им Попова поймать. А Попов по-немецки понимал. Он взял да и подошел к ним. Немцы его не узнали, потому что шел он босиком, без шапки, в рваном пиджачишке, рваных штанах, одним словом — бродячий нищий.
Подошел Попов к немцам, да и говорит:
— Папочки, может, вам хочется поглядеть на Попова. Идемте, я покажу вам Попова.
Немцы рады. Повел их Попов. Завел в подходящее место и пристрелил. Забрал оружие — и к своим. Только его и видели.
14. Разведка Стрельца — Золотые зерна
Чудеса творил Филипп! Ведь как он разведку делал? Наденет женскую одежду и идет вдвоем с Амбулатом, тоже партизаном, на село, занятое фашистами. К самому помещению шел, где они находились. Был он разведчик лихой, ничего не боялся.
А то стариком оденется: шапочку наденет, одежонку кой-какую, сядет в сани — и пошел! А пешком не ходил, все в санях. Приезжает в деревню, сажает женщину какую-нибудь к себе в сани, смеется: «Садись, едем, будем кататься». Маскировался, значит! Едет, сам по дороге все примечает, что надо.
Или дров наложит в сани. Наложит и проедет в деревню. Он едет по селу и смотрит, где что. Остановится, бывало, даже закурит с фрицем и словом перекинется (он мог по-немецки, как по-русски, говорить). А у самого под шубой оружие на изготовку. Ну, погутарит, погутарит он с фрицем, узнает, какой гарнизон стоит и где. Все, в общем, разузнает, что надо. А потом эти данные привозит в отряд.
15. Дука
1. Целые легенды об отряде Дуки ходили. Это самый сильный отряд был, самый опасный для врага, самый неуловимый. Говорили, будто все автоматчики в этом отряде, что автоматы у них беззвучные, что Дука появляется со своим отрядом внезапно, будто из-под земли.
И правда, сегодня мы здесь, а завтра — за семьдесят километров: мы всегда отдельными группами действовали. А беззвучных автоматов у нас не было. Была одна беззвучная винтовка, и употребляли мы ее для истребления диверсантов или снимали ею часовых, чтобы не обнаруживать себя.
Бывало, фашисты спрашивают у населения: «Какое оружие у партизан?» Те начинают описывать наши автоматы, а фашисты тотчас: «О, это Дука! Дука! Надо уходить!»
Возвращались мы однажды с боевой операции. Фашисты устроили засаду. Когда они открыли огонь по колонне, Дука скомандовал: «Вперед, на врага!» Весь отряд был подхвачен как вихрем, полетели вперед. Враги разбежались кто куда…
2. Как они нас боялись, эти фрицы! Едут по лесу и оглядываются. И было им чего бояться! Что ни день — взвода нет! Что ни день — эшелон под откос!
Один раз мину под дзот заложили. То-то дали им жару! Партизан нет, а дзот взлетел на воздух!
3. Во сколько фрицы мою голову ценили, не знаю. Но сколько раз они меня хоронили.
Идешь, видишь — на дороге могила. На могиле надпись: «Такого-то числа погиб партизан Дука». И число поставят и прибавят: «Дука капут!»
Разроем могилу, а она пуста.
Вот тебе и «капут Дука!».
4. В шестом часу утра мы захватили майора. Захватили в одном белье, в постели, еще тепленького, как говорится.
— Как вы узнали, что я здесь? — спрашивает меня майор. — Ведь я только приехал!
И руки к вискам поднял и ужас на лице.
— О, эти русские!
А мне один старик на селе сказал:
— Знаешь, у них, фрицев, начальник большой приехал. Высокий такой!
А он, майор, верно, длинней меня сантиметров на двенадцать.
Как узнали мы про него, решили захватить его. Мы рано утром нагрянули. Ну и, понятно, захватили!
5. Отряд Дуки перешел однажды через железнодорожное полотно, и сразу завязался бой. Много фрицев попало тогда в плен.
Начали фрицев допрашивать, зачем они здесь очутились. Один из них говорит: «Мы хотели поймать Дуку живьем и представить его к нам в штаб». Дука был на этом допросе. Говорит он пленному:
— Ты видишь меня?
— Вижу! — тот отвечает.
— Я самый и есть Дука! Хотели меня живьем видеть, так глядите.
16. „Где партизаны?“
Рассказывали, будто партизан один, старик это был, приходил в село, где полицаи были. Приходил к полицаям и говорил:
— Партизаны нас грабят, житья от них нет! Помогите!
Нарочно так говорил, чтобы полицаев заманить. А полицаи старика спрашивают: «Где партизаны? Далеко? Веди нас к ним! Да смотри, коли обманешь, прикончим!»
Пошел старик. Полицаи за ним. А партизаны засаду в лесу, близ дороги сделали. Как полицаи подошли, так они, партизаны, сразу огонь открыли. Еле живые полицаи вернулись на село. Из них даже не вернулись многие.
Утром полицаи пошли к околице. А там столб стоял у околицы. Видят они — на столбе прибиты старые рваные голенища. Уж такие-то старые, уж такие-то рваные, где только взяты были такие? Прибиты эти голенища к столбу, а под голенищами подписано: «Эх вы, полицаи! У вас партизаны под носом обуваются и разуваются, а вы и не видите!»
С тем полицаи и остались.
17. „Партизан разве уничтожишь?“
Когда зимой на партизан наступление делали фрицы, так те, кто в плен к партизанам попадал, говорил:
— Партизан разве уничтожишь? У них подземные ходы подо всем лесом. И ходы эти до самой Москвы.
И еще говорили:
— Они, партизаны, по земле не ходят, все под землей. Куст поднимут и выйдут из-под куста.
18. Чапаев и бойцы-сталинградцы
Не затихая, день и ночь в Сталинграде шли бои. Солдаты крепко дрались с гитлеровцами. Люди не спали многие сутки, и которые еле-еле на ногах стояли. Сон прямо-таки стомил, и винтовки валились из рук.
А в ночное время, особенно перед рассветом, сон так вот и валит, а уснуть нельзя ни на одну тебе минуточку, даже глаза сомкнуть не полагается: задремлешь, и враг — в Сталинграде.
Крепятся, не спят бойцы. Все они в ночную темень поглядывают, а спать им все пуще и пуще хочется. Стоят бойцы в окопах, на свои винтовочки опираются, вперед да друг на дружку все поглядывают.
И вдруг видят, вдоль окопов вроде человек идет. Все ближе и ближе подходит. Шинелька на нем ремнем перехвачена, сапоги — солдатские, шапка назад заломлена. Посверху шинельки шашка. Вот уж совсем близко подходит. Тут солдаты винтовку на изготовку взяли, затворами щелкнули. Стрелять приготовились. А человек в шинельке и при сабле спокойненько сказал:
— Ребята, не признали, что ли, меня? Это я — Чапаев, Василий Иванович, — и шагнул к бойцам в окопы.
— Ну, теперь давай, ребята, закурим, а то, я вижу, вас сон одолевает. Совсем он вас сморил.
Покурили, а сон по-прежнему бойцов берет. Приметил это Чапаев и говорит:
— Эх, ребята, есть ото сна одно лекарство — в атаку на врага ходить.
И с этими словами как выскочит из окопа да как выхватит шашку из ножен, да как крикнет:
— Вперед, ребята! За мной!
Поднялись бойцы из окопов, штыки наперевес да — за ним. И пошел тут рукопашный бой, какого фашисты завсегда боялись. Сразу тут наши бойцы один квартал заняли, потом другой да третий.
А когда рассвело, бойцы своим глазам не верят — они целую улицу от гитлеровцев очистили. Друг у дружки спрашивают, где сейчас Чапаев Василий Иванович находится. И тут-то выяснилось, что его во время боя видели и здесь, и там, и в третьем месте. Везде его видели, везде он был. И всюду впереди бойцов шел, а где он сейчас, никто не знает.
И тут-то поняли бойцы, что Чапаев всегда с ними.
19. Как Чапай с Заслоновым подружился
Чапай не утонул… Зашел он к одному старичку и кричит: «Кто здесь хозяин?» Выходит седенький старичок и говорит: «А кто ты такой?» — «Я, — говорит, — Чапаев». Тогда старик и говорит: «Вот тебе меч и конь, конь тебя поднимет в гору, будешь там на горе жить, а коли будет русским война, тогда сойдешь».
Чапай сел на коня и поехал. Тут за ним следом — беляки. Кричат беляки: «Кто хозяин?» — «Что вам надо?» — «Ты видел, тут проезжал Чапай?» Старичок отвечает: «Не видел». — «Врешь, ты ему дал коня, он и поехал». Повесили старика на березе, а Чапай на горе за облаками живет.
Настал тяжкий час войны, и я все молила бога: «Господи, пошли Чапая нашему войску». И съехал тогда с горы Чапай и приехал в Белоруссию. Вот встретил он человека — такого же, как он сам, — Заслонова-партизана. Чапай ему и говорит: «Бей врага, гони его, будет слава тогда народу и тебе». И поведал ему Чапай тайну, как с немцами воевать. И собрал Заслонов рабочих с железной дороги и стал биться, как Чапаев.
20. Как конь Заслонова Порыв от смерти спас
Это было около Куповати. Шел бой. Немцы подходили уже близко, а у партизан патронов не хватает. Заслонов думает: «Как же выбраться? Сам я могу на Порыве отсюда прорваться, но жаль ребят оставлять». И надумал прорвать у немцев фланг на Порыве, чтоб партизан из окружения вывести.
А тогда солнце заходило, и как раз немцам в глаза, — им резко (кепска) глядеть. И сказал Заслонов Порыву своему: «Я полежу, а ты один давай погляди, сколько у них (немцев. — А. Г.) рядов в цепи».
Завязал ему туго поводья. Порыв топнул ногой и говорит: «Добро», — и понесся. Немцы стреляли по нему, тут и узнали, что это конь, обученный Заслоновым: в седле, подковы блестят. А пули ему нипочем. Промчался и увидел, что только две цепи у немцев. Прискакал к Заслонову и говорит, что только две цепи.
Заслонов сел на коня и поехал, а партизаны за ним. Немцы стреляют по Заслонову — пули ему нипочем. А как стали снаряды рваться, Порыв стал скачки делать по десять метров и пронес Заслонова и партизан провел.
Тогда Заслонов поехал к старичку, который ему Порыва подарил, а партизанам сказал: «Тут побудьте». А дней через шесть красные пришли, соединились с партизанами.
Старичок спрашивает у Заслонова: «Ты в окружении был?» — «Да, был, да Порыв выручил. Партизан провел, партизаны пошли в польские леса, а я поехал к вам, дедушка, как к знакомому». Старичок говорит Заслонову: «Ну, иди в хату, я тебя угощу».
Бабка сала ему зажарила. Выпили. Старичок говорит Заслонову: «Ты сморился, поди отдохни. Порыва в стойло заведу, накошу ему травы». И Заслонов лег отдохнуть немножко. А потом остался Заслонов у старичка жить в лесу. И живут они и теперь там, после войны.
21. Как Суворов часового проверял
Случилось это совсем вскорости после того, как наша Красная Армия немецкого фельдмаршала Паулюса со всем его войском в плен взяла. Бойцы-сталинградцы стали на отдых. Боевую службу и караулы, как полагается, несут честь честью.
И случилось одному молодому солдату-сталинградцу на карауле стоять. Стоит он на карауле и видит, кто-то прямо на него идет. Ночь хотя была не лунная, но от снега, всяк ведь знает, виднее бывает. Вот и ему, бойцу-сталинградцу, все вокруг как на ладони было видно. Он винтовку вскинул, на изготовку взял и окликнул:
— Кто идет?
— Свой, — отвечает, значит, ему этот человек.
— Пропуск?
А он молчит и ближе подходит.
— Стой! — говорит ему опять боец-сталинградец. — Пропуск, а не то стрелять буду!
Тот остановился и говорит:
— Ты — русский солдат, а меня, Суворова Александра Васильевича, вот не признаешь?
Глянул боец-сталинградец, и вправду перед ним сам Александр Васильевич Суворов стоит, тот самый, какой не один раз чужеземцев-недругов бил. Стоит он перед ним такой, каким он его много раз в книжках да в картинках видал. Признал его боец-сталинградец, но по службе все-таки сказал:
— Хоть и признаю тебя, Александр Васильевич, а раз у тебя пропуска нет, пустить не могу.
— Это ты правильно говоришь, солдатская служба и долг выше всего на свете.
Сказал это Суворов, помолчал, а потом опять ему, бойцу-сталинградцу, говорит:
— Скажи мне, служба, как вы бьетесь с немцами, крепко ли вы их, мои внуки и правнуки, колотите?
Боец-сталинградец смело, по-гвардейски отвечает:
— Бьем мы проклятых фашистов крепко, твоего имени и чести, Александр Васильевич, верь мне, не позорили, твою славу умножаем. Целых две немецких армии мы в прах разбили.
— Да вы, право, молодцы. Право, молодцы, — говорит Суворов, а сам бойца-сталинградца все пытает: — А вот, служба, скажи мне: в штыковые атаки вы ходите?
— А как же? Ходим. И частенько ходим. Русских штыковых атак немцы и сейчас как огня боятся.
Видит боец-сталинградец, каким радостным и веселым стал Суворов. И говорит он тут, Александр Васильевич, бойцу-сталинградцу:
— Молодцы, молодцы! Ей-ей, право! Мои суворовские солдаты были богатыри, а вы, их внуки и правнуки, настоящие чудо-богатыри. Верное слово говорю. Так вот, запомни мои слова: бейте и гоните всех врагов с русской земли, бейте и не забывайте, что ее ваши отцы и деды не один раз своей грудью закрывали. Запомни эти слова, боец-сталинградец, и своим товарищам от моего имени передай. А сейчас покеда прощевай, без пропуска ты меня все равно не пропустишь. Я знаю: у тебя служба и долг на первом месте. Пойду-ка я свои дела справлять.
Повернулся и пошел, а боец-сталинградец остался на карауле, остался он свой долг и службу исполнять, свою родную землю от врагов да от недругов оберегать.
22. Суворов и бывалый казак
Как-то раз поздно ночью Суворов свои посты осматривал и часовых проверял. Идет он по лагерю, а навстречу ему немецкий генерал. Поздоровался он и спрашивает у Суворова:
— Что вы, русский генерал, а в такой поздний час по лагерю гуляете?
Посмотрел на него Суворов и улыбнулся:
— Для русского человека никакой час поздним не бывает. Ему само дело время указывает. А скажи лучше — вот ты чего здесь прогуливаешься?
Немецкий генерал приостановился и приободрился:
— Не спится мне: жарко и блохи кусаются. Вот и решил я по свежему воздуху походить, самую что ни на есть малость прохладиться.
Поглядел на него Суворов и головой покачал:
— Ишь ты, барин какой! Ты вот ни жары и ни холода не бойся, для победы ни себя, ни своих сил не жалей.
Посмотрел немецкий генерал, посмотрел на Суворова и говорит ему:
— Я люблю больше отдыхать да на мягкой перине валяться. Это куда лучше, чем через силу работать; для трудов у меня солдаты есть.
А Суворов за словом в карман не лезет:
— Каков генерал, таковы у него и солдаты.
Заспорил немецкий генерал, своих солдат он расхваливает. Слушал его Суворов, слушал, да и говорит ему:
— Давай это лучше на деле проверим.
Подошли они к первой палатке. Возле нее костер горит, и при его огне казак своему коню сбрую ладит. Спрашивает его Суворов:
— Ты чего, казачок, делаешь?
— Да вот заранее, пока я на досуге, коню сбрую лажу, а то в походе не до нее будет. Сами ведь знаете, что у казака всякая вещь всегда в приборе должна быть.
— Так-так, казачок, верно!..
Немецкий генерал молчит — ни слова, а Суворов опять у казака спрашивает:
— Ну, а теперь, казачок, скажи: какое ты для себя дело самым главным считаешь?
Казак глазом не моргнул:
— Первое у меня дело — коня накормить, водой его напоить, ружье почистить да шашку наточить. И главное лишь только одно — всегда быть к бою готовым да врагов своей матери-родины нещадно бить!..
Не вытерпел тут немецкий генерал:
— Как же, как же, а наварить себе пищи, лицо и руки помыть и всю ночь пробыть в постели — без этого мои солдаты не могут.
Засмеялся казак:
— Да это самые последние у меня дела. Коли нужно, так на сухом фураже целый год прожить могу. Лицо и руки росой вымою. А постели мне за собой не возить. Землю постелю, небом оденусь, а седло у меня в головах.
— Молодец, казак, — похлопал его по плечу Суворов. А потом к немецкому генералу повернулся и сказал ему: — Твоим немецким солдатам далеко до наших русских воинов. Нет у них ни выносливости, ни смекалки, пусть сколько они ни стараются и чего они ни делают — им никогда с русскими богатырями не сравниться.
Сказал это Суворов, повернулся и пошел к себе в палатку спать. А спал он всегда крепким богатырским сном, и никогда его ни жара, ни блохи не тревожили.
23. Суворовский солдат
К Суворову приехали французский командующий и английский. Заспорили, чей солдат самый храбрый. Француз говорит, что их солдат прославился отвагой, что он настоящий герой, с ним никто тягаться не может. Англичанин говорит: «Ол-райт! Но француза не сравнить с англичанином! Наши солдаты — это львы, сильные и бесстрашные!» А Суворов говорит: «Давайте испытаем. Откроем вот это окно (были-то они на третьем этаже), позовем солдат и прикажем прыгать». Так и сделали. Открыли окно. Зовут француза. Входит. Щелкнул каблуками: «Прибыл, ваше благородие!» А командующий говорит: «Солдат, прыгай в окно!» Француз-то побледнел, бух в ноги: «Пощадите, ваше превосходительство! У меня молодая жена. Я только успел жениться». — «Пошел вон!»
Зовут англичанина. Английский командующий ему: «Доблестный солдат Англии! Прыгай в окно!» Тот попятился. Струсил, значит: «Помилуйте, ваше превосходительство! У меня семья, дети!» — «Пошел вон, дурак!»
Русского зовут. Входит, руку под козырек, каблуками — щелк! И лихо так: «По вашему приказанию прибыл!» А Суворов вытянулся, говорит: «Ну-ка, братец, храбрый русский солдат, прыгай в окно!» А солдат увидел гостей, окно настежь, сразу сообразил, в чем дело. Грудь так колесом выпятил, глаза вытаращил, к-а-а-к рявкнет: «В которо, ваше превосходительство?» Аж генералы тут вздрогнули, а Суворов захохотал: «Ай да солдат! Спасибо, братец! Ступай к себе в казарму, молодец!»
24. Киров караван водил
Случилось это осенью сорок второго года. В Сталинграде шли уличные бои.
Каспийским морякам в это самое время приказ вышел — взять на буксир баржи, груженные снарядами, и нашим войскам в Сталинград весь караван доставить.
Задумались моряки со своим капитаном. Думают, как им путь держать: Волга вся минами засеяна. Пойдет, бывало, пароход, глядишь, не успеет он и от пристани отойти, как уже на мину наскочил.
Свечерело. Сидят моряки, думу думают. Вдруг на пароход к ним заходит человек. Из себя так: твердый, крепкий — моряцкого складу. В пальто и в кепке. Взошел на пароход и говорит морякам:
— Ребята, думать тут вам нечего. Идти к Сталинграду нужно. Там бойцы вас ждут. Снаряды им нужнее хлеба и воды. Отдавайте чалки — и пошли.
Засуетились моряки. Чалки отдали и по Волге вверх пошли. Идут и приглядываются, а на носу этот самый человек стоит. В ночную темь сам глядит да капитану указывает, как путь держать.
— Ну, значит, лоцман это, — порешили моряки.
Всю ночь быстрым ходом шли, а к свету близко, когда обвидняться малость стало, до Сталинграда осталось рукой подать. Глядят моряки и видят, что на носу стоит сам Сергей Миронович Киров.
Хотели моряки кое о чем важном поспросить его, да тут как раз в это самое время их пароход к Сталинграду подошел. На пароходе суета поднялась, чалиться надо, а после уже, когда причалили, хватились, а Кирова-то уже нет ни на носу, ни на пароходе.
Такие вот дела бывают. Любил Сергей Миронович Киров наших каспийских морячков и в трудную минуту всегда выручал их из беды.
25. О вещих снах
1. Гадала на картах военным, одно говорила: «Победа будет за нами! А дорога наша будет совместная (Америка, Англия, Франция с нами победу делили)».
Когда спросил один, уходивши на войну, вернется ли он, нагадала, от бомбежки, мол, ты не укроешься, а умрешь лишь тогда, когда я скажу.
И вот — сидели дома, бомбежка началась. Надо уходить, прятаться, а он остался. Я ему сказала: «Хоть нос, да выщеплет тебе». А во сне мне приснилось, в какую деревню и в какой дом мне надо идти скрываться от бомбежки. Так я и жила у одной женщины. И в эту ночь так все разбомбило, так разбомбило! А его, того мужчину, тоже взрывной волной отбросило, а осколком нос отщепило.
Я немецкие самолеты чувствовала, когда они еще только из Берлина вылетали. «Ты как воздушное радио», — говорили соседи.
2. Когда я приехала на свою станцию, соседки все время ходили ко мне: «Пойдемте к Сергеевой. Она говорит, и сердцу легче, радужнее!»
Помню, день был пасха. Пришли они ко мне. И говорю: «Женщины, не плачьте! Скоро мы поедим хлеба, настоящего хлеба!» — «Ой, не-е-ет!» — «Вот посмотрите. Июнь — июль месяц, уже нам будут сколько-то давать хлебца».
А я сон видела такой. Моя сестра в войну погибла. В какой одеже она погибла, в такой я ее и вижу. И вот, мол, это на том свете. Кто там есть, они вырастают (выращивают. — А. Г.) хлеб. Держит она лопаточку такую (отец веял ею на гумне зерна), и тут такой большой ворох, пуда на четыре, на пять. Сыплет и говорит: «Это моей сестре Мане. Она будет в войну жива и будет сыта». И вот так я уговорила женщин, чтоб не плакали. И время-то шло к новому хлебу!
26. Из воды молоко
В Луге был такой случай в тысяча девятьсот сорок втором году. В одну квартиру зашел незнакомый человек. И стали они говорить, что вот молока бы попить. Он взял таз, налил туда воды. Обошел три раза кругом таза. В тазу стало молоко вместо воды. Но они, конечно, не стали пить, хотя были и голодные.
Этот же человек стал говорить хозяину:
— Хочешь, я тебя научу так делать.
А хозяин сказал:
— Связаться с чертями — будет худо помирать.
27. Выживало из дома
А то еще рассказывала Ира Одинцова, тоже моя подруга, что у них в войну в Казанской, где они были эвакуированы, поднималась подвальная доска.
Закроют подвальную дырку. Утром встают — опять открыта.
Эта тетка им сказала:
— Вас выживают из этого дома.
Так они и уехали. Выжило их из дома.