Загадочное Сампо… из Лужского района
Открытия могут быть там, где, казалось бы, все исследовано или, наоборот, маститые историки отступились от загадки, посчитав ее неразрешимой. Это доказал петербургский исследователь Игорь Кондратьев, сделавший попытку разгадать одну из древнейших тайн Северо-Запада Европы – мистический объект под названием Сампо, известный во всем мире благодаря эпосу «Калевала». О ходе и результатах своего расследования он рассказал в книге «В поисках невымышленного Сампо».
Сампо принято трактовать как оригинальный миф, однако автор попытался доказать, что это реальный физический объект, существовавший на юго-западе нынешней Ленинградской области. По его мнению, озеро Самро в Лужском районе имеет самое непосредственное отношение к тайне «Калевалы». Подробностями поиска и их итогами Игорь Кондратьев поделился с корреспондентом нашей газеты.
– Как вообще возник Ваш интерес к Калевале, к древнему карельскому эпосу?
– Я вырос в Карелии, где «Калевала» изучалась еще в школе. Прочитав в юности «Калевалу» в варианте пересказа для детей, я уже тогда немало был удивлен нелогичностью этой «сказки» в части событий, относящихся к Сампо.
– В чем же состоит сюжет о Сампо и что Вам в нем показалось нелогичным?
– Рассказ идет о том, что самый уважаемый калевалец Вяйнямейнен, оказавшись в сложном положении, был спасен предводительницей лапландцев – жителей северной страны Похьелы, расположенной по соседству. За его спасение хозяйка Похьелы потребовала сделать ей… Сампо. В награду за труд она пообещала отдать старику в жены свою дочь. Вяйнямейнен, трезво оценивая свои возможности, прислал делать Сампо своего земляка – кузнеца Ильмаринена. Тот выковал Сампо в Похьеле и, получив обещанную невесту, отбыл. Из волшебного «изделия» непрерывными потоками сыпались мука, соль и золото, обеспечивая таким образом весь народ Похьелы.
– Откуда же у исследователей Калевалы появилась версия, что загадочное Сампо – это мельница-самомолка?
– Должен заметить, что Сампо стало волшебной мельницей-самомолкой исключительно благодаря воображению составителя «Калевалы» Элиаса Леннрота. Сами рунопевцы, от которых Леннрот записал руны для «Калевалы», не знали, чем являлось Сампо, ограничиваясь лишь его описанием и рассказами о событиях, развернувшихся вокруг него.
А произошло вот что: через некоторое время калевальцы вместе с Ильмариненом решают забрать себе Сампо. Усыпив похьельцев и забрав Сампо, они везут его морем в лодке. Однако похьельцы настигают похитителей в море, там происходит схватка за Сампо, которое разрушается в борьбе за него, а его осколки остаются в море. Далее все мечтают о том, что когда-нибудь у калевальцев появится новое Сампо.
Нелогичным мне показалось то, что кузнец Ильмаринен, имея опыт изготовления Сампо, вместо того, чтобы сделать новое, ввязывается в авантюру с его похищением. Еще более странным выглядело то, что после его разрушения оно превращается в мечту при живом и здоровом кузнице Ильмаринене. Были и непонятные детали, вроде корней, которые волшебная мельница пустила в землю.
– Почему Вы считаете, что имели больше шансов на разгадку тайны Сампо, чем маститые историки, которые занимались карельской мифологией профессионально и на постоянной основе?
– Профильное образование, как известно, позволяет профессионалам воспользоваться опытом предыдущих поколений мыслителей из своей области. Оно же формирует способ мышления человека, снабжая шаблонами, позволяющими продвигаться наиболее эффективно, идя проторенными путями. Но эти же шаблоны мешают увидеть лежащее вне этой системы восприятия. Отсутствие результатов поисков профессионалов этой области в течение двух веков ясно показывало необходимость какого-то другого, оригинального подхода к этой загадке. Как ни странно это звучит, но именно отсутствие профильного образования в этой области и могло быть шансом найти решение за пределами общепринятых взглядов.
– С чего Вы начали свое исследование?
– Поскольку руны о Сампо были записаны от карельских рунопевцев, я начал с изучения истории карельского народа, его этногенеза. Читал о прибалтийско-финских народах, в том числе и саамах, фигурировавших в рунах как лапландцы. Меня интересовала любая информация, которая могла бы иметь отношение к этим народам, их культуре и древней истории.
– Вы утверждаете, что события, связанные с Сампо, происходили вовсе не на территории Карелии, а на территории юго-запада современной Ленинградской области. Как это объяснить?
– Действительно, немногие народы сидят на одном месте тысячелетиями. И карелы, чьи рунопевцы поделились с Леннротом рунами для «Калевалы», и саамы, непременные участники большинства событий, описанных в эпосе, с течением времени продвигались на север. Первое издание эпоса «Калевала» его создатель Элиас Леннрот назвал «Калевала. Старые карельские руны о древних временах финского народа», подчеркивая таким образом, что речь идет об очень древних событиях, общих и для финнов, и для карел.
Общепринятая точка зрения о происхождении прибалтийско-финских народов говорит о том, что их общий пра-народ жил в прошлой эре на территории нынешней Эстонии. В начале нашей эры оттуда во все стороны началась экспансия: ушедшие на юг стали ливами, на север – сумью и емью, на восток – водью и вепсами. Позже из выходцев води, вепсов, суми и еми на Карельском перешейке сложилась общность, именуемая карелами.
Таким образом, предки карельских рунопевцев столкнулись с саамами еще на границе современной Эстонии, а сами события рун развернулись на юго-западе нынешней Ленинградской области. Для подтверждения того, что саамы жили в древности на юго-западе Ленинградской области, я провел топонимическое исследование, выявившее целый ряд топонимов саамского происхождения в этих местах.
– Можете привести примеры?
– Конечно. Название озера Сяберо в Лужском районе могло произойти от саамского слова «себрэ», переводящегося как «примыкать» (к чему-либо). Озеро состоит из двух половинок, соединяющихся узким проливом, на берегу которого раскинулась одноименная деревня Сяберо. Название реки Луги могло произойти от саамского «луэга», переводящегося как «раскалывать». И действительно, на большом протяжении Луга протекает словно в разломе, ниже окружающих лесов на 30–40 метров. Деревня Саралог, раскинувшаяся на горе, могла получить название от саамского словосочетания «саррнэ лоаг», переводящегося как «говорящая вершина».
– Как Вам удалось связать озеро Самро и кузнеца Ильмаринена?
– Буквально в нескольких километрах от озера начинает свое течение река Ильменка. Она течет близ населенного когда-то калевальцами села Чудская Гора, среди болот. Кузницы часто ставили у болот, руда из которых нужна для изготовления железа, воды, нужной в процессе, и населенных пунктов, для жителей которых и работали кузнецы. С саамского «Ильмариннт» переводится как «берег Ильмы». В водском языке, на котором говорили калевальцы, Ильмаринен – это житель Ильмаринта.
Картина финского художника А. Галлен-Каллела «Создание Сампо», 1893 года. (Хельсинки, Музей Атенеум)
– Но как же название озера Самро превратилось в Сампо карельских рун?
– Для меня этот вопрос был одним из самых сложных. И лишь придя к истокам слова «Сампо», я понял, что Самро в Сампо не превращалось вовсе. Это названия двух сторон одного объекта: Самро произошло от саамского словосочетания Саммеро, переводимого как Саамское море, а Сампо – от саамского «Сампохк», означающего дно Саамского моря (буквально – Саамское дно). Раньше в нашем регионе морями называли самые крупные водоемы. Например, Ладожское озеро еще недавно называли Карельским морем, а один из его заливов на западном побережье и сейчас называется Найсмери, что переводится с карельского как Женское море. Дело в том, что западная часть Ладоги имеет очень непредсказуемый и опасный нрав. Глубины там составляют до 235 метров. Неожиданно возникающие подводные потоки уносят лодки в озеро и выгрести на берег крайне сложно. Вероятно, дальше этого залива женщины на лодках без мужчин не выходили.
– Географические название вокруг озера Самро могут ли как-то прояснить исторические обстоятельства, связанные с легендой?
– Для восприятия любой информации, кроме текста, нужно знать еще и контекст. Текст содержит информацию, состоящую из общеупотребительных слов, имеющих зачастую различное значение в зависимости от ситуации, в которой они применяются, именуемой контекстом. В карельских рунах, из которых Элиас Леннрот создал свою «Калевалу» в роли контекста выступают, в основном, названия населенных пунктов, озер, заливов, проливов, горушек. Именно совпадение этих названий в окрестностях озера Самро с упоминаемыми в рунах и является одним из доказательств выдвинутой мною гипотезы.
Еще важнее тот факт, описание в рунах поездки кузнеца Ильмаринена за невестой с последовательным перечислением проезжаемых им пролива Симо, залива Лемпи и Ольхового кряжа соответствуют нынешним топонимам и реалиям местности у озера Самро. Самое главное для ценителей эпоса «Калевала» – стали известны местоположения легендарных Вяйнолы и Похьелы. Последняя располагалась, как и записано в Калевале, на берегу моря, то есть озера Самро. На ее месте сегодня находится деревня Самро. А Вяйнола, в которой жил главный герой Калевалы Вяйнямейнен, находилась на месте нынешнего села Вейно Гдовского района Псковской области. В целом, именно сохранившиеся топонимы позволили произвести реконструкцию событий древности.
– Как состоялось Ваше личное знакомство с окрестностями озера Самро и какие открытия Вам удалось сделать?
– Летом 2010 года мы с моим сыном Никифором поехали на озеро Самро, чтобы уточнить детали: карты, по которым я делал свои открытия, не содержат всей полноты информации. На месте нам, возможно, удалось найти место кузницы, которую Ильмаринен развернул неподалеку от Похьелы. Кстати, старожилы деревни Самро уверены, что раньше уровень озера был выше – примерно на 2,5 метра.
– Было ли что-то неожиданное в Вашей экспедиции?
– В тот момент, когда я увидел подходящее под описание в рунах место установки кузницы, я закричал: «Эврика! Я все понял! Тайна Сампо больше не принадлежит этому лесу!». Тут стало происходить нечто странное: небо вдруг потемнело, откуда-то подул сильный ветер. Высоченные деревья стали сильно крениться, на нас посыпались сверху сухие ветки. Казалось, сейчас повалятся и деревья. Когда мы выехали из леса, ветер прекратился, и вышло солнце.
– Итак, разгадка калевальского Сампо найдена? Что же все-таки выковал кузнец Ильмаринен?
– Я считаю, что мне удалось найти объект, называвшийся Сампо и вошедший под этим именем в карельские руны. Этот объект – плотина! Ильмаринен сделал озеру Самро-Саамскому морю новое дно, сшив сваи, вбитые в месте стока из озера реки. Озеро Самро – большой, но мелкий водоем, глубины которого, в основном, мало превышают метровый уровень. В морозные зимы озеро сильно промерзает, что серьезно ограничивает его рыбность. Вбитые сваи позволяли поднять уровень озера на четыре с половиной метра, что сказочно повышало его рыбность.
– Как Вы считаете, какое значение для научного мира может иметь Ваше объяснение загадки Сампо? Как отнеслись маститые ученые к Вашей гипотезе?
– Древний фольклор собирался учеными и энтузиастами на протяжении веков. Сегодня в научных учреждениях многих стран лежат огромные собрания записей этих свидетельств древности. Крупицы из записей начали публиковать. Основной значимостью фольклора считается доказательство того, что и древние люди были культурными, придавали большое значение поэзии.
Между тем, в дописьменных обществах фольклор – зачастую единственный источник, донесший хоть какую-то информацию о событиях древности. Мое открытие домифического Сампо доказывает целесообразность аналитического подхода к древним текстам как к источнику исторической информации для получения знаний о прошлом. Само понимание и принятие научным миром этой возможности может поднять фольклористику как науку на следующий уровень – от систематизации собранных данных к появлению теорий, их объясняющих.
Моя гипотеза оказалась своеобразным магическим кристаллом. Мне уже довелось убедиться, что книга никого не оставляет равнодушным: она приобретает либо сторонников, либо противников. Причем противники, главным образом, защищают неприкосновенность мифов как таковых от попыток их расшифровки, апеллируя к принципиальной ее невозможности, подтверждаемой столетиями отсутствия результатов. Это своего рода момент истины – моя гипотеза, как рентген, высвечивает потенциал восприятия совершенно нового.
– И, наконец, кто помогал и вдохновлял Вас в исследованиях, в создании книги?
В первую очередь, моя жена Вероника. Благодаря ей я заинтересовался финно-угорской культурой и этнографией. Она поддерживала меня все годы моих исследований. Сын Никифор участвовал в экспедициях на озеро Самро. Его поддержка помогла мне дойти до цели. Старший научный сотрудник Института языка, литературы и истории Карельского филиала Российской Академии наук Евгений Иванович Клементьев совершенно бескорыстно помогал мне с поиском литературы по интересовавшей меня теме. Большой знаток карельского языка и культуры Геннадий Иванович Светлов два года безвозмездно вел уроки карельского языка в Санкт-Петербурге. Его уроки позволили мне переводить руны с карельского языка. Особо отмечу, что Геннадий живет под Выборгом и для проведения каждого занятия он приезжал в Петербург, затрачивая по несколько часов на дорогу. Эти люди внесли свой вклад в разгадку древней тайны, и я благодарен им за это.
Тайны священных камней
С Вячеславом Мизиным, неутомимым исследователем малоизвестных памятников природно-культурного наследия Северо-Запада, действительным членом Русского географического общества, мне довелось познакомиться на выставке «Почитаемые камни и культурный ландшафт Ленинградской области» в Российском Этнографическом Музее. Она была подготовлена в рамках проекта «Полевая автобиография» и построена на материалах экспедиций Вячеслава Мизина, проведенных им за последние десять лет.
Как рассказал он сам, интерес к камням у него выкристаллизовался из общего увлечения прошлым нашего края. «Древние почитаемые камни и урочища являются одним из базовых элементов культурного ландшафта Ленинградской области, – считает Вячеслав Мизин. – И в то же время камни – наименее известные из археологических объектов. Их обнаружение и изучение не только открывает тайны прошлого, но существенно дополняет современные представления об истории края».
Всего, по словам исследователя, ему удалось выявить около сотни культовых камней, артефактов и священных урочищ на территории нашего края. География почитаемых камней, представленных на фотовыставке, поражает, ведь их можно встретить в самых разных районах Ленинградской области – на севере и юге, западе и востоке. Они повсюду – в Выборгском и Приозерском, Волховском и Лужском, Всеволожском и Ломоносовском районах.
«Следовики, чашечники, алтарные камни, лабиринты, сейды, именитые и легендарные валуны, – перечисляет Вячеслав Мизин. – Вряд ли можно уверенно сказать точно, сколько объектов из этого ряда имеется в Ленинградской области… Причем это не просто камни, лежащие на земле, а объекты, вписывающиеся в определенные представления людей о мире. К подобным объектам относятся, в первую очередь, поминальные камни».
Один из таких камней – в деревне Именицы Волосовского района. «Когда покойника в Ястребинскую церковь отпевать везли, то вначале открытый гроб на руках несли и ставили на этот большой плоский камень, – приводил краевед В.Е. Дубов воспоминания местной жительницы Анны Семеновны Арбузовой. – Здесь все деревенские с покойным прощались. А потом гроб закрывали; устанавливали на телегу или сани, ну и дальше умершего провожали только близкие и друзья».
«Изучая древние камни, мы соприкасаемся с духовной культурой далеких предков, – отмечает Вячеслав Мизин. – Перед нами открывается странный и фантастический мир верований, обрядов, магических ритуалов и суеверий людей, живших сотни и тысячи лет назад. Они не оставили нам письменных источников, но древние камни пронесли сквозь эпохи отголоски их мировоззрения – странного и необычного, которое мы только сейчас начинаем открывать для себя».
Правда, не всегда культ камней и священные сооружения являются отголосками архаичных культов древнейших времен. Некоторые камни связаны с событиями не дохристианских, а гораздо более поздних времен.
Многие из легендарных камней на территории Ленинградской области имеют свои собственные имена и богатую мифологическую биографию. В их числе и те камни, фотографии которых можно увидеть на выставке. Бесов камень (другое его название – «Кирккокиви») в Волосовском районе, Белый камень в Сланцевском районе, Конь-камень на острове Коневец, камень-Пятница в Лужском районе…
Немало в Ленинградской области и каменных следов финского прошлого. Один из них – «Сууркиви», или «Большой камень», в окрестностях деревни Заполье Выборгского района. Еще его называют «Ложе русалки». «Из достопримечательностей деревни Антерола можно назвать большой камень Сууркиви, лежащий в реке близ берега, – отмечает знаток Карельского перешейка Евгений Балашов. – Его особая форма напоминала ложе, на котором, согласно легенде, сидела когда-то русалка, расчесывая свои длинные локоны».
Редчайший объект Северо-Запада – поражающий своей сохранностью древний каменный лабиринт на острове Крутояр в Финском заливе (Выборгский район). По поводу времени его происхождения существуют самые разные версии – от бронзового века до Средневековья. Первое описание этого объекта составил еще в 1913 году финский археолог, впоследствии профессор университетов в Тарту и Хельсинки, автор трудов по археологии бронзового и железного веков Восточной Европы А.М. Тальгрен.
Как отметил Вячеслав Мизин, интересно и то, что мифотворчество, связанное с камнями, продолжается и сегодня. Постоянно происходят изменения в осмыслении и восприятии подобных мест в людской памяти.
В некоторых местах камни образуют целые комплексы почитаемых мест. Фотографии таких объектов также представлены на выставке. К примеру, одно из таких мест, расположенное у деревни Русско Сланцевского района, состоит из пещеры, источника и камня-следовика. С этим камнем связано местное предание о явлении Богородицы. А одно из первых развернутых его описаний приведено в книге «Исторические записки и предания о погосте Доложском крестьянина Ефима Андреева», изданной еще в 1863 году…
На открытии выставки прозвучал вопрос: «А случайны или нет места, на которых стоят почитаемые камни? Проверялись ли свойства этих мест специалистами?»«Действительно, все зафиксированные сакральные камни стоят в неслучайных местах, – отметил Вячеслав Мизин. – По данным геологов, 70 % объектов имеют привязку к тектоническим разломам земной коры, а бо́льшая часть остальных – к воде. В некоторых случаях специалисты фиксировали феномены почитаемых камней, связанные с радиацией. Дело в том, что возле них обнаружен пониженный фон радиации, и пока этот феномен не поддается объяснению»…
Почитаемый Крест-камень в Подпорожском районе. Фото В. Мизина
То, что мы обладаем уникальным каменным богатством, о котором порой ничего не знаем и даже не догадываемся, – очевидно. И самый главный вопрос, заданный на открытии выставки Вячеславу Мизину, напрашивался сам собой: «А как сохранить все это наследие?».
Как признал исследователь, хотя камни сами по себе – самые долговременные и долгоживущие категории почитаемых объектов, действительно, проблема их сохранения стоит достаточно остро, поскольку сегодня часто приходится сталкиваться с вандализмом в отношении камней. Где-то они мешают новой дачной застройке, где-то их увозят в неизвестном направлении, используя то ли как украшение своего сада за высоким забором, то просто для возведения фундамента.
«Ведь такие камни как бы ничейные, официально не числятся как памятники археологии, – отметил Вячеслав Мизин, – да и в целом сохранять именно камни, вне окружающего ландшафтного и мифологического контекста смысла нет, их ценность в соединении древних традиций и природных факторов места».
Единственным вариантом сохранения почитаемых камней является продолжение традиций их использования. Правда, сегодня сакральные камни довольно редко почитаются так же, как когда-то в древности. Хотя есть примеры, когда традиция почитания камней продолжается и теперь. К примеру, у Молосковиц в Волосовском районе до сих пор возле культового камня жгут костры на Ивана Купалу. А на поминальном камне у деревни Валговицы Кингисеппского района, по местной традиции, люди, идущие на кладбище, оставляют дары – яблоки, помидоры и цветы.
Чашечный камень на острове Гогланд. Фото В. Мизина
По сей день почитается местными жителями камень-следовик у деревни Воложба Бокситогорского района. Его называют «След лося», а еще – «Божий камень». У жителей существует традиция – возвращаясь с кладбища, мыть водой лицо из следа на этом камне. Целебной считается вода из углубления в камне «Пятница», что возле деревни Конезерье Лужского района. Некогда над этим камнем возвышалась часовня.
Бережно относятся к сакральным камням, которые лежат возле святых источников. К примеру, такова судьба камня-следовика у почитаемого источника возле поселка Георгиевского Кингисеппского района. Согласно местному преданию, на этом камне произошло явление Богородицы детям, оставившей на валуне отпечатки своих ступней. В настоящее время рядом с камнем и источником поставлена часовня в честь Почаевской иконы Божией Матери. С трепетом относятся местные жители и к камню у святого источника и часовни в честь святой великомученицы Параскевы Пятницы у деревни Сяберо Лужского района. Согласно местному преданию, возле этого камня произошло явление иконы Параскевы Пятницы.
«Проблема сохранения культовых объектов древности является актуальной задачей не только для исследователей и краеведов, но и тех, кому не безразличен будущий облик Ленинградской области, – уверен Вячеслав Мизин. – Сохранить эти объекты сейчас – это значит обогатить ими будущее».
Как разбили шведов на реке Воронежке
Признаться честно, мало кому за пределами Волховского района известно название деревни Самушкино, что стоит вдоль старинного Архангелогородского тракта. Если ехать по нынешнему Мурманскому шоссе – это 156-й километр от Петербурга, а затем еще несколько километров по проселочной дороге. А ведь место это редкое, историческое, связанное с великой победой русского оружия, одержанной здесь около восьми с половиной веков назад.
Красиво тут, привольно, благодатно… В советское время работу местным жителям давал животноводческий комплекс совхоза «Пашский» и торфопредприятие в Селиваново. Потом все изменилось в худшую сторону. Но к началу 2000-х годов окрестности Самушкино облюбовали петербургские дачники, и жизнь здесь стала потихоньку налаживаться. Неподалеку – волостной центр деревня Потанино.
И, как это всегда бывает, нашелся в Самушкино человек, которому, как говорится, «больше всех надо». Который решил приложить усилия, чтобы, как бы громко это ни звучало, сберечь историческую память места и для нынешнего, и для будущих поколений. И в первую очередь – построить храм. Для Николая Александровича Ванюшова, ныне – петербургского предпринимателя, деревня с ласковым названием Самушкино – самое дорогое место.
«Это мое родовое гнездо, которому я всем обязан, – говорит Николай Александрович. – Здесь я родился, тут прошла жизнь моих родителей. Семья у нас была многодетная, и хотя жили мы тяжело, воспоминания все равно светлые».
Отец, Александр Михайлович Ванюшов, прошел две войны – советско-финляндскую и Великую Отечественную, дошел до Кенигсберга. После войны, вернувшись в родную деревню, восемнадцать лет был председателем сельского совета. До сих пор многие его помнят: он был исключительно честным, порядочным человеком.
Как признается сам Николай Александрович, на возведение храма его сподвигло отношение к маме, Татьяне Григорьевне. «В селе ее все любили, уважали, по сей день помнят, – говорит Николай Ванюшов. – Мама вырастила восемь детей: четверо довоенных, четверо послевоенных. Построить церковь было ее давней и заветной мечтой, да и моей тоже».
Храм поставили у Вороновского погоста – с давних времен это кладбище было последним приютом для жителей окрестных деревень. Кстати, прародительница Ванюшовых тоже покоится на этом погосте – еще с XVIII века.
В прежние времена на погосте высились два храма – каменный и деревянный. Белокаменную церковь Рождества Пресвятой Богородицы построили в 1867 году по проекту архитектора А.П. Мельникова. У нее – печальная судьба, как и у многих других. В начале 1930-х годов церковь закрыли. Храм стоял в запустении, пережил войну, а в 1946 году его взорвали – якобы на кирпич.
Деревянный храм Сретения Господня 1770 года постройки, стоявший на кладбище, со временем так обветшал, что в 1930-х годах пришел в полную негодность. Время было такое, что ни ремонтировать, ни восстанавливать его не стали. Так и пропал храм, оставшись только в воспоминаниях старожилов.
Николай Ванюшов начал с того, что на Пасху 1998 года поставил на месте бывшего деревянного храма небольшой его макет. Помогла старая фотография из семейного архива. Местные жители пошли к макету церкви, как к настоящей святыне. А затем родилась идея возродить чуть в стороне (на прежнем месте это просто невозможно) настоящую церковь. Санкт-Петербургская епархия благословила. К возведению храма приступили в 2008 году, и за два года с божьей помощью постройки завершили. Деревянный храм Сретения Господня в стиле северного древнерусского зодчества спроектировал архитектор Сергей Крюков.
Храм Сретения Господня в деревне Самушкино, освященный 28 мая 2011 года. Современное фото
Настоятелем храма стал отец Антоний, чьими силами была воссоздана из руин необыкновенной красоты церковь в деревне Надкопанье и возрождается Никольский храм Киприано-Стороженского монастыря.
Освящение храма в Самушкино состоялось 28 мая 2011 года. А в июле того же года здесь впервые отметили праздник Петра и Февронии, считающихся покровителями семейного очага. Николай Ванюшов надеется, что этот праздник для храма будет одним из главных. Он не из тех людей, кто останавливается на достигнутом. «Теперь уже остановиться на полпути не могу», – признается он сам.
Занявшись изучением истории родных краев, сопоставив исторические данные с бытовавшими здесь мифами и легендами, он понял, что родная деревня Самушкино – место совсем не простое. Ведь именно здесь, на реке Воронежке, в 1164 году произошла великая победа над шведами. И это никакая не выдумка: об этом говорится в новгородской летописи.
Своим интересом Николай Александрович «зажег» исследователей. В минувшем году он привлек сюда археологическую экспедицию от Санкт-Петербургского госуниверситета. Вообще, археологов эти места волновали еще с XIX века, – здесь много древних курганов. Но теперь рядом с курганами археологи нашли следы деревни. То, что там когда-то жили люди, еще старожилы сказывали. Говорили – «барское поле, там барин жил». А археологи доказали, что поселение там, действительно, было с очень давних времен. И, проникая слой за слоем вглубь земли, дошли до XI века.
«История – дама капризная. Проходит время, и кого-то она превозносит, а кто-то пребывает в забвении. Только полный неуч не знает о Невской битве 1240 года и Ледовом побоище 1242 года… Но многие ли хоть что-то знают о событиях мая 1164 года? А ведь их масштаб и значение не только не уступают, а, пожалуй, и превосходят Невскую битву», – говорит руководитель археологической экспедиции, старший научный сотрудник Санкт-Петербургского госуниверситета Сергей Кузьмин. В сфере его интересов – раннесредневековая археология и история Северной Руси, проблемы формирования русской культуры и государственности.
Согласно новгородской летописи, тогда, в 1164 году, шведы на 55 шнеках пришли «под Ладогу», жители, успев сжечь свои дома, укрылись в крепости с посадником Нежатой и послали за помощью в Новгород. Шведы попытались взять крепость штурмом, но после четырехдневной осады потерпели неудачу. Узнав о приближении новгородцев, неприятель отступил «в реку Воронаю». «На пятый же день подоспел князь Святослав с новгородцами и с посадником (Новгорода) Захарием, и навалились на них (шведов), месяца мая 28, на святого Еладия, в четверг, в пятом часу дня; и победили их с божьей помощью, кого убили, а кого в плен взяли».
«Исходя из вместительности шнеки (40–60 человек, и каждый из них боец), можно определить размер войска – 2200–3300 воинов, а может и больше, – отмечает Сергей Кузьмин. – Для Средневековья весьма внушительная рать… При этом число защитников ладожской крепости вряд ли превышало сотню-другую. Полноценно вооруженных и подготовленных воинов вообще не могло быть больше нескольких десятков. Кажется просто чудом, что эта горстка не только отбила приступ, но и нанесла шведам такие потери, что им пришлось ретироваться».
Почему же шведы, отступив, пошли не на запад, а на восток? Не встали при устье реки, известной ныне как Воронежка (прежде – Воронега), а вошли в нее, лишая себя возможности маневра? Ответ можно найти… в приладожских курганах, основная масса которых относится к X–XI векам. По гипотезе историка Д.А. Мачинского, курганы эти связаны с особой группой населения, фигурирующей в древнейшей части Русской Правды – своде законодательных норм времен Ярослава Мудрого. Это – колбяги, смешанное финно-скандинавское население.
«Не рассчитывали ли шведы продолжить борьбу, опираясь на поддержку колбягов, с одной стороны, как-то им близкими, с другой, вряд ли довольными растущей экспансией Новгорода? – задается вопросом Сергей Кузьмин. – Тогда становится понятно их вхождение в Воронегу».
«Значение героической обороны Ладоги и блестящей победы на Воронеге трудно переоценить, – уверен Сергей Кузьмин. – У шведов на целых 78 лет пропала охота соваться в новгородские пределы, пытаться взять контроль над северным участком пути «из Варяг в Греки». А не удержись Ладога, могло бы случиться иначе… Победа 1164 года привела к тому, что шведы больше никогда не пытались проникнуть дальше истока Невы, ограничившись попытками закрепиться где-нибудь на ее берегах. Конфликт 1164 года был первым столкновением сформировавшихся государств – Шведского королевства и Новгородской земли. Его можно рассматривать как финал эпохи викингов и начало крестовых походов на востоке Балтики…».
Почему же эта победа оказалась забытой? Причин тут несколько. Александр Ярославич, получивший впоследствии прозвище Невский, разгромивший шведов на Неве спустя 76 лет после битвы на Воронеге, стал предком московских, потом великих московских князей, затем государей всея Руси и, наконец, первых русских царей. Он был причислен к лику святых, имя его и пример его воинской доблести использовали и Иван Грозный, и Петр Великий.
Есть и еще одно обстоятельство: сведения об осаде Ладоги и битве на Воронеге в 1164 году присутствуют только в новгородском летописании и отсутствуют в хрониках других русских земель. А победа над Волжской Булгарией, одержанная в том же году владимиро-суздальским князем Андреем Боголюбским, и вовсе затмила события на Северо-Западе…
В честь битвы на реке Воронеге был воздвигнут сохранившийся и по сей день в Старой Ладоге храм Георгия Победоносца. Тем актуальнее становится возможность восстановить историческую справедливость о битве на Воронеге, вернуть память о ней в наше историческое сознание. И, конечно же, увековечить память о героях. Начинать надо уже сейчас, когда до юбилея осталось всего два года. (Да и год нынешний особенный – в нем столько исторических юбилеев сошлось, недавно его объявили годом российской истории.)
Так возникла идея отметить 850-летие той битвы 28 мая 2014 года. И не просто отпраздновать, а создать в деревне Самушкино культурно-исторический центр, который бы включал в себя православный храм, памятник победы – сторожевую рубленую башню XII века с музеем, скульптуры князя Святослава Ростиславовича, посадников Нежаты и Захария, часовни с источником, макет шведского корабля (разумеется, в натуральную величину). И знак победы непосредственно на реке Воронежке. Рядом возможно постройка домиков для паломников и туристов, желающих посетить эти исторические места, учитывая, что Ладожское озеро находится всего в пяти километрах.
Первый праздник в деревне Самушкино в честь битвы на реке Воронежке, 11 июня 2012 года. Фото автора
Для будущего музея уже собираются экспонаты – образцы крестьянского быта XIX – начала XX веков. Есть в нем и артефакты средних веков – находки археологов. Автором всей идеи комплекса выступил настоятель храма Сретения Господня в деревне Самушкино игумен Антоний (Кузнецов). Разрабатывают проект архитекторы Борис Костыгов и Сергей Крюков. Первые шаги уже сделаны. В нынешнем году на праздник Крещения Господня освятили святой источник на берегу реки Воронежки.
Все это делается для того, чтобы мы знали свою историю, любили свой край, дорожили и берегли все, что нам оставили наши предки. Хотелось бы надеяться, что для воплощения этого проекта окажут посильную помощь все, кому дорога наша история и кто думает о будущем своих детей. И, на самом деле, нет ничего невероятного в том, что деревня Самушкино, связанная с великой победой над шведами, может стать местом притяжения и любителей истории, и туристов – не только с Северо-Запада, но и со всей страны.
Конечно, надо понимать, что речь идет о так называемом «местном патриотизме»: в каждом маленьком поселении всегда ищут знаменательное событие, чтобы подчеркнуть свою собственную значимость, дабы было, чем гордиться. У деревни Самушкино повод для такой гордости, действительно, есть.
Впервые в деревне Самушкино годовщину битвы на реке Воронежке отметили праздником 11 июня 2012 года. К началу праздника, состоявшегося в канун Дня России, на «праздничной поляне» у церкви Сретения Господня буквально яблоку было негде упасть.
Первый праздник в деревне Самушкино в честь битвы на реке Воронежке, 11 июня 2012 года. Фото автора
«Мы сегодня открываем новую традицию – празднование победы над шведами в 1164 году, – напутствовал всех представитель православной церкви. – Проводим этот праздник первый раз. Вспомним наши традиции, наши славные исторические победы, наше славное прошлое. Не забывайте, что вы русские люди, что вы находитесь на русской земле, и все, что мы будем вспоминать, когда-то, действительно, было. Мы это должны помнить и передать своим детям, чтобы они не были Иванами, не помнящими родства».
«Урок патриотизма» продолжился историческим рассказом ведущей праздника, поведавшей о нашествии шведских феодалов, жадных до богатств земли новгородской. Под слова «Слава победе на реке Воронежке!» на «праздничную поляну» гордо прошествовали русские чудо-богатыри в древних доспехах – участники исторического клуба «Княжеская дружина» из Петербурга. Поскольку «шведских рыцарей» на празднике не было, а без хотя бы маленькой битвы было никак не обойтись, русские витязи сразились друг с другом, разделившись на две группы по три человека. Как говорится, победила дружба.
Стоит отметить, что этот клуб существует еще с 1990 года – он возник в канун празднеств, посвященных 750-летию Невской битвы. В нем собрались люди, увлеченные историей Древней Руси.
«Народы не любят войн, но любят воинов, – уверены в „Княжеской дружине“. – Мы не хотим прославлять войну и агрессию в любых формах. Наша цель – воссоздание, может быть и небольшого, но важного фрагмента исторической памяти. Все павшие за Отчизну и в XX веке и в XIII, и во все времена – равны перед Богом, все достойны памяти. Наш девиз – „С Россией в сердце, во славу предков“ – мы собираемся пронести на полях нынешних дружеских „сражений“, часто и с историческими „противниками“ – соседями древнерусских княжеств, с которыми нас объединяет наше великое и неделимое прошлое».
Витязи из «Княжеской дружины» рассказали участникам праздника о вооружении русских ратников времен Александра Невского и Дмитрия Донского, о воинских стягах Древней Руси. А девушки из «Княжеской дружины» продемонстрировали одежду, в которой ходили женщины в давние времена Господина Великого Новгорода. Костюмы красивые, отделанные шелком, жемчугом и бисером.
Затем грянул праздник – ведь воинские победы у нас всегда отмечали песнями, танцами, забавами…
Откуда пошла Ингерманландия
О забытых и неизвестных страницах истории нынешней Ленинградской области, а еще шире – Северо-Запада, мы беседуем с краеведом, издателем Михаилом Марковичем Браудзе.
– Начнем, как говорится, «от печки». Что же такое Ингерманландия, или Ингрия, о которой многие вроде бы много слышали, но все равно довольно смутно представляют себе, что же это такое?
– Название берет свое начало от реки Ижоры (на финском и ижорском языке – Инкери, Инкеринйоки) и ижор – древнейших жителей этой земли. Маа – по фински земля. Отсюда финско-ижорское название земли – Инкеринмаа. Шведы, видимо, плохо понимавшие финский, прибавили к топониму слово «ланд», тоже обозначающее «земля». Наконец, в XVII–XVIII веках к слову «Ингерманланд» было прибавлено русское окончание «ия», характерное для понятий, обозначающих край или страну. Таким образом, в слове Ингерманландия на трех языках встречается слово «земля»[6].
Ингерманландия имеет вполне определенные исторические границы. Она ограничена с запада рекой Нарвой, на востоке – рекой Лавой. Северный ее предел примерно совпадает со старой границей с Финляндией. То есть, это значительная часть Ленинградской области вместе с Петербургом. Столицей Ингерманландии был город Нюен (Ниен, Ниеншанц), из которого фактически вырос Петербург, и хоть многие и отказывают им в родстве, но все-таки это один город, который менял названия, но остался европейской столицей, нося поочередно имена: Нюен, Шлотбург, Санкт-Петербург, Петроград, Ленинград.
– Чем обусловлен Ваш интерес к этой теме в истории нашего края? Может быть, кто-то из Ваших предков принадлежал к ингерманландским финнам?
– Как и многие, я стал интересоваться своими корнями и столкнулся с проблемой. Оказывается, в Питере и вокруг него не знают о том, где они живут. Немногие представляют, что такое Ингерманландия, все воспринимают эту землю по Пушкину «…на берегу пустынных волн…», более продвинутые еще слышали о борьбе Руси с немцами, некоторые осведомлены о шведах. Но почти никто не знает ни о води, ни об ижоре, также о финнах и немцах в наших краях.
В начале 1990-х меня потряс рассказ моей матушки, которая в 1940 году поехала к своим двоюродным сестрам в деревню Корабсельки Всеволожского района. Там почти никто не говорил по-русски. Позже я вспомнил, что в Парголово в конце 1960-х многие старушки заговаривали с моей матерью на непонятном мне языке. И главное, у меня есть тетушка Эльвира Павловна Авдеенко (в девичестве Суокас): ее рассказы приоткрыли для меня ранее неизвестный пласт нашей культуры – существование вблизи с мегаполисом иноязычной жизни ингерманландских финнов, ижоры, води, карел, которые были вплетены в тесные отношения с русскими, немцами, эстонцами и другими народами, проживающими на территории Ленинградской области.
– Давайте посмотрим на исторические факты непредвзято. Официально название «Ингерманландия» закрепилось за нашим краем после того, как по Столбовскому мирному договору 1617 года эти земли вошли в состав Швеции. Для нашего края эти времена были очень тяжелыми: шведы насаждали свою веру, местное население бежало, территория обезлюдела, и сюда переселяли уроженцев из Финляндии. Шведы проводили колонизацию захваченной ими земли. Более того, Ингерманландия, по сути дела, была глухой провинцией Швеции, куда даже ссылали преступников. Иными словами, само слово «Ингерманландия» может напоминать о печальном периоде истории нашего края. Стоит ли поднимать его на щит?
– Говорить о связи названия именно со шведским периодом не совсем корректно. Очевидно, что и шведский период тоже был неоднозначным. И в царские, и в советские времена в угоду определенной политической конъюнктуре он часто изображался в мрачных тонах. Между тем в первой половине XVII века давления на православных жителей края не было. Оно началось после Русско-шведской войны 1656–1658 годов, когда московские войска вероломно нарушили договор, и прекратилось после прихода к власти Карла XII.
В формировании нового субэтноса – ингерманландских финнов – наряду с переселенцами из Восточной Финляндии участвовали и тысячи ижор, принявших лютеранство, да и многие русские меняли веру (православные ижоры тоже сохранились до нашего времени). Многие военные и административные посты занимали «байоры» – потомки русских дворянских семей, оставшихся здесь и причисленных к шведскому рыцарству. И последним комендантом Ниеншанца был Иоган Аполов (Опольев), а парламентером к войскам Петра под белым флагом шел полковник шведской армии Пересветов-Мурат.
Еще один факт, почти неизвестный большинству: в шведской Ингерманландии нашли приют многие старообрядцы, гонимые на Руси приверженцы «древней веры». И несколько сот из них вместе со шведами участвовали в обороне Нарвы!
При этом я вовсе не хочу доказать, что «шведы были правы», завоевав этот край. Просто они были – и все. Ведь эстонцы не комплексуют по поводу того, что старый Таллинн построен различными «завоевателями» – датчанами, ливонскими рыцарями, шведами. И шведский период – причудливое время встречи на берегах Невы разных культур, востока и запада. Что плохого, если и шведы вписали свою страницу в историю края?
Кстати, в имперский период топоним «Ингерманландия» ни у кого не вызывал негативных эмоций. В составе русского флота в разные времена были четыре линейных корабля под названием «Ингерманландия». «Ингерманландскими» именовались два полка русской армии. Какое-то время на их шевронах красовался переработанный вариант ингерманландского герба. Да и название это знали фактически все сколько-нибудь образованные люди. И сейчас слова «Ингрия» и «Ингерманландия» употребляются многими общественными организациями и коммерческими структурами. Полагаю, что те, кто используют эти топонимы, уже не думают о финнах и шведах – названия живут своей самостоятельной жизнью, став неотъемлемой частью истории края.
– Рассказывая об Ингерманландии, Вы, хотите того или нет, делаете акцент на историю финноязычного населения нашего края. Но не идет ли эта позиция вразрез с краеугольным тезисом, что Северо-Запад – это исконно русская земля, владения Великого Новгорода, отторгнутые Швецией и навсегда, по праву истории, возвращенные Петром Великим во время Северной войны?
– Тот факт, что древними жителями этой земли были финно-угры, ижоры, никак не противоречит другому историческому факту: эти земли с древних времен входили в состав Великого Новгорода, а затем единого русского государства. И если мы говорим о шведском завоевании, как нам рассматривать нападение Московского «ханства» на Новгородскую республику, и какой период в истории края следует считать более тяжелым? Ведь известно, что Новгород был более ориентирован на Европу, чем на Москву. Так что вопрос об отторжении земель Швецией неоднозначен. Ингерманландия всегда находилась в области интересов нескольких государств.
– Многим ли сегодня нужна память об Ингерманландии на территории нынешней Ленинградской области? Может быть, это интересно только тем, кто связан с этим родственными корнями?
– Меня тревожит сам факт того, что подобный вопрос, к сожалению, до сих пор возникает в нашем обществе. Мы проживаем в многонациональной стране, граждане которой могут сосуществовать только в условиях уважения к менталитету окружающих людей и сохранения их культуры. Утратив многообразие представленных на нашей территории культурных традиций, мы потеряем собственную самобытность.
Думаю, что «ингерманландский» пласт – неотъемлемая часть истории нашей земли. Без знакомства с ним невозможно, к примеру, понять значительную часть топонимики Ленинградской области. Ингерманландские финны внесли свой вклад в российскую историю, веками обеспечивая Петербург мясом, молоком, овощами, служа в русской и советской армиях. Вообще же ингерманландские финны (или люди, имеющие финские корни) встречаются практически во всех сферах деятельности. Среди них были капитаны ледоколов «Литке» и «Красин» (братья Койвунен), герой Советского Союза Пиетари Тикиляйнен, известный финский писатель Юхани Конкка, уроженец Токсово. Этот список можно продолжить.
– В 2011 году отмечалось 400-летие церкви Ингрии…
– Первый приход церкви Ингрии в наших краях был основан в шведское время, в 1590 году, для нужд гарнизона крепости Копорье (Kaprio). А для жителей первый приход открыли в Лемболово (Lempaala) в 1611 году, и уже к 1642 году насчитывалось 13 приходов, к концу шведского периода – 28. С началом «Большой злобы» – так называется в Финляндии Северная война (1700–1721 гг.) число приходов, естественно, уменьшилось. К 1917 году действовало 30 самостоятельных приходов плюс 5 несамостоятельных, капельных. В советское время количество приходов постоянно сокращалось, последняя церковь была закрыта 10 октября 1939 года в Юкках.
На сегодня на территории Ленинградской области существует 26 приходов, из них 12 старых (возрожденных) и 14 новых. Ныне Евангелическо-лютеранская церковь Ингрии стала всероссийской и имеет 77 приходов по всей стране.
– Как Вы считаете, Ингерманландия – это «историческая субстанция», уже полностью принадлежащая истории, или все-таки существует ее продолжение в сегодняшнем дне?
– В настоящий момент в Ленинградской области и Петербурге проживает, по различным оценкам, от 15 до 30 тысяч ингерманландских финнов. С 1988 года действует общество ингерманландских финнов «Инкерин Лиитто», оно организует курсы финского языка, проводит национальные праздники – Юханнус, Масленицу, День Инкери, выпускает газету «Инкери». Есть и фольклорные коллективы. Общества ингерманландских финнов существуют в Финляндии, Эстонии, Швеции, а также в Сибири и Карелии, везде, куда забросили представителей небольшого народа суровые ветры ХХ века. В Нарве открыт небольшой, но очень информативный музей.
Что будет дальше с ингерманландскими финнами, какие формы примет национальное движение – сказать трудно. Лично меня интересует их история и культура, я стремлюсь, по мере возможностей, рассказать о ней всем, кого это увлекает. Это поможет людям с финскими корнями прикоснуться к истории своих предков. А представители других национальностей обогатят свои знания истории родного края.
Корнями из шведских времен
400-летний юбилей лютеранской церкви Ингрии, отмеченный в 2011 году, стал одной из исторических вех, отсылающих к далеким допетровским временам. Празднование юбилея носило не только духовный характер, но стало и важнейшим событием в культурной жизни региона.
В феврале 2011 года открылась выставка, посвященная юбилею, в историко-краеведческом народном музее в Волосово. Весь март выставка на ту же тему действовала в Музее истории города Гатчины.
В июне состоялся музыкальный фестиваль «Гимны радости святой» в приходе Скворицы. Этот песенный праздник скворицкий приход организовывает уже в четвертый раз, но на этот раз он имел особый, юбилейный, характер. В многогранной программе, наряду с хорами, выступали молодые гитаристы, совсем еще юная скрипачка и певицы Наталия Невзорова и Светлана Мусина. Во время праздника культурное общество «Inkerin kulttuuriseura» передало в дар епископу церкви Арри Кугаппе уникальное настенное панно, на котором в напоминание о прошлом со старых фотографий на ткань были скопированы изображения всех церквей Ингрии, существовавших до революции.
В середине июля состоялось празднование 400-летия церкви Ингрии в приходе Лемболово и Токсово. Основные мероприятия в Лемболово проходили у памятного креста, установленного на том месте, где когда-то находилась старинная лютеранская церковь. Она была закрыта в 1935 году, а в последующие годы разобрана. Спустя более полвека, в 90-х годах, был найден крест, венчавший когда-то кирху. В 1996 году его водрузили на постамент и освятили как памятный знак на том месте, где когда-то стояла кирха…
Во второй половине июля состоялась паломничество по святым для церкви Ингрии местам Ленинградской области по маршруту: Колтуши – Токсово – Лемболово – Вуоле – Мииккулайнен – поселок Стеклянный – Губаницы – Копорье– Молосковицы – Старые Смолеговицы – Тюре (Ломоносов). И, наконец, в конце июля – в духовный летний праздник в деревнях Молосковицы и Губаницы. Немало праздничных мероприятий, посвященных 400-летнему юбилею, проходило и за пределами Ленинградской области – в Финляндии, Эстонии, Карелии.
В один из октябрьских дней 2011 года автору этих строк также довелось принять в одном из событий, приуроченных к 400-летнему юбилею, – поездке по старинным лютеранским церквям юго-запада Ленинградской области. Проводил эту акцию пастор-миссионер Арво Сурво, известный также как этнограф-фольклорист и бард[7]. В конце 1980-х годах он был одним из инициаторов и деятельных участников возрождения церкви Ингрии. Именно он в 90-х годах был основателем большинства приходов церкви Ингрии на территории Ленинградской области. Ныне он живет в финском городе Лаппеенранте, но постоянно приезжает в Россию.
Церковь в Губаницах. Октябрь 2011 года, фото автора
«Когда моему сыну было шесть лет, – рассказал Арво Сурво, – и мы возвращались из Ленинградской области в Финляндию, он внезапно изрек философскую мысль, достойную умудренного опытом взрослого человека: „Я обязательно буду приезжать сюда. В Ингрии и поля шире…“».
Краткого знакомства с Арво Сурво было уже достаточно, чтобы понять, насколько интересен и уникален этот человек, своей доброжелательностью и открытостью сразу же располагающий к себе. Кстати, он в совершенстве знает семь языков, среди которых финский, эстонский и цыганский, а также языки «малых народов» нашего края – водский и ижорский…
В ходе поездки участники посетили три действующие лютеранские церкви – в Гатчине, Скворицах, Губаницах. В советское время гатчинской церкви повезло больше других: хотя она сильно пострадала во время войны, но ее восстановили в первозданном виде и использовали как спортивную школу. А поэтому передали церковной общине в хорошем состоянии.
Пастор А. Сурво с фотографией столетней давности на том же самом месте, на котором на ней запечатлены прихожане церкви в Губаницах. Октябрь 2011 года, фото автора
Церковь в Губаницах к концу 1980-х годах находилась в плачевном состоянии: в советское время в ней было зернохранилище. В 1991 году церковь полностью отреставрировали, и ее фасад украшают ныне две даты: год постройки здания (1861 г.) и год возрождения (1991 г.). Таким образом, лютеранская церковь в Губаницах, – ровесница освобождения крестьян от крепостного права. В нынешнем году ей исполнилось ровно 150 лет.
На руинах церкви в Молосковицах. Октябрь 2011 года, фото автора
Восстановление Скворицкой церкви началось в 2000 году и продолжается по сей день. В 2006 году ее заново освятили, а спустя три года отреставрировали колокольню. Поскольку старые стены, сложенные из пудожского известняка (того, из которого построены многие здания в Гатчине, в том числе и дворец), не могли выдержать нового свода, была использована уникальная «встроенная» опорная конструкция.
Больным вопросом является судьба церкви в Молосковицах – «Белой кирки». Построенная в 1632 году, она принадлежит к числу самых древних сооружений на территории Ленинградской области. В 1938 году церковь закрыли и передали под клуб. В послевоенные десятилетия она использовалась местным колхозом под хозяйственные нужды, именно тогда внутри церковного здания установили бетонные столбы, поддерживавшие крышу. Однако здание постепенно приходило в упадок. Сегодня, лишенные крыши, стоят древние стены XVII века, разрушающиеся буквально на глазах. А ведь здание обязательно надо сберечь, ведь это не только церковный памятник, но и уникальный исторический объект шведских времен на территории Северо-Запада.
В последние годы руины храма уже стали культурной площадкой под открытым небом. Здесь устраиваются церковные праздники. В конце июля, во время праздника 400-летия церкви Ингрии, в руинах здания поставили крест.
«Нам не обязательно везде строить храмы, даже летние, – отметил Арво Сурво. – В ряде населенных пунктов нам достаточно поставить поклонный крест. Возле которого можно проводить службы. Тем более что летом очень много дачников в таких деревнях, в которых зимой почти нет жителей».
Путиловский «роман»
Нельзя не признать, что сегодня провинция, глубинка, живет гораздо более обеспеченно, нежели в 90-е годы. Однако вот парадоксальная ситуация: все это достигается чаще всего не за счет роста благосостояния сельских жителей, а за счет приезда городских дачников или просто горожан, пожелавших сменить квартиру в мегаполисе на благоустроенный дом в деревне. Причем одни так и остаются до мозга костей городскими жителями, даже не пытаясь вписаться в деревенскую жизнь, а другие находят удовлетворение в том, чтобы по мере своих сил и возможностей улучшать среду обитания.
Как раз к этой второй категории принадлежит и наш сегодняшний собеседник – муниципальный депутат Путиловского сельского поселения Евгений Безносюк. Поясним, что речь идет о старинном селе Путилово, близ которого находятся знаменитые разработки путиловского камня. Того самого, на котором, образно говоря, стоит Петербург. В 2012 году село отметило 300-летие своего «казенного статуса».
– Евгений Леонидович, что связывает Вас с селом Путилово? Наверное, отсюда вышли Ваши предки?
– Вовсе нет, я коренной ленинградец. А в Приладожье в свое время оказался достаточно случайно. Но только теперь понимаю, все имело свой смысл.
Если бы мне лет двадцать назад сказали, что я буду жить в деревне – никогда бы не поверил. Мы с женой сугубо городские люди. В 1990 году я ушел из армии, затем занялся бизнесом, дела пошли успешно.
Спустя шесть лет мы с женой стали искать место для строительства загородного дома. Было несколько вариантов на выбор, но душа как-то не лежала к ним. И вот однажды мне показали Нижнюю Шальдиху – замечательнейшую деревню неподалеку от Путилово. Она стоит на каналах, здесь в прежние времена сплавляли в Петербург наше местное «золото» – путиловский камень. С первого знакомства с Нижней Шальдихой все и началось. Как только я увидел это место, сразу почувствовал: мое…
– Как Вас воспринимали местные жители? Ведь Вы были человеком из города, чужим, состоятельным – как все это выглядело на фоне всеобщей тогдашней сельской нищеты 90-х годов?
– В деревне меня, понятное дело, сначала восприняли как чужого. Я был одним из первых городских, кто начал там строиться. Что я делал? Во-первых, ни от кого не прятался. Кто просил, тем помогал – я мог себе это позволить. Я понимал, здесь надо «жить единым человечьим общежитием». Деревня – это большая семья, и нельзя к своим относиться высокомерно. Народ в Нижней Шальдихе меня потихонечку принял, даже потом избрали старостой. Хотя, по сути дела, я оставался недеревенским человеком – каждый день ездил на работу в Питер.
Нижняя Шальдиха в ту пору была по всем понятиям обычная русская деревня: совсем другие лица, отношения, нежели в городе. Это то, к чему надо стремиться. Раньше в деревнях дома не запирали на замок – все строилось на доверии друг к другу. Запирали ли дома здесь – не знаю, не проверял, но точно могу сказать, что еще застал времена, когда сердца свои люди не запирали. Сейчас уже такого нет: носители местного доброго уклада культуры и идеи деревенской жизни постепенно уходят в «лучший мир», а, кроме того, их «разбавили» новые жители – городские дачники. Теперь это уже почти не деревня, а дачный конгломерат. Но это проблема не то что нашей области, а вообще России: мы теряем дух настоящей русской деревни, с ее патриархальными ценностями…
Е.Л. Безносюк, фото 2012 года
– С чего же начался Ваш «роман» с Путилово?
– Мне доводилось ездить в Путилово по делам, и по дороге туда, возле автобусной остановки, я всякий раз обращал внимание на пустовавшую часовню. Ни окон, ни дверей в ней не было, но внешне она находилась в достаточно сносном состоянии. Во-первых, потому что была крепкая, сложенная из того самого путиловского камня, что добывается в этих краях, а во-вторых, под началом директора местного совхоза, добрейшей души человека, над часовней возвели купол. Благодаря этому она не разрушилась.
Я подумал так: если я строю себе небедный дом, то почему бы не восстановить часовню? Не по совести это – быть равнодушным к делам предков. Весной 1997 года я организовал работы по ее восстановлению, и 1 октября того же года нашу Спасскую придорожную часовню освятил настоятель Шлиссельбургского храма отец Павел Феер. День был ненастный, но когда священник стал обходить часовню, окропляя ее святой водой, дождь прекратился, сквозь тяжелые тучи прорезался солнечный луч и низко-низко пролетела стая журавлей.
– Это было как будто знаком свыше?
– Наверное. И дело пошло. Кроме восстановления часовни, мы организовали в Путилово воскресную школу. Стала приходить и молодежь – порой даже просто для того, чтобы полюбоваться на замечательного дьякона, обладавшего удивительным даром: он необычайно проникновенно нес слово Божие. Моя жена стала присматривать за часовней, место около нее украсила клумбами, через некоторое время пошла учиться на Иоанно-Богословские педагогические курсы при Александро-Невской лавре. К тому времени мы уже оба пришли к вере.
Кстати, часовню дважды вскрывали злоумышленники, но ничего не взяли. Возможно, думали найти золото, а там все очень скромно. И с тех пор часовенку никто больше не обижал… Следующим большим делом после восстановления часовни стал деревенский праздник в Нижней Шальдихе, отмечаемый 2 июля. В первый раз мы отметили его в 2003 году.
– Праздник придумали с нуля или использовали какие-то местные традиции?
– Все, что мы делаем, – это возрождение того, что когда-то было. Мы возобновили тот праздник, что отмечался в Нижней Шальдихе до революции. Его установили в память избавления от холеры, случившейся в 1848 году. Жители обратились с молитвой, и 2 июля, в день, когда православная церковь чтит брата Господня по плоти – апостола Иуду (тезку Иуды, предавшего Христа. – Прим. С. Г.), их молитва была услышана. Эпидемия прекратилась…
Когда-то в деревне была часовня. В 2003 году мы всей деревней поставили на ее месте поклонный крест, провели первый крестный ход. И с каждым годом наши праздники становились все более интересными. Обычно они состоят из крестного хода и детского концерта. Теперь это входит в традицию, к празднику готовятся, его ждут…
Затем мы занялись восстановлением старинного кладбища при церкви Тихвинской иконы Божией Матери в Путилово. Мы приезжали с женой туда на могилы двух священников, служивших в храме. Большинство памятников было варварски порушено. Смотреть на это было тяжело, что-то надо было делать в меру своих сил. Ставили на места опрокинутые стелы, что-то расчищали. Там же я познакомился с главой местной администрации, коренным путиловцем Виктором Егорихиным. Сошлись с ним интересами, он стал помогать нам. Местные жители за несколько субботников привели кладбище в порядок. Все сделали сообща. Если вспомнить принцип «если не я, то кто же?», тогда еще не все потеряно в нашем государстве.
– В сентябре 2012 года, в рамках празднования 300-летия села Путилово, в поселке появился памятник Александру II…
– О том, что в Путилово когда-то стоял памятник царю-реформатору, я узнал от местных жителей. На этом месте была пустая площадка. Постамент путиловского памятника мы нашли возле воинского захоронения в деревне Валовщина, что находится неподалеку. Добрые люди спасли его в те времена, когда уничтожалось все касавшееся царей, – спрятали в укромном месте.
С тех пор и родилась мысль восстановить памятник. Осенью 2011 года удалось перевезти постамент на его законное место в Путилово. Тогда же стало очевидным: нужно восстанавливать памятник полностью. В апреле нынешнего года мы образовали благотворительный фонд, который назвали «Путиловский камень». И благодаря пока еще небольшому количеству благотворителей, поверивших в искренность целевых программ фонда, нам удалось собрать средства на памятник. Он выполнен из искусственного мрамора по технологии изготовления тех скульптур, какие сегодня можно увидеть после реконструкции в Летнем саду. Автором бюста стал петербургский скульптор Алексей Андреевич Архипов.
Несмотря на кропотливые поиски в архивах, нам не удалось найти ни одного изображения прежнего памятника Александру II в Путилово, установленного в 1903 году. Тогда приняли решение – изобразить императора так, как мы видим его с высоты нашего сегодняшнего времени. Открывали памятник очень торжественно, играл духовой оркестр, пришли местные жители. Среди почетных гостей был знаменитый археолог профессор Анатолий Николаевич Кирпичников. В полной мере мы восстановим памятник к 2014 году – 150-летию земской реформы, проведенной Александром II.
Доктор исторических наук археолог А.Н. Кирпичников на торжественной церемонии открытия памятника Александру II в Путилово, 8 сентября 2012 года. Фото Е. Безносюка
– Установкой памятника деятельность фонда «Путиловский камень» не ограничится?
– Мы разработали целевую программу по организации в Путилово историко-краеведческого комплекса. Сейчас мы находимся на этапе завершения первого этапа одной из целевых программ – восстанавливаем памятник Александру II и издаем трехтомное историко-краеведческое исследование «Земли Путиловской минувшая судьба». В дальнейших планах – организация массовой просветительской экскурсионной деятельности с посещением памятных мест Путиловской земли, создание краеведческого музея на базе того, что существует ныне в Путиловской школе.
Праздник открытия памятника Александру II в Путилово, 8 сентября 2012 года. Фото Е. Безносюка
Радует, что теперь мы не единственные, кто занимается возрождением села Путилово. В нынешнем году началось восстановление из руин храма – этим занялся благотворительный фонд «Возрождение церкви Тихвинской иконы Божией Матери». Работы там ведутся серьезные, и я уверен, что к 2017 году, как и обещают, храму вернут былое великолепие. Да и вообще, село Путилово в последние годы похорошело – в этом заслуга местной муниципальной власти. Хотелось бы, чтобы с возрождением объектов исторического наследия возрождалось и духовно-нравственное содержание нашего народа, но это уже другая история с иными героями.
От «серебряного века» до пионерского детства
Времена и эпохи меняются, а дачная жизнь остается. Это становится особенно ярко видно после посещения музея «Дачная столица» в Сиверской. Почему именно в Сиверской – тоже понятно: со второй половины XIX века она считалась одним из самых лучших дачных мест под Петербургом, став настоящей Меккой петербургских дачников.
Находится музей в старинном доме на Красной (бывшей Церковной) улице (дом 30б), украшенном восьмигранной башней. Построил его в 1890 году архитектор Александр Михайлович Гольмдорф, у которого здесь было несколько дач, а этот дом выполнял функции гостевого. Гостями архитектора, а потом и следующего владельца дома – ученого секретаря издательства «Товарищество И.Д. Сытина» Ивана Александровича Иванова – были известные столичные артисты, музыканты, художники, ученые времен «серебряного века». После революции здесь находились различные детские учреждения.
«Музей „Дачная столица“ возник в 2009 году как экспериментальная площадка», – начал рассказ директор Информационно-краеведческого музейного центра Гатчинского муниципального района Рашид Ганцев. Сам он родился и вырос в поселке Вырица, а историей края, по собственному признанию, увлекся через «диковинные топонимы» незаметно для себя.
«Годах в восьмидесятых услышал мнение, что история обошла наш край стороной, – говорит Рашид Ханяфиевич. – С тех пор и опровергаю это суждение, где бы ни трудился. В начале 2000-х годов работал в районной телекомпании «Викинг», где удалось сделать несколько краеведческих видеоработ, имею публикации в гатчинской районной прессе. С Сиверской у меня давние житейские и творческие связи. Когда в отделе культуры Гатчинского района предложили поработать в музейном центре, без колебаний принял это предложение».
У истоков музея «Дачная столица» стоял знаменитый гатчинский краевед Андрей Бурлаков, который был в то время директором краеведческого музея Гатчины. Поскольку он всегда интересовался дачной темой, то возникла идея создания временной дачной выставки в районе Сиверской.
«К тому времени здание, где ныне размещается музей, принадлежало Сиверской коррекционной школе-интернату, при которой уже существовал свой маленький школьный краеведческий музей, – рассказал Рашид Ганцев. – Непосредственно здесь был спальный корпус школы-интерната. Однако здание обветшало, и в нем по требованиям пожарной безопасности оставаться детям на ночь стало нельзя. Возник вопрос: что вообще делать с этим домом? И тогда благодаря директору школы Валентине Юниной и краеведу Андрею Бурлакову возникла идея перенести часть экспонатов школьного музея сюда и здесь открыть эту экспозицию.
Такая экспозиция была открыта 15 июля 2009 года. Она состоялась как эксперимент на общественных началах. Просуществовала она тогда ровно полтора месяца, и к 1 сентября того же года экспонаты вернулись обратно в музей в школе-интернате. В начале 2010 года было создано юридическое лицо – Муниципальное бюджетное учреждение «Информационно-краеведческий музейный центр Гатчинского муниципального района». Центр объединил в тот момент два музея – музей Красногвардейского укрепрайона, который находится в поселке Новый Свет, и «Дачную столицу» в Сиверской.
Когда уже было обеспечено финансирование из муниципального бюджета, весной 2010 года мы сюда пришли и стали восстанавливать все, что здесь находилось. Ведь зиму это здание пережило в очень тяжелых условиях – когда мы пришли сюда весной, на полу стояли лужи от лопнувших труб системы отопления. После ремонта сюда вернулись экспонаты из школы-интерната, и здесь стали открывать выставку на постоянной основе. Так музей получил свое второе рождение».
«Насколько музей оказался востребованным?» – задал я вопрос Рашиду Ханяфиевичу. «К нам приходят не только местные жители – приезжают из Петербурга, из районов и городов Ленинградской области. Бывают гости из ближнего зарубежья. Узнают о музее, как правило, в интернете, или по цепочке – от тех, кто здесь уже побывал. Работаем мы и с экскурсионными бюро Гатчины и Петербурга».
Музей платный – таково требование муниципального бюджета. «Удается ли зарабатывать?» – поинтересовался я. «Посетителей у нас достаточно много, особенно в летний период, но если говорить о том, на что хватает денег с проданных билетов – то только на самые минимальные бытовые нужды, – пояснил Рашид Ганцев. – Для серьезного содержания музея этих денег, конечно, недостаточно. Без поддержки муниципального бюджета мы бы не смогли существовать».
…Музей интересен для представителей самых разных поколений: старшее с удовольствием вспомнит послевоенное детство, а представители среднего возраста улыбнутся, вспомнив свое пионерское детство последних доперестроечных лет. Кажется, как недавно все это было в реальной жизни – а уже стало экспонатами музея. А для совсем юных посетителей историческими редкостями в равной степени предстанут как мелочи дачной жизни времен «серебряного века», так и пионерские атрибуты из жизни их родителей.
Сотрудники стремятся сделать музей интерактивным. Посетителям предлагается завести патефон и послушать ретро-мелодии, сыграть на гармони, а в пионерской комнате можно бить в барабан и дудеть в горн. В восьмигранном выставочном зале проходят встречи с потомками старинных сиверских дачников и дачевладельцев, тематические и литературно-музыкальные вечера, театральные постановки.
«Третий год подряд, с 2010 года, мы участвуем во всероссийской акции „Ночь музеев“ – в рамках проведения акции на территории Гатчинского района, наряду с Гатчинским Дворцом-музеем и под его „крылом“, – рассказал Рашид Ганцев. – Если традиция будет продолжена, мы с удовольствием и дальше будем принимать в ней участие. Нашим „внутримузейным“ праздником стал „День дачника“ – его проведение зависит только от нас, и мы стремимся к тому, чтобы он стал действительно традиционным, а следовательно, ежегодным. Другой традицией музея стало приглашение бардов, авторов-исполнителей и поэтов, ведь сам дом и окружающая его поэтическая природа невольно располагают к такого рода деятельности „Дачной столицы“».
Знакомство с музеем мы начали с зала, посвященного Отечественной войне 1812 года. Значительное место уделено здесь полководцу Петру Христиановичу Витгенштейну. Сегодня это имя мало известно, а двести лет назад его называли «спасителем Петербурга» – войска под его командованием под Клястицами в июле 1812 года одержали первую крупную победу в войне с Наполеоном, сковав неприятельские войска и тем самым обезопасив петербургское направление.
«Витгенштейну принадлежала впоследствии усадьба Дружноселье, что находилась по соседству с Сиверской, его потомки организовали образцовый дачный поселок „Новое Дружноселье“, – пояснил Рашид Ганцев. – Поэтому тема Витгенштейна в музее появилась сразу, это не дань юбилею войны с Наполеоном».
Благодаря заботам сына фельдмаршала, Льва Петровича Витгенштейна, в усадьбе Дружноселье был устроен музей памяти 1812 года. Следов его не осталось: он был закрыт после революции, а во время войны его экспонаты пропали. Однако «Дачная столица» в каком-то смысле берет на себя миссию продолжить тот музей…
Экспозиции музея, посвященные дачной жизни «серебряного века» и советского периода. Июнь 2012 года, фото автора
От войны 1812 года мы плавно переходим к дачной теме Сиверской. Близость к Петербургу, удобное сообщение, девственная природа, насыщенный озоном воздух, целебные родники, которыми изобилуют живописные берега реки Оредеж, холмистая сухая местность – все способствовало тому, что сюда с 1870-х годов хлынул огромный поток отдыхающих, а дачный промысел стал основным занятием крестьян и приносил солидные доходы местным землевладельцам. Сиверская считалась курортом. Особенной популярностью она пользовалась у петербургской интеллигенции.
«Здесь мы говорим о дачниках и дачевладельцах, – Рашид Ганцев приглашает в следующий зал, наполненный атмосферой персонажей чеховских рассказов. – В Сиверской отдыхало огромное количество деятелей искусства и культуры. Главная наша знаменитость – поэт Майков, один из организаторов и инициаторов строительства церкви Петра и Павла, потом создания школы для детей и библиотеки, которая носила его имя».
На одном из стендов сразу же привлекает внимание фотография статного красавца в летах. «Это один из сиверских дачевладельцев – блистательный барон Фредерикс, министр Императорского двора, – рассказывает Рашид Ганцев. – На месте его усадебного дома теперь стоит киноконцертный центр „Юбилейный“ в Сиверской. Большую роль в развитии местности играло купечество. Здесь представлены материалы купеческой семьи Капраловых, которые имели здесь дачу. Материалы переданы внучкой, живущей в Петербурге».
Музей поистине народный, ведь большинство экспонатов поступает сюда в дар от местных жителей, дачников. Люди порой сами не представляют, какими уникальными историческими реликвиями обладают. «У нас есть много предметов городского быта – в городе они отслужили свое, люди привозят их на дачу, – говорит Рашид Ганцев. – Потом – либо на помойку, либо к нам в музей. Так мы получили достаточно много очень любопытных экспонатов. Буфеты, венские стулья – все это подарки местных дачников. А вот это льняная дамская сумочка – мы долго гадали, что это такое – как оказалось, была предназначена для того, чтобы в ней носить книжку для прогулки».
Среди экспонатов – изразцы из особняка Елисеевых-Фоминых в Белогорке, что находится неподалеку от Сиверской. «А эти изразцы – от печей из вокзала в Сиверской, – обращает внимание наш гид. – Сюда железная дорога пришла в 1857 году, был построен вокзал, в нем ресторан, буфет, рядом находилась гостиница. В зимнее время вокзал надо было отапливать, построили печи. Когда после войны вокзал пришел в негодность, печи разобрали, а изразцы погрузили на подводу и куда-то увозили. Подвода оказалась перегруженной, часть изразцов упала в грязь на дороге, да там и осталось. Подобрали местные жители, которые где-то использовали их, а потом отдали в музей».
Экспозиции музея, посвященные дачной жизни «серебряного века» и советского периода. Июнь 2012 года, фото автора
Всего в «Дачной столице» сейчас около шестисот экспонатов, поставленных на учет. Однако есть еще фонд, над которым музейщики продолжают работать. Общее количество экспонатов приближается к тысяче.
…А мы между тем продолжаем дальше путешествие по дачной жизни. Следующий зал посвящен дачному быту предвоенной и послевоенной эпохи, здесь собраны предметы быта с 30-х по 60-е годы ХХ века.
«Времена меняются, но потребности в солнце, воздухе и воде остаются вечными, – отмечает Рашид Ганцев. – Конечно, после революции дачный быт стал проще, скромнее. Железная кровать с изогнутой спинкой, на стене – фотографии любимых артистов, уютный абажур… Кто мог себе позволить, снимал жилье в частном секторе. Знаком нового времени стали коллективные формы дачной жизни – пансионаты, санатории, базы отдыха для трудящихся, которые не пустовали практически круглый год, пионерские лагеря. Особенно были популярны «путевки выходного дня».
«Крым для бедных» – так иногда с иронией называли Сиверскую в те времена. Здесь даже была поляна, которую мальчишки прозвали «Жаркие страны». Оредеж делает там крутой поворот на девяносто градусов, образуя живописные, с множеством пещер, обрывы красного песчаника».
Небольшое помещение музея представляет собой кухню советского периода. Ее экспонаты еще совсем еще не очень давно служили неотъемлемыми предметами нашей обыденной жизни. Керосинки, примусы, стиральные доски, чугунные утюги. Авоська с молочными бутылками – характерная примета не столь давних времен. Время бежит стремительно, и вот теперь все это – исторические артефакты.
И, наконец, еще одна музейная комната воспроизводит жизнь в пионерском лагере в советское время. «В прошлую „ночь музеев“ мы обыграли пионерскую тему и проводили здесь символический прием в пионеры», – поясняет Рашид Ганцев.
Пройдут годы, и в музей «Дачная столица» попадут и артефакты из нашего сегодняшнего времени. Ведь дачная жизнь – не только в стенах музея, но и за его пределами. Поселок и сегодня остается популярной дачной местностью.
«Сиверская была востребована и сто пятьдесят лет назад, и сто лет назад, и сегодня, – с гордостью говорит наш гид. – Люди сюда едут и с удовольствием отдыхают. Тем более здесь у нас такая речка замечательная, с чистой водой!».
Загадки выборгских подземелий
Для выборгского краеведа Виталия Дудолалова (в Выборге и за его пределами он больше известен как Виталий Дуст) кладоискательство уже давно стало образом жизни. Виталий – коренной житель Выборга. Здесь родился в 1968 году, и с детских лет его влекли тайны древнего, средневекового Выборга.
Один из первых наглядных «уроков археологии» он получил еще будучи школьником, когда в начале 1980-х годов стал свидетелем и участником раскопок Вячеслава Тюленева у стен Выборгского замка. Незадолго до того, в 1979 году, была образована Выборгская архитектурно-археологическая экспедиция Ленинградского отделения Института археологии АН СССР под началом В.А. Тюленева, одним из важнейших объектов которой и стал Замковый остров.
И хотя Виталий Дуст не стал профессиональным археологом, со временем детское увлечение превратилось в хобби, ставшее образом жизни. И ценные находки, сделанные им, – это любые предметы быта, которые могут рассказать о прошлой жизни горожан. Объектом внимания Виталия Дуста стали чердаки и подвалы старого Выборга. Как известно, все труды, все поиски всегда вознаграждаются. В данном случае – уникальными находками.
Как это часто бывает, помогает счастливая случайность. Именно так произошло в 2008 году с находкой аптечного склада на Крепостной улице, 22, бывшей Екатерининской, в доме губернского правления. Дом построен еще в конце XVIII века и до сих пор сохраняет свой внешний облик в стиле раннего классицизма. В 1797 году дом был снят для военного губернатора фельдмаршала М.Ф. Каменского, а в 1804 году приобретен государством для губернаторской резиденции.
В начале 1840-х годов в первом этаже здания размещалось губернское правление, архив и казначейство, а второй этаж продолжал служить резиденцией губернатора. Впоследствии дом продали частному лицу, и в конце XIX века часть его помещений заняла аптека. Она была известна в Выборге как «Замковая аптека», или «Аптека № 2». Ее вывеску можно увидеть на многочисленных фотографиях, запечатлевших этот дом в начале прошлого века.
«Уникальные аптечные находки были сделаны во время работы на съемочной площадке „Ленфильма“, где я трудился в качестве художника-декоратора, – рассказывает Виталий Дуст. – Для съемок кино нам отдали этот старинный пустующий дом. Обследуя его, на чердаке в груде строительного мусора мне и удалось обнаружить материалы, относящиеся к аптеке конца XIX – начала ХХ века. Количество и разнообразие экспонатов было до такой степени большое, что по ним можно было проследить путь многих владельцев аптеки».
Чего здесь только не было! Колбы, мензурки, упаковки для лекарств, весы и прочая аптечная утварь, упаковки. Такой запас необходим был потому, что сто лет назад большинство лекарств продавалось не в готовом виде, а изготавливалось из составляющих – непосредственно в аптеках.
Представленная широкой публике «аптечная коллекция» вызвала огромный интерес. В первый раз ее показали в мемориальном доме-музее В.И. Ленина на Рубежной улице в Выборге, затем – в музее «Выборгский замок». Экспозиция насчитывает около тысячи предметов (включая фрагменты), из них более трехсот отдельных экспонатов – в целости и сохранности. Это тем более удивительно, что они пролежали на чердаке с тех далеких времен, пережили несколько войн, прокатившихся через Выборг и сопровождавшихся серьезным разрушением города. Губернаторскому дому повезло – склад пролежал на чердаке почти сто лет!
Тем экспонатам, что были обнаружены в разорванном или разбитом состоянии, было найдено весьма оригинальное и необычное применение. Из этих фрагментов молодая художница Кристина Браун создала удивительные коллажи, позволяющие представить, как выглядело содержимое старого чердака бывшей аптеки в момент находки.
Среди экспонатов «аптечной коллекции» – не только всевозможная аптечная утварь, но и любопытные документы. Бланки, рецепты, а также разрешения на продажу спирта в лечебных целях, выданные самим губернатором Выборга. Документы свидетельствуют, что перед законом были все равны, не взирая на чины и звания. К примеру, одно из удостоверений, выданное 12 мая 1915 года, гласило: «Дано сие г-ну Вайнер в том, что ему по предписанию доктора Васильева разрешается приобрести в аптеке один литр коньяку, что подписями с приложением казенной печати удостоверяется». В другом документе читаем: «Для лазарета крепостной саперной роты нужны два литра чистого спирта, а для больного необходим литр коньяка».
Как отмечает исследователь Выборга Юлия Мошник, «сухого закона на территории Финляндии во время Первой мировой войны не было. Финские власти пытались провести этот законопроект еще с 1907 года, но неудачно. Сухой закон ввели на территории Финляндии (и, соответственно, в Выборге) только в 1919 году, действовал он до 1931 года, когда был отменен по результатам референдума. Что же касается удостоверений на выдачу коньяка в 1915 году, то они могли быть вызваны другими причинами, – например, ограничениями, налагавшимися на солдат местного гарнизона».
Выставка «аптечной коллекции» тем более интересна, что она фактически выходит за пределы сугубо медицинской темы и становится фрагментарным отражением выборгской жизни начала ХХ века. Недаром в ней можно найти и предметы быта, и газеты, и еще массу мелочей, относившихся к повседневной жизни выборгских жителей вековой давности.
«Аптечная коллекция» В. Дуста. Фото автора, март 2011 года
«Аптечная коллекция» В. Дуста. Фото автора, март 2011 года
«Аптечная коллекция» В. Дуста. Фото автора, март 2011 года
Анализ «аптечной коллекции» подвел к необходимости изучения истории и самой аптеки, находившейся с конца XIX века в доме губернского правления. Архивными розысками занимались научные сотрудники мемориального дома-музея В.И. Ленина в Выборге.
Как выяснилось, владельцами аптеки, сменявшими друг друга, были шведы. Первым владельцем аптеки был Герман Холмберг (про него пока практически ничего не известно). Его учеником с 1874 года был сын пастора Вильгельм Швинд. После учебы в университете в Дерпте (ныне Тарту) на отделении фармацевтики он три года работал в аптеке Холмберга. Затем в 1891 году купил у него эту аптеку, получил на нее права и работал здесь аптекарем.
В 1900 году Швинд продал аптеку Уно Хедману, ставшему ее третьим владельцем. Отчетная книга Уно Хедмана с дебитом аптеки за 1901 год была найдена Виталием Дустом на том же самом «аптечном чердаке» и стала экспонатом выставки.
Аптекой в Выборге Уно Хедман владел всего два года. В 1904 году он основан акционерное общество AE Hedman AB, в котором проработал руководителем до самой смерти (он умер в Выборге в 1931 году). Был основателем финского общества аптекарей и первым его председателем.
История порой имеет совершенно удивительные продолжения. Среди артефактов «аптечной коллекции» были экземпляры шведской газеты Wiiborgs Nyheter («Выборгские новости») начала ХХ века, издававшейся в Выборге. Спустя век, в 2000-х годах, ее издание (также на шведском языке) продолжал в Хельсинки внук аптекаря Уно Хедмана – известный ученый, почетный член многих Академий наук мира профессор Ханс Эмиль Андерсин. Экземпляры Wiiborgs Nyheter начала ХХ века и начала XXI века, вместе с «аптечной коллекцией», также стали экспонатами выставки. Одна только деталь: до 1940 года Wiiborgs Nyheter был ежедневной газетой (единственной шведоязычной газетой в Выборге!), а теперь это альманах, который выпускается раз в год, 7 января.
В последние десятилетия профессор Андерсин много делал для родного ему Выборга. Занимался изучением и популяризацией его истории. При его деятельном участии в Выборге появился центр культуры, информации и гражданских инициатив «Виипури-кескус». Он был инициатором создания одной из долговременных выставок, действующих в Выборгском замке, а в организации других выставок принимал активное участие. Кроме того, с 1996 года Андерсин опекал детей-сирот из выборгской школы-интерната. Занимался многим – от ремонта здания до заботы о продолжении детьми образования в учебных заведениях Финляндии.
После Уно Хедмана владельцем аптеки стал Карл Теофрон Халльстрем. Выпускник лицея в Гельсингфорсе, филолог по образованию, он стал изучать химию и ботанику в университете, а в 1902 году купил аптеку в Выборге. Владел ею до 1910 года. Карл Халльстрем был известен также как страстный фотограф и большой любитель музыки. В начале ХХ века он стал одним из основателем Выборгской музыкальной школы, с 1905 по 1907 год был ее директором. Ему принадлежало также авторство двадцати хоровых и одной сольной песни…
По всей видимости, история этой аптеки закончилась во время «зимней войны». В советское время дом стал жилым. Сегодня здание находится на капитальном ремонте. Остается только надеяться, что после его окончания сюда вернется историческая аптека, частью которой могла бы стать уникальная музейная экспозиция.
Находки Виталия Дуста в доме на Крепостной улице – вовсе не единственные в его кладоискательской биографии. Еще в 2004 году, обследуя старые выборгские подвалы, ему посчастливилось найти театральную одежду конца XIX века. Всего – семьдесят предметов. Большинство из них расшиты золотой и серебряной канителью. Почти все они имели маркировку конкретных годов, а также указание фамилий актеров, которые принимали участие в постановках. Одна из самых первых дат указана «1884», спектакль «Дон Кихот».
Многие из этих костюмов впоследствии попали на киностудии и там продолжали свою жизнь. В 1990-х годах эти вещи по неизвестным причинам были брошены в Выборге – возможно, после очередных гастролей. Так они и оказались в подвалах старого города.
Уникальные театральные находки Виталия Дуста впервые выставлялась в музее парка Монрепо в 2005 году, а затем – в залах Выборгского замка.
По мнению кладоискателя, выборгский подземный мир, который можно считать вторым уровнем древнего средневекового города, хранит еще несметное количество тайн и загадок. Одна из них, как считает Виталий Дуст, связана с судьбой Выборгского исторического музея. Как известно, размещался он в том здании, что находится за спиной памятника Кнутссону и впоследствии было занято обычными жилыми квартирами. Принято считать, что во время «зимней войны» 1939–1940 годов музей пострадал от пожара. (В то же время, как отмечает Юлия Мошник, часть экспонатов музея была вывезена и сохранилась. Эти предметы сейчас хранятся в Лаппеенранте, Лахти и Хельсинки).
«Чтобы хоть что-то узнать о судьбе той части коллекции музея, что оставалась в Выборге и найти хотя бы ее следы, я в 2003–2004 годах разбирал завалы в подвалах здания бывшего музея, – рассказывает Виталий Дуст. – Серьезного почти ничего найти не удалось, но я пришел к выводу, что коллекция не сгорела, а могла быть спрятана в других надежных местах. Возможно, она до сих пор находится где-то в выборгских подвалах»…
Великаны земли Корельской
Ладожское озеро – удивительное место, полное тайн, чудес, загадок и совершенно необъяснимых явлений. Недаром оно постоянно привлекает все новых и новых исследователей. Дно озера по сей день хранит исторические артефакты с самых давних времен до дней сегодняшних. Свой след оставили и древние викинги, и Северная война, и Вторая мировая…
«Совершенно незаслуженно считается, что на близкой и, казалось бы, хорошо знакомой Ладоге нет ничего необычного, на самом же деле это далеко не так, – считает руководитель Ладожской подводной поисковой экспедиции, член Русского географического общества, историк и режиссер-документалист, преподаватель Санкт-Петербургского университета кино и телевидения Сергей Надеин. – Загадок на Ладоге великое множество. А красота-то какая неописуемая! Сегодня можно увидеть много документальных фильмов о природных достопримечательностях Азии, Африки, Америки, а про свой родной край мы до сих пор знаем мало».
Экспедиция исследует не только подводные глубины, но и сушу. Одним из объектов ее интереса стал остров Кильпола, один из крупнейших на Ладоге. Расположен он примерно в 70 километрах от Приозерска. Город этот тоже своего рода загадка, одних названий сколько: когда-то он был известен как крепость Корела, затем именовался Кексгольмом, после – Кякисалми (пролив кукушки). Сегодняшнее название города уже четвертое.
Но вернемся к Кильполе. Пользуясь образом Жюля Верна, – это «таинственный остров». В книге выдающегося финского этнографа и археолога Теодора Швиндта «Народные предания северо-западного Приладожья, собранные летом 1879 года» приводятся уникальные сведения о «великанах древней земли Корельской», будто бы обитавших в давние времена как на этом острове, так и на ладожском побережье. Более того, Швиндту, побывавшему на загадочном острове Кильпола, удалось обнаружить подтверждение тому, что эти «великаны», средний рост которых составлял три метра, действительно существовали.
«На Ладожском побережье существует предание, – отмечал Швиндт, – что когда-то в этих местах жили огромные люди, так называемые метелиляйнены, или мунккилайнены, которых постепенно вытеснили отсюда лапландцы и финны. Одной из самых распространенных можно считать легенду о девушке-великанше и пахаре. В ней говорится вот о чем: девушка-метелиляйнен случайно наткнулась в лесу на чужака, который пахал землю на лошади. Она побежала к отцу и все ему рассказала. Отец велел отвести его к тому месту и, увидев пахаря, понял: «Нам придется уйти отсюда и оставить землю пришельцам».
Метелиляйнены отличались громадным ростом и невероятным шумом, который они производили при своем передвижении по лесу, откуда, собственно, происходит и их название (meteli – «шум»). Ученые нередко называют метелиляйненов «гиперборейцами Приладожья», имея в виду загадочную страну Гиперборею. Так еще в древнегреческой мифологии и в последующей традиции именовалась легендарная северная страна – место обитания блаженного народа гипербореев. Согласно греческому поэту Ференику, гиперборейцы были «титанического происхождения»: они «взросли из крови бывших прежде титанов».
«Легенды о метелиляйненах, – указывал далее Теодор Швиндт, – сохранились почти повсеместно, но особенно много их в Куркийокской волости. Вероятно, потому, что в таких местах, как Корписаари (Остров непроходимой чащи), Отсанлахти (Залив лба), Лапинлахти (Лопарский залив) и др., существует немало реальных доказательств деятельности людей-великанов: это и очищенные от леса поля, и время от времени попадавшиеся в земле громадные человеческие кости, и брошенные метелиляйненами плуги, а также огромные валы в горах и на островах».
К числу вещественных доказательств деятельности великанов Швиндт относил длинные низкие ограждения из камня, устроенные вдоль береговой линии. По преданию, метелиляйнены собирали эти камни для военных целей и во время сражений, спрятавшись за валами, кидали их за версту друг в друга с острова на остров…
Казалось бы, все сказанное выше похоже больше на красивую легенду, чем на правду, однако серьезный ученый, каким был Теодор Швиндт, был далек от мистификаций. По мнению историков-краеведов, его заслуги в области археологии трудно переоценить. Он был первым ученым, заинтересовавшимся исследованием средневековой Карелии, его находки произвели своеобразный переворот в науке, поскольку они позволили судить о высоком уровне развития ремесла у карел.
До сих пор Швиндт занимает одно из первых мест среди археологов по объему раскопок на Карельском перешейке и по количеству описанных находок. Кроме того, он один из основоположников краеведения и музейного дела на Карельском перешейке. А еще Теодор Швиндт – этнограф. В уже упомянутой книге «Народные предания северо-западного Приладожья…» содержались предания, народные песни, духовные стихи и другой народный фольклор, а также заклинания, а также топографические карты и планы, созданные по материалам данных экспедиции и старинных карт…
Увлеченные находками Швиндта участники Ладожской подводной поисковой экспедиции в 2010 году предприняли поход на остров Кильпола, чтобы попытаться отыскать зафиксированные им артефакты. Однако тогда найти ничего не удалось. В 2011 году повезло больше: по словам Сергея Надеина, хотя следы людей-великанов не обнаружили, удалось обследовать результаты их труда. Речь идет о громадном рукотворном вале, возведенном вдоль кромки воды. По всей видимости, он был призван защищать от грозных ладожских волн. Вал сложен из отесанных гранитных камней, средний вес каждого – порядка трехсот килограммов.
Исследования острова Кильпола. Фото предоставлены С. Надеиным
Исследования острова Кильпола. Фото предоставлены С. Надеиным
«Обычному человеку без каких-либо рычагов и приспособлений создать такое сооружение не под силу, – считает Сергей Надеин. – Между тем никаких следов и признаков этих приспособлений не существует. И нет никаких свидетельств, что они когда-либо были обнаружены исследователями. Так что рукотворный вал из громадных камней – никакая не выдумка, а реальный исторический факт».
Если существование неведомых людей-великанов до сих пор остается загадкой, то находки на острове Кильпола, относящиеся к более близким историческим эпохам, кажутся более достоверными. В первую очередь остров хранит следы Великой Отечественной войны. На острове есть «бухта смерти», из которой с 12 августа 1941 года происходила эвакуация наших войск под огнем противника. В течение двенадцати суток корабли под ураганным артиллерийско-минометным огнем прорывались к острову и снимали с берега бойцов, стрелковое вооружение, артиллерию, лошадей, боезапас. До сих пор каменистый берег весь буквально покрыт сплошным слоем гильз, осколков и железа.
А на дне Ладоги возле Кильпола подводные археологи еще в прошлом сезоне обнаружили артефакты петровского времени – фрагменты затонувшего корабля. Специалисты подтвердили, они предметы датируются концом XVII – началом XVIII века. Вполне возможно, здесь могло происходить морское сражение между русскими и шведскими кораблями во время Северной войны…
Восстановить связь времен
«Странные они люди: пользы от них никакой, одна только головная боль. Ладно бы они просто копались в далекой истории, так нет: будоражат, баламутят общество, не дают ломать старое, противятся новому. Жили бы они в своем мире и не мешали другим». Не правда ли, приходилось слышать такое о краеведах? А ведь если бы не было краеведов, таких «вредных» и постоянно лезущих не свое дело, мы бы давно утратили связь между прошлым и будущим.
Выборгские краеведы – особая статья. История, которой они занимаются, порой не вполне понятна для большинства современных жителей Выборга. Причина проста: слишком много в его прошлом нерусской, нероссийской истории. Но без этих страниц сей удивительный город не понять и не почувствовать. Краевед Михаил Костоломов – один из тех, кто знает душу Выборга и раскрывает эту тайну другим.
– Михаил Николаевич, как начиналось Ваше погружение в историю?
– Начнем с того, что я не профессиональный историк и не библиограф, я вообще-то биолог. Был научным сотрудником Ботанического сада, работал учителем в школах, преподавателем в вузах, трудился в парке «Монрепо», в музее Выборгского замка. Уверен, что моя задача – не посягать на то, чтобы считаться историком, но просто всегда стремиться к детальному историческому знанию, составить свое суждение. К тому уже у меня почти нет авторитетов в области истории нашего края, к кому я мог бы «прислониться».
Большинство из краеведов нашего города – приезжие, тем не менее, Выборг стал для них второй малой родиной, интерес к которой захватил навсегда. А я к тому же здесь родился – вырос в поселке Тервайоки (ныне Большое Поле) под Выборгом. Еще в юности я столкнулся с тем, что Выборг почти никто в стране не знает: в экспедициях мне ведь приходилось говорить «я из Ленинграда». А интерес к прошлому проснулся в детстве, потому что хотелось узнать, что это за такое таинственное место было, где жил народ, исчезнувший, как Китеж, как Атлантида…
– Что же было особенно необычного, с чем Вам довелось столкнуться?
– Мои родители жили с 1948 года в бывшем финском доме на берегу Выборгского залива. В детстве все казалось в нем странным, необычным – шпингалеты на окнах, двери, мебель… Отец объяснял: «Да, был здесь такой народ – финны, они делали все хорошо и качественно…». Какие финны – мне было совершенно непонятно. Складывалось детское впечатление, что это был такой сказочный народ, который построил что-то красивое, хорошее и… исчез. Куда исчез – никто не объяснял. Информация была скрыта, поэтому она и вызывала еще больший интерес.
От финнов оставались не только предметы быта, но и характер использования лугов, покосов, сады. В глазах моих родителей и других переселенцев все это сильно отличалось от того, к чему они привыкли. Они чувствовали, что пришли в чужой дом, где себя чувствуешь то ли захватчиком, то ли гостем…
– Как развивался процесс познания вами малой родины?
– Когда я заканчивал биофак Ленинградского университета, то вполне сознательно посвятил тему своей дипломной работы растениям в окрестностях моего родного дома. Был я одним из первых ботаников, исследовавших флору Завыборжья в послевоенную эпоху. Для ознакомления с историей вопроса мне уже тогда пришлось обращаться к статьям на финском и шведском языках.
О любимом Выборге М.Н. Костоломов может говорить часами…
Но лишь в 1987 году я получил разрешение на первую поездку в Финляндию – кажется, я был вообще первым в Выборге частным лицом, получившим такую возможность. Я обнаружил в том году родственницу, двоюродную сестру матери, которая эмигрировала из Петербурга в 1918 году. Она жила в Хельсинки и сохранила память о нашей родне. Но скажу сразу: финнов у меня нет в предках. По отцовской линии я из вологодских крестьян, а по материнской – из дворян не только с русскими, но и с немецкими, французскими, итальянскими, польскими корнями…
Когда я стал ездить в Финляндию, тут же стал приглашать в Выборг уроженцев этих мест, и с тех пор сюда стали приезжать финские туристы. Я им всячески помогал – это были первые экскурсии финнов в Выборг и его окрестности, которые поначалу еще проходили под бдительным присмотром сотрудников КГБ.
– Вам удалось найти прежних хозяев Вашего дома в Большом Поле, где Вы выросли?
– Да, это оказалась замечательная финская пара, добрейшие люди по фамилии Паакканен, жившие в Хельсинки. Им было уже за семьдесят. Когда я пригласил их, они буквально плакали от счастья: «Мы даже и не надеялись, что удастся испечь капустный пирог в той же печке, что и до войны». И, конечно, они приехали в свой родной дом, где провели пару месяцев. Каждый день грустных воспоминаний заканчивался праздником общения с прекрасными людьми, которые стали близки нам, как члены семьи. Они даже помогали нам кормить коз и косить сено…
Кертту пекла каждый день прекрасные капустные пироги а той самой, изразцами выложенной печи. А Вильо, строитель дома, сказал мне как-то, когда мы парились искусно связанными им вениками: «Микко, продай мне эту сауну, которую я строил своими руками. Увезу ее в Финляндию и поставлю на берегу озера, буду вспоминать…». Я отвечал ему, конечно: «Вильо, но я ведь знаю, что все это – твое, ты можешь забрать все, что хочешь, не надо никаких компенсаций, это твой дом»…
Вообще, мне крайне повезло, я познакомился с десятками чудесных, добрейших, умных людей – бывшими местными жителями, которые были изгнаны со своих мест в результате Зимней войны. Так у меня появились сотни и тысячи финских друзей. Я стал переводчиком с финского языка, гидом для финских туристов в России, а для русских туристов – в Финляндии и Швеции. Естественно, я сразу же стал собирать всю возможную историческую информацию…
– Тогда же началась и Ваша краеведческая деятельность?
– Началась она раньше – когда я работал в системе Академии наук, а затем в Монрепо и в Выборгском замке заведующим отделом музея. Однако тогда правдивую информацию приходилось выуживать, собирать по крохам… Вел картотеки, затем стал переносить информацию в компьютер – так начала составляться полная энциклопедия обо всем, что связано с Выборгом и Выборгской Карелией. Под Выборгом в широком смысле я подразумеваю всю бывшую Выборгскую губернию и прилегающую к ней территорию. То есть для меня, например, нынешние Зеленогорск, Приозерск, Сортавала или Хамина – тоже часть выборгской истории. Это – выборгский круг общения и родства.
Самое трудное – генеалогические поиски. Мне приходится расспрашивать тысячи финнов, чтобы получить от них максимум сведений. На данный момент у меня собрано около десяти тысяч имен, начиная с полумифических древних времен, когда Рюрик «воевал Корелу» до наших дней. Приходится переводить с разных языков – прежде всего, с финского, шведского и немецкого.
– Каким Вам видится создаваемый энциклопедический свод?
– На бумаге его не будет – это бессмысленно, настолько колоссален объем информации. В идеале нужно объять те 450 тыс. человек, изгнанных отсюда после Зимней войны, а также сотни тысяч людей, что жили здесь в разные времена. Сначала я думал выделить какие-то критерии отбора, но постепенно отказался от этой идеи. Я даже стал туда включать младенцев, которые умерли через месяц после рождения. А в список дат включаю даты их смерти и рождения, если они зафиксированы источниками. Ведь часто бывает так, что этот младенец родился в семье каких-то известных людей, а его смерть оказала роковое влияние на их судьбу.
Простейший пример – история с поэтом Самуилом Маршаком, тоже жившем на Карельском перешейке. Он мог бы продолжать работать переводчиком в санатории доктора Любека в Кирву (ныне Свободное). Однако именно здесь его первенец, малышка Натанель, опрокинула на себя кипящий самовар и погибла. Конечно, больше Маршак, как бы они ни любил эти прекрасные места, не хотел сюда приезжать, и это понятно.
– Маршак присутствует в вашей выборгской энциклопедии?
– Разумеется, и он сам, и его жена, и родители, которые здесь также жили. И дочка, которая погибла в два годика, потому что это тоже важно…
В свод информации я включаю и финнов, и шведов, и немцев – по ним немало сведений в зарубежных источниках, а вот русское население не так сильно интересует финляндских историков. Особенно много пробелов среди данных о русских эмигрантах 20-х и 30-х годов…
Кроме того, я вношу в словник, насколько могу, названия всех населенных пунктов, улиц, озер, рек, островов. А также – события, любые даты, организации, предприятия. То есть все, что относится к Выборгу. Каждый день ввожу новую информацию, дополняю, уточняю. Получается грандиозный разрастающийся свод информации. Это мое ноу-хау, дело жизни, которое я совершаю для всех людей, для будущих поколений. Естественно, мне хочется рассказывать людям о тех или иных личностях из выборгского круга.
– Ваши блистательные лекции известны многим выборжанам. Расскажите о цикле краеведческих встреч, который Вы проводите в Межпоселенческой библиотеке Выборга на Рубежной улице.
– Каждую пятницу я выступаю с какой-либо выбранной темой – как правило, это какая-то личность из моего выборгского каталога. Архитекторы, музыканты, художники, писатели… Эти краеведческие встречи – не лекции, а беседы в свободной форме. Обычно выбор сюжета зависит от набранного материала, иногда – просто от настроения или даже от погоды. Я выбираю темы, по которым знаю что-то сверх известных источников.
К примеру, успехом пользовался рассказ о композиторе Эрнсте Мильке, родившемся в Выборге и обреченном из-за болезни на раннюю смерть. Он не дожил нескольких дней до 22 лет, однако успел создать ряд замечательных произведений, в том числе самую первую в финляндской музыке серьезную симфонию – еще до Сибелиуса. Музыка пронзительная, щемящая, потрясающе передающая его личную трагедию. И люди плакали, когда я рассказывал о его жизни, когда слушали записи его музыки…К сожалению, в России этот композитор совершенно неизвестен.
С таким же интересом люди слушали мой рассказ о том, что делал в Выборге Николай Семенович Лесков, один из моих самых любимых писателей. Он немало времени провел в Выборге и собирал здесь материалы для очерка «Великосветский раскол», которого нет в собрании сочинений. Мне думается, выборгский эпизод жизни произвел переворот в сознании Лескова и привел его от традиционного православного христианства к свободному, которое он сам называл «еретическим». В свою очередь, переворот в сознании Лескова, начавшийся в Выборге, оказал влияние на Толстого и Достоевского…
Участникам наших встреч хочется слушать стихи, поэтому у меня звучат строки Ахматовой и Мандельштама. Они были в Выборге и писали о нем. Марина Цветаева не бывала здесь, но выборгский журнал «Содружество» постоянно печатал ее произведения и обсуждал ее творчество. Так что я позволил себе рассказ о Цветаевой и чтение ее «Поэмы Конца»…
– То есть Вы не делаете упор на финских жителях Выборга?
– Ни в коем случае, более того, так получилось, что о финнах по крови на этих встречах я пока рассказывал нечасто. Пожалуй, только о поэте Алексантери Рахконене, дипломате, графе Давиде Алопеусе, епископе Паавали Юустене и о биохимике А.И. Виртанене. Больше было лекций о шведах и о немцах. Дело в том, что в Выборге все четыре элемента в культурном отношении были равноправны – финны, шведы, русские и немцы. Город можно назвать и немецким, вся культура и его экономика – немецкие. Создавали его как город в первую очередь немецкие купцы. Шведы основали замок, а финские жители носили камни для строительства. Выборг вообще мог отсоединиться от шведского королевства и войти в Ганзейский союз, стать вольным городом – была такая неосуществившаяся возможность.
Здесь было огромное количество интереснейших немцев – купцов, писателей, архитекторов, музыкантов. Вообще, у меня есть мечта – подготовить путеводитель по немцам в культуре Выборга.
Кстати, одним из здешних немцев был Аугуст Тиме – поэт круга Шиллера и Гете, который одно время жил в Петербурге, а потом в Выборге, был главным школьным инспектором Выборга и Кексгольма. Он написал гекзаметром огромную поэму «Финляндия» в 598 строк. Это необыкновенный взгляд немца, живущего в Финляндии, входящей в состав Российской империи. Очень интересные мысли национально-патриотического характера с точки зрения христианина, священника, который видит финнов бедными, убогими, но в то же время достойными людьми. А от них требуют лояльности российскому государству. В минувшем году поэма Тиме была впервые издана на русском языке. Не скрою, мне особенно приятно – в моем переводе.
– Как Вам кажется, на каком этапе истории сегодня находится Выборг? Его «золотой век» прошел, или он еще впереди?
– А кто сказал, что вообще у города, страны, обязательно должен быть «золотой век»? Его может и не быть. Сегодня, мне кажется, Выборг находится в довольно плачевном состоянии – не только внешне, но и внутренне. Главная беда – не сложилось представление о связи времен. Попытки случались, начиная с 80-х годов прошлого века, но, пожалуй, сейчас ощущение связи времен осталось только у людей, наиболее остро принимающих этот город. Увы, много было сделано, чтобы низвести Выборг до уровня райцентра лишь с туристскими объектами – шведским замком, финскими домами, парком Монрепо, созданном немцами. Ощущения преемственности со всем богатейшим прошлым города у многих нет.
Убежден, что его можно и нужно воспитывать. Выборг надо считать своим – нам дорого все, что здесь было. Для меня немец Тиме – такой же духовный собеседник, как священник Григорий Петров, поэт Эмиль Циллиакус, барон Людвиг Николаи или лауреат Нобелевской премии биохимик Виртанен. Я счастлив, что у меня так много земляков-собеседников в разных эпохах. И я очень рад, что у меня много единомышленников в сегодняшнем времени.