«Африканская жара» и другие напасти
Чем жила Петербургская губерния вековой давности? Какими радостями, курьезами, проблемами, заботами? Помогут нам в этом любопытном путешествии во времени столичные газеты тех лет, где нередко можно встретить хронику губернской жизни. А временной отрезок выберем произвольно. Например, пусть это будет лето вполне себе благополучного для России 1911-го года…
Начнем с курьезов. «Дуэлянты на пароходе» – так называлась заметка в «Петербургской газете» в конце июля, повествовавшая о том, как странно иногда заканчиваются поездки любителей «отдохнуть с комфортом» на шлиссельбургских пароходах. Так и в этот раз: на пароходе с характерным названием «Поспешный», следовавшем из Петербурга в Шлиссельбург, два господина не поделили между собой… обеденный стол. Один занял его, положил туда свои покупки, другой, не обращая на них внимания, сел за этот стал обедать. Объяснение между «любителями комфорта» закончилось вызовом на дуэль. В качестве секундантов были приглашены случайные свидетели скандала…
К числу губернских курьезов можно отнести появление в деревне Марьино близ Шлиссельбурга лихача-автомобилиста из города. Он поселился на краю деревни с самого начала дачного сезона. Своей бешеной ездой на автомобиле по деревне лихач наводил ужас на всех – и на местных крестьян, и на дачников, для которых автомобиль уже не был диковинкой.
Заслышав шум его «быстроходного автомобиля», люди в страхе разбегались и прижимались к заборам. Уговоры «ехать потише» были тщетными. Правда, однажды он остановил-таки машину и ответ на очередные упреки заявил: «Имею право! Я – начальник Обуховского завода». Затем важно сел в свой автомобиль и укатил.
«Полагаем, что это не начальник завода, а какой-нибудь самозванец, – выражал всеобщее возмущение репортер „Петербургского листка“. – Какой же порядочный человек станет развивать скорость мотора там, где бегают толпы детей? Этот автомобилист, если не изменит своих привычек, еще вспомнит пословицу „нашла коса на камень“. Бывают такие повреждения, которых и отремонтировать нельзя».
Курьезы бывают разные – порой безобидные, а порой и не очень. К подобным грустным курьезам можно отнести случай, произошедший в начале июля в Луге. Беда случилась с отдыхавшим на даче вместе с родителями воспитанником Петербургской торговой школы, сыном чиновника Министерства внутренних дел 13-летним Владимиром Слижевским. В тот жаркий день вместе со сверстниками-дачниками он играл в футбол на берегу реки возле рощи. Во время игры из соседнего леса вдруг раздалось несколько ружейных выстрелов. Мальчик был ранен шальной пулей.
Как выяснилось потом, неподалеку от футбольной площадки компания студентов и гимназистов упражнялась в стрельбе в цель из охотничьих ружей. Вот один из таких горе-стрелков и подстрелил нечаянно юного футболиста. В земской лужской больнице ему пришлось перенести сложную операцию по извлечению пули. А все участники стрельбы успели разбежаться сразу же после того, как увидели печальный исход своей дикой забавы…
Лужский случай можно, наверное, назвать уже даже не курьезом, а чрезвычайным происшествием. ЧП всякого рода в губернии происходило предостаточно. Часть их них была связана с водными артериями. Так, в конце августа 1911 года случилась авария буксирного парохода Забелина на печально известных Ивановских порогах на Неве. Пароход сбился с пути и наскочил на подводный камень, сломав руль и повредив корпус. Несмотря на поданные тревожные свистки и гудки, помощь долго не приходила. Команда парохода уже стала терять надежду на спасение. Оно пришло лишь спустя два часа после катастрофы. Поврежденный пароход после долгих усилий вывели на свободный путь и затем отбуксировали к пристани судоходной дистанции Министерства путей сообщения.
В середине июля случился переполох на станции Гатчина. В поезде, отходившем в Петербург, кто-то из кондукторов заметил огонь в багажном вагоне. Началась паника, поезд немедленно остановили. Как оказалось, в вагоне загорелась кладь от залетевшей с паровоза искры. «Вагон пострадал от огня незначительно, – сообщалось в газетной хронике. – Из-за происшедшего пожара поезд был на станции задержан на целый час».
Нет никакого открытия в том, что ЧП всегда случаются и на производствах. Увы, без них обходиться не удается. К примеру, в начале июля 1911 года беда стряслась на лесопильном заводе Егорова в Островках на Неве. Пострадали два рабочих: одного ударило бревном, другой упал со шлюза с высоты сажени. «Удивительно, что до настоящего времени на многих заводах на реке Неве нет страхования от несчастных случаев рабочих, из которых многие являются единственными кормильцами семьи», – комментировал ситуацию обозреватель одной из газет.
Криминальная хроника губернии также не страдала от отсутствия событий. В середине июля, к примеру, произошло ограбление римско-католического костела в Луге. Бывший лакей местного ксендза Андрей Адамович, подобрав ключи, похитил из кружек для пожертвований 63 рубля. Совершив кражу, он уехал в Петербург, где без зазрения совести прокутил все деньги до последней копейки. Очутившись без гроша в кармане и паспорта, он явился в Гатчину и добровольно отдался в руки полиции…
Настоящим ЧП для губернии стал случай в местности Гарколово Ямбургского уезда. Там пастух Николай Родионов, не будучи в состоянии прокормить своего приемного сына, отвел его в лес, будто бы за грибами, завел в чащу и бросил на произвол судьбы. Мальчику повезло: спустя два дня его, умирающего от голода, случайно нашел лесник. Задержанный вскоре Родионов признался, что он специально оставил ребенка в лесу, дабы избавиться от лишнего рта. Выяснилось, что, действительно, пастух страшно бедствовал, жил впроголодь. Иногда по несколько дней он и его приемыш жили без горячей пищи…
Любопытно будет узнать, какие проблемы беспокоили и тревожили жителей губернии век назад?
Июль 1911 года выдался на редкость жарким. Современники изнывали от зноя и сетовали на «африканскую», «тропическую» жару. Одним из ее последствий в губернии были лесные пожары. Горели целые участки леса в Царскосельском и Петергофском уездах. Из летних лагерей на борьбу со стихией вызвали солдат, а в дачных местностях были наготове местные добровольные пожарные дружины…
Жара загоняла людей в реки и водоемы. А плавать в ту пору умели очень немногие. Результатом становилось большое количество несчастных случаев на воде. В Гатчине много толков и пересудов было по поводу гибели петербургского школьника, который приехал на экскурсию в составе большой (до ста человек) группы учеников городских школ. Близ деревни Пижма, исчерпав культурную программу, ребята решили искупаться. Один из них утонул…
Спутниками жары были ураганы. В конце августа опустошительный ураган пронесся над Ямбургским уездом. В имении Коровина был разрушен до основания дом для рабочих, хлев и рига. Ветром унесено девятнадцать стогов сена. Сорванной во время бури крышей убило местную жительницу.
Против буйства природной стихии жители губернии были бессильны. Как и против эпидемий. Холера – пожалуй, это второе, что, после пожаров, напугало до смерти жителей губернии. Петербуржцы-то уже к ней привыкли. В те годы она с завидным постоянством посещала северную столицу.
7 июля 1911 года петербургскому губернатору поступило срочное телеграфное донесение исправника Соколова о появлении холеры в Ямбургском уезде. В деревне Пески Лужицкой волости заболел местный крестьянин 39-летний Федор Егоров. В земской больнице у него обнаружили все признаки холеры. Через два дня он умер…
Пугали жителей жара, ураганы, холера. А жителей одной отдельно взятой местности в Шлиссельбургском уезде пугал громадных размеров медведь, повадившийся выходить по ночам из своей берлоги и устрашавший своим диким ревом. Крестьяне устраивали на зверя засады, но он всякий раз обходил их и скрывался в лесу. «Несколько дней тому назад медведь растерзал на пастбище матокского удельного имения четырех коров и одну лошадь, – сообщалось в середине августа в „Петербургской газете“. – Пастух, завидев медведя, убежал в деревню и предоставил животных на съедение медведю».
Важная сторона летней губернской жизни – это дачники. Без них жизнь губернии была бы неполной.
«Монотонную жизнь нашей русской Швейцарии необычайно оживило только что состоявшееся открытие „Сиверского спортивного общества“, – сообщал в начале июля из Сиверской корреспондент „Петербургского листка“. – За неделю своего существования оно уже привлекло почти всю сиверскую молодежь и взрослых». На участке земли одного из учредителей общества организовали занятия сокольской и шведской гимнастикой, подвижными играми. Устроили площадку для футбола, построили кегельбан и открытый скетинг-ринг для модного в ту пору катания на роликах.
Важную роль в дачной жизни играли местные «Общества благоустройства», которые, среди прочих дел, занимались и организацией досуга. Так, в местом театре в поселке Высокое близ станция Суйда гастролировала известная исполнительница цыганских романсов Тамара Менжинская. «Местная труппа уже успела завоевать себе симпатии и имеет шумный успех, – отмечалось в прессе. – Оркестр гатчинской пожарной дружины под руководством Ланге, любимцы суйдинцев, в антракте исполнил несколько номеров, вызвавших овации по адресу капельмейстера. Молодежь от души веселилась во время танцев».
Вообще, спортивная и театральная жизнь служили непременным атрибутом практически любой уважающей себя дачной местности. На этом фоне деятельность дачников в Островках по Неве заслуживает особого упоминания. Там, по примеру прошлых лет, они объединялись в церковный хор, который пел на богослужении в местном храме. Как отмечали современники, под опытным руководством священника Лебединского, знатока церковного пения, хор достиг блестящих результатов.
«Небольшая церковь, обладающая сильной акустикой, оглашается стройным пением произведений Архангельского, Балакирева, Чайковского, – рассказывалось в „Петербургской газете“. – Благолепное и музыкальное исполнение богослужения местного причта в связи с хором привлекают в храм массу богомольцев, причем не только из Островков, но и из многих соседних дачных мест».
И, напоследок, о прожектах. В начале июля 1911 года из экспедиции по Петербургской губернии, связанной с проектом Ладожского водопровода, вернулся инженер-полковник Ясюкович. Ему было поручено общее руководство изыскательными работами, которыми занималась городская исполнительная комиссия по устройству канализации и переустройству водоснабжения. Напомним, именно тогда в Петербурге всерьез рассматривался вопрос снабжения города водой из Ладожского озера (вместо невской воды), для чего предполагалось подстроить специальный водовод.
С «летучих изысканий» местности между Петербургом и Ладожским озером он вернулся с самым оптимистичным настроем. «Всего было пройдено верхом около 120 верст, причем намечен путь будущего водопровода, – сообщалось в газетах. – Серьезных препятствий по пути не встречается; попадающиеся болота, хотя и трудно проходимы, но не представляют затруднений для прокладки водопровода, так как неглубоки и лежат настолько высоко, что могут быть осушены простыми канавами. На пути имеются нужные для работы материалы: много камня и прекрасный песок. В общем, было вынесено впечатление, что при этих условиях вся работа может быть закончена не в пять, а в два-три года».
Работы по устройству ладожского водопровода начались только через три года – в 1914 году, однако вскоре их затормозила, а затем и совсем остановила начавшаяся Первая мировая война. А потом проект и вовсе отложили до лучших времен…
Сюрпризы невского льда
Как известно, наша погода – дама хоть и прекрасная, но капризная и непредсказуемая. Никогда не знаешь, где и когда она преподнесет свой очередной сюрприз. Взять хотя бы пору весеннего ледохода на Неве, которая с давних пор всегда являлась большой проблемой для жителей приневских земель. В эти недели связь между берегами Невы практически полностью прекращалась.
Начало ледохода являлось настолько завораживающим и загадочным, что даже удостоилось литературного описания Львом Николаевичем Толстым в романе «Воскресение»: «С реки слышны были странные звуки: это ломался лед. Там, в тумане, шла какая-то неустанная, медленная работа, и то сопело что-то, то трещало, то обсыпалось, то звенели, как стекло, тонкие льдины».
По словам исследователя петербургской погоды и наводнений Кима Семеновича Померанца, невский ледоход начинается от истока – от Шлиссельбурга. Начало приходится на первые дни апреля, а уже к 10-му числу лед оказывается в Петербурге у Литейного моста.
«Собственно невский лед идет недолго, всего 3–5 суток, – указывает Ким Померанец. – Затем наступает недельная (в среднем) пауза. После нее начинается новый ледоход, ладожский. Замечательное зрелище! Лед чистый, бело-голубой, внушительной толщины». Как правило, полностью Нева очищается ото льда к самому концу апреля. Но иногда лед идет долго – пять-шесть недель, до конца мая.
Как замечает Ким Померанец, «плавное величественное движение льда по Неве вовсе не означает безмятежного протекания этого явления. Во время весеннего ледохода случаются заторы. Лед, начав движение от истока, встречает ниже по течению сплошной неподвижный лед».
Невские ледяные заторы порой приводят к самым неожиданным последствиям. Вот как, например, описывал известный исследователь Ладоги А.П. Андреев (автор книги «Ладожское озеро») вскрытие Невы ото льда весной 1858 года: «Лед массою скопился у Красных Сосен и сделал сильный затор, который образовал собой плотину и загородил течение реки. Вода около Шлиссельбурга, при истоке Невы, поднялась весьма высоко. Такого подъема не помнили даже старожилы».
В то же время ниже по течению вся вода упала до удивительно низкого уровня, и жители смогли сделать немало удивительных находок на осушенном ложе реки. Тут находили много якорей и цепных канатов. Кроме того, «свободно вывозили на лошадях железо, утонувшее с барж в наводнение 1824 года».
Любопытно, что спустя ровно сто лет, в 1958 году, необычное природное явление почти в точности повторилось. В ту весну у Шлиссельбурга (тогда – Петрокрепость), у истока Невы, затопило берега, а у Кировска и ниже вода упала до такого уровня, что на некоторых участках русла даже обнажилось дно.
Как отмечает Ким Померанец, последние полвека, примерно с конца 1950-х годов, весенние заторы на Неве наблюдаются все реже и реже. Виной тому, говоря научным языком, антропогенные воздействия – сброс теплых хозяйственных и промышленных вод, работа ледоколов, буксиров и крупных судов…
Впрочем, заторы невского льда случались не только во время весеннего ледохода. С редким разгулом природной стихии довелось столкнуться осенью 1911 года, когда на Неве образовался гигантский ледяной затор. Огромные глыбы льда, образуя целые айсберги, своей мощью срывали пристани и давили все, что было расположено на берегах. Такого напора льда и таких глыб не помнили с 1903 года, когда крейсер «Жемчуг» оказался затерт льдом и дрейфовал вдоль Невы.
Груженые углем баржи сминало под напором льда. Часть угля затонула, часть оказалась испорчена. Только чудом уцелела стоявшая у погибшей пристани яхта «Роксана».
Ледяной затор вызвал подъем воды. Сильно пострадало село Рыбацкое. Приостановил работу Обуховский завод, на котором водой залило электростанцию и котельную. Забеспокоились и дирекции других расположенных по берегам Невы заводов, которым угрожало наводнение. Чтобы отбить натиск природной стихии, администрация Обуховского завода обратилась за помощью к премьер-министру Коковцеву, морскому министру Григоровичу и министру путей сообщения Рухлову.
Вызванные специалисты определили, что лед местами доходил до самого дна Невы. Для борьбы со стихией вызвали саперов, которые в начале декабря стали динамитом взрывать лед у Невского судостроительного завода. Однако ликвидировать затор не удалось, а через несколько дней пришла новая напасть: мороз сменялся сильной оттепелью, что еще больше осложнило положение. Нева по обе стороны на большом протяжении выступила из берегов и затопила близлежащие местности.
По словам очевидцев, небывалое зимнее наводнение приобрело грандиозные размеры и причинило убытков на несколько десятков тысяч рублей. Вода залила многие подвальные и первые этажи, где ютились бедняки из местных рабочих. «Положение жителей залитых квартир отчаянное, – писала одна из газет. – Весь домашний скарб их погиб и разнесен водой».
Потеряли кров около ста семейств поселка Усть-Ижора. Все – редине декабря саперы вновь продолжили взрывать ледяные горы на Неве. Многие обыватели наблюдали за их действиями, поскольку зрелище получалось эффектным: взрывы поднимали целый столб ледяных осколков. Тем не менее, вода убывала крайне медленно, и нормальная жизнь на берегах Невы возобновилась нескоро…
В дни весеннего ледохода на Неве происходили порой весьма забавные происшествия. Об одном из них сообщалось в апреле 1912 года в столичных газетах. Некий житель села Александровского Никита Михайлов, гостивший у своего приятеля в Усть-Ижоре, едва не совершил путешествие на льдине до самого Петербурга.
Впрочем, причиной тому стало не его бесстрашие, а пристрастие к зеленому змию. Во время прогулки вдоль Невы Михайлов вдруг заявил своему приятелю, что ему ничего не стоит вернуться домой… на льдине. Все попытки отговорить его оказались тщетными: любитель приключений подбежал к пристани и вскочил на проплывавший мимо большой кусок льда.
Наверное, он думал, что он так и будет плыть вблизи берега, и ему не составить труда перебраться по цепочке льдин на сушу. Не подозревая ни о чем дурном, он временами прикладывался к оказавшейся у него бутылке водки, так что путешествие становилось для него все более веселым. Однако вскоре на повороте реки льдина выплыла на самую середину реки.
С обоих берегов народ обратил внимание на диковинное зрелище. Вызвали подмогу. Когда льдина проплывала между Ново-Саратовкой и Рыбацким, к ней с разных сторон подошло несколько лодок с рыбаками. Несмотря на отчаянное сопротивление, спасатели сняли «отважного мореплавателя» со льдины и доставили его на берег.
В конце апреля того же 1912 года в верховьях Невы по причине благородного желания помощи ближнему едва не погибло несколько крестьян. В те дни, когда Нева периодически покрывалась медленно идущим ладожским льдом, крестьяне деревушек, ютившихся на берегах Невы вблизи Островков, установили дежурство на случай какого-либо несчастья на реке. Мало ли в какую беду могли попасть рыбаки или местные жители…
Однажды в сумерках трое дежурных заметили какую-то темную массу на большой льдине. Им показалось, что за льдину держится человек, который беспомощно барахтается в воде. Крестьяне быстро отвязали лодки и смело направились к удалявшейся льдине. В борьбе с ледяными глыбами смельчаки далеко отошли от берега и почти у самой льдины, где им почудился человек, попали в образовавшийся большой затор. В мгновение ока льдины сдавили лодку и превратили ее в щепки, а крестьяне оказались в ледяной воде. Не окажись рядом буксирный пароход, дело кончилось бы плохо.
Шкипер буксира, которому спасенные крестьяне рассказали о подозрительном объекте, немедленно направил пароход к льдине. Каково же было удивление, когда человек, барахтавшийся у льдины, оказался… дырявым мешком, набитым соломой. Наверное, его случайно унесло в реку с низких берегов…
Катастрофы на Ивановских порогах
Чуть ли не суеверный страх наводили когда-то знаменитые и коварные Ивановские (Невские) пороги, служившие одним из главных препятствий судоходства на Неве. Место это считалось проклятым, гиблым. Пассажиры и даже опытные команды судов всегда облегченно вздыхали, миновав это место. Пронесло!..
Тем не менее, как отмечалось в изданном в 1912 году петербургским Тенишевским училищем специальном путеводителе «Образовательные поездки в средней школе», «невские пороги должны с первого взгляда разочаровать всякого, кто наблюдает их с заранее сложившимся представлением о надводных и подводных камнях, о пенящейся и скачущей каскадами воде. Они ничем не выделяют себя, кроме как стремительностью течения, узостью фарватера и крупной рябью на поверхности реки. Причина порожистости заключается в том, что здесь течение реки пересекает обнажающийся на дне каменный кряж».
Несмотря на производившиеся работы по расчистке фарватера, едва ли не каждый год на Ивановских порогах случались какие-нибудь происшествия. Одной из жертв Ивановских порогов стал в начале июля 1892 пароход «Валаамо», на котором возвращались в Петербург богомольцы, посетившие Валаамский монастырь на праздник Петра и Павла. Вместе с «Валаамо» с острова в столицу отправились еще два парохода с богомольцами – «Петр I» и «Койта».
Стоял сильнейший туман, и корабли шли по Ладожскому озеру буквально на ощупь. Тяжелее всех пришлось пароходу «Валаамо», который из-за плохой видимости отделился от других кораблей и едва не налетел на каменистый риф, а потом, потеряв верный курс, запутался в рыбачьих неводах и сетях. Прибыв к вечеру в Шлиссельбург, пассажиры не скрывали свою радость, что им удалось добраться живыми: одни плакали, как дети, другие, собравшись в кучки, пели божественные гимны.
Однако, как оказалось, беда подстерегала впереди. Недаром в народе бытовало поверье, что не было ни одного года, когда бы возвращение богомольцев с Валаама обошлось бы без бури или других экстремальных обстоятельств. Увы, это дурное поверье подтвердилось, хотя ничего мистического в том, что случилось с «Валаамо» на Ивановских порогах, не было…
Итак, переждав в Шлиссельбурге туман, «Валаамо» двинулся дальше к Петербургу. Дойдя до Островков, он бросил якорь, поскольку с капитанского мостика из-за тумана не было даже видно, что делается на баке. Предосторожность предписывала ждать хорошей погоды, тем более, что впереди, всего в двух верстах, лежали знаменитые Ивановские пороги, проходить которые боялись даже днем. Однако капитан был уверен в себе и в четыре часа утра дал полный ход. Уже через час пароход налетел на камни и стал тонуть. Над Невой понеслись крики: «Спасите! Тонем!».
К счастью, из-за того же злополучного тумана, под самыми порогами, у села Ивановского, стояло несколько буксирных пароходов и много лодок. Они пришли первыми на помощь. Потом подошли также пароходы «Петр I» и «Койта». Благодаря близости берега всех пассажиров удалось спасти.
Одна дама с терпевшего бедствие судна в панике бросилась в воду, но ее тут же вытащили и привели в чувство. Оправившись от шока, пассажиры «Валаамо» тотчас же пригласили священника и тут же, на берегу Невы, отслужили благодарственный молебен за избавление от неминуемой смерти, в шаге от которой они находились. Затем богомольцы продолжили свой путь в Петербург: «Петр I» принял с разбившегося корабля 106 пассажиров, «Койта» – около 40 человек, а остальные из трехсот пассажиров «Валаамо» пересели на невские пароходы.
Вот как выглядела картина катастрофы глазами очевидца: «Пункт гибели парохода оказался саженях в ста от самых порогов. Это – каменистая луда, на которой сидят два громадных, конусообразных камня, огражденных плавучим веслом. Когда идешь по течению, оно должно быть оставлено саженях в десяти влево. За туманом его не видели, и „Валаамо“ с хода ткнулся о камень носом и разворотил всю переднюю часть корпуса. Пароход буквально сидит на камне, как на игле, глубина реки в этом месте, по крайней мере, три сажени. Если бы несчастный „Валаамо“ уклонился бы еще малость в сторону, он попал бы между двух камней, то его окончательно раздавило бы, и тогда Бог знает, сколько бы осталось в живых».
По факту катастрофы на Ивановских порогах, как это и полагается, проводилась проверка. Команда «Валаамо» настаивала на том, что пароход был крепок, имел достаточную команду и был снабжен всеми принадлежностями для плавания, поэтому несчастье произошло совершенно не по вине или нерадению команды. Причиной катастрофы капитан «Валаамо» называл сильный туман и невозможность остановить пароход из-за сильного течения, а также из-за того, что судно не слушалось руля…
Увы, катастрофа парохода «Валаамо» была не первой и не последней трагедией на печально знаменитых Ивановских порогах. Иногда они сопровождались человеческими жертвами. Чтобы избавиться от этого проклятого места, на порогах неоднократно проводились дноуглубительные работы.
Одна из таких операций проводилась в районе порогов, близ пристаней «Отрадное» и «Пирогова», в начале 1913 года, когда Нева была скована льдом, и осуществлялась на средства Министерства путей сообщения. Впоследствии Неву здесь чистили еще не раз. Окончательно Ивановские пороги ликвидировали только в 1930-х годах: фарватер спрямили и расширили взрывными работами. Теперь Ивановских порогов больше не существует – они сохранились лишь в названии этого наиболее узкого отрезка Невы. Но и сегодня это место остается объектом пристального внимания тех, кто идет по Неве. Считается, что Ивановские пороги – место очень серьезное.
Подвела надежда на «авось»
«Находясь в пути на родину мою в деревню Лесище Осьминской волости, я как пассажир 1-го класса по билету № 150, потерпел 29 июля текущего 1902 года убыток в 97 рублей…». Такими словами крестьянин Андрей Степанов поведал о своей беде «Его Сиятельству С.-Петербургскому губернатору», рассчитывая на поддержку и справедливость.
Что же явилось причиной убытка, понесенного крестьянином Андреем Степановым? В тот день, 29 июля 1902 года, на реке Луге в Петербургской губернии случилось чрезвычайное происшествие. Пассажирский пароход, носивший то же имя, что и река, и принадлежавший действительному статскому советнику Дашкову, при совершенно ясной и тихой погоде вдруг внезапно накренился на левый борт, зачерпнул воды и почти моментально стал погружаться в воду. Авария эта произошла напротив деревни Вязь Ямбургского уезда.
Потом уже все говорили, что пароход «Луга» отличался крайне ненадежной конструкцией и был настолько неустойчив на воде, что плавание на нем сопрягалось с большой опасностью. Временами он зарывался в воду даже от собственного хода. В таком случае команда обычно поговаривала, что пароход «захлебывается».
Тем не менее начальник судоходной дистанции инженер Налегако разрешал рейсы этому злополучному пароходику, а заведующий инспекцией судоходства в бассейне Чудского и Псковского озер инженер Олехнович после осмотра признал судно годным для плавания. Хозяин же корабля, как водится, полагался на традиционное русское «авось». Но однажды надежда на «авось» подвела его, утлое суденышко наконец-таки «захлебнулось» и пошло ко дну.
Все произошло так неожиданно, что пассажиры, находившиеся в каюте второго класса, не успели выбраться наружу и все погибли. Другие пассажиры бросились с палубы в воду, но из-за возникшей паники и просто неумения плавать не все из них сумели спастись. Жертвами страшной катастрофы стали пятнадцать пассажиров «Луги». Проведенное затем расследование установило, что в свой последний роковой рейс пароход взял на борт 75 пассажиров, 5 человек команды и несколько сот пудов различной клади. Груз большей частью сложили на палубе, что еще больше увеличивало неустойчивость парохода. Доходило до того, что при каждом повороте руля пароход кренился набок, и вода заливала всю нижнюю палубу, проникая даже в окна кают.
Одним из этих 75 пассажиров и был крестьянин Андрей Степанов, работавший в Петербурге на Тентелевском химическом заводе и направлявшийся на пароходе в свою родную деревню. Жалуясь губернатору на бездействие Общества Преображенского пароходства, которое вроде как должно было бы возместить убытки, Степанов подробно перечислял свои утраты и до копейки указывал их стоимость. Не стоит обвинять его в мелочности, дело тут понятное: человек он был небогатый, работал на заводе от зари до зари, да еще и на вредном производстве. Так что, ничего удивительного!
В списке «затерянных вещей», составленных Степановым, значились 27 фунтов сахара, по 2 фунта чая и кофе, «лакированный штиблет», 2 пары детских сапог, резиновый макинтош, 2 фунта пороха и «разные гостинцы» общей стоимостью на 3 рубля 50 копеек. В список «поврежденных вещей» вошли изорванный пиджак, золотые часы, попорченное белье и костюм, испорченные саквояж, ружье и патронташ. Всего же крестьянин Степанов насчитал убытка на 97 рублей. И прибавлял: «не считая стоимости лечения моей двухнедельной болезни, вызванной катастрофой».
«Подав заявление Обществу Преображенского пароходства о нанесенном мне убытке, я по сие время не получил результата, – отмечал Андрей Степанов в обращении к губернатору, – почему всепокорнейше прошу Ваше Сиятельство дабы повелеть Обществу Преображенского пароходства выдать мне 97 рублей, каковые деньги с них следуют по списку вещам, частью растерянных, частью попорченных при катастрофе». К прошению, сохранившемуся в фондах Центрального государственного исторического архива Санкт-Петербурга, крестьянин прикладывал билет на пароход стоимостью 1 рубль 20 копеек.
Увы, по всей видимости, не помог Андрею Степанову губернатор вытрясти деньги с пароходовладельца. Ибо в архивном деле сохранился еще один документ, направленный губернским правлением приставу Петергофского участка, где как раз жил и работал наш герой. Губернское правление предписывало объявить Степанову, что на основании законоположений «всякий спор о праве гражданском подлежит рассмотрению судебных установлений и что поэтому губернское начальство не может сделать никакого распоряжения по прошению Степанова…».
Наверное, крестьянин Степанов был не единственным, кто выступил с претензиями к нерадивым пароходовладельцам. Но, возможно, единственным, кто дошел со своей жалобой до самого губернатора!..
Между тем разбирательство по поводу катастрофы шло долго. Эксперты в своем заключении признавали, что причиной катастрофы стали конструктивные недостатки корабля. На основании этого совет Министерства путей сообщения сделал «крайними» уже упоминавшихся выше инженеров Олехновича и Налегако «крайними» – их привлекли к уголовной ответственности, как допустивших плавание негодного парохода, последствием чего стала авария с человеческими жертвами.
Сами Олехнович и Налегако до трагической катастрофы не раз ездили на пароходе «Луга» – в их обязанности входил контроль за состоянием судна, однако никаких указаний насчет безопасности плавания они не сделали. Точно так же не предприняли они и необходимых мер для проверки конструктивных качеств «захлебывающегося» на ходу парохода.
В своем заключении эксперты признавали, что причиной катастрофы стали конструктивные недостатки корабля. На основании этого совет Министерства путей сообщения сделал инженеров Олехновича и Налегако «крайними» – их привлекли к уголовной ответственности, как допустивших плавание негодного парохода, последствием чего стала авария с человеческими жертвами.
Оба подследственных, тем не менее, не признавали себя виновными. Они настаивали на том, что их вины в катастрофе нет: пароход, по их мнению, погиб из-за неумелого управления командой, а наблюдение за конструктивным устройством парохода вообще, утверждали инженеры, не входит в круг их обязанностей. Из-за сложности вопроса рассмотрение дела серьезно затянулось не только на месяцы, но и на годы. Зимой 1906 года, когда прошло уже больше трех лет после трагедии, в петербургских газетах появлялись сообщения о ходе процесса.
Следствие выяснило много любопытных подробностей. Так, оказалось, что Министерство путей сообщения не издавало никаких технических инструкций относительно права пароходств совершать рейсы. Благодаря этому начальник судоходной дистанции не мог запретить какому-либо пароходу рейсы, даже если бы этот пароход и представлял опасность для плавания. После катастрофы с «Лугой» в министерстве возбудили вопрос о выработке инструкций, но для этого надо было иметь чертежи каждого парохода. Это потребовало бы больших затрат, поэтому необходимые правила так и удалось выработать.
Очевидцы гибели «Луги» подтверждали на суде, что пароход сильно раскачивался на ходу и при поворотах задевал бортами воду. Неустойчивость его была настолько большая, что пассажиры даже боялись переходить от одного борта к другому. По показаниям пароходной команды, авария произошла после того, как рулевой сильно повернул пароход, а машинист не успел вовремя уменьшить ход. Из-за этого пароход зачерпнул воды и сразу же пошел на дно.
В число экспертов по делу входили восемь инженеров и специалистов по кораблестроению. Экспертиза пришла к заключению, что погибший пароход «Луга» отличался плохой конструкцией, а в день своей гибели был неправильно нагружен кладью и неумело управлялся. Однако определить устойчивость парохода, по мнению экспертов, мог только сам завод-изготовитель. Для обычного же инженера такое определение являлось более чем трудным.
Основываясь на данных судебного следствия, сторона защиты доказывала, что обвиняемые Олехнович и Налегако были столь же виноваты в гибели парохода с людьми, сколько и стрелочник на железной дороги. По словам защитников, действительных виновиков следует искать «повыше».
1 марта 1906 года в прессе сообщалось о завершении судебного процесса. После совещания Петербургская судебная палата постановила подвергнуть Олехновича и Налегако аресту – каждого на месяц в крепость. Им инкриминировали «бездействие власти», выразившееся в том, что они допустили к плаванию небезопасный пароход.
Ходили разговоры, что во время рассмотрения дела Олехновичу не раз делали предложения заплатить круглую сумму и купить тем самым свое освобождение и оправдательный приговор. Однако Олехнович отказался, не считая себя виновным. После вынесения приговора защита обжаловала его, и спустя некоторое время Сенат прекратил дело за отсутствием состава преступления, тем самым полностью сняв все обвинения с инженера Олехновича. Его восстановили в правах, инженер уже ожидал нового назначения на должность инспектора судоходства и начальника Псковского отделения петербургского округа путей сообщения. Назначание даже было подтверждено министром, однако тут Олехнович пал жертвой процветавшей в чиновничьей среде коррупции.
В ноябре 1907 года он него потребовали, через юрисконсульта министерства, взятки в размере десяти тысяч рублей, под угрозой «увольнения от службы без прошения». Олехнович снова, как и прежде, отказался давать взятку, и в результате… был уволен.
В феврале 1908 года он вновь получил предложение от юрисконсульта заплатить десять тысяч рублей, чтобы вернуться на службу. На сей раз Олехнович поторговался и согласился на сумму в семь тысяч рублей. Тем не менее, его просто-напросто обманули: увольнение от службы осталось в силе, а деньги ушли неизвестно куда. Тогда Олехнович обратился с жалобой на вымогателя-юрисконсульта к прокурору Петербургского окружного суда. В декабре 1909 года «сенсационное дело о вымогательстве», жертвой которого стал Олехнович, слушалось в первом отделении столичного окружного суда.
Но и на этом история не закончилась. После катастрофы парохода «Луга» прошло уже больше десяти лет, а отзвуки того дела все тянулись и тянулись. В ноябре 1912 года в окружном суде слушалось дело бывшего делопроизводителя министерства путей сообщения Усова по вымогательству им денег у Олехновича…
Невские пираты
Говоря о пиратах, мы обычно представляем «искателей удачи» где-нибудь в южных морях. Однако век назад петербургской полиции пришлось развернуть ожесточенную борьбы с пиратами не где-нибудь, а… на Неве, Ладожском озере и ладожских каналах. Пиратство, ставшее своего рода организованным промыслом, являлось особым видом преступлений, совершаемых в пределах Петербургской губернии. По берегам Финского залива существовали даже целые поселки и деревни, промышлявшие пиратством. Днем обитатели этих разбойничьих гнезд спали, а по ночам бодрствовали, совершая свои воровские набеги.
Обычные воры, промышлявшие своим ремеслом на суше, чаще всего действовали в одиночку, не прибегая к помощи товарищей, в то время как невские пираты работу в одиночку не признавали. Деревни и поселки, где обитали речные пираты, отличались редким единодушием их жителей. Здесь от мала до велика все действовали сообща. В сбыте награбленного иногда участвовали даже дети-подростки, сроднившиеся с водной стихией и разбойничьими набегами.
У пиратов существовали свои покупатели награбленного, а вырученные от продажи ворованного имущества деньги делились по числу участников пиратской «коммуны», принимавшей участие в грабеже. Очевидцы констатировали, что в этой категории преступников почти не наблюдалось предательства, поскольку каждый пират был материально заинтересован в общем деле.
Боролась с пиратством речная полиция. Как правило, по ночам производились массовые облавы. С собой полицейские брали дрессированных собак. «Несомненную пользу для очистки столицы от нежелательного элемента, так называемых подонков населения, приносят периодические облавы на окраинах города», – указывал в августе 1911 года в интервью «Петербургской газете» начальник сыскной полиции столицы.
Всех задержанных делили на несколько категорий: тех, кто промышлял в качестве нищих и жил подаяниями, отправляли для разбора в нищенский комитет. Беспаспортных высылали из Петербурга по месту «водворения». Однако, если высланный позволял себе вернуться самовольно в Петербург, его наказывали уже арестом в административном порядке. Такому же наказанию подвергались задержанные за ношение оружия. Впрочем, и пираты не зевали, конкурируя с полицией в ловкости и осведомленности. У них была неплохо поставлена разведочная сеть. Зачастую полицейские и не подозревали, что за ними следят «тайные агенты» невских пиратов…
Одолеть невских пиратов лихими полицейскими наскоками не удавалось. Более того, год от года их деятельность становилась все более дерзкой и наглой, а паника, которую они наводили на коммерсантов и торговцев, ширилась все больше и больше.
«В последнее время на Неве участились и приняли систематический характер грабежи и покражи с судов, сопровождающиеся нападением злоумышленников, вооруженных ножами, кинжалами и даже огнестрельным оружием, на судовых рабочих», – сообщал петербургскому губернатору летом 1913 года начальник Правления столичного округа путей сообщения.
«Деятельность речных пиратов на всем пространстве реки Невы далеко перешла за пределы терпимого, – вторил председатель столичной Лесной биржи. – Пираты в настоящее время не довольствуются уже кражами снастей, цепей, якорей, дров и леса с судов во время их буксировки или стоянки на Неве, но даже переходят к вооруженному грабежу, который в последнее время завершился гибелью рабочего, убитого пиратами за ослушание. Принимая во внимание, что пираты не только наносят самые большие убытки промышленности, но даже посягают на жизнь рабочих и служащих во время сплавов товаров по Неве, Биржевой комитет просит принять решительные меры для искоренения этого зла по всей Неве и в пределах Петербургской губернии, особенно на Ивановских порогах».
Комитет полагал, что значительную пользу в деле борьбы с пиратами принесло бы увеличение постов полиции, снабжение ее быстроходными моторными лодками и разрешение шкиперам и служащим иметь при себе «тревожные свистки», чтобы своевременная помощь и защита могли бы оказываться судовладельцам при первом же призыве.
Получил петербургский губернатор и рапорт от Шлиссельбургского уездного исправника, подготовленный им в июне 1913 года. Тот жаловался, что случаи разбоев пиратов стали очень частыми, а у полиции совершенно нет технических средств для преследования злоумышленников. «Насущной необходимостью для чинов Шлиссельбургской полиции в деле борьбы с разбоями на водных путях является иметь в своем распоряжении моторную лодку для того, чтобы в нужных случаях возможно было бы организовать преследование преступных лиц, – писал своим неисправимым канцелярским стилем уездный исправник. – При неимении средств передвижения по водным путям борьбы с преступностью на них не может принести радикальных мер, и преступность эта прогрессивно будет увеличиваться».
Петербургский губернатор прекрасно понимал всю остроту вопроса. Обращаясь к министру внутренних дел, он сетовал, что полицейские оказываются бессильными перед пиратами, не имея возможности их преследовать, поскольку не располагают эффективными «средствами передвижения по водным путям». Посему губернатор ходатайствовал перед министром о предоставлении полиции моторных лодок.
Для обсуждения вопроса о борьбе с пиратством при правлении петербургского округа путей сообщения был организован особый комитет («совещание») под председательством инспектора судоходства по округу. В комитет вошли представители от петербургского градоначальника, речной полиции, губернатора и заинтересованных судовладельцев.
Собравшись на свое заседание в начале августа 1913 года, он постановил принять самые различные меры для искоренения невского пиратства и усиления полиции и охраны на судах. В городе и уезде, до Шлиссельбурга включительно, приняли решение ввести регистрацию и нумерацию лодок. Шкиперам запретили сдавать лодки в аренду, а виновных в неисполнении этого распоряжения постановили наказывать. Комитет просил Министерство путей сообщения выделить средства на закупку быстроходных катеров, а в черте города решили усилить речную полицию моторными лодками.
Увы, борьба с невскими пиратами, по большей части, велась на бумаге. Вопрос об отсутствии моторных лодок стал едва ли не самым главным препятствием в деле борьбы с невскими пиратами. Он обсуждался настолько долго, что стал «тонуть» в ворохе бумаг и постановлений. В марте 1914 года столичный губернатор напоминал в своем послании в Департамент полиции, что необходимо приобрести за счет казны два моторных катера – для петербургской и для шлиссельбургской уездной полиции. Кроме того, он предлагал образовать «для усиления берегового полицейского надзора на Неве» особого отряда из двенадцати стражников и трех урядников, а для «организации специального кадра розыскной полиции на реке Неве» учредить три должности агентов – двух по Шлиссельбургского уезду и одного – по Петербургскому…
Конечно, речной полиции куда как проще и безопаснее было заниматься не пиратами-головорезами, а летними возмутителями общественного спокойствия. Нередко молодежь, отъехав от берега на лодках, «разоблачалась» на середине реки и потом в костюмах Адама и Евы каталась по Неве, встречая проходящие пароходы свистом и смехом. Однако едва только подобная «голая кавалькада» замечала приближавшегося речного полицейского, она стремительно приставала к берегу – там власть речной полиции уже не действовала и голые шутники считали себя в безопасности…
Прошли революции, сменились эпохи, а невское пиратство как явление продолжало свое существование. Замечательный ленинградский поэт и прозаик Вадим Шефнер в «Записках зубовладельца» вспоминал, как в начале 1930-х годов ему однажды довелось лицом к лицу столкнуться с этими темными личностями.
«…Невские речные пираты в те времена еще существовали и гнездились главным образом на Охте и выше по правому берегу матушки-Невы, – рассказывал Вадим Шефнер. – Это были люмпены, которые имели лодки, – большею частью краденые. На корабли они, конечно, не нападали, и черного флага с черепом и двумя костями у них не имелось. С этой мрачной эмблемой они были знакомы лично только по этикеткам на бутылках денатурата. Речные пираты промышляли тем, что продавали налево бревна, оторвавшиеся от сплавных плотов, брали то, что плохо лежит, с береговых пристаней и складов. Они же охотно перевозили пассажиров с одного берега на другой, заламывая за это пиратскую цену. Действовали они главным образом по ночам…».
Дуэль в Богословке
Век назад общество было охвачено настоящей дуэльной эпидемией. Казалась бы, такой способ защиты своей чести и достоинства уже уходил в прошлое, однако в светских кругах он продолжал пользоваться популярностью. Нередко на поединки выходили политики, так что «думские дуэли» в ту пору не были такой уж редкостью. Развязка одной из них, к счастью, без трагических последствий, состоялась летом 1908 года в усадьбе Богословка – ныне это территория Невского лесопарка во Всеволожском районе.
Героями скандальной истории стали два известных в Петербурге депутата III Государственной думы – либерал Осип Яковлевич Пергамент и монархист Николай Евгеньевич Марков 2-й. Оба – характерные личности своего времени, значительные политические фигуры России начала XX века, совсем позабытые сегодня.
Начнем с последнего. Потомственный дворянин, один из лидеров черносотенцев, издатель газеты «Русское знамя», депутат от Курской губернии Николай Евгеньевич Марков (приставку «2-й» он получил потому, что в Думе был еще один депутат с такой фамилией) был известен не только как ярый защитник самодержавия, но и как дебошир, драчун и дуэлянт. В этом отношении он уступал только одному думскому хулигану, имя которого постоянно мелькало на страницах печати, – Владимиру Митрофановичу Пуришкевичу. По общему количеству замечаний и взысканий за недостойное статусу депутата поведение Н.Е. Марков 2-й занимал с большим отрывом прочное второе место. Со своими политическими оппонентами он никогда не церемонился: за словом в карман не лез.
Одним из его недругов стал депутат от кадетской партии, представитель Одессы Осип Яковлевич Пергамент – популярный адвокат и общественный деятель. Он славился как блестящий оратор – недаром коллеги называли его «одесским Златоустом».
О.Я. Пергамент
«Каждая более или менее крупная защита оканчивалась для него настоящим триумфом, – говорилось о нем в „Одесских новостях“. – И при такой огромной практике он успешно занимался еще и научной работой. Его монографии и многочисленные статьи в „Журнале министерства юстиции“, „Журнале министерства народного просвещения“, „Праве“ посвящены важным вопросам истории права, торгового права, морского права, гражданского права, так называемого бессарабского права и т. д.».
Не удивительно, что принципиальная позиция О.Я. Пергамента, широко известного и очень популярного одесского председателя Совета присяжных поверенных, не нравилась властям. Во время мятежа на броненосце «Потемкин» в июне 1905 года, когда в Одессе ввели военное положение, военный генерал-губернатор настоятельно рекомендовал О.Я. Пергаменту покинуть город. Тот ответил принципиальным отказом, за что был сослан в Пермскую губернию. Правда, совсем скоро, в конце сентября, когда события улеглись, ему разрешили вернуться в Одессу.
Одесситы приветствуют депутата О.Я. Пергамента при выходе из избирательного собрания. Рисунок С.Я. Кишиневского из журнала «Начало», Одесса, 1907, № 5
Гонения властей сыграли только на руку Осипу Яковлевичу в глазах избирателей. В январе 1907 года его избрали во II Государственную думу, а после ее роспуска – в III Государственную думу. Это был период расцвета его как политика, общественного деятеля, адвоката.
Вот как оценивал исключительно активную деятельность О.Я. Пергамента один из современников: «В Петербурге он нес колоссальную работу, которую прямо-таки невозможно описать. Будучи одним из лидеров кадетской партии, он должен был уделять в ту пору массу времени и думским пленарным заседаниям, и работе в комиссиях и фракционных заседаниях, он должен был выступать по всем более или менее важным вопросам в Думе, и в особенности его всегда выдвигали для запросов правительству. Наряду с этим ему приходилось нести серьезную общественную работу и в суде в качестве защитника. Не было почти ни одного большого общественного и политического процесса, в котором он не участвовал бы, отдавая совершенно безвозмездно и время, и труд».
Юрист и публицист И.В. Гессен в статье в журнале «Право», посвященной памяти Осипа Яковлевича, впоследствии писал: «Кто бы ни нуждался в помощи, кто бы ни оказался в затруднительном положении, он без малейших колебаний шел к Пергаменту – адвокату, Пергаменту – члену Гос. Думы, Пергаменту – гражданину и просто человеку в полной уверенности, что он получит от него все, что имеется в богатой сокровищнице его душевных сил. Мы восторгались этой поразительной энергией и трудоспособностью, мы высоко ценили его, мы гордились им».
Конфликт между двумя политическими антиподами разгорелся 20 июня 1908 года, когда Н.Е. Марков потребовал от О.Я. Пергамента немедленного «удовлетворения».
Свидетель этого эпизода московский губернатор В.Ф. Джунковский считал, что невозможно было в ту минуту согласиться с одной из сторон: народные избранники «острили под шум и выкрики, наносили друг другу оскорбления». По всей видимости, Марков 2-й весьма чувствительно задел Пергамента, известного своей способностью оставаться спокойным даже в самых критических ситуациях. (Когда друзья Пергамента нередко интересовались, как ему удается оставаться невозмутимым, когда «в груди все клокочет», Осип Яковлевич лишь улыбался в ответ: «Это – результат влияния моего дрезденского учителя».)
Было назначено место и время дуэли. Секундантами Маркова 2-го выступали известные политики В.М. Пуришкевич и В.В. Шульгин. Известие о дуэли широко распространилось в столице, и когда ночью 24 июня вблизи Удельного ипподрома показались участники дуэли и их секунданты, здесь появилось несколько десятков корреспондентов столичных газет. Некоторые из них «вооружились» фотоаппаратами. Неподалеку остановились кареты скорой помощи, заказанной заранее. Фотографы стали выбирать удобные ракурсы для съемки, а дуэлянты занимать места у барьеров. По словам репортеров, «большая группа собравшихся оживленно беседовала, курила. Появились откуда-то конфеты, фрукты». Особенно нервничал из-за присутствия посторонних лиц В.В. Шульгин, опасаясь того, что в кого-то из них может попасть шальная пуля.
Н.Е. Марков 2-й
Секунданты зарядили пистолеты, дуэлянты сняли сюртуки и приготовились взять оружие, но появившиеся полицейские офицеры и конные городовые прервали действо. К неудовольствию секундантов и публики, пристав велел прекратить дуэль и арестовал пистолеты, хотя и не задержал никого из участников.
Через несколько дней, 26 июня, Марков и Пергамент повторили попытку дуэли, и на этот раз успешно. Поскольку в ближайших окрестностях Петербурга дуэлянтам опять могла помешать полиция, по предложению Пуришкевича они отправились в имение бывшего столичного губернатора А.Д. Зиновьева на правом берегу Невы – Богословку.
Здесь и состоялась дуэль. Марков и Пергамент, оба прекрасные стрелки, стреляли почти одновременно. Пули полетели в сторону, дуэлянты остались живыми и невредимыми. Недавние враги пожали друг другу в знак примирения, после чего, сев на идущий из Шлиссельбурга в столицу пароход «Петр I», потребовали шампанского и распили несколько бутылок в знак примирения. Вот так закончилась дуэльная история…
Любопытно будет узнать, как же сложилась в дальнейшем судьба героев этой истории. Меньше чем через год, 16 мая 1909 года, 41-летний блестящий адвокат-депутат О.Я. Пергамент скончался при довольно загадочных обстоятельствах. По официальным данным – «скончался скоропостижно от апоплексии». Однако в столице упорно твердили, что произошло самоубийство…
Дело в том, что всего за несколько дней до смерти он стал предметом сплетен и пересудов всех слоев общества. По сообщению Министерства юстиции, направленному в Государственную думу, решался вопрос о привлечении депутата Пергамента к уголовной ответственности по статьям 14, 1681 и 234 судебного уложения (статья 14 соучастие в виде «попустительства» и «укрывательства»; статья 1681 – присвоение и растрата чужого имущества; статья 234 – служебный подлог).
Объяснялось это тем, что О.Я. Пергамент, будучи думским депутатом, параллельно осуществлял частную адвокатскую практику и принял на себя поручение по защите известной авантюристки-мошенницы баронессы Ольги фон Штейн. Его обвиняли в том, что он содействовал ей в бегстве за пределы России и укрывательстве от правосудия. Ползли нелепые слухи, будто бы Ольга Штейн даже была его любовницей.
«Архивы, архивы и еще раз архивы – здесь лежит разгадка всех тайн истории, – отмечает адвокат Сергей Емец в своей публикации „Тайна смерти адвоката Пергамента“, опубликованной в 2007 году в „Вестнике Одесской адвокатуры“. – Изучая документы и материалы тех лет о Пергаменте, заключение врачей о его смерти, описание течения его болезни, можно прийти к выводу, что самоубийства не было. А просмотрев материалы, которые готовились для обвинения Пергамента, показания баронессы фон Штейн, ее близкого друга Шульца, самого Пергамента, приходишь к абсолютному убеждению, что в суде Пергамент был бы оправдан. Но с точки зрения общественной и политической жизни честь и достоинство адвоката Пергамента были бы растоптаны. Его готовились арестовать, отстранить от работы в Думе, исключить из сословия присяжных поверенных. Это был вопрос – честь или жизнь».
Даже предание земле тела адвоката О.Я. Пергамента обрело скандальный характер, в который были вовлечены высшие слои петербургского общества. Друзья и соратники адвоката намеревались захоронить его в петербургской Лавре, однако им заявили: «Церковное погребение недопустимо, так как всем кладбищам Петербурга отдано распоряжение не принимать тело Пергамента». Депутация от родных и друзей Пергамента отправилась к петербургскому митрополиту, объяснившему, что распоряжение о запрете церковных похорон дал прокурор Синода, мотивируя это тем, что Пергамент будто бы покончил с собой, и, кроме того, в душе отпал от православия и в течение многих лет не исповедывался. Все просьбы депутации митрополит категорически отклонил и не дал согласия на захоронение Пергамента.
Друзья Пергамента добились аудиенции у премьер-министра П.А. Столыпина, убеждая его, что распоряжение Синода произведет неблагоприятное впечатление на Думу и на все общество. Они указывали на официальное заключение врачей, где причиной смерти назывался сердечный приступ. Столыпин вначале отказывался помочь, утверждая, что бессилен отменить распоряжение Синода, но затем пошел на уступки: все препятствия к церковному погребению Пергамента были устранены. Депутата похоронили на Смоленском православном кладбище.
Уголовное дело по обвинению адвоката Пергамента по статьям 14, 1681 и 234 судебного уложения было прекращено в связи с его смертью. Скандала, которого так ждали недруги Пергамента, не получилось. Честь адвоката осталась незапятнанной. Что же касается баронессы фон Штейн, то она пережила революцию и умерла в нищете…
Николай Евгеньевич Марков 2-й известен ныне прежде всего исследователям белого движения и русской эмиграции. Он на долгие годы пережил Осипа Яковлевича Пергамента. Судьба его складывалась удивительно, как в лихом историческом романе. После прихода к власти большевиков он вел конспиративную работу в Петрограде, в 1919–1920 годах активно участвовал в Северо-Западной армии Н.Н. Юденича, после ее поражения эмигрировал и жил в Берлине. Будучи убежденным сторонником монархии, продолжал активно заниматься политической деятельностью.
Когда в Германии стал зарождаться фашизм, Марков 2-й проявил к нему неподдельный интерес. В 1935 году в Эрфурте он вступил в русскую секцию нацистской «Мировой службы», участвовал в политике нацистских властей и даже выступал поборником «окончательного решения еврейского вопроса» и сторонником войны с СССР. После окончания войны Маркова 2-го, по всей видимости, ждал бы суд и смертная казнь в Советском Союзе, но ему повезло: он умер собственной смертью в конце апреля 1945 года в германском городе Висбаден…
Клады и кладоискатели
Петербургская губерния – земля древняя, таинственная, загадочная. Потому и ищут здесь с давних пор клады и сокровища. Мест, которые пользовалось особенной славой у кладоискателей, можно назвать несколько. К примеру, еще с давних пор воображение любителей древностей манили древние курганы, в изобилии разбросанные на пространстве губернии.
«В окрестностях Луги много курганов или „могил“, – говорилось в конце XIX века в одной из путеводителей по губернии, – по некоторым из них прошла соха, иные расшевелила слегка, иные обнажила довольно глубоко. Камни, окаймляющие курганы, растаскиваются на домашние потребности. Но печальнее всего – на берегу одного озера стоить полуразрушенная часовня, а около нея совсем разрытые лопатой курганы. Видно, искали клады…».
В 1873–1874 годах проходили археологические раскопки сиверских курганов. Работами руководил известный петербургский археолог Л.К. Ивановский. В окрестностях деревни Ново-Сиверской удалось раскопать 314 курганов. Уникальные находки, обнаруженные исследователями, дали возможность отнести эти старинные захоронения славян и других народов к XI–XIII векам.
Еще одним таинственным местом служила знаменитая Староладожская крепость и курганы возле нее на реке Волхове. Известный археолог генерал Н.Е. Бранденбург в 1878–1886 годах вел раскопки этих курганов. Один из них находился близ села Михаила Архангела (ныне это село вошло в территорию города Волхов-I).
Как сообщал Бранденбург в «Кратком журнале курганных раскопок в Новоладожском и Тихвинском уездах», во время раскопок того кургана удалось найти следы могильника языческих славян – остатки обгорелых бревен и сожженные кости. С юго-восточной стороны кургана обнаружили еще один могильник, но более позднего времени. В нем нашли погребенные в несколько рядов 14 скелетов, в том числе 3 женских, один юноши и один старика. Возле останков обнаружили «бусы, большую бронзовую пряжку от пояса, три железных ножа, 2 железных кольца, костяной гребень, 8 колец из бронзовой проволоки, фрагмент кости с резьбою и обломок монеты XI века».
Между тем, еще в начале XIX века Петербургская губерния стала объектом археологического изучения. И первым ученым, занявшимся исследованием археологических памятников Северо-Запада, был Адам Чарноцкий (1784–1825) – археолог-любитель, собиратель панславянской старины, известный в литературе под именем Зориана Доленги-Ходаковского, человек удивительной биографии, склонный к авантюризму. Его «проект ученого путешествия по России» был одобрен Н.М. Карамзиным и понравился царю. Александр I приказал зачислить Чарноцкого в состав Министерства народного просвещения и выдавать ему по три тысячи рублей серебром в год на осуществление его «ученого путешествия», причем губернаторам и прочим местным властям приказали оказывать Чарноцкому всяческое содействие.
В 1820 году он выехал из Петербурга в Москву, осматривая по дороге окрестности Ладоги, Новгорода, Твери. Он собрал сведения о «жальниках» (могильниках) и «волотовках» Новгородской земли, «сопках» Ладоги и первый сделал попытку выяснения значения древнеславянских городищ, указав на важность их изучения. Именно Адам Чарноцкий раскопал одну из крупнейших сопок в окрестностях Старой Ладоги.
Правда, профессор Калайдович дал нелестный отзыв о труде Чарноцкого, так что последнего лишили казенной субсидии, и ему пришлось продолжать работу на свои средства, а затем с помощью писателя и историка Н.А. Полевого, заинтересовавшегося личностью Чарноцкого и его взглядами. Однако и этих денег не хватило, и Чарноцкому пришлось принять место управляющего имением у одного из тверских помещиков…
Масштабные археологические исследования проводил в 70–80-х годах XIX века на территории Петербургской губернии доктор Лев Константинович Ивановский (1845–1892). Долгое время он трудился военным медиком в различных частях русской армии, а параллельно занимался археологией. В 1871 году он начал раскопки в районе Ижорской возвышенности по рекомендации Императорского Русского археологического общества, членом которого он стал двумя годами позднее, и упорно исследовал эту щедрую на древности возвышенность до конца жизни.
Он раскопал 5877 древних курганов в 127 могильниках, находящихся ныне на территории Волосовского, Гатчинского, Кингисеппского, Ломоносовского и Лужского районов Ленинградской области. В среднем он раскапывал по пятьсот курганов за летний сезон. Результатом стала значительная коллекция древностей, которая до настоящего времени не утратила научной значимости. Вещи из раскопок Л.К. Ивановского хранятся в Государственном историческом музее в Москве. Материалы некоторых могильников, в том числе значительная часть находок из Гатчинского района, находятся в фондах Государственного Эрмитажа в Петербурге.
Смерть застигла Л.К. Ивановского во время описания богатой коллекции открытых им предметов. Работу эту завершил Александр Андреевич Спицын в 1896 году, издав монографию «Курганы Санкт-Петербургской губернии в раскопках Л.К. Ивановского»…
Именно Л.К. Ивановский был одним из тех, кто начал исследование археологических памятников Гатчинского района. Петербургские археологи активно продолжили эту деятельность, проводя более или менее масштабные экспедиции. Подробности одной из них, устроенной в самом конце весны 1902 года членами Императорского археологического института, подробно освещались в столичной печати.
Итак, на 23 мая 1902 года петербургские археологи назначили большую поездку в окрестности Елизаветино (ныне Гатчинский район) с целью произвести раскопки некоторых из находящихся здесь могильных курганов. Однако прошедший утром того дня проливной дождь напугал большинство археологов. Общая поездка не состоялась, однако небольшая группа самых преданных любителей древности все же рискнула пуститься в дальний путь. Уже к полудню она была на месте.
Первоначально археологи осмотрели два небольших кургана, уже раскопанных прежде. Они находились в лесу около деревни Смальково в четырех верстах от железнодорожной станции – на земле, принадлежавшей петербургскому купцу Алексееву. В одном из этих курганов был найден скелет человека «языческой эпохи», погребенного в сидячем положении. Историки полагали, что это было захоронение «чудских времен». Кругом повсюду находились такие же курганы, поросшие густым лесом.
«По странному капризу владельца земли Алексеева и его арендатора, какого-то крестьянина-эстонца, раскопать еще какие-либо курганы не было позволено, – отметил газетный репортер. – Он заявил, что место арендовано под покос и портить траву не позволяется. Благодаря такому распоряжению пришлось ограничиться только внешним осмотром Смальковских курганов».
Тогда экспедиция отправилась на другие места – в район деревни Озера (ныне относится к Волосовскому району). «Пришлось вновь проехать более шести верст по дороге убийственно тряской, усеянной, как и вся местность, валунами, – говорилось в репортаже „Петербургского листка“. – Проезжая имение княгини Трубецкой, повсюду видны группы курганов; попадаются и отдельные могильники больших размеров с правильно наложенными на них валунами. Здесь еще издавна были раскопаны курганы, в которых нашли вместе с костяками (скелетами. – С. Г.) четыре каменных креста со славянскими надписями».
На границе имения Трубецкой заканчивался тогдашний Петергофский уезд и начинался Царскосельский. Проехав деревню Пятая Гора, участники экспедиции оказались во владениях Виницкого, где около деревни Озера находилось большое древнее кладбище. Исследователи датировали его концом XII или началом XIII века.
Пользуясь любезным разрешением землевладельца, которого не пугала «порча травы», участник поездки полковник Деви распорядился нанять местных крестьян на раскопки. Археологи присмотрели два кургана. Под их руководством землекопы вскрыли их и добрались до известкового слоя – белых камней, являвшихся несомненным признаком могильного захоронения.
В первом кургане на глубине трех четвертей аршина обнаружили детский скелет «сравнительно поздней эпохи». «Кости его разваливались от малейшего прикосновения, так неосторожный легкий удар по черепу превратил его в осколки, – сообщалось в газетном репортаже. – Никаких других предметов в этом кургане найдено не было, но зато в другом нашли большой костяк, погребенный в лежачем положении. На его руках повыше кисти найдены два браслета, бронзовые, один в виде ленты, плотно охватывавший руку, со следами рисунка, другой плетеный из проволоки в виде жгута или веревки с петлей. Когда же добыли череп, то тут нашли пряжку, видимо, из того же материала, и серьгу-подвеску из проволоки в форме Луны с надетыми на нее бусами».
По первому, поверхностному осмотру вскрытого кургана археологи пришли к довольно разноречивым заключениям. Одни предполагали, что это славянский курган, другие – что это курган народов чудь или водь. Сошлись лишь на приблизительном определении времени захоронения – начале XIII века. Для окончательного определения оба скелета и найденные предметы изъяли из курганов и доставили в Археологический институт…
Когда рыли соединительные каналы возле Ладожского озера, также обнаружились находки, чрезвычайно заинтересовавшие геологов и археологов. В 80-х годах XIX века профессор А. Иностранцев предпринял раскопки на южном побережье Ладожского озера и по выявленным находкам представил вероятную картину растительности, которая могла быть в этих местах несколько тысяч лет назад. На местах стоянок нашли многочисленные орудия охоты – каменные и роговые топоры, точила, ножи и другие мелкие каменные и костяные принадлежности. Обнаружили тяжелый почерневший дубовый челнок, грубо выдолбленный из целого дерева.
Излюбленное кладоискателями место было на Неве – в районе печально известных Ивановских порогов. Коварные Ивановские (Невские) пороги, служившие когда-то одним из главных препятствий судоходства на Неве, наводили едва ли не суеверный страх. Место это считалось проклятым, гиблым. Пассажиры и даже опытные команды судов всегда облегченно вздыхали, миновав это место.
Среди местных жителей ходило предание, что здесь, близ села Ивановского, во время Северной войны, при битве за взятие Нотебурга (крепости «Орешек»), было потоплено несколько шведских галер. Согласно той же легенде, эти галеры везли с собой ценный груз и много золотых монет.
«На то, что тут действительно было сражение, указывает факт: здесь до сих пор, по берегам Невы, находят пуговицы от шведских и русских мундиров и другие металлические секции, – говорилось в „Петербургской газете“ в сентябре 1911 года. – Текущей осенью компанией частных лиц предполагается обследовать в этой местности дно реки при помощи водолазов на значительном протяжении».
Спустя почти два года, в мае 1913 года, в газетах снова сообщалось, что несколько частных предпринимателей решили заняться подводными изысканиями на Ивановских порогах, и эти работы уже начались. К месту поисков пригнали две баржи с водолазными приспособлениями.
«Некоторые осязательные результаты позволяют предпринимателям рассчитывать, что работы их не останутся бесцельными, – говорилось в „Петербургском листке“. – Водолазы на дне порогов нашли несколько чугунных котелков, пистолетов, частей шведского старинного оружия, заржавленных шлемов и других предметов, относящихся к эпохе Карла XII. Правильный ход работ крайне затрудняется слишком быстрым течением Невы в районе Ивановских порогов»…
Испокон веков существовала легенда о несметных богатствах, зарытых близ села Тосно. Говорили, что будто бы какая-то княгиня, спасаясь со всем своим двором и челядью от настигавших врагов, остановилась с обозом на берегу реки Тосно и здесь зарыла свое золото, самоцветы и все богатства, которым не было числа.
Согласно легенде, княгиня распорядилась устроить плотину, чтобы временно отвести воды реки в сторону, чтобы зарыть на дне свои богатства. И, действительно, реку будто бы удалось отвести в левую сторону, доказательством чего служила потом небольшая речонка, идущая от этих мест к Лисино. Затем все зарыли, реке дали прежний ход. Княгиня со своими людьми куда-то скрылась, а все богатства так и остались на дне.
«Не так давно некий богатый человек, всерьез поверив легенде, занялся поиском этого клада, – сообщалось в одной из петербургских газет в октябре 1897 года. – Путем определенного вознаграждения он выговорил у крестьян право отвести на время реку и рыть дно. К его услугам были рабочие, приспособления, механизмы, материалы. В первый год он убил в дело около сорок тысяч рублей, во второй – еще столько же, но без результатов. В конце концов он остался нищим в полном смысле этого слова. Но все равно глубоко верит, что миллионы зарыты на дне реки и, будь у него еще тысяч восемьдесят, он бы и их пустил в дело».
Особенно сильно было развито кладоискательство в Выборгском и Кексгольском уездах тогдашней Выборгской губернии. Старожилы Кексгольма (ныне Приозерск) рассказывали легенду о некоем рыцаре, зарывшем в здешних местах еще в XVII веке «на счастье» клад с огромным количеством золотых и серебряных монет. С тех пор местные жители не раз принимались за поиски этого сказочного богатства, но каждый раз тщетно.
«С редкой осмотрительностью приступают чухонцы в поиску кладов, – говорилось в одной из столичных газет в конце XIX века. – Для работы выбирают темную ночь, когда кругом ни зги не видать. О неудачах участник молчат потом в течение всей жизни. Об удачах, естественно, тоже».
Загадочные находки случались в самых обычных местах и при самых неожиданных обстоятельствах. В исторической хронике Петербургской губернии сохранилось свидетельство о чрезвычайном происшествии в деревне Венкуль Ямбургского уезда. Случилось оно в саду одного из крестьянских домов при производстве земляных работ. Копая яму, рабочие нащупали заступами что-то твердое. «Уж не клад ли?» – мелькнула у них мысль.
Стали копать глубже. На глубине двух аршинов из песка выглянул какой бурый шарообразный предмет. «Да это же череп!» – догадался один из рабочих. Поскольку на месте раскопок когда-то было кладбище, то присутствие в земле человеческих костей сначала ни у кого не вызвало удивления. Однако при более внимательном исследовании оказалось, что череп лежит лицом вниз.
Еще несколько ударов лопатой, и обнаружились истлевшие доски гроба. Не было никаких сомнений, что были отрыты останки человека, похороненного заживо и перевернувшегося в гробу при ужасном пробуждении. «Много лет могила скрывала свою страшную тайну, и вот теперь она выплыла на свет божий благодаря простой случайности, – сообщал очевидец. – Страшная могила была немедленно зарыта».
Впрочем, подобные страшные находки были все-таки явлением исключительным. Газетчики, во все времена падкие на сенсации, чудеса и таинственные события, сразу же ухватывались за подобные «страшилки» и что есть силы пугали ими обывателей…
«На кладоискателей пошла какая-то мода, – с иронией замечал корреспондент „Петербургского листка“. – Шутники пользуются этим и распускают по дачным местам нелепости, одна другой лучше». Так, летом 1895 года произошел весьма курьезный случай, напоминавший ситуацию из хорошо известного современного анекдота.
Итак, в Удельном парке один дачник нашел на скамейке будто бы случайно оставленное вскрытое письмо. Любопытство взяло верх: из письма следовало, что какой-то Иван Иванов сообщал кому-то, что он зарыл год тому назад на Новой улице в Коломягах, возле крайнего овина, две тысячи рублей, и теперь этот Иванов просит вырыть деньги и привезти их куда-то в Калугу.
Недолго думая, осчастливленный дачник направился к означенному месту и принялся рыть землю, предварительно уплатив владельцу земли пять рублей за право там копаться. «Само по себе, что он и гроша медного не нашел, – резюмировал репортер „Листка“. – Письмо являлось выходкой дачного шалуна, а шалунов таких у нас от Петербурга до Москвы на саженном расстоянии друг от друга не выстроить»…
Тайна Преображенской горы
В давние времена одной из достопримечательностей Шлиссельбурга являлась могила загадочного старца Александра Ивановича Шилова на Преображенской горе. Сектанты-скопцы, среди которых были весьма влиятельные петербургские коммерсанты, почитали его как своего «Иоанна Предтечу». Известность таинственного старца оказалась настолько велика, что даже не менее загадочный российский император Павел I тайком приглашал его к двору…
Скопцы почитали Александра Ивановича Шилова как «предтечу» самого «господа-искупителя» Кондратия Ивановича Селиванова. Как известно, общины скопцов считали, что единственным путем спасения является борьба с плотью путем оскопления. Скопцы имели не только собственный взгляд на Евангелие (они считали, что кастрацию прошли все апостолы), но и создали собственную мифологию, связанную с их взаимоотношениями с российскими царями. По их версии, Павла I убили за отказ принять скопчество, а царем стал согласившийся оскопиться Александр I…
Со дня смерти легендарного Александра Ивановича Шилова исполнилось двести десять лет. Он умер в первой половине января 1799 года в Шлиссельбургской крепости. Летопись его жизни уникальна, а его исторический опыт весьма поучителен и актуален даже сегодня – недаром достаточно подробная статья, посвященная «старцу», появилась на интернет-сайте «Тульского информационно-консультативного центра по вопросам сектантства». Почему именно тульского? Дело в том, что Шилов был родом из тульских крестьян.
Не довольствуясь официальной религией, Шилов увлекся поиском «истинной веры». Духовные метания приводили его в разные течения старообрядчества, где он везде достигал учительства. Однако, постоянно разочаровываясь, он «нашел себя» лишь в секте хлыстов. «Не довольствуясь даже аскетическим фанатизмом „христоверия“, – говорится в публикации, посвященной Александру Шилову, – он примкнул к самому крайнему течению этого религиозного направления и к седьмому десятку своих лет снискал немало последователей среди крепостных крестьян Тульской и Тамбовской губерний, занял в иерархии секты второе по значимости положение „Иоанна Предтечи“, почитаясь отважным и искуснейшим мастером варварски-изуверской операции „огненного крещения“».
В 1775 году это за «вредоносное лжеучительство» Шилова наказали батогами и выслали в Ригу, где он умудрился склонить к скопчеству даже солдат крепостного гарнизона. За это его в 1789 году отправили в заключение в замок Динамюнде (впоследствии Усть-Двинск, ныне – Даугавгрива). Дальнейшую судьбу «старца», как это часто бывает, решила смена правителей государства российского.
В 1796 году, после прихода к власти императора Павла I, все карательные приговоры, вынесенные в предыдущее царствование, стали пересматриваться. Коснулось это и Шилова, тем более, что он был лично известен новому государю. Тот, проезжая через Ригу в 1776 году и еще будучи наследником, пожелал посетить арестанта-еретика.
Теперь же, когда Павел стал императором, в судьбе «старца» наметился поворот: Шилова доставили в Петербург, где содержали под стражей полтора месяца. Однажды, в обстановке строгой секретности, его тайно отвозили в Зимний дворец, где император о чем-то беседовал с ним с глазу на глаз…
«Можно предположить, что повышенное внимание государя к Шилову объяснялось политической подоплекой учения скопцов, – говорится на тульском сайте. – Сектантские наставники поддерживали широко бытовавшие слухи о том, что-де император Петр III еще жив „прикровенно“, а сам Шилов не препятствовал называть себя то „графом Чернышевым“, то „князем Дашковым“, то просто каким-то „инженер-полковником“, „невинно страждущим верным сподвижником облыжно свергнутого батюшки-царя Петра Феодоровича“. Такие идеи, несомненно, должны были показаться еще и опаснее изуверских радений, а потому Шилов и несколько столичных его последователей были водворены в недалекие и надежные шлиссельбургские крепостные застенки».
В один из январских дней 1799 году в шлиссельбургскую крепость прибыл чиновник с предписанием вновь представить Шилова и его «соратников» в Петербург. Однако курьер опоздал: оказалось, что старец умер в каземате в прошедшую ночь… Через двенадцать дней из столицы пришло особое распоряжение: похоронить Шилова вне крепостного острова, по православному обряду. «Старца» похоронили у подошвы Преображенской горы, близ берега Невы, что явилось первым в истории Шлиссельбургской тюрьмы случаем «посмертного освобождения».
Как известно, название Преображенской горы хранило память о погребенных здесь солдатах старейшего полка русской армии – лейб-гвардии Преображенского, погибших в 1702 году при штурме шведской крепости Нотебург (ставшей затем Шлиссельбургом). Однако, как отмечает историк М.И. Пыляев в «Забытом прошлом окрестностей Петербурга», «надо полагать, что здесь было селение еще во времена владычества шведов – при рытье на кладбище могил, нередко церковные сторожа тут находят шведские серебряные монеты».
Похороны Шилова у подножия Преображенской горы происходили глубокой ночью и без лишних людей, тем не менее петербургским скопцам, которых называли «белые голуби», стало известно место упокоения их «святого», и они стали тайно приезжать сюда для поклонения. Постепенно могила «старца» стала объектом настоящего паломничества.
Так происходило около четверти века. Затем, воспользовавшись благоприятными обстоятельствами, «белые голуби» добились разрешения перезахоронить Шилова с подножия горы на ее вершину, где в небольшом сосновом лесу находилось шлиссельбургское городское кладбище. Перенесение останков скопцы устроили с превеликой торжественностью. Говорили, что будто бы мощи Шилова, которые переодели из арестантского наряда в «подобающие» одежды, оказались «нетленными».
Через несколько лет над новой могилой «старца» его почитатели соорудили роскошный гранитный памятник со специальным отверстием, которое достигало от поверхности земли до самого гроба, установленного в кирпичном склепе. В это отверстие скопцы, приезжавшие поклониться «мощам», опускали небольшие куски пшеничного хлеба, которые после такой процедуры почитались как целебные.
Когда слухи о скопческих «проделках» над могилой Шилова достигли начальства, в начале 1850-х годов появилось распоряжение о строжайшем присмотре за приезжающими в Шлиссельбург скопцами, а также о приведении могилы их «лже-предтечи» в такой вид, чтобы она ничем не выделялась среди других могил Преображенского кладбища. Однако скопцы, среди которых было немало влиятельных коммерсантов, потратив уйму денег, добились отмены последней части распоряжения, а вместе нее появился запрет производить на могиле «старца» какие бы то ни было поправки и починки гранитного памятника. С тех пор памятник на могиле Шилова стал потихоньку разрушаться, и к середине 1870-х годов на могиле скопца-фанатика остались только одни развалины…
«Каково же было наше удивление, когда мы, заехав вчера в Шлиссельбург и посетив Преображенскую гору, увидали на могиле скопческого „лже-предтечи“ новый громадный и фундаментально сооруженный из гранита памятник», – изумлялся газетный репортер на страницах „Петербургского листка“ в июне 1894 года. Надпись с одной стороны обелиска гласила: «Под сим памятником погребено тело раба Божия Александра Ивановича Шилова». С другой стороны значилось: «Предаде дух свой в руце Божии в 1799 году, Января 6 дня, по полуночи к 2 часа; жития его было 87 лет; уроженец Тульской губернии, села Маслова».
Как рассказали репортеру шлиссельбургские жители, памятник поставил на свои деньги богатый петербургский скопец-меняла – тезка Шилова по имени и отчеству. Восстановленная могила вновь стала местом поклонения. Однако скопцам казалось, что даже такой памятник на могиле их учителя им мал.
«Говорят, скопцы из Москвы хотят соорудить на могиле Шилова чугунный памятник в виде пирамиды – настолько высокий, что его будет видно с Невы за три или четыре версты, – сообщал газетчик. – Подождем и увидим, что-то такое соорудят «птичьи голоса» с московской Ильинки над лжемощами своего угодника. Ведь денег у них и на Эйфелеву башню хватит»…
Сколько лет после революции простояла почитаемая могила «старца» Шилова, выяснить пока не удалось. Можно лишь сказать, что старинное кладбище на Преображенской горе было практически полностью сметено с лица земли во время Великой Отечественной войны – в январе 1943 года эти места стали ареной ожесточенных боев во время операции по прорыву блокады. Здесь прошел настоящий огненный смерч, ничего не оставивший после себя. Ныне на склонах горы расположено послевоенное городское кладбище.